***
Я взлетаю и зависаю под потолком.
Отсюда мне видно все как на ладони. Видны перелески, камянистые обрывы, сбегающие к морю, пыльные пустыни, пересекаемые серыми вертолетами, и разноцветные тряпочные лачуги цыган. Мне надоело всем объяснять, что я тут делаю. И поэтому я все чаще убегаю от них, ото всех, вверх.
Когда я только сюда переехала, мне приходилось по нескольку раз в день объяснять, что я ТУТ делаю. Сначала это были консилиумы врачей, потом одиночные свидания с ними, потом опять консилиумы и так до бесконечности. Я понимала прекрасно, что подобные мероприятия были пропуском в мир, где меня, наконец, оставят в покое, и поэтому благосклонно и покорно посещала разные «вопросы-ответы» и «искренне хотим тебе помочь» собрания.
Пару раз в неделю приходит мама, она плачет и у нее новые вкусные духи. Она приезжает, и, переступая порог, спешит обратно. Ей неприятно. У нее потекла тушь. Мне ее хочется пожалеть и я ее прекрасно понимаю. Иногда я пробую объяснить, что у меня все в порядке и нет желания возвращаться. Но она еще больше расстраивается и обретает такой странный забывчивый взгляд, словно что-то потеряла и не может вспомнить что это. Мне хочется верить, что она скучает, а не просто жалеет себя.
Я ее спрашиваю о своем муже. Она прячет глаза. Я и сама знаю, могла бы не спрашивать. Мне просто хочется ее помучать и посмотреть, как она будет оправдываться. Он был (и есть) очень «перспективным мальчиком», когда мы познакомились. Вернее, нас познакомили родители. Он старше меня на три года. Он все знает про жизнь. У него есть ответы на вопросы, на которые вряд ли бы ответили даже Якоб Беме и Уильям Блейк. Он все знает в своей плоскости измерений и может доказать, что это и есть единственная истина. Я всегда сомневалась в его правде, и он знал это. Нам быстро сделали красивую свадьбу, на которую собралось много успешных и интересных людей. Мне казалось, что все это шутка, а потом мне так и продолжало казаться – и когда мы ехали в путешествие в Хорватию, и когда нам подарили квартиру, и когда все складывалось очень хорошо. Я всегда знала, что хорошо - это наивысшая шутка вселенной.
Вот сейчас, например, мама говорит, что он тоскует и верит, что я скоро выздоровлю. Я улыбаюсь и пытаюсь копировать ее движения и дыхание. У нее красивые волосы и блузка совершенно дополняет цвет глаз, которые становятся только зеленее от бардового оттенка ткани. Когда она поворачивается, на блузку падает тень дерева и листьев, через которые просвечивает солнце, и тень внутри ярко-зеленая, как и мамины глаза в эту секунду.
Я улыбаюсь и соглашаюсь с ней. У моего мужа есть любовница (мама этого не знает), он ее не любит, как и меня, но она смотрит на него восхищенными глазами, и верит всему, что он считает правильным. Она знает, что он – это выигрыш. Также она знает, что его родители, как и мои, крайне отрицательно отнеслись бы к такому его поступку. И еще она знает, что в никаких других обстоятельствах у нее бы не было выбора, так как мы все – я, он, наши родители, фирмы, родственники - повязаны друг другом по рукам и ногам. Но сейчас у нее есть шанс, так как я «нездорова». Никто ей , конечно, не сказал в деталях. Также мы ничего не можем поделать против имеющего план. Мой муж все время занят и передает приветы&подарки через маму. Он стесняется, что я нарушаю его благополучие. Он добрый. Просто какой-то стеклянный, что ли. Через него все время видно происходящее за его спиной. Как-будто внутри экран и никакого мяса. Мне всегда было не по себе разговаривать с ним, словно он - трансформатор. Если она ему родит, у него будет благородная отговорка развестись со мной, и никто не сможет возразить этому. Поэтому она так старается.
Я за него была бы счастлива. И за себя тоже.
Мама снова замолкает и спрашивает, что я думаю по этому поводу. Она понимает, что я ее не слушаю. Она расстроилась. Ей кажется, что я ее никогда не слушала. Я ее переспрашиваю. Она хочет узнать, как я отношусь к тому, если мы всей семьей переедем на Юг, найдем новую работу и все начнется заново. Я удивленно на нее взираю и не могу поверить словам. «Это было бы прекрасно», - наконец говорю я. И знаю, что это также нереально, как и прекрасно. Мама наконец вспыхивает каким-то светом, и начинает мне рассказывать, как это будет, когда мы все будем жить в другом месте. Она говорит, что это будет старый дом с красивыми наличниками, такими витиеватыми, с узором, где каждая фигура что-то значит. И мы весь день будем смотреть на небо и разгадывать эти узоры. А еще где-то недалеко будет море, и утром, когда роса еще не улетела, мы босые станем сквозь траву бегать на море, а в нем будут плавать стрекозы и пыльца. «Мы будем собирать стрекоз и выпускать, чтобы они не захлебнулись». А потом обсыхать и смотреть, как солнце набирает в себя свет и поднимается лениво распуская волосы. «А что там будет делать папа?» Мама словно пробуждается от дремы и задумывается. «Папа откроет фирму. Он станет... ». Мама пытается подобрать возможность и для него тоже. «Винодельцем!», - помогаю ей я. «Да, да, конечно же. Он же любит вино! А когда вернемся с моря и позавтракаем, мы соберемся все вместе на веранде и будем заниматься документами. Смотреть как идут дела, советоваться...»
- А потом мы будем ходить по винограднику и проверять как созревают ягоды.
- Точно! И еще собирать гусениц.
- Ну, гусениц ты можешь собирать без меня, я просто буду ходить и смотреть.
Я вдруг вижу, что мы поднимаемся все выше и выше, и вот уже сидим на ветке дерева, которое отбрасывает зеленые тени на бардовую блузку, и щебечем, словно воробьи.
- Папа будет ходить на охоту, ведь там же будет лес вокруг?
Мама задумывается, она пока еще не решила, должны ли там быть дикие звери. «Может на подводную охоту?» - нерешительно спрашивает она. «Конечно на подводную», - подхватываю я. «Он принесет нам скумбрию и ставриду, а мы ее зажарим. А после сверки документов и счетов, мы сядем в тени винограда есть рыбу и запивать ее белым вином».
- Алиготе!
- Точно – Алиготе! Я еще мы будем выращивать Рислинг, Каберне и такие сладкие... Не помню точно. Маленькими круглыми ягодами.... Кажется Мускат.
- И будем липкие, сладкие и перемазанные!
Мы смеемся. Мы качаемся на ветке, как на качелях, и смеемся. Ветер приносит собой разные запахи, играя волосами. Солнце расщеплено листьями на разноцветные лучи, через которые по своим делам летают пчелы и мухи. Мы собираем эти лучи в мяч и подбрасываем его. Он опускается теплом сквозь пальцы, а потом снова поднимается.
Внизу слышен голос врача. Он машет руками и что-то говорит, какую-то ерунду, которая нарушает наши заботы и заставляет очнуться.
Мы опускаемся на скамейку, стряхиваем с себя листья, поправляем одежду и смотрим друг на друга как двое людей после полового акта, с которыми может произойти только две вещи: либо отчуждение, либо любовь. Я отвечаю врачу, что буду в процедурной через полчаса. А сама смотрю на нее со странной надеждой. Она опустила глаза и пытается что-то сказать. У нее сначала не получается, но потом она складывается в фразу:
- Напиши мне список книг, которые ты хочешь, чтобы я принесла. Я могу принести журналы. Хочешь «Вокруг света»?
Я снова смотрю на тени. Они двигаются вслед за листвой дерева, повинующейся ветру. Иногда они светлее, иногда темнее. Они превращают блузку в живое существо, которое словно говорит со мной иероглифами. Улыбается и подмигивает мне. «Что ты сказала?» Мне хочется поделится этим открытием с кем-то, рассказать о том, что дерево общается со мной через тени на блузке. Это так величественно и просто, а может это не дерево говорит, а Что-то большее?
Она вдруг наклоняется ко мне, кладет руки поверх моих и говорит:
- Если папа не согласится, мы уедем ТУДА вдвоем.
До меня ее слова донесятся через слова дерева. Мне прокалывает что-то в плече и затекла рука.
- Правда?
Она смотрит на меня словно по-другому.
- У тебя красивая блузка. Она тебе очень идет. Она дополняет цвет твоих глаз.
Я должна идти. У меня процедуры, а потом всех заставляют спать. Через мое окно слышны деревья, многоэтажки и шум города. Когда все засыпают, я взлетаю к потолку. Оттуда мне видно все- все-все: и желтые виноградники, и небольшую тропинку, по которой можно пройти через кусты держи-дерева и ежевики, разделяющие один участок от другого. А дальше можно найти спуск к морю, но не спускаться, а сесть на обрыве. Из-под тебя устремится вниз ручеек пыли и камней, и ты услышишь, как они стукнулись где-то внизу о гальку берега.
Мы сядем на обрыве, и будем так сидеть, пока не наступит вечер, а потом ночь. Я тебе покажу как отличить волны от плавников дельфинов, а потом как поднятся вверх, чтобы видно было все сразу: разные города, и людей, и рыб, и горы.
Там немного холодно, но это стоит того.
Тебе никогда не захочется обратно.