16. Ленин в Смольном
Реже всего Степан вспоминал встречу с вождём в тревожные дни революции. Эту историю он помнил смутно и рассказывал сбивчиво:
– В начале Рождественского поста, мне ужасно захотелось сладенького чайку с крендельком. Я снял с жены янтарное ожерелье и, схватив ведёрный чайник, бросился на Гостиный двор. За старые бусы я выручил: связку баранок, головку сахара и добрую жменю чёрного чаю из Английской Индии.
За кипятком ноги сами понесли меня к Смольному институту. В бывшем учебном заведении закрытого типа действовал единственный на всю замерзающую столицу «Титан». После замены тамошних благородных девиц на вооружённую братву, Ледяной Чуб* опасался отключать им электрическую тягу.
*Chub Ice – жрец племени каннибалов, поклоняющихся волосатой лампочке Ильича. – Прим. историка.
Пьяные часовые глянули мои тюремные наколки и, как своего, пропустили внутрь. На втором этаже выстроилась огромная толпа за кипятком. Рядом стояли знакомые контрабандисты с Финского залива и барыжили местами в очереди. По дружбе они за полдюжины баранок написали химическим карандашом сразу трёхзначный номер на моей ладони.
Легализовавшись, я отстоял за кипятком около пяти часов и был уже в первой сотни. Предвкушая скорое чаепитие, я ликовал, как школьник, узнавший о кончине классного руководителя.
Неожиданно все стычки и переклички прекратились. Шум и гам смолк. Последняя брань зависла на похабном слове чумазого крестьянина, бодавшегося с толстой тёткой из бывших бухгалтеров. Все замерли, увидев живого Ленина.
Выйдя из кабинета, он искренне зевнул и от всей души потянулся, будто обычный человек. В нависшей тишине вождь внезапно пустил нежданчика и глянул на очередь с хитрой улыбкой. Никто не шелохнулся. Решив проветриться, он принялся прогуливаться по коридору, разминая ноги. Походу главарь революции живенько интересовался, вникая в жизнь простого народа:
– Хорошо ли стоим, товагищи? Не надо ли чего? Много ли евгеев лезут без очегеди от Льва Давидовича? Почём нынче спекулянты пгодают номега пегвой сотни? Поймаем, будем шлёпать!
Проходя мимо купца, Ильич почуял неладное и остановился. У Калашникова начался нервный тик и провалы в памяти.
Вождь приказал революционно настроенным матросам обыскать попавшегося на глаза субъекта. Отобрав у врага чайник и всё съестное, они опрокинули его навзничь и стали пытать, ударяя в лицо прикладами:
– Куда, сука, спрятал керенки?
При допросе обнаружилось утаенное от новой власти золото. Братки демонтировали коронки точными ударами. Поставив окровавленную контру к стенке, они вопросительно уставились на вождя.
Тот собрался было дать отмашку, но вспоминая что-то смутное, строго спросил о происхождение. Заикаясь, Степан рассказал о купеческих предках до пятого колена и про свой вклад в борьбу с опричниной.
Узнав, что коммерсант, хоть и наживал на трудовом народе, но всё же социально-близкий элемент, Ленин отменил ликвидацию. Он взял трясущегося Калашникова за шкирку и потащил потащил к себе в отдельный кабинет.
Там стоял на орлиных лапах огромный стол со старинной резьбой, а за ним – вольтеровское кресло с несколькими думками. Подушечки угодливо подложили партийные соратники, для придачи великому седоку должной высоты. Вождь быстро плюхнулся на мягонькое, а Стёпе даже присесть не предложил. Хотя для гостей к полу был специально привинчен табурет, заляпанный запёкшейся кровью.
Ульянов уставился на бородатую бандитскую рожу исподлобья и долго её рассматривал. Пытаясь сообразить, где её видел, он потерялся в догадках и обратился внутрь себя. Там после операции по перемене пола хозяйничала Ляля. На Стёпино счастье она сразу отбрила вождя матюжком и даже не высунулась. Загнанная немецкими докторами на самое дно организма, цыганская душа всегда скандалила и капризничала, давая вождю понять, кто здесь главный.
Так и не вспомнив, Владимир Ильич прервал тягостное молчание. Он велел, повидавшему мир, Калашникову рассказать о тяжкой жизни трудящихся в странах капитала. Запинаясь и стуча от страха зубами, челнок начал лекцию о международном положении.
Ленин превосходил Цезаря в уменье делать тьму дел одновременно. Слушая купца, он читал и пачкал своими пометками чужую книжку, выковыривал козюльки и метко их щёлкал на валявшуюся в углу картину. Портрет бывшего попечителя Смольного был давно сбит со стены, чьим-то любезным прикладом. Вождь часто прерывал докладчика жестом римского императора и задавал дельные вопросы, показывая, что он в теме:
– А как смотрит Европа на смену ориентации генерала Бонч-Бруевича? А не падёт ли от стачки гидропоника Амстердама? А сытые кварталы красных фонарей подопрут ли рабочие окраины или сдрейфят?
После лекции Ильич холодно кивнул, давая понять, что аудиенция окончена. На прощанье, он распорядился вернуть купцу чайник и без очереди выдать кипятку с горкой. Про снедь и коронки вождь, конечно, забыл. Глянув на Степу злым взглядом, он, видимо, всё-таки что-то припомнил и прошипел:
– Благодари, гад Карлу, что мы намедни все банки взяли и у меня настроение доброе. Вали отсюда и больше не попадайся. Увижу, враз обнулю, крыса купцовая.
17. Ожог Обэриутов.
Окрылённый вторым рождением, Калашников летел домой забыв, что за удачей всегда следует несчастье. В темноте на пересечение Невского с Литейным он поскользнулся и упал. Дарёный кипяток расплескался, а бедняга получил термический ожёг мягких тканей левой ягодицы. С диагнозом Эритема он угодил по скорой в больницу им. Куйбышева, прозванную в народе: Болотом Совдепии.
Алёна Дмитриевна услышала о происшествии по сарафанному радио. Решив добыть супругу картошку для лечебного компресса, она вынула из нафталина платье. Прощаясь с любимой парчой, красавица всплакнула и сложила её в пакет от Армани.
За диковинным в голодном граде плодом, она приехала на Сенной рынок. Любящая жена долго блуждала по рядам, разыскивая целебный овощ. Хачики раздевали её маслеными глазами и цепляли непристойными словами и предложениями.
В конце концов она вышла на одного пришлого ботаника с огромным земляным яблоком. Пользуясь отсутствием конкуренции, он торговал за него – шестисотого мерина.
Алёна предложила ему обменять бульбу на платье от Кутюр, но тот только ухмыльнулся. Чтобы разжалобить чужого дядьку, она рассказала о своём ошпаренном муже и невзначай, засветила нижнее бельё, оставшееся без его присмотра. Мичуринец пошёл на встречу и, ущипнув её за турнюр, потребовал в придачу скоротечную услугу под прилавком.
Женщина приняла кабальные условия монополиста, ради здоровья суженного и присела. Сделав дело, она утёрлась белоснежным платочком и бережно завернула в него лекарство. Сунув свёрток за пазуху, барышня ринулась в лечебницу.
Не застав благоверного на больничной койке, она направилась в процедурку и застукала его с юной сестрой милосердия. Он воспользовался возникшей при перевязке близостью с упитанной медичкой и расстегнул её белый халатик из любопытства. Не обнаружив под ним даже признаков одежды, купец загорелся. За помощь при тушение пожара, хитрец посулил голышке три короба протекции.
Доверчивая дева поверила, так как прибыла завоёвывать столицу с города-курорта Хилово, что стоит на реке Шелонь, омывающей Великие Луки. С усердием она принялась обрабатывать воспламенённое место даром.
Преданная супруга взбесилась, застав врасплох распахнутый рот лимиты и всадила туда клубень. Оттаскав молодайку за волосы, она в гневе покинула лечебницу и устремилась домой. По дороге рогатая жена кляла непутёвого супруга последними словами и жалела, утраченное понапрасну, платье.
Степка ловко слямзил пузырёк спирта в начале скандала и смылся. Вернувшись в палату, он залил горе от потери двух женщин за один раз.
Заткнутая картохой молодуха собралась молча вертаться в родное Хилово. Потомственный врач и еврей Зильберштейн остановил коллегу и вовремя поставил диагноз. В операционной он по частям удалил скальпелем и вилкой инородное тело из девицы с прореженными волосами. Добрый доктор анестезировал её гортань личной суспензией и порекомендовал не принимать скоропалительных решений.
Нарезанные кубики похитила из хирургического лотка уборщица, не чистая на руку. Дома она приправила их сольцой с лебедой и сварила огромную лохань похлёбки.
Целую неделю техничка потчевала халявой своих домочадцев и пришлых собутыльников от пуза. За трапезой заведующая чистотой ехидно высмеивала страсти, чуждого ей купечества. С набитым харчами ртом, она изображала в лицах, как богатые тоже плачут и вся частная компания хохотала до икоты.
Эту историю Степан всегда подтверждал с лёгкостью. Не получив вовремя сырой плод для наружного применения, он на всю жизнь остался человеком со шрамом. Спустив штаны, купец показывал всем желающим и не желающим обожженную жопу. О его коротких отношениях с Лениным красноречиво свидетельствовала площадь размером с мышиный глаз, где волосяной покров потускнел и почти не вился.
Темную для Калашникова устроили Обэриутские*, разбив уличный фонарь булыжником. Цинично применив оружие пролетариата для теракта, они ещё и помочились на месте преступления. Благодаря санному катку во тьме посреди столицы новая власть получила скользкую и темную репутацию.
*Крупная ОПГ, выросшая из мелкой хулиганской группировки: «Чинари», зародившейся в подворотнях Фонтанки. – Прим. участкового.
Верховодил питерской бригадой потомственный шпион Даниил Иванович Ювачёв по кличке Колдун. Продавец родины сначала сбыл отчизну оптом мистеру Хоппу из MИ-6, а потом в розницу германскому шпиону Каспару Шлиху и агенту Моссада Бокельману.
Обладая мощными парапсихологическими способностями, он стал резидентом и создал целую сеть вредителей: Маша (Умная), Елизавета (Бам*) и обрусевшие немцы Фитих (Папа) и его супруга (Паулина). Она была нелегалка и оформила фиктив Фитихом для легализации, но хитрый Папа Фитих в первую же брачную ночь влез на фиктивную супругу и сотворил Плюха и Плиха.
*В честь самой успешной шпионки в Сибири назвали дорогу из железа. – Прим. контрразведчика.
Ювачёв мечтал чтобы его пакости попали в историю. Для этого он завёл себе собственного летописца-живописца слабого пола. Про Алису в стране чудес победившего социализма говорили, что она Порет всех, кто попадает к ней на карандаш.
Продолжение: http://www.proza.ru/2007/12/15/316