Кошкино счастье

Клара Калашникова
     Лену Матвеевну во дворе знают все, потому что Лена Матвеевна сердобольно и без исключения любит семейство кошачьих: и злых помоечных котов, с драными ушами; и приблудных, брошенных или сбежавших от «добрых хозяев» кошечек, пестрых мастей; и, конечно же, бездомных слепых котят, вырастающих гроздьями за дверьми жилых площадок, по-сиротски пищащих тонко и надрывно. Каждый божий день, куда бы вы ни направлялись, и откуда бы ни возвращались домой, вы можете наблюдать, как дородная пожилая женщина в разных концах двора прикармливает этих беспризорных мяукающих сектантов, признающих за достойное двуногое существо только ее, свою опекуншу.
     Стоит в любой час дня или ночи Лене Матвеевне появиться в темном и сыром проеме подъезда, как через весь двор к ней начинают стекаться мягкие кошачьи тропы. А если она сидит во дворе на лавочке, общаясь с товарками, вокруг ее ног обязательно отираются мяукающие питомцы, в кустах и под лавкой притаится еще пара-другая круглых глаз, внимательно наблюдающих за соперниками на лучшие места возле покровительницы.
Плотная телом, но мягкая сердцевиной, Лена Матвеевна знает каждую кошачью тварь не только в морду, но и хорошо разбирается в характерах, взаимоотношениях и родственных связях любимого хвостатого отродья.
- Это они тебя потому любят, что кошку дома держишь. Вот кошаки к тебе и лезут, - замечает соседка по лавке в синем платье с рассыпанным по нему желтым горохом.
- Ерунда, - смеется Лена Матвеевна, - ко мне и кошки ласкаются, – и она проводит шероховатой рукой по урчащему от удовольствия меховому комочку, сидящему рядом.
- Они не ее саму любят, а харчи, - возмущается наивностью первой бабки вторая, с крашенными под Мальвину редкими волосами.
- Ну, много ли я могу на свою пенсию им дать? Мне ведь и себя кормить нужно.
- Много не много, а все время прикармливаешь, - шипит беззубым ртом соседка.
- Ха! Ну, если потроха какие остаются, или рыбьи хвосты, или куриные крылышки, - я их с кашей варю и получается «кошачья радость», - добродушно сообщает Матвеевна. Не выбрасывать же добро на помойку.
- А я бы мучиться не стала, требуху сортировать… Вон, мусоропровод на площадке…
- Ты лучше ее мне давай, Петровна, нам все сгодится! – предлагает кошатница.
- Вот еще… какая польза от этих оборванцев… корми их тут?
- Они крыс ловят, а крысы они жуткие переносчики болезней.
- Хмммм…
- И потом, кошечки такие мягкие, такие милые существа, неужели тебе не нравятся? – и Матвеевна посадила на коленки вредной старушке мурлыкающий комочек.
Бабка с крашеными волосами от неожиданности встрепенулась, а кошка тут же
спружинила на землю и, недовольно дернув хвостом, оскорблено удалилась. Соседка в гороховом платье рассмеялась.
- Чего это ты мне тварь блохастую суешь? – возмущается товарка.
- Да ну тебя, Петровна! Чистая кошка, домашняя, из соседнего дома ее выпускают погулять. Я и хозяйку знаю - хорошая женщина!
- У тебя все хорошие, все чистые… А что свою Муську не выпускаешь?
- Боюсь я за нее, - помялась Лена Матвеевна.
- Ага, блох подцепит или лишая притащит!
- Да нет, она и сама пугается улицы, у нее судьба была страшная.
- Какая такая судьба у кошки? – удивились бабки.
- А вот слушайте… Я тогда еще работала, не на пенсии была. Бегу утром на работу, - у нас с опозданиями строго было, гляжу - кошечка новенькая появилась, хорошенькая такая, молоденькая. Я их по мордам узнаю - кот это или кошка - ни разу не ошибалась! Сидела она у березы, что рядом с той помойкой, лапкой усы намыливала. Вдруг несется собачья свора, кобелей пять-шесть, и прямо на чистюлю эту! Я даже испугалась, а она сразу сообразила и на дерево взобралась. Собаки злые попались, ходят вокруг, лают, большой рыжий пес передними лапами на дерево запрыгивает. Смотрю, а кошечка все выше поднимается на дерево, от страха, бедная, лезет на самую верхушку. Ну, думаю, она теперь в безопасности, а мне бежать пора, заводской автобус уже должен был подойти… И ушла.
Возвращаюсь вечером, - прохожу мимо помойки и вспоминаю утреннюю историю. Поднимаю глаза на березу и вижу, что кошечка эта все сидит на тоненькой верхушке, а ее ветром так и качает. Собак уже нет, а она, бедная, слезть не догадалась. Я давай звать на «кис-кис», только вокруг другие кошки собираются, а эта, дуреха, мяучит, но не слезает. Я уж и домой сходила, молочка налила, возле дерева поставила, других кошек отшугиваю, - ничего не помогает. Уже поздно стало, стемнело, погода прохладная – начало осени было, – так я и не дозвалась. Ночью дождь пошел, а я все уснуть не могла, - кошечку жалела, представляла, как она там одна мокнет на березе.
     На другой день утром уже бегу пораньше, надеюсь, что она слезла вчера, от дождя спаслась, но нет - сидит. Я ее звать, - она меня как будто узнала, и давай кричать, бедная, а у самой голос грубый стал, хрипит… Знать, всю ночь просидела, и простыла.. Как же мне ее жалко стало, - а сделать ничего не могу. Днем даже работать спокойно не получалось, - как вспоминаю про кошку, так слезы и просятся… Назад домой летела, как будто у меня дом горит, - тьфу, тьфу! Уже издалека вижу, - сидит моя горемыка на верхушке, а над ней две вороны кружат, каркают, а одна так клюнуть в голову и норовит. Час от часу не легче. Я внизу стою, ворон не могу отшугнуть, а моя уже и силы, наверное, теряет, - два дня не ела, да ночи холодные терпела, - только шипит на них.
     Встала я у помойки под деревом и давай реветь. А тут мимо меня Вася-инвалид с девятого этажа, едет на коляске – пустые бутылки сдавать. Чего, говорит, ревешь, дура? Ну, я ему показываю на кошку и рассказываю, какая она несчастная и как мне ее жалко. Он молчит и смотрит - то на меня, то на нее, то на меня, то на нее… Потом прошелся «по матери» и поехал дальше по своим делам. А я стою у березы, не ухожу. Мальчишки пробегали, - стали палки в ворон кидать, чтобы они отстали, да только напугали мою несчастную еще больше, хулиганье.
     Уже стемнело, вечер, а я как на посту дежурю. Гляжу - возвращается Василий обратно, пустой. Остановился, сердешный, и вот, - стоим мы рядом и смотрим на обнаглевших ворон и бедную кошечку. Тут Вася мне и говорит: «Поднять меня сможешь?» Я на него смотрю, ничего не поняла еще… Он продолжает: «Чего вылупилась? Подними меня, говорю, и к дереву поднеси. Я в молодости хорошо лазал по деревьям». Да как же, - отвечаю я ему, ты полезешь на дерево, если у тебя до колен ног нет? Да ты, - говорю я, - сам упадешь и убьешься! Ну, он меня опять материть начал…
     А делать нечего - темно, холодно, за весь вечер многие подходили, но никто помочь не смог. Перекрестила я его, и сама перекрестилась, подняла на руки мужичка и приставила к стволу березы. А он как черт ловкий оказался! Вцепился руками, как клещ, и полез вверх – на руках подтягивается, а потом обрубками своими закрепляется. Долез почти что до верху, - я стою молча, боюсь напугать его, – а он достать до кошки не может, только за хвост уцепился одной рукой. Она, бедная, то ли от страха, то ли от всех своих злосчастий, не хочет слезать, вцепилась из последних сил в дерево и ни с места. Как он ее начал материть - я такого за всю жизнь не слыхивала! Я снизу ее уговариваю, все «кис-кис» да «кис-кис», а он ее за хвост дергает и кроет, на чем свет стоит. Не знаю, на чьи уговоры она сподобилась, но как-то в руке Васи оказалась. Он ее засунул под куртку, и полез вниз, но уже не так ловко, как вначале. Сняла я его, сердешного, посадила в каталку, а он весь дрожит. Стар я, - говорит, - лазать то, хоть руки и крепкие, а сердцу что-то не хорошо, да и выпимши. По трезвости, - говорит, - ни за что бы не полез, - повезло тебе, Матвевна! Держи, - говорит, - свою скандалистку – и достает из-за пазухи страдалицу нашу! А она, вся трясется, и хочет зарыться мне в подмышку.
     Взяла я ее себе домой – куда деваться? Василию пришлось на водку дать – он стребовал «на лечение царапин», ну и кое-какого барахлишка я от нас с Муськой добавила. Она потом неделю с рук не слезала, и все кричала, стоило ее только на минуту от себя оторвать и на пол поставить. Ничего делать не давала, - так я и ходила с ней на руках по дому, как с ребенком - и варила, и стирала. С тех пор Муська на улицу выходить не любит, - я ее выносила пару раз, так она сразу на плечо прыгает и давай ругаться противным голосом по-кошачьи. Я ее и перестала выводить. Тварь божья и та свою судьбу имеет, бедная, - закончила свой рассказ Лена Матвеевна.
- Какая же она бедная! Она ж теперь с тобой катается, как сыр в масле! – засмеялась соседка.
- Верно… счастливая твоя Муська, - подтвердила Петровна.

     А смирно сидящие под лавочкой кошки молча с ней согласились.