Меня исключительно потрясла одна из передач, посвященная реабилитации людей с ограниченными возможностями. Я рискну, я вплету в косу событий, обозначенных в ней, кусок жизни своего героя. Я пишу о человеке «успешном». О человеке «физически красивом». Но, увы, жизнь, бывает, поворачивается к нам обратной стороной счастья. Кто-то вдруг лишается ноги, кто-то – разума. Главное, как показала эта передача, оставаться человеком человечным. Кажется, пустяк. Но, увы, это только кажется, что всё обойдется без приложения усилий. Надо особо постараться, чтоб остаться человеком, сопереживающим другим при любых обстоятельствах. (автор истории о Лоренсе).
Я долго мучился сомнениями. Смогу ли я выдержать темп, условия нашего путешествия. Смогу ли? Но я решился. Уже две недели я готовлю себя к тому, чтоб преодолевать нехватку воды, симулирую восхищение оазисами просторов неведомой мне страны. Если честно, если честно, то двадцать семь лет я спокойно жил без знаний о Никарагуа, не было мне дела до Никарагуа, а вот теперь, я ловлю те ветра, будто предвестники моего личного будущего.
Я готовлю себя вовсе не к борьбе за жизнь. В моем желании этой великой мысли Ницше не засветилось. Я просто хочу что-то изменить в себе, в своей жизни. А я знаю, более всего это удается, если кардинально изменить стиль и среду обитания. Хотя бы на время.
Восемнадцать дней. Да, неполных три недели. Зато какие нюансы: общество людей, совершенно не знакомых друг с другом, совершенно не нуждающихся друг в друге …пока; нестабильная политическая обстановка в стране, люди, которые могут встретиться нам, могут и не разделять особой любви к путешественникам, допустим, из Америки, Англии или Германии. Некоторые и итальянцев не очень любят, некоторые не приемлют китайцев. Мне сказали, что в группе будет китаянка.
Нам придется идти по пустынным местам, конкретно по пустыне. Змеи и всякое другое – жуть, я не экстримал. Но я готовлю себя к встрече со змеями. Хотя для меня и встреча с пауком – неприятность. В реках у них крокодилы. Должны быть, по крайней мере, я читал об этом.
В барокамере задают нужную сухость, нужную температуру. За плечами у меня рюкзак с весом равным,…да черт с ним! Здесь на тренировках я вынесу любой вес, потому что знаю, я выйду отсюда, приму душ, надену на себя удобную стильную одежду, сбрызнусь элегантным парфюмом и …сразу в ресторан! Там я приму необходимые мне калории, даже больше наберу, чем сбросил, тренируясь на дорожке. Я оттянусь, развею тоску и…снова начну себя корить за малодушие. Ведь в походе никто даже за мой счет не будет угощать меня зернистой икрой из Каспия.
Хорошая жизнь, успехи в бизнесе, возможности – всё это меня так по расстроило, что я совершенно расхлябался, до слюнтяйства. До того, что начал паниковать, а что если у меня вдруг возьми да не стань чего-нибудь из этого изобилия? Что тогда со мной станет? Это сейчас я любим, я желанен. Я уважаем и на виду, потому что видеть меня приятно. А что если?..
Нет, с психоаналитиком я всё уже обговорил. Он не сомневается в моём здоровье. То есть с психикой – всё нормально. Фобия только одна: неуверенность в завтрашнем дне. При этом дело в неуверенности моей лично. То есть за деньги, которые мне достались от предков и родни - я уверен, они в надежном месте и вложены в серьезные долгосрочные проекты; бизнес, организованный мною – не пропадет, даже если я отойду, став рантье. За что я боюсь – это моё, лично моё здоровье в завтрашнем дне. Только дурак скажет, что это уже признак болезни, что это паранойя. И он только подтвердит то, что он - дурак. Ибо ни один, даже очень сильный человек, не отмахнется от страха неожиданно остаться без ноги, без чувствительности пальцев рук, без гибкости позвоночника.
Я решил испытать себя. На стойкость. На чуткость. На тягу к жизни. Это будет испытание на вшивость: желание любить себя – у меня было и будет всегда, но смогу ли я любить себя таким, какой я есть? Не стану ли я противен себе, от сопливого желания пожалеть себя? Стану ли я жестоким, испытав ненависть ко мне других людей? Буду ли я столь же «милым, лапкой Тедди», когда не найду в себе силы полюбить уродство, сумею ли я терпеливо относится к неинтересным, даже малоприятным мне людям, даже запах которых приводит моё настроение к полному зеро?
Смогу ли? Найду ли в себе силы жить восемнадцать дней и ночей, испытывая неудобства от отсутствия элементарного сервиса, необходимого моему весу и здоровью количества, а главное качества еды, …да ещё и в коллективе, где девяносто процентов…калеки?
***
Наша группа включала в себя слепых, глухих, безруких и безногих людей. Я надеялся, что нас будет пятьдесят на пятьдесят. Но таких как я, «сомневающихся» в собственном здоровье было лишь трое.
Ещё из «здоровых» с нами были врач Френк Мерфи и инструктор, исходивший Никарагуа вдоль и поперек – Генри Крафт. На связи с группой был некто Джон Фридман. Мы никогда не видели его, только слышали его голос, связываясь с ним по рации, когда кому-то из команды становилось слишком тяжело. «Слишком», это значит, человек признавал своё поражение и возвращался назад – в тихую жизнь обыкновенного человека. Поражением мог послужить сломанный в походе протез ноги, нагноение культи из-за протёртостей, опрелостей, из-за непереносимости климата, слишком сухого в этот период, из-за солнечного пекла – убийственного для таких «горячих» голов, как наши.
Без увечий кроме меня были Тим Спайк и Анна Тоби.
Первый стоит на контроле у психиатра. Тиму …мешает его нога. Он вполне нормален, мне он кажется симпатичным мужчиной, с которым в минуты отдыха можно поговорить без напряга, обидеть неверным словом. По крайней мере, мне удается не задевать его бзика на счет ноги. Он желал, чтоб её ему отрезали. Он признался мне, что это его заветная мечта, что он специально направил заявление на конкурс, который выставил в качестве приза такое странное для нормального человека путешествие. Тим буквально надеялся …на встречу с крокодилом. Он так сказал мне. Потихоньку, потому что понимал, для «остальных» его мечта мечтой не выглядит. А мне просто было наплевать на его бзик, мне было с ним комфортнее, чем с остальными.
Анна – эта девушка. …О ней у меня особое мнение. В самый первый день нашего знакомства: это было на лужайке перед офисом турфирмы, организующей пешеходные туры для физически неполноценных людей я, увидев её, решил, что она – представитель фирмы. Такая опрятненькая, такая чистенькая милашка – паинька. Я думал, она не «наша». Оказалось, её бзик ничуть не краше моего. Если я, просыпаясь среди ночи, начинаю покрываться испариной страха, а вдруг я завтра неизлечимо заболею, а вдруг вот сейчас я сделаю шаг и упаду, став неподвижной куклой до конца своих лет, то она, Анна, с ней было чуточку, лишь чуточку другое. Она …била зеркала за их ложь. Ей доказывали родные, самые близкие ей люди, что она - Анна Тоби. Что она – их дочь. Ей показывали фото, когда она была маленькой, …побольше, когда она была школьницей, но она твердила: «Я не Анна Тоби! Кто изменил моё лицо?! Как вы посмели украсть моё лицо?! Не смейте прикасаться ко мне, я не знаю вас! Я не ваша дочь! Это не я на этих фотографиях!» При этом девушка была совершенно адекватна, если к ней не лезли по поводу её имени и лица. Пока её не связывали с именем Анны Тоби.
«Прошу вас называть меня Глория Саммер. Это моё настоящее имя».
И мы стали называть её так, так, как она хотела. И нам всем она казалась нормальной девчонкой. Да, так и было. А почему б ей не стать Глорией, решили все мы. Мы заставили себя забыть глаза её отца и матери, которые, прощаясь с дочерью, будто никак не могли выбрать между улыбкой и слезами. Лица их дергались, они, путаясь, называли её то «девочкой», то Анной, то Глорией. А она, сказав им: «Спасибо вам за всё», махнула рукой и отошла от роскошного линкольна, пошла за кучкой людей, выглядевших дико испуганными от свершившейся их мечты: уйти от нормальной жизни, от нормальных людей, …а…куда подальше! Уйти туда, где их дикость не будет так выпирать, где они станут королями ситуаций, где они будут править своим настроением, задавать себе истинные имена и формы.
Но не всем это удавалось. Пройдя пустыню, из семнадцати человек в команде осталось лишь девять человек.
Когда мы заполняли тесты, в которых спрашивалось: «Чем бы ты помог своей команде?», я ответил, уверенный в правильности своего ответа: «Во всем, на что хватило бы моих сил». Но на месте принялись уточнять, на что собственно хватает моих сил. Глядя в глаза двум десяткам людей, я почувствовал себя идиотом. Но, набравшись смелости, ответил: «Раз большинство инвалиды, я готов их защищать. Я неплохо стреляю, я вынослив. Курс подготовки научил меня обходиться малым, я умею очищать речную воду, и …находить её методом виноградной рогатки. Этому меня один русский инструктор по выживанию научил».
Последнее особо всех заинтриговало. Я достал рогатину, обошел с ней небольшой участок земли неподалеку и …нашел подъем подземных вод.
Народ кинулся копать там яму, и на глубине пяти - семи метров они наткнулись на глину. Под ней, а это ещё полметра копаний…была вода, годная для питья.
Мне поверили. И дали в руки оружие. Это была хорошая винтовка. Я стал защищать нашу группу от нападения местных бандитов, крокодилов, зверья, рвущегося по ночам к нашим палаткам.
***
Сегодня десятый день нашего путешествия. До океана – конечного пункта нашего путешествия ещё неделя ходу. У Джима Баркли что-то стряслось с коленной чашечкой. Она начала «ходить» под кожей туда-сюда, доставляя ему непереносимую боль. Но главное, он больше не мог помогать Джудит – девушке, которая ему, кажется, сильно нравилась.
У Джу были парализованы ноги. То есть, она могла путешествовать с нами, пользуясь инвалидной коляской. Ту приходилось всё время толкать сзади, тянуть спереди, поднимать на горку, а саму Джудит - переносить на руках. Да что там, всем по очереди приходилось таскать девушку до кустиков, где бы она могла сходить в туалет!
Никто нас не просил делать это. Ни Крафт, ни Мерфи нам не приказывали делать это. Некоторые и не делали. Как, например, Патрик Симсон. Это темнокожий парнишка – бразилец, но студент Сорбонны. Он вообще игнорировал проблему Джудит, твердил: «Тут каждый сам за себя. Зачем она решилась идти с нами, если не в силах преодолеть малейшее препятствие – пару километров пустыни, участок земли, растрескавшийся от суши». Доля истины в его словах была, да. Мне лично это тоже приходило в голову, когда я вынужден был оставлять свою охранительную должность и принимался за помощь девушке.
Однажды, это случилось на пятый день наших страстей, я именно так и подумал, как Патрик: «А какого черта она сунулась во всё это, если настолько беспомощна?!»
Джу потеряла сознание. Я оказался единственным в лодке, у кого были силы вынести её на берег. Я отставил винтовку в сторону и помог ей, вытащил её с лодки на берег, чтоб её осмотрел Мерфи. Да собственно я и не расстроился бы из-за этого, если бы с ней всё было в порядке. Но девушка …наделала в штаны. Прямо в лодке! В полном смысле слова! Ей, по-видимому, не хотелось беспокоить команду своей просьбой остановиться ради неё, она терпела, а потом, когда потеряла сознание, процесс завершился сам собой. Слова Мерфи: «Тед, помогите мне её раздеть. И ещё…надо бы прополоскать всё это. Её джинсы и белье. У неё больше нет ничего из одежды», - эти слова просто возмутили меня. Кажется, Френк заметил это по моему лицу. Но он промолчал. Остальные члены команды оставались на лодках. Это …мог сделать только я, сам Мерфи занимался тем, что приводил Джудит в сознание. А я, …я полоскал её подштанники.
Оказалось, всё дело было в её обезвоживании. Джудит отказалась пить воду. Потому что та из реки и кажется ей мерзкой. Да, очищенная йодом вода действительно противна на вкус, но пить надо, Мерфи так и сказал: «Кто не будет пить воду, у того начнутся проблемы со здоровьем, и нам придется проститься с этим человеком. Другой воды у нас нет». Но красотка из Бонна отказалась пить «эту гадость». И потеряла сознание. И …обхезалась.
Мы сплавлялись по мутной речушке на нескольких лодках, купленных у местных. Разумеется, пили воду из реки, не смотря на взвеси тины и ила в ней. Не смотря на то, что в реке живут крокодилы. Я сам стрелял по одному, пытавшемуся прыгнуть на одну из наших лодок. Нашего душку Патрика чуть было вовсе не оставили без рук. Он опустил свою единственную руку, чтоб набрать в ладонь воды и умыть лицо.
Да, наш Нарцисс был безрук, потерял правую ещё в детстве от неправильного обращения с китайской пиротехникой. В поход он пошел с «клешней», которой умело держал кружку, ложку, но упрямо отказываться помогать таскать коляску Джудит.
Вот, именно из-за желания умыться, он чуть было вовсе не остался «клешнявым». Я пальнул по крокодилу, и тот скрылся от нас подальше.
Такое занятие было по мне.
В общем, я прополоскал её подштанники Джудит. Вместе с Мерфи я мыл ей задницу. При этом меня стошнило. Я не смог преодолеть тошноты и от этого мне стало втрое стыднее от всей этой процедуры оказания помощи беспомощной женщине.
Команда стыдливо отворачивалась. Да, все кроме Джима Баркли отвернулись. А он, он всё смотрел на нас с Мерфи.
Я понял, он нас …ревновал. Он плыл на второй лодке, его протез на ноге слегка расшатался, и Крафт запретил ему сходить с лодки, чтоб помогать мне. Вернее, Джудит. Он полулежал в лодке, сжимал в руках весло и смотрел на нас с Мерфи. Как мы мыли девушку, которая пришла в себя и от жуткого смущения …расплакалась, обкусав свои пухлые растрескавшиеся от зноя губы.
Джим, наверное, сильно хотел бы быть на моем месте. А я, …я бы с радостью поменялся с ним местами. В той лодке, где грёб он, сидела Анна. Она, как и все отворачивала лицо от берега, но, в отличие от других, тянула к нему руку. – Вот, возьмите. Тед, возьмите вот это. Они не новые, но…они чистые. И… сухие.
В руке Анны – Глории были трусики. От стирки в мутных реках Никарагуа они приобрели сероватый оттенок. Но вещь действительно была нужной. Пришедшей в себя девушке было легче и, думаю, приятнее натягивать на себя сухое белье, чем сырое и воняющее калом.
И вот сегодня блуждающая коленная чашечка Баркли остановила нас. Её упрямое не желание встать на место не позволило нам дальнейшее продвижение к цели. Она превратилась в блуждающую преграду. Джим стонал от боли, но нога – его единственна здоровая нога, отказывалась идти.
-Тед, помоги мне перевязать её потуже. Френк, …я перевяжу её, …мы с Тедом сейчас перевяжем моё колено, и я снова смогу встать.
Мерфи был грустным. А это означало одно, он был недоволен тем, что выбыл ещё один хороший парень из команды.
Впрочем, он никогда и не говорил, кого он считает хорошим, а кого нет в нашей команде. Просто иногда наш док говорил: «Жаль, жаль, что такой хороший парень…». Это случалось, когда приходилось прощаться с человеком, который улетал от нас на санитарном вертолете.
Сейчас он смотрел на Джима и был грустным. – Джимми, нам нужно, чтоб ты не просто встал, чтоб ты шел дальше. Но у тебя серьезная проблема.
-Френк, я смогу! – прокаленный на солнце парень скрипел зубами. Его яркие голубые глаза были злы и выражали решительность. – Я смогу идти, Френк!
Мерфи кивнул. – Хорошо. Я поставлю тебе обезболивающий укол, мы перевяжем тебе колено, …а ты постарайся сделать так, как ты хочешь.
Джим прошел метров восемьсот. Из-за больной здоровой ноги, нога с протезом подвернулась, и …протез сломался.
Я и Тим Спайк мало что понимаем в конструировании протезов. Но нам пришлось призадуматься и над такой проблемой.
Джим не лил слез, но мы с Тимом видели, он плачет, по-мужски, стойко советуя нам, как правильно действовать. Какое дерево срубить, как его обтесать, как закрепить его вместо пластика винтами в протезе.
И вот тут, в процессе нашей работы с протезом Джима произошло то, что (мне так кажется), собственно и ожидали те самые психиатры, которые присоветовали Тиму совершить именно такое путешествие.
Тим Спайк вдруг понял, что …реальная, живая нога - «более надежная конструкция протеза». Да! Именно так! Он впервые ощутил свою правую ногу, которую в течение сорока лет требовал ампутировать ради возвращения покоя его душе, отторгавшей его член, как ненужный его телу, впервые он посчитал её «надежным протезом». И …это его успокоило. Нет, правда! Человек буквально преобразился. Будто родился заново, да! Правда, он стал чуть припадать на свою правую, будто прихрамывал на протезе, но зато…трогал ногу, поглаживал, …нахваливал её крепость. Такого с ним раньше не было. Все свидетели, он специально спускал её с лодки. Да, все это видели, он хотел избавиться от неё даже самым ужасным способом. Он хотел покоя своей душе, в которой светилась одна заветная мечта – иметь вместо ноги протез. А тут вот, …боже правый! парень выздоровел! Прямо на наших с Джимом глазах! Он похлопывал по лодыжке и говорил: «Нет, чертовски крепкая вещь – нога. Сколько пользуюсь ей – никогда меня не подводила». Мне кажется, он свою правую даже больше стал любить, чем не менее здоровую левую ногу.
Однако с нашим самодельным протезом идти Джимми было трудно. Человек буквально шел только благодаря силе воли. И он не просто шел, он толкал коляску Джудит. Та крепилась, не желая плакать. Она крутила колеса, она управляла рычагами, она помогала Джимми, как могла. Так мы прошли ещё с километр.
Наконец Крафт объявил: «Ставим палатки».
Все принялись суетиться со штырями, крюками, полезли в рюкзаки. Слепой парнишка китаец Тао Хун, на ощупь пытался отыскать камень, которым бы удалось, не дожидаясь очереди на молоток, вбить крюки в землю.
-Правее, Тао. Нет, теперь, прямо перед тобой.
Парень наткнулся рукой на камень, улыбнулся. Кивнул в нашу с Тимом сторону. – Спасибо.
-Не за что. – Мы с Тимом пошли к парочке Джудит и Джиму. Они уже неделю ставят для себя одноместную палатку.
Мне показалось, Джим как-то уж сильно старается, ставя палатку. На этот раз уж сильно старается. Я решил ему помочь. – Джим, тебе помочь?
Джим посмотрел на Джудит. Та сидела на земле и выправляла ткань палатки руками.
-Нет! Я сам. Справлюсь!
Прозвучало грубовато. Джим, кажется, сам это понял, посмотрел в мою сторону и тихо, уже мягче произнес. – Ты же жаловался на стертую ногу. Лучше подойти к Мерфи, покажи ногу. Лучше раньше унять проблему, чем потом…пере…- Он оборвал слово. Кажется, ему не хватило сил досказать его.
Это была их с Джудит последняя совместная ночь.
Джудит не сошла с дистанции. Она промолчала на приглашение Джима лететь вместе с ним. Только когда он, сжав челюсти, пошел к вертолету, она крикнула ему: «Я напишу тебе. Мы ещё увидимся, Джим, обещаю! Спасибо тебе за всё».
Ах, эти женщины! Они под час просто рвут нам нервы. Лучше бы она так и молчала, дала ему просто сесть в вертолет, просто проплакаться в одиночку и с теми слезами слить память по ней. Навсегда. Забыть, как будто и не было её. Будто и не томила она все эти тяжелые, но радостные дни его живую душу.
Джим не оглянулся. Он только выпрямился, прихрамывая, стал подниматься на три ступени вертолета. А вот войдя внутрь, он повернулся к нам. Он обвел всех взглядом, кивнул нам – всей группе, потом махнул рукой: «Счастливого пути!», - и скрылся на борту.
Я невольно посмотрел в сторону Джудит.
Она сидела в своём кресле, низко опустив голову. Что она думала, я не знаю. Но, поглядев на неё, заметив, как она после взлета вертолета гордо вскинула голову и, будто освободившись от тяготевшей её связи с влюбившимся в неё парнем, вздохнула и улыбнулась, – пока, Джим, пока, …- я понял, она его не любила. Она просто использовала его любовь к ней.
Патрик Симсон тихо произнес: «Пока-то пока, а кто теперь тебя катать будет, дурёха?» - Он развернулся и пошел в сторону ручья.
Пока мы трудились, готовили себе еду на костре – наш обед составлял бульон из купленной в деревне курицы, да и собственно она сама, и ячменные лепешки, разделенные по-братски на восьмерых, Патрик мылся в ручье, раздевшись догола. Он припевал: «А нам душевно всё по барабану…».
Да, мы собственно и не рассчитывали, что он встанет вместо Джимми за коляской Джудит.
Коляску повел Тао. Джу «рулила» им. Парализованная указывала путь слепому.
Чистенький Патрик слегка ворчал на хлипкость нашего прошедшего в молчании обеда. И на меня, делившего курицу во время обеда – тоже ворчал. – Лоренс, какого хрена ты лезешь делить наше мясо? Ты уже в третий раз лезешь делить наших кур. Какого черта, Лоренс? Уверен, ты делаешь, это неспроста, ты цепляешь в рот мелкие кусочки. Нашелся хитрец!»
Наш поход продолжался. Никто уже не обращал внимания на ворчание нашего Нарцисса. Ему в первые дни пытались возражать, не я, другие: «Патрик, мы могли б это поручить тебе, но, извини, за напоминание, у тебя только она рука». Эти слова имели такие серьезные откаты, что после все стали просто слушать ворчание студента из Сорбонны но уже никто не отвечал ему. К счастью, нашего Нарцисса это устраивало. Более того, раскручивало на дальнейшее тихое ворчание.
-Лоренс, в другой раз я буду делить курицу. Да, я буду держать её клешней, а в другой у меня будет острый нож. Я умею разделывать кур, Лоренс. И почему Анне ты протянул сегодня ножку? Какого черта, Лоренс?! В прошлый раз, ты думаешь, я не запомнил, ты ей тоже давал ножку».
К сожалению, на это (по-видимому, из-за воздействия солнцепека), Анна – Глория ответила нашему болтуну. – Ты ошибаешься, Патрик, я не ем красного мяса. Я и в прошлый раз и в этот - ела кусок грудки.
То, что эта женщина посмела ему ответить - это завело Патрика чрезвычайно, наверно от усталости даже больше, чем от природной вредности. - Ах, да! Вот именно!!! – Патрик улегся на землю, прямо на дороге, застопорив наше движение. – Вот именно! Я протестую! Тут идет наглая дележка наших припасов. Лоренс обделяет остальных, чтоб прокормить свою соотечественницу. Я протестую! Ей, значит, белое мясо, а мне, значит, только потому, что у меня другой цвет кожи, мясо худшее по качеству. Я что, должен питаться всякой падалью?! Так, да?!
Я нагнулся над нахалом. Мне серьезно захотелось дать ему пинка.
Крафт отодвинул меня от капризы. – Тед, подожди. …Патрик, вставай. Вставай, ты мешаешь нам сделать запланированные нами километры. Давай руку, я помогу тебе.
Патрик, думаю, намеренно спрятал здоровую руку под себя, а выставил вперед протез с клешней. - Так как же я пойду, как я пойду, Генри, миленький? Я же голоден. Меня тут кормят тухлыми остатками из рук этого американского наглеца. Не желаю!
Меня подкинуло на месте. – Послушай ты?! Тут нужно разобраться, кто из нас наглее!
Я вовсе не собирался его бить, я лишь хотел дать ему понять, что тут никто кроме как раз него не разбирает людей ни по цвету кожи, ни по национальной принадлежности. Но Патрик так рьяно прикрыл своё лицо протезом и рукой, что, думаю, у многих было чувство, что он ожидал моего удара.
Глядя на него, на его лицо, спрятанное за протез, во мне гнев резко перешел в жалость, и …внутри заштормило тошнотой. Чтобы меня не вывернуло прямо в лицо этого паяца, я отошел. Отошел от корчившегося на земле парня подальше.
Он был мне противен, но более всего мне было стыдно за свою несдержанность. Я, получается, повелся на его провокацию. Получалось, никто из имевшихся в команде американцев не повелся, а я …не сдержался.
Но Патрик заметил серьезность нашего инструктора. Одного слова Крафта было достаточно, чтоб отправить несогласного с правилами похода ко всем чертям. Наверно поэтому Патрик слегка смял свои кривляния, и перевел разговор в личную просьбу. – Генри, обещай мне, что в другой раз буду делить курицу я.
-Хорошо, Патрик, но теперь ты должен подняться и идти.
-Но я на самом деле голоден. Прикажи Мерфи выдать мне упаковку глюкозы.
-Патрик, здесь никто никому не приказывает.
Мерфи приблизился, протянул руку, прощупал пульс нашего Нарцисса. – Патрик, с тобой всё в порядке. Поднимайся.
-А глюкозу дашь?
-Ты же знаешь, лекарства я даю только обессиленным.
-Но я – больной! Я - самый из вас обессиленный!
Патрик закатил глаза.
Мерфи переглянулся с Крафтом. Тот, молча, кивнул. Мерфи дал одну таблетку глюкозы кривляке студенту. – Только не думай, что таким образом тебе удастся получить её в другой раз.
Студент, ухмыляясь, поднялся с земли. Отряхнулся и, обойдя коляску Джудит, подмигнув ей, гордо пошагал впереди всех.
Мерфи молча проследил за парнем взглядом. Френк умел не осуждать взглядом, он просто посмотрел парню в след. Потом он повернулся и пошел в мою сторону.
Он проверил мой пульс, потом, ни слова не говоря, просто похлопал меня по плечу, отвернулся и …пошел за остальными.
Я в ту минуту просто возненавидел этого кривляку Симсона.
Анна, обойдя меня, покачала головой. Что она хотела сказать мне этим грустным жестом – не знаю. Может, посоветовала быть впредь более осмотрительным в моих симпатиях?
Думаю, не только Патрик, но и другие заметили, что кусок курицы, поданный мною ей в этот раз, был действительно чуть больше, чем у других. Но я вовсе не хотел его сделать большим! Никаких таких особых намерений. Просто нож в моей правой руке именно так прошелся лезвием по куриной грудке, а вилка – в левой потянулась именно в сторону Анны.
Куски, раздаваемые во время обеда, вообще не берут по очереди. Некоторые, особо нетерпеливые перехватывают их. Но никто ж не выхватил этот кусок с вилки. Помню, Анна спокойно вытерла ладонь о влажную от пота футболку, взяла кусок в руку, и стала его есть.
Анна самая худая из женщин в нашей команде. Даже Джудит выглядит крепче. У неё развиты руки, плечи, она запросто лазит по лиане на дерево. Она крепкая! Анна же в последние дни идет, сильно шатаясь, лицо её бледно. Мерфи уже дважды предлагал ей поставить укол – витамины, но она отказывалась в пользу Томасо, это семнадцатилетний сын итальянского премьер-министра.
У парнишки прогрессирующий псориаз. Выглядит он и в лучшие дни не очень, а тут на солнце кожа его и вовсе превратилась в сплошные коросты и бледноватые ошметки. Каждый день Крафт предлагает ему отойти от проекта. Но парень хочет путешествовать дальше. Он уверяет и Мерфи, что с ним всё в порядке, и продолжает путь. Думаю, парень он сильный, силы ему придает его неслабое упрямство. Здесь он запросто может доказать нам и себе, что он не слабак, что нездоровье его кожи – это только нездоровье кожи, сам он – крепкий орешек. Хочется в это верить, в то, что он дойдет с нами до океана.
Мне же именно Анна кажется хрупкой и нуждающейся в качественном питании. Мне всё кажется при взгляде на неё, что она вот-вот упадет в обморок. Кожа её обгорела, покраснела и заветрилась. Волосы, собранные в дрэды, спутались, кончики темных бровей и ресницы выгорели, синие глаза слезились от ярких лучей солнца, от вечного прищура появились морщинки (Анна потеряла свои очки, случайно обронив их в реку). Руки её и ступни ног, оцарапанных о колючки, покрылись мозолями и мелкими ранами. И всё же…
Всё же мне она кажется самой красивой девушкой мира. Я не встречал таких раньше. Не знаю, может, слеп был, но не встретил ни одной. Таких терпеливых девушек, таких, кто б даже в исключительно сложных условиях имел силы улыбнуться, даря не просто глянец очаровательной улыбки, а именно передавая тебе импульс веры, пополняя твои силы и будоража желание жить – таких рядом со мной раньше не оказывалось. Вот до сих пор таких красавиц я не встречал. Хотя просто красавицы имеются в изобилии в наших голливудских кварталах. Я же из Лос-Анджелеса. Где просто женской красоты – горы, просто кучи и кучи. Но таких энергетических доноров я не встречал. Да, правда, такое чувство, что там всё только вампирши водятся.
В общем, толи мозги так повелись, толи рука дрогнула в нужном направлении, но да, Анна получила от меня больший кусок, чем остальные члены нашей уставшей команды. Думаю, это заметили все. Заметили, но промолчали. А вот пижон Патрик…
Я поглядел на вереницу людей. Патрик уже не шел первым. Он петлял, и кажется, снова с кем-то заспорил.
Я прислушался. Теперь Симсон пристал к ещё одной женщине в нашей команде. Глухая с рождения сорокалетняя женщина пыталась уговорить парня помочь Тао Хуну. Парню трудно было управлять коляской, ведя её по затвердевшей глине, недавно исхоженной копытами буйволов. Коляску мотало туда-сюда. Слепой парень оступался и падал, больно ударясь то о коляску, то о превратившуюся в камень глину. По-видимому, по этой дороге в период дождей прошло несколько повозок. На солнцепеке глиняная дорога превратилась в сплошные ямы и острия. Тереза Хуасиас пыталась уговорить Партика «просто помочь», а тот напирал на неё тем, что «никому здесь не обязан». При этом будто забыв, что женщина его хорошо слышит через усилитель на ухе, он вульгарно кричал ей в самое ухо: «И тебе я не обязан! Никому – понятно!!!»
Мы ещё не сильно ослабли, стоянка и обед были только вот, но всё проходило опять же под палящими лучами солнца, потому отдых, разумеется, получился относительным. К тому же вода была снова в дефиците. Пили по три – четыре глотка, по очереди из одной бутылки.
Но впереди ни рек, ни ручьев, ни деревень. Я пытался искать лозой, но только вызвал усмешки и насмешки. Здесь всё высохло, здесь не было даже подземных течений. «А рыть? Кто будет рыть землю, если ты найдешь её?! – Кривлялся Патрик, когда ночью я снова пошел искать воду и снова вернулся ни с чем. – Найдешь, так даже хуже тебе будет. Сам же и будешь рыть свои десять метров. Выброси свою палку к чертям, она здесь не требуется».
Стояла глубокая ночь. Все, сильно утомившись, спали. Я потревожил как раз того, кого бы и не стоило тревожить. Но Патрик проснулся. - Лучше брось её в огонь. Хоть какая-то польза будет от твоей рогатки, если сгорит. Хоть тепло будет. Что за климат? Что за паршивый климат, я спрашиваю?! А люди, …рогатины носят, …откуда эта дикость?»
-Да спи ты, …хватит уже …вопросы задавать!
Я влез в свою палатку, сунул усталое тело в мешок и тут же уснул.
Я устал. Устал, как конь, познавший кровавый пот от долгой погони за закатом.
***
Местность была открытой. Опасности как будто не предвиделось. Никто не освободил меня от груза – рюкзака, где были три палатки и еда, никто не взял на себя носить общий котелок и мою винтовку. Всё это оставалось на моей спине, когда я взялся везти коляску Джудит.
-Тед, дай мне твоё ружье. Оно тяжелое и мешает тебе.
-Лучше возьми котелок.
-Котелок? А можно лучше винтовку? В случае чего, я б могла и выстрелить.
-В «случае чего» это должен буду сделать я. Я за это отвечаю. …Ладно, пока так поедем.
И я нёс всё своё и тащил коляску. …В горку, …с горок, …по ухабам.
Я толкал инвалидную коляску, и думал о Джудит: «Да как же она терпит всё это? Боже правый, за что же ей, бедной, такое горе? За какие грехи?»
Голова Джу тряслась, спрямленная спина, уверен, ныла от постоянного положения. Джудит упрямо дергала рычаги, управляя своим трагическим троном. Какое управление? По такой дороге - это просто лишние движения. Так, зарядка для рук.
Но рук человека, который не хочет сдаваться. Не хочет со стыдом от поражения вернуться в тихие стены уюта, где от жалости близких сплошные сквозняки.
Но тут дорога пошла под спуск. И мне она показалась достаточно ровной.
Мне стало легче толкать коляску. Время от времени, я даже её придерживал.
-Тед, отпусти, я попробую сама.
-А если перевернешься? Уклон такой, что коляску разгонит. Нет, давай, поедем, как всегда.
Джу закинула руки за спину и вцепилась тонкими пальцами в мои руки. – Тед, отпусти меня. Пожалуйста, позволь мне самой. – Заметив, что мои пальцы не выпускают никелированные ручки коляски, Джу запрокинула голову и посмотрела на меня.
По глазам видно, она гордая женщина. Даже глядя снизу вверх, просить - она не умеет. И учиться не желает, я думаю. Настаивать? …Как? …Нет, не буду. Зачем отучать от риска человека, желающего жить полной жизнью, глупо и …вредно.
Я посмотрел вперед, дорога на первый взгляд кажется ровной.
Если навык есть, на коляске вполне можно съехать.
-Тед, …ты в гору меня тащил, дай отдых рукам. Я попробую сама. Пожалуйста.
Я отпустил.
Все чуть разошлись, когда коляска с Джуд самостоятельно поехала под гору.
Метров сто-двести всё было нормально. Казалось, и конец спуска будет благополучным. Но нет! Чертов камень попался. И, как будто надежная в устойчивости коляска, подпрыгнула, дернулась на нём и перевернулась.
Все побежали к Джуд. Она была намного впереди всех. Все поскидывали рюкзаки и побежали помогать ей.
Но женщина сама выбралась из коляски. Сама оглядела свои раны на руках, …на бесчувственных ногах.
Когда мы приблизились, Джудит плакала. Нет не от жалости к себе. От ненависти.
Она била свои ноги тем самым камнем, который стал причиной аварии. Она разбивала ноги в кровь, ругала их за бесчувственность, и кричала: «Вас нужно отрезать! Да, отрезать и выбросить, как ненужное барахло!»
Тим Спайк – именно он убедил Джу не вредить своим ногам.
Все её убеждали, все просили не вредить себе. Она никого не желала слышать.
Женщины плакали, врали, обещая выздоровление её худым, как тросы ногам. Крафт, уверял, что «в человеке нет ничего лишнего», Мерфи - указывал ей на горизонт, обещая …отдых.
Я молчал. Но мне было скверно. Я готов был плакать вместе с Джудит, ведь это я опустил руки. Это я позволил ей углубиться в её самостоятельность. Позволил управлять самой.
Я сглатывал горечь и не мог её проглотить. Тошнота снова подступала, я пытался проглотить её, но мне становилось только хуже. Я сначала закашлялся, а потом меня вырвало зеленью листа, который я жевал по дороге, чтоб сбить желание пить.
-Да брось ты, Лоренс! Ну, отпустил дурочку покататься, и правильно! Сколько ей ездить на наших шеях. Пусть сама справляется.
Лучше бы Симсон как все, врал бы о выздоровлении, говорил о горизонтах, или бы просто промолчал.
Наша с ним драка началась резко. Я молниеносно, будто и не было усталости в руках, ударил его. Он вцепился в меня дикой обезьяной. Мы покатились по дороге, запуская кулаки в сырые от пота наши тела и головы.
Нас сумели растащить, когда и у него, и у меня лица были сильно разбиты.
Но нас усмиряли и мирили не долго. Все вдруг замолчали, так как поняли, Патрик…молчит. Патрик Симсон …молчит.
Такого как будто не должно было быть. Он должен был продолжать молоть языком и всячески поносить меня, ведь это у меня сдали нервы. Но Патрик молчал. Он зло сплевывал в сторону, зло вытирал мою кровь со своей клешни грязным носовым платком и молчал. Он даже не глядел в мою сторону. Потом он стал ощупывать языком свои зубы. Те, к счастью были целы. Навредить его искусственной красе - это было б для меня делом чреватым серьезными неприятностями. Лицо Патрика было сплошным синяком. Оно вздулось и лоснилось от пота и крови. Одежда висела рваными клочьями. Я его здорово потрепал.
Отыгрался, отозлился, …и от того мне ни ничуть не стало легче.
Думаю, я выглядел не лучшим образом. Даже, думаю, я выглядел краше этого паяца.
Но как это ни странно, меня вовсе не интересовало моё здоровье. Меня поразило иное. У меня нормально видел только один глаз. Но им я увидел такое, отчего у меня замерло сердце. Вся группа стояла рядом с Патриком. Вся. То есть и Анна, и Тим были там, на его стороне. Я же оставался у жухлого куста в одиночестве.
И я понял, меня решили выгнать. Да, я понял это сразу. Я порывист, я быстро возбудим – и вот результат – я накинулся с кулаками, нанес увечья свободной личности. Я нарушил договор, подписанный мною, где обещал сохранять спокойствие и … «никаких потасовок и скандалов». А тут …форменная драка с нанесением увечий. Я начал – мне и отвечать.
Но осознание моего положения - именно это, придало мне сил. Я лихо поднялся. Да, будто силы сначала застопорило, а вот теперь плотина рухнула, и они вновь текут во мне, бурля и заставляя действовать.
Тим уже убедил Джудит, что «ноги - они и вот такие – ноги». (Странное убеждение. Ведь это ж понятно, что ноги это не руки, не голова. Но именно это подействовало. Джуд после такого «объявления» принялась плевать на свои узкие колени слюной и стирать с них дорожную пыль. Она даже позволила Мерфи смазать царапины йодом. Она успокоилась. Перестала злиться и плакать. Она снова забралась в своё кресло).
И я надел на плечо свою поклажу, закрепил на поясе котелок, взял в руки ружье и …второй рукой покатил кресло Джу дальше.
За нами поднялись все. И наш поход был продолжен.
Мне никто не сказал слов упрека. По крайней мере, до заката солнца я их не услышал.
Ночью – да, со мной, разумеется, разобрались.
-Тед, как ты?
-Нормально.
-Покажи мне твой глаз.
-Да с ним всё нормально!
-Ты врешь, Тед. Ты не можешь им видеть. Он совершенно скрыт опухолью, ведь тебе двинули в него металлической клешней. Не капризничай, дай, я осмотрю глаз.
Мерфи осматривал мой глаз, Крафт - тихо напоминал мне о правилах. Ходил туда- сюда рядом.
Я ждал, чем этот разговор закончится.
К нам подошла Анна. Она принесла мне мой виноградный прут – мою рогатину.
–Ты потерял её. Она осталась там, под горой. Я подобрала. Может, тебе это пригодиться.
Я сидел, задрав голову. Мерфи не выпускал её из своих рук, всё крутил, всё оглядывал мой заплывший глаз.
-Анна, посветите фонариком. …Да, вот сюда.
-Тед, прикрой левый глаз и посмотри на свет этим. Только не плутуй. Ты видишь свет правым глазом?
Я дернул головой. Вырвался из рук Мерфи. – Конечно, вижу!
Надо мной склонился Крафт. – Лоренс, перестаньте! Речь идет о вашем собственном глазе. Вы хотите ослепнуть? Вы хотите?! …Тогда посмотрите туда! – Он указал мне пальцем в сторону костра.
Там сидел лишь чувствующий огонь китаец Тао.
Тао сидел и молча улыбался, глядя в сторону огня. Что видел слепой – никто не знал.
Не знал этого и я. Но я понял намек инструктора.
-Я вижу свет фонаря. – Тихо повторил я, и отвернулся от улыбающегося Тао.
Тереза Хуасиас принесла мне немного воды. – Выпей.
Я отвернулся от такой щедрости.
Пить я хотел, но меня …пожалели. А последнее было и противно, и страшно жгло душу стыдом. Сорокалетняя женщина отдавала мне свою воду!
Я отшвырнул свою рогатину в сторону. Вскочил, будто в меня плеснули крутым кипятком, и убежал от своей палатки.
-Тед! Только не далеко! Тут могут охотиться гиены.
Мне было всё равно. Казалось, я могу положить одним махом стаю гиен – так я был зол на себя.
Один мой глаз видел ночь. Другой - не видел и этого. Но я бежал до тех пор, пока вдруг не понял, что за мной кто-то гонится. Я резко развернулся и приготовился к предупреждающему прыжку.
Нож у меня всегда был с собой. Острый, как бритва. Кур им я вспарывал в момент.
-Ну! …Где вы?! Где вы, чертовы гиены?!
Кто-то прерывисто дышал, остановившись от меня за пару шагов.
Я не видел, кто это был. Но что-то внутри меня дернулось, угадав моего преследователя.
Я узнал её по запаху. Как зверь. – Анна? Анна, ты?
-Я не Анна. Я …да не важно! …Зачем ты убежал? Никто не желает тебе зла.
-Крафт хочет выгнать меня из команды. Я слышал, как он докладывал Фридману о драке.
-Его и Мерфи беспокоит твой глаз. Симсон почему примолк? Он понял, куда ударил тебя своей металлической клешней. Вот теперь и трясется теперь от страха, что сделал тебя инвалидом. Оставил без глаза.
И тут до меня дошла её правота.
-Значит, все просто испугались, что я останусь слепым? …И всё?!
Анна приблизилась. Провела по моему лицу сухой прохладной ладонью. – Глупый ты, какой же ты глупый….А ты что подумал? …Ай, глупый какой…
Она обняла меня, но так, что стала грузом на моей шее.
Мы сначала присели, потом легли, и она стала стягивать с меня одежду.
Мы целовали друг друга, как двое мальцов, дорвавшихся до запретного.
Наши тела пропахли дымом костров, пылью с жухлых трав и солью пота. Но смесь эта ещё больше возбуждала нас. По крайней мере, я был в полном экстазе от импульсивных движений Анны, её поцелуев и ласк. От её узкого, как ветка, тела.
Стрекотали цикады. У нас опять не было возможности любоваться прекрасными звездами в черном небе, у нас опять не оставалось сил оглядеться и заметить красоту этих диких и сказочных мест.
Секс отдавал кровью и дикостью. Страстью и взаимным желанием продолжать.
Но это было только сначала. Потом мы оба успокоились, и в нас проснулась нежность. Мы стали разговаривать, упиваясь друг другом физически.
-Анна, …зачем ты побежала за мной, теперь мне станет ещё тяжелее здесь, чем было до этой встречи.
-Тебе трудно? …Я никак не замечала этого.
-Ты лжешь. Это видно, я знаю. Всё меня раздражает. Всё и …-Я не смог, гляд ей в глаза сказать, все, - и больше ничто.
И снова я обхватил её, развел руками её ноги, и снова моя сила заставила меня стать её продолжением.
-Анна, …я так мечтал об этом. Все эти дни …я мечтал…о тебе.
-И я…не знаю почему, я хотела, чтоб если это случиться здесь, то только с тобой. Почему?…
У меня ответ был. Но я не стал намекать, что знаю его.
Но оказалось, я ошибся. Ответом на её «почему» было совсем другое.
Я-то решил, что она выбрала меня, как здорового молодого мужчину. Оказалось – нет. Она сама ответила мне, почему: «Ты мне показался самым слабым из нас. У одного сила была в злости, у другого - в правах, у третьего – в упрямстве. Ты… всё время не уверен в себе. Как ребенок, который храбрится, выпендривается и …всё боится, что взрослые заметят, что он всего лишь мальчик. Мальчик, который хочет выглядеть взрослым мужчиной. Было даже заметно, как ты важничаешь, когда у тебя за плечами ружье…».
Я не успел кончить. Моя мужская сила испарилась в миг.
Её «удар» пришелся ниже пояса.
Я отвалился в сторону. Рука моя почему-то онемела, но я смог сам застегнуть на себе пропотевшие на поясе джинсы и замер, глядя единственным глазом в никуда.
Надо мной только небо. Только холодные серебристые звезды, так и не раскрывшейся мне в своих тайнах Никарагуа.
И сразу заметил я – небо чужое. Звезды, они не там, где надо и …не те, не те звезды!
Я отвернулся от всех. Лег, упершись голой грудью в острые иглы сухой, объеденной зверьем травы. И заплакал.
А когда она посмела пожалеть меня и прикоснулась к моим волосам на голове, я вскочил на ноги и убежал прочь.
***
Меня отыскали только к утру.
Я забрался на первое же попавшееся мне дерево. Обвязал себя веревкой и так спал.
Я крепко сплю. Мог не заметить ни гиен, ни кого-то другого. Я и этих троих не сразу заметил.
-Да вот же он! Сморите вверх. Он спит на дереве. …Вот чокнутый. …Тед?! Эй, Тедди Правый Глаз, пора вставать. Ну-ка, покажи-ка нам, как ты это сделаешь, ковбой.
Я смотрел сонным глазом на улыбающуюся физиономию Патрика.
Зубастая черная рожа. Но веселая.
Хотелось «встать». И как следует. Но видно что-то уже во мне кончилось к нему. Я лишь вздохнул и принялся отвязывать себя от ствола дерева.
-Эй, не вздумай помочиться на нас! …Не, я отойду, а то этот ненормальный…
Симсон отошел от дерева. Стал просто наблюдать.
Крафт перестал оглядывать меня. Моё спокойствие и явно крепкий сон его успокоили окончательно. – Слезайте, Лоренс. Нам пора отправляться.
Своими словами они меня успокоил.
Мерфи, конечно, критически отозвался о моём глазе, но пока нагноения он не заметил, пока решил подождать с вердиктом. Только промыл мне раны и смахал их, чуточку поворчав. – Серьезнее нужно быть, Тед. Ну, хоть бы чуточку. А зачем ты обидел Анну? Она вернулась к костру в слезах. Я не видел, как она плачет даже в самые трудные дни похода, а тут. …Ты её обидел, да? …Ай, Тед…
Я дернул головой, я хотел вырваться из рук Мерфи. Но его крепкие руки обхватили мою горячую голову, и я притих в руках, желающих мне добра.
Именно здесь, на этом самом месте я поклялся себе, как мальчишка бой-скаут: никогда больше не дергаться. Никогда!
«Тедди, тебе пора взрослеть», - так говорил мне мой отец. «Тед, ну когда ты помудреешь», - говорил мне мой партнер по бизнесу, когда я готов был разорвать выгодную сделку с человеком, вдруг ставшим мне неприятным.
И вот, я допрыгался до того, что так сказала мне женщина, которую я считаю лучшей женщиной в мире. Она стала этой ночью моей женщиной, а я,…я довел её своим прыганьем до слез.
Я притих в руках Мерфи. Я позволил ему подлечить меня, и мы тронусь в наш путь. Тот уже вполне укладывался в оставшиеся пять суток.
***
За трое суток до окончания нашего путешествия мы приблизились к океану настолько, что как будто бы уже и чувствовали его дыхание и запах. Однако до него ещё было далеко.
Природа стала ещё более жестокой к нам. Ни воды, ни даже змей на обед. Мы ели зверьков похожих на крупных сурков. Но это не были сурикаты. Мы варили бульон из черепахи, по глупости выползшей на нашу дорогу. Мы ели корни трав. Хоть те и были горьки, хоть это и вызывало у многих не чувство сытости, а рвоту.
К моему удивлению, со мной было всё в порядке. Меня и от горечи уже не тошнило.
Мне вдруг захотелось дойти. Обязательно дойти до океана. Будто я его никогда не видел Тихого, будто я не жил у его подножья двадцать семь лет.
Мне, прежде всего, хотелось выжить и не отстать от этих сильных людей. Даже от Патрика, который продолжал цеплять всех, но перестал заводить меня.
Это я …перестал замечать его желание зацепить меня словом. Даже когда он намекал на то, что готов и второй мой глаз «выкрасить в зеленый цвет». (Вообще-то у меня глаза серо-голубого цвета, но синяк, чуть приоткрывшегося правого глаза стал лилово-зеленым). Я только ухмылялся на его мечты.
Кресло Джу теперь толкали все по очереди. Патрик в неё, разумеется, не «вставал». Но зато сразу стало легче Джудит. Она уже не так сильно чувствовала себя обязанной кому-то лично. Кажется, именно это более всего доставало эту сильную женщину.
И вот, наконец, мы увидели простор озера Никарагуа. Мы грузимся на катер.
Как же мы отличаемся от трех человек, управляющихся скоростным катером на воздушной подушке. Те не просто крепкие и загорелые, те выглядят мощнее нас своей крепостью и прокаленностью кожи. Они похожи на людей, мы – на теней их.
Но эти трое: капитан и его помощники - они с уважением смотрят на своих пассажиров.
Сначала они готовы были оказать нам помощь. Всей команде калек. Они готовы были каждого из нас «убогеньких» перенести на катер на руках, настолько мы показались им изможденными и жалкими.
И вдруг они видят непонятное им. Поразившее их…
Они видят, как безногие, не боясь свалиться в воду, преодолевают шаткий трап катера. Видят, как безрукий вносит на борт их катера в своей единственной руке огромный, явно тяжелый рюкзак. Они замирают, когда видят как, будто прозрачная, трогательно хрупкая европейка с кучей всклоченных дредов на гордой голове, ведет по узкому трапу за руку слепого юношу китайца. Видят, как этот шаткий мостик преодолевает чуть ли не прыжком черноглазый весельчак - хиляк с вида, мальчишка, покрытый до ушей розовыми коростами и весело просит у них разрешения ударить в их корабельный колокол. Они молча следят за парнем, лицо которого сплошной синяк. Он переносит на борт женщину с будто бы веревочными ногами.
И команда замирает в своём желании пожалеть нас.
Просторы озера, красота приозерных мест - всё восхитило нас, так, в общем-то, и не сумевших толком разглядеть всё это в трудные часы пути пешком.
Сверкание вершин донебеных гор, величие притихших на время вулканов, густые леса по берегам; сады, прозрачное глубокое небо над нашими головами, а ещё скорость и хороший обед с горячим крепким бульоном да чистая бутылизированная вода – всё это вселило в нас силы и надежды, что мы все, все без потерь, дойдем до нашей цели. Что мы все увидим у наших ног волны Тихого, но вовсе не тихого океана.
Но вот осталось три дня нашего хода, как случилось ужасное несчастье.
Наверное от голода, оттого, что было непреодолимое желание помочь себе и всем, Тим кинулся достать из норы змею.
Это снова был пустынный участок пути. Мы снова испытывали жажду и ужасающую жару. Но мне кажется, …мне так кажется, если бы её заметил я, мне кажется, я бы справился с ней. У меня была петля для поимки змей. Но Тим испугался, что она уйдет глубже, он не стал звать кого-то. Он рукой схватился за хвост …самой ядовитой змеи этих мест – желтопузой мамбы.
И змея его укусила.
Экстренная помощь - прижигание огнем, предложенное Крафтом, не помогало. Сначала парализовало только руку, потом Тиму стало трудно дышать.
Мерфи колол противоядие, но то, как будто не действовало, не расщепляло боль, испытываемую Тимом Спайком.
Крафт уже вызвал самолет из Гранады, тот был в пути. Но минуты шли, а помощь требовалась наисрочнейшая.
Тим стал бредить, он говорил, будто даже чушь: «Только бы не обе руки, …только бы не обе ноги. Я уже научился обходиться одной ногой, вон какой путь я преодолел, используя лишь одну ногу. Я смог бы и с одной рукой обходиться. Как Патрик, …я бы смог. Он же научился жить, обходясь одной рукой, и я б смог».
Когда самолет приземлился, Тим уже не дышал. Пульс его едва прощупывался.
Мы с напряжением следили за санитарами, за действиями врачей. Самолет летел в Манагуа – в столицу Никарагуа.
Мерфи, пока ещё зев самолета был открыт, обвел всех нас оставшихся на песке вопрошающим взглядом. – Друзья, у вас есть возможность…закончить…
Никто не повернулся на его голос. Все смотрели на самолет. Смотрели, вовсе не прощаясь с другом, разделившим с нами трудный путь личностного преодоления.
Мы верили, мы все верили: наш Тим выгребет и из этого…дерьма. А мы за него дойдем-таки до нашей цели.
Санитарный самолет взмыл в небо. Все молча развернулись в сторону кинутых вещей, рюкзаков.
Мне ужасно хотелось достать ту змею. Мелкую дрянь – убийцу.
Но…я уже научился контролировать свои желания. «Змея тут не при чем. Змея, она - просто змея. А мне, нам всем нужно идти дальше».
***
Я лежал в палатке. Лежал на спине. Та обгорела и доставляла мне дополнительную боль.
Кто-то поцарапался в дверь палатки. – Тед? Тед, это Глория. Мне можно войти?
-Я не знаю вас, Глория. Простите.
Через минутку молчания. – Тед, это я, …это Анна Тоби, можно мне войти?
-Я сплю, Анна.
С той ночи я упрямо зову её настоящим именем. Она вредничает, не откликается, молча злится на меня. Но я тоже упрям. А уж если что мне втемяшится в голову – не отступлюсь.
-Я хочу помочь тебе. Тед. Твоя одежда истлела, плечи сильно обгорели. Я видела. Можно, я войду. У меня есть гель. У меня ещё остался гель, я смажу тебе спину, и тебе станет легче.
Слушая её тихий, но настойчивый голос, мне почему-то пришла в голову фраза, сказанная лётчику Звездным мальчиком. Я не знаю, почему я вспомнил об этой фразе. Но обдумав её, мне пришла в голову странная мысль, да странная: впустив Анну сейчас, я уже и сам запутаюсь в чувствах. Возможно, я навсегда привяжу к себе женщину, так и не разобравшись толком, из-за чего я впустил её: из-за жалости? из-за любви? Или из-за той ночи, что никогда не умрет во мне.
Почему я вспомнил о Маленьком принце? Её тихий голос, …да, наверное, это он навеял мне воспоминание о не детской и не взрослой книжке Экзюпери.
- Входи.
Анна отогнула угол ткани – двери, змейкой вползла ко мне внутрь палатки.
Она оглядела меня. Я лежал на животе, подмяв под себя руки, именно так, потому что так легче переносить боль и главное, жуткий зуд.
-Тед, как ты терпишь?! Сплошные пузыри! Нет, здесь гель не поможет. Здесь нужно, здесь, …я сейчас, я позову…
-Нет! …И ты выметайся. Твои охи…
Она тоже не дала мне договорить. Быстро выдавив на прохладные узкие ладоши гель, она осторожно принялась втирать холодящую мазь в мою расползающуюся на клочки кожу.
От боли я вздрогнул. Но только в первый момент её касания. Потом боль даже стала приятна мне.
Я гудел басом: «О…о…», - тело моё звенело болью. Но гель охлаждал мне её жар.
Эта утихающая боль и волновала, и возбуждала меня.
Её новый приход не мог закончиться только процедурой лечения.
-Анна, зачем ты опять…
-Разве ты не хотел меня увидеть? Ведь хотел…
Я был чертовски счастлив, что она влезла мне в сердце так надолго.
***
Было восхищение и радость восторга от первого мгновения, когда, оглянувшись на крик Терезы, после долгого, изнурительного пути мы увидели океан.
Шампанское, доставленное сюда Фридманом, оказавшимся, кстати, весьма щупленьким старичком (с весьма внушительным голосом), показалось нам просто райским напитком. Мы в миг опьянели от счастья.
Потом мы под аплодисменты нескольких пассажиров прогулочного катера и гудки откуда-то сверху (вроде бы из капитанской рубки), поднялись на борт.
Нас переправляли ближе к порту Коринто.
Оттуда мы разлетались по своим местам – странам: Германия, Англия, Китай, Испания, Штаты, Бразилия.
Тяжело и грустно было прощаться. Мне лично ещё и с Крафтом и Мерфи.
Даже не понимаю, как можно, прикипев сердцем к людям, прощаться с ними навсегда.
-Почему же навсегда, Тед? В следующий раз мы решимся прогуляться по Панаме. С её северо-запада, от города Давид до Панамского канала. Идем опять налегке: еда, сон – в пути.
Я задумался. Крафт на всякий случай, уточнил. – Тед, мы берем людей, покушавшихся на свою жизнь, короче, неудачников-самоубийц.
Я был удивлен. – Генри, …почему вы не водите группы нор…здоровых людей? За этим кроется что-то личное?
Мерфи и Крафт переглянулись.
Генри кивнул мне, не уточняя, и тут же, пожав руку, отошел прощаться с остальными нашими ребятами из команды.
Мерфи, чуть помолчав, ответил: «У него в авиакатастрофе погибла вся семья. Самолет упал в Тихий океан, а в нём…жена, два взрослых сына и малышка дочь. – Френк посмотрел на своего давнего друга. - Он сам не совсем здоров. Генри долгое время лечился. – Заметив моё сильное удивление, Френк поторопился уточнить, - но с лицензией всё в порядке, ты не сомневайся. Теперь он совершенно здоров. Вдоль и поперек он прошел все страны Карибского бассейна. Вот как мы шли: от Карибского моря до Тихого океана. Он знает об этих землях и людях, живущих тут всё. Ну, или почти всё. Ты не сомневайся, хочешь, увидится, давай к нам опять на следующий год. Пройдешь тесты, с радостью возьмем с собой. С тобой легко, ну или почти легко. По крайней мере, у нас с моим другом к тебе замечаний не осталось. Ты-то сам как чувствуешь? Тебе стало легче?
Я тоже не ответил, тоже лишь кивнул. Но Френк понял меня правильно и, улыбнувшись, отошел прощаться с остальными.
С остальными, которые и мне перестали казаться чужаками.
***
Я ничуть не удивился тому, что и Анна выбрала долгий путь домой. На шести палубном лайнере «Веллингтон» мы встретились с ней, и отправились вместе до Сан-Франциско.
В одном из ресторанов на корабле мы встретили нашего «пятнистого» юношу.
…Томасо Пазини. Теперь это был франт. Франт, явившийся в люкс-ресторан в белых перчатках.
Парень сидел за столиком в одиночестве. Явно скучал.
Но когда появились мы с Анной, Томми явно повеселел. – Да как же я рад вам, Тед, …Глория.
- Зови меня Анной, Томми. Зови, ладно уж. Мне просто надоело напоминать, что я не Анна. Но раз вы все такие …забывчивые…
Она скосила глаза на меня, но я вовремя нашелся что сказать: «А не выпить ли нам за здоровье Тима Спайка. Мерфи сказал мне на прощание добрую весть: наш Тим выкарабкался.
-Да ты что?!
Парнишка так радостно вскрикнул, что за соседним столиком оглянулись.
– Тогда за Тима!
------------
Что в пропахших потом и пылью дорог ветровках, что в дорогих смокингах и облитые французским парфюмом, по крайней мере, некоторое время, пока последующие события не стерли раны этих совместно прожитых дней и ночей, мы будем рады любой весточке от друга.
Честно! Даже о том, как там мой дружок …Патрик Симсон – мне ещё долгое время будет интересно знать и обсуждать это с теми моими друзьями, которые запросто наезжают ко мне в гости, отвлекая от повседневной суеты воспоминаниями о нашем походе через всю Никарагуа.
Впрочем, кое-кто убеждает меня, что мне этого похода никак не забыть. Как любовь до гроба.
– Ведь меня ты нашел именно там, милый.
А я искал?
25 декабря 2006 года
mel5@list.ru