Темны египетские ночи и сладострастна их тьма. Дух Клеопатры гуляет там со змеей на поводке.
А день – зноем своим под стать царственной блуднице, и пылкое солнце пустыни разит нежную белую кожу змеиным ядом своих лучей, палит ультрафиолетом уровня ultraviolence.
***
Их было трое в том бунгало на взморье: Лена, Юля и Коля. Одинокая хибарка на безлюдном берегу – да их трое. Всего трое. Целых трое.
Весь день резвились они на пляже, дурачились на мелководье, ловили и варили крабов, закапывали друг друга в прохладный сырой песок. Трогательная школьная дружба цвела меж ними. Коля надеялся, что ночью она расцветет пышнее, и они растворятся в дурмане хмельной неги... и все такое.
Девчонки, казалось, не возражали против его надежд, выпиравших весь день вполне рельефно.
Однако ночью случилась беда. Коля читал “Men’s Health”, покоясь в кровати, когда в его комнату вошла Юля и сказала: «С Ленкой плохо. Это хургадское солнце сгубило ее!»
И Юля, и Коля имели в себе достаточно меланина, чтобы вынести лучистый натиск жестокого светила. Не то – беломраморная кожица Леночки, нежная, как первый снег, и столь же уязвимая перед солнцем. Витамин D излился на нее азотной кислотой, ошпарив плоть…
Лена лежала на животе и жалобно постанывала. Она была без одежд, да и кожа норовила покинуть хозяйку, вздуваясь волдырями скорой эмиграции.
- Надо бы ее чем-нибудь смазать, - сказал Коля.
- Чем? – вскинулась Юля. – У нас нет ни кремов, ни гелей, ни лосьонов, ни сметаны, ни даже завалящего майонезного шлепка! Вообще ничего!
- Не предусмотрели, - признал Коля.
- Слушай! – Юля вдруг просветлела, воодушевленная некой идеей. – Слушай! Ну, как бы есть вариант. Ну, ты ведь, как бы, парень…
Коля усмехнулся криво и неловко, точно вдруг застеснявшись того, что он парень:
- Ты о чем?
- О том, блин, о том! А чего, хорошая смазка! Говорят, полезно для кожи.
- Ндя? – Коля усмехнулся еще кривее. – У девчонок, между прочим, тоже смазка. Знаешь, что такое «тайский массаж»?
Тут подала голос страдалица Лена. Голос был слабый, изнуренный, но звучал категорически:
- Если Юлька сядет мне на спину и станет елозить – я точно сдохну!
- Понял? – сказала Юля. – Так что – тебе спасать человека.
Коля пожал плечами:
- Ну ладно… Только вы потом никому не расскажете?
- Уй, да иди ты! – Юля досадливо отмахнулась. – А то никто не подозревает? Смешные вы, пацаны! Небось, по три раза на дню лысого гоняешь, а тут – целочку из себя корчишь…
- Могу обидеться! – уведомил Коля. Но обижаться не стал, ввиду чрезвычайности ситуации, и мужественно вздохнул: - Ладно, пойду… накачаю там в баночку.
- Какую, блин, баночку? – возмутилась Юля. – Тут каждая капля на счету! Здесь давай дрочи!
- Да, Коль, кончи мне прямо на спину… - умирающей, ощипанной лебедушкой попросила бедная Лена. Добавила для ободрения: - Как в порнушке…
Освежив в памяти подобные сценки, Коля действительно приободрился.
- Чего не сделаешь для спасения девушки! – с чувством молвил он, приспустил плавки и решительно взялся правой рукой за раздаточный кран целебного бальзама. Тот, в смысле кран, давно уж пребывал в авральной медицинской готовности.
- Я отвернусь, - пообещала Юля, не спеша, впрочем, отворачиваться.
- Да ладно уж… Смотри… - Коля неопределенно повел головой, и вдруг скосил на Юлю смущенно-нахальный взгляд: - На самом деле, могла бы тоже раздеться для приличия!
Юля чуточку зарделась:
- Это еще зачем?
- Ну, меня, типо, возбуждать… Во спасение…
- Вот еще! – хмыкнула Юля. – Да у тебя ж и так весь день торчком…
Но все-таки избавилась от купальника, явив все самые светлые места своей сострадательной натуры.
- ****енку бреешь, как погляжу? – констатировал Коля с накатившей на него развязностью героя.
- Брею, - почти бесстрастно ответила Юля. И переместилась за кровать с пациенткой, чтобы та была между возбудительной Юлей и врачующим Колей, и целителю не приходилось вертеть головой во время операции.
- А покажи? В смысле, это… растопырься! – дерзко и деловито попросил Коля.
Юля послушно «растопырилась»: расставила ноги, слегка подалась лобком вперед и даже развела пальчиками свои нежно-алые гардины, допуская похотливый Колин взор во святая святых.
- Ну бля, круче – только Ново-Афонская пещера! – восхитился Коля. – А ты целка?
- Не думаю, - спокойно и честно ответила Юля. – Первый ***, который там побывал – так себе хуишко, но три последующих едва ли оставили надежду на сохранность «пломбы», - подумав, добавила: - Не бойся, будет и твой там. Только не сейчас.
Немного сбавив темп, Коля поинтересовался:
- А мой – как? На твой просвещенный взгляд?
- В самый раз, - заверила многоопытная Юля. – Врать не буду, видала и покрупнее – но у тебя очень такой эстетичный, элегантный ***.
- Спасибо! – поблагодарил Коля.
Мошонка его сладко изнывала под напором эмоций, и семенная жидкость пьянила мозг, вызывая упоительное головокружение, и Коля давно уж готов был взорваться – но тянул удовольствие от спасательной операции.
Однако ж, то не могло длиться бесконечно долго. И вот Коля, в последний раз передернув затвор и оставив его в крайнем положении, склонился над страдалицей и направил свой несгибаемый ствол на измученную ультрафиолетом беломраморную спину…
Бальзамическая доза была ударной, прорывной. Колина артиллерия била мощно и щедро, работая по площадям. Он чувствовал себя пожарником, истребляющим пламя недуга тугими струями благотворной белой пены. Да так оно и было для несчастной Лены, освежеванной кровожадным языческим богом Ра…
Когда Коля наконец израсходовался, Юля бережно размазала «гель» по изможденной спине подруги. А потом – протянула ручку и с чувством «хэндшейкнула» самоотверженное Колино орудие. «Спасибо!»
Процедура пошла впрок. Лена тотчас воспрянула духом и даже захихикала. И молвила, сквозь смех:
- Коль, ты не обижайся только…
- На что?
- Ну, как бы, у нас есть кремы. Навалом. Хоть замажься…
- Мы тебя немножко разыграли, - объяснила Юля с виновато-ехидной улыбкой. – Да ты не волнуйся: натрахаемся еще!
- Что ж, до новых встреч тогда… - пробормотал Коля и перенесся в свою московскую квартиру.
Подступив ближе к фаянсовой раковине, он основательно залупил и сунул все еще боевитую головку под кран. Омывшись и ополоснув раковину, Коля натянул трусы и подумал: «А вот будь я не романтиком, а каким-нибудь заурядным гопником – занимался бы пошлым, унылым онанизмом, монотонно-пасмурным, как отринутая сперма… Подумать только… Только подумать…»