В теплые края лучше лететь стаей. А я прилетел один. Не вил гнезда, не стаскивал в него блестящие вещи, и жизнь за границей казалась мне такой же непрочной и неуютной, как и в моей холодной стране. Учебная программа закончилась, но вид на жительство позволял остаться, и я остался. Даже устроился на работу в туристическую фирму.
Турфирма с обычным для тех мест названием «Корасидис-Турс», «Степанидис-Турс» или «Цивидис-Турс» занималась полулегальной деятельностью. Поток эмигрантов из бывшего СССР все еще не ослабевал, и мы помогали им с оформлением документов – переводили, а большей частью подделывали, оформляли фальшивки и дубликаты, вписывая в них несуществующие данные и несуществующих предков «нужной» национальности. Рекомендуя меня шефу, друзья не перечисляли ни моих дипломов, ни стажировок, они сказали просто: «Дима не подведет».
Шефа звали Ираклием. Это был толстяк пятидесяти лет с блестящей лысиной и специфическим кавказским профилем, упорно свидетельствующим против вписанной в его документы национальности. Благодаря тем первым фальшивкам он и переселился сюда пять лет назад из маленького грузинского села – вместе с семьей, близкими и дальними родственниками, всем кланом. Ко времени нашего знакомства Ираклий уже прочно стоял на ногах и активно помогал своим менее успешным землякам легализоваться, оформить пособия, льготы, ипотеки и пенсии на «исторической родине». Это и была та стая, которая приняла меня – не спрашивая о моей родословной. И я не подводил их.
Я не был ни идеалистом, ни мечтателем, но как вариант возможного развития событий такая жизнь меня вполне устраивала. А если точнее, я жил, как после реинкарнации – снимал недорогую квартиру в цоколе, ездил на работу на скутере, питался в национальных фаст-фудах и находил местную кухню великолепной.
Немного выбивал только распорядок дня. В два часа после обеда все офисы закрывались на сиесту, и до пяти вечера город был парализован жарким сном. Не работали ни банки, ни почтовые отделения, ни магазины. Наши сотрудники тоже разъезжались по домам, а Ираклий, который жил вместе со своим кланом в отдаленном эмигрантском районе, доставал из шкафа советскую раскладушку, прихваченную с родины, и укладывался спать прямо в офисе. Сиеста никого не раздражала, и только один я слонялся по опустевшим раскаленным улицам и дергал за ручки закрытые двери. Но потом и я привык – стал проводить время дневного сна на набережной, немного выпивал в кафе и постепенно примирился с жарой и временным затишьем.
И все это уже стало казаться скучным.
А потом появилась Мария.
Не знаю, какую характеристику дали ей знакомые Ираклия, только он никак не хотел брать ее на работу. Она приехала из Одессы учиться в университете, а на каникулах, вместо того чтобы вернуться домой, решила подзаработать. Сначала, как все студенты, раздавала рекламу на перекрестках, а потом какими-то путями вышла на нашего шефа. Я тоже стал просить за нее, и Ираклий согласился принять ее вне штата.
– Язык ты хоть знаешь? – спросил я потом.
– Так, немного, – ответила она и засмеялась.
Когда я нагрузил ее документами, она очень удивилась.
– Разве вы не организовываете туры на Санторини, Крит, Эвбею, Родос?
– Нет.
– Только в бумагах ковыряетесь?
Я виновато кивнул.
Она была такой красивой! Не просто симпатичной на фоне местных. Она была потрясающе красивой! Да-да, я знаю, красота – это не так уж и важно, это не главное, но тогда много всего совпало – экзотическая страна, лето, солнечные дни, красивая девушка, мое одиночество. Мне показалось, что я нашел близкого человека, которого не смог бы встретить ни дома, ни где-нибудь еще, и что все это не случайно: я, она, этот город, эта фирма и даже ксерокопии чужих свидетельств о рождении.
У Марии были черные волосы, очень светлая, розоватая кожа лица, зеленые глаза и длинные, выразительные губы. Несмотря на жару, она всегда пользовалась косметикой, как принято у нас, наводила на веках стрелки и покрывала пересыхающие губы липким блеском, сладкий запах которого сводил меня с ума окончательно. Была она высокой, с меня ростом, тонкой, стремительной, с резкими, порывистыми жестами – увидев ее на улице, греки застывали с открытыми ртами.
Каждую сиесту мы проводили вместе, гуляя по набережной, и я не мог вспомнить времени, когда испытывал такое полное и безоговорочное счастье.
Несмотря на то, что говорила она бегло, переводы делала из рук вон плохо. Писала совершенную ерунду с грубейшими орфографическими ошибками, пропускала строки, игнорировала ударения, а любые подсказки воспринимала в штыки.
В каждой работе есть нюансы, которые нужно просто принять, запомнить и не оспаривать. Но Мария ничего не хотела принимать, раздражалась и спорила. Количество неувязок росло.
Оформляя пакет дипломов, все «зачеты» она умудрилась перевести как «удовлетворительно». И я тоже это прохлопал, хотя знал, что наш «зачет» при пересчете на баллы – это их «отлично». В итоге, средний балл и без того не блестящих дипломов был занижен, и у заказчиков возникли проблемы с их признанием. Исправлять она отказалась:
– Не понимаю, почему я не права.
Я сам созванивался, извинялся, переделывал, снова извинялся. Когда человек отказывается учиться и не пытается быть внимательным, неувязки быстро сваливаются в снежный ком.
Внимательной она была к чему угодно, но не к работе.
– Ты видел, какие у них фонари в парках смешные?
– Заметил, что в этот коктейль они ром добавляют?
– А ты знаешь, что семнадцатый автобус сегодня ходит через Замки?
– Зачем мне семнадцатый автобус?
– Пойдем, я тебе что-то интересное покажу! Пойдем, тут недалеко.
Она уверенно шагала в сторону старого города. Старый «Верхний» город с его узенькими кривыми улочками – совсем ветхая Азия рядом с Европой нового «Нижнего» города, расположенного у самого моря и переполненного офисными зданиями, отелями и бутиками.
– О, как мы все боялись СССР, как боялись! – рассказывали мне как-то местные жители. – Когда ваш Гагарин полетел в космос, у нас еще ишаки ходили по улицам, женщины не знали, что такое капроновые чулки!
– Да у нас тоже не знали…
– Зато у вас был Гагарин…
Для современных греков их исконное слово «космос» обозначает не «вселенная», а «мир, люди, народ», у него очень земное значение, и, может, так лучше…
– Посмотри, что написано!
Мария замерла в восторге перед стеной, разрисованной граффити. Граффити чудом проникло в старый город, но важно не это. Поверх всех рисунков черной краской по-русски было выведено: «Маша, я тебя люблю!»
– Я обалдела, когда увидела! – сказала она.
– А как ты вообще оказалась в этом районе? Зачем?
– Неважно, как я здесь оказалась. Неважно, зачем. Затем хотя бы, чтобы увидеть эту надпись и представить, что это мне, здесь, в чужой стране, кто-то написал, что любит меня – такой, какая я есть!
– Это я написал.
Обратно мы возвращались молча.
Наши совместные сиесты прекратились. Невзаимность ранит – в любой точке карты, при любой раскладке GPS-навигатора, в любой языковой среде, при любом распорядке дня. Ты считаешь человека близким, а он считает тебя посторонним, чужим, случайным.
– Как Маша справляется? – поинтересовался потом шеф.
– Очень хорошо, – ответил я.
Меня все еще утешала мысль, что я – в самом красивом месте на земле, и рядом со мной – самая красивая девушка.
А потом я вернулся с сиесты раньше обычного и застал Машу на раскладушке Ираклия. Их «дневной сон» еще не закончился.
– Это я уволить ее хотел, – объяснил мне шеф, когда она ушла, – потому что жалуются на нее клиенты, звонят мне постоянно. Мы, конечно, для своих работаем, но не безвозмездно же. Люди последние деньги отдают за документы, а она так косячит.
– И что?
– Уговорила не увольнять. Она, знаешь, специалистка в некоторых вопросах.
– Мне никогда здесь не нравилось, – роняла она по слогам, беря у меня из рук очередной пакет документов и глядя мимо меня за окно. – Расслабленность, жара, масляные взгляды, скучные занятия, нудные переводы. Но все уезжают за границу, и у всех получается. И я уехала, и у меня должно получиться. Я все сделаю для того, чтобы получилось.
– Не сомневаюсь.
В холодные края лучше лететь одному, оставив чужую стаю в тепле и уюте. А если не будешь махать крыльями, так и не найдешь никогда своего места под солнцем и не узнаешь, есть ли на свете человек, которому нужен именно ты.