Из цикла Фотоальбом рассказ Ненормальная Люся

 
Люся…ненормальная, во всяком случае, в этом твёрдо убеждена Люсина единственная и потому лучшая подруга Клася Рудина. Ненормальная и всё!
А бабы с Люсиной работы, часто и с удовольствием перемывающие Люсины несчастные косточки, так и вовсе считают Люсю дурой набитой.
- Да дура она и есть, - машет рукой нянечка Клавдия Степановна, втискивая своё объёмное тело 62-го размера между маленьким обеденным столиком и шкафом с посудой на пищеблоке. – Ну, вот как есть дура! Замуж ей приспичило в восемнадцать лет! Да за кого? За Лешку пупа! Был бы хоть мужик стоящий, а то так – тьху. И детей ещё трое на её голову. Сама недавно с горшка слезла и с чужими детьми возись. Да ещё с тремя! Так и своих не заведёшь никогда, вон какая компания…нарисовалась!
От резких движений Клавдии Степановны непрочный обеденный столик жалобно скрипит и шатается.
- А что, Алексей Фёдорович мужчина ещё очень и очень даже, - улыбается Людка – посудомойка.
- Не ну вы гляньте на неё! И эта подпрягается! – возмущённо взвизгивает Клавдия Степановна. – Очень и очень даже в смысле рожи, так ведь не только с рожей жить. Ох, чувствую я, покажет он ей ещё, где раки зимуют! Ох, покажет!
- Да, все они мужики одним миром, - вздыхает повариха Катя Ивановна. Степановна, может супчику ещё?
- Давай, - кивает Клавдия Степановна и бедный столик снова издаёт протяжный жалобный звук.
- Нет, ну за кого бы, за кого пошла? За Лёшку пупа! Ох, чувствует моё сердце! – не унимается Клавдия Степановна, с аппетитом наворачивая рисовый супчик из крошечной детской тарелочки.
Катя Ивановна согласно кивает и потихоньку вздыхает, а Людка напевает что-то весёленькое, перемывая посуду оставшуюся после обеда.
Алексей Фёдорович, по прозвищу «пуп» работал в детском саду «Ёлочка» завхозом уже лет семь. Пупом его прозвали ещё в школе за фамилию Пупов, и с тех пор кличка эта странным образом сопровождала Лёшку всегда и везде, где бы он ни работал. Жена его, однажды неосторожно переходившая дорогу, была сбита легковушкой и, получив травмы несовместимые с жизнью, умерла на месте почти сразу, оставив Лёше троих совсем ещё маленьких детей: Сашку - семи лет, четырёхлетнюю Веруню и крошечную годовалую Алёнку. Леша горевал долго, месяца два, а потом, решив, что затяжной траур настоящему мужчине не к лицу, начал устраивать свою жизнь заново. Внешность у него была симпатичная, рост - выше среднего, ну и всё остальное…тоже на месте. Детей Лёша отвёз в село к своей матери, бабе Соне, крепкой ещё женщине, и, помогая им один раз в месяц материально, решил, что свой отцовский долг выполняет честно. Баба Соня, обожавшая единственного сына, детей взяла и стала их растить, как могла.
Проблем с женщинами у Лёши не было никогда - женщинам он нравился, но стоило очередной пуповой пассии узнать, что Лёша отец-одиночка, да ещё многодетный отец, то, как говорится, без комментариев. Но Лёша надежды не терял, тем более, что дети под присмотром, а связывать свою молодую жизнь узами брака снова он не спешил. И женщины сменялись, как пел знаменитый артист Жаров: «Там-да-рьям-да. как перчатки».
Всё бы хорошо, но через год баба Соня внезапно умерла, и детей пришлось забрать. Кто-то посоветовал Лёше устроиться работать в круглосуточный детский садик - так младшие были пристроены. А Сашка пошёл в школу рядом с домом. Был он мальчишкой самостоятельным: и за себя в школе постоять умел, и картошки сварить, и в магазин сходить, если надо. Но отец всё равно жалел, что не может сдать Сашку в какую-нибудь круглосуточную школу, как младших. На выходные Веруню и Алёнку приходилось забирать домой, и тогда для Лёшки начинался настоящий дурдом. Лёша помучился-помучился и сделал предложение восемнадцатилетней Люсе, своей коллеге по работе. «Люся добрая, - размышлял он, - детей любит, да и ко мне явно неровно дышит – вот и ладно получится». Люся долго думать не стала, и, как не отговаривали её все знакомые, предложение приняла.
Так она стала замужней женщиной и одновременно многодетной матерью. Теперь младшие девочки знали, что у них тоже есть мама и хором кричали, когда Люся приходила: «Мама Люся! Мама Люся». Веруня крепко обнимала Люсю за ноги, а двухлетняя Алёнка сразу же просилась на руки. Люся легко поднимала Алёнку и целовала её в круглую пухлую щёчку. «И меня, - требовала Веруня, - и меня!» Люся наклонялась и целовала старшую девочку в крошечный носик. «Щекотно, мама Люся!» - визжала Веруня и смеялась. И Люся тоже смеялась.
Сашка, который лучше чем младшие девочки помнил свою настоящую мать, некоторое время дичился и называл Люсю тётей, но потом тоже привык. Люся каждое утро провожала мальчика в школу: поправляла воротничок, запихивала в ранец яблоко и гладила по голове, потому что целоваться Сашка не любил. С появлением Люси в жизни Сашки стало меньше проблем, не нужно было глотать по вечерам холодные макароны или жарить яйца, которые Сашке надоели до чёртиков. Новая мама, выросшая в деревне, умела варить вкусный борщ и жарить замечательные золотисто-жёлтые пампушки на постном масле. А на праздники стол украшали большие с отцовскую ладонь пирожки с яблоками и капустой. Сашка и сам не заметил, как стал звать Люсю мамой… Алексей Фёдорович тоже был доволен молодой женой и называл её: «красавица моя».
Никогда Люся не считала себя красавицей. Была она с самого детства полненькой и, глядя на своё отражение в зеркале, часто вздыхала: «Толстуха». Но Алексею Фёдоровичу полнота Люси даже нравилась. «Женщина должна быть кругленькой, как яблочко», - говорил он и гладил Люсю по пышной упругой груди. Люся от его слов и прикосновений млела и чувствовала, что это оно, женское счастье, и есть во всей своей полноте. И боясь потерять это самое счастье, закрывала Люся глаза на то, что Алексей Фёдорович часто вечерами уходил попить пивка с друзьями и возвращался часам к двенадцати ночи. А в выходные, оставив семью, шёл играть в шахматы или ещё куда-то. Добрые соседки пытались нашептать глупой Люсе про Лёшкины «шахматы», но она и слушать не хотела, мудро полагая, что мужчине тоже надо отдохнуть после трудовой недели. А Люсе не до отдыха было, когда полон дом детей и от мужа помощи никакой. Так они и жили…почти семь лет. Своего ребёнка Люся не родила, потому что Лёша заявил, что четыре рта не прокормит и так детей с него хватит. Люся согласилась с мужем, как впрочем, и всегда. И всё равно Люся считала себя счастливой женщиной.
- Ненормальная ты, Люська, - в который раз повторяла ей Клася. – Обвешалась чужими детьми и рада!
- Тише, - пугалась Люся, - ещё услышат!
Клася, которая, по её словам, замуж пока не спешила, качала головой:
- Ненормальная, точно.
Люся разглаживала морщинки на клеёнке кухонного столика и улыбалась:
- Я же люблю их всех…
- Ну и что? Ты им всё равно никто!
- Как это никто? - терялась Люся. – Я же их…они меня…мамой…даже Сашка.
- Это пока они маленькие, ты им мама, а потом и думать о тебе забудут, - убеждала подругу Клася. – Вот увидишь! Ты им чужая ведь. Они и думать забудут.
Люся махала на девушку руками.:
- Молчи, Клася, наврочишь.
Клася обиженно замолкала, поджимая и без того тонкие, как ниточки губки.
А потом в жизни Люси случилась беда. Правда эта беда случилась даже раньше, чем Люся узнала о ней, но, как водится, жена всегда узнаёт последней об измене мужа. Не то, чтобы симпатичный во всех отношениях Алексей Фёдорович и раньше не изменял молодой жене, случалось и не раз, но теперь появилась в его жизни Другая женщина и так сильно вскружила уже начинающую седеть пупову голову, что мужик чуть с ума не сошёл. В одночасье решил он бросить Люсю и сказал ей как отрубил: «Всё между нами кончено! Подаю на развод!» Люся ещё и рта не успела открыть, а он уже хлопнул дверью и был таков. Люся поплакала, попричитала, но работы полно и плакать некогда. Однако, прошло несколько месяцев и Пуповых развели официально. Только тут Люся поняла, что дети теперь должны жить с отцом и его новой женой, потому что Люся им по документам - никто. Новая жена против детей ничего не имела, тем более, что старший Сашка уже заканчивал училище и собирался идти работать на завод. Тринадцатилетняя Веруня вовсю помогала в хозяйстве ну и за Алёнкой присматривала, да и Алёнка давно не крошечная. А где теперь Люсе жить тоже решить можно. Всё это Алексей Фёдорович Люсе объяснил и сказал, чтобы собирала детские вещи. Люся, проплакавшая уже несколько дней, смотрела на Лёшу сухими воспалёнными глазами и молчала, как немая. Алексей Фёдорович ещё раз повторил свой приказ бывшей жене, и, пообещав прийти за детьми завтра, ушёл.
Девочки спали, а Сашка ещё не пришёл с улицы. Люся села за стол и обхватила голову руками. Что теперь делать?
Вдруг ни с того, ни с сего, вспомнилась ей давняя история из детства. Когда Люсе было лет десять, жила у них у них сука, рыжая с чёрно-коричневым хвостом и таким же по цвету левым ухом. Звали суку Мальвина. Пока Мальвина была щенком, Люся любила играть с ней, а потом сука выросла, и отец привязал её возле будки, чтобы дом охраняла. Мальвина поскулила сначала, а потом привыкла и стала охранять. Правда, не очень у неё это получалось. Собака почти никогда не лаяла, словно и не умела вовсе. Если кто чужой заходил во двор, глупая Мальвина тут же принималась вилять хвостом, постанывая от нетерпения, всем своим видом говоря: «Ну, погладь же меня гость! Ну, погладь!» Люсин отец матерился и сердито сплёвывал: «Что за глупая сука попалась!» А Люся Мальвину очень любила и часто приносила ей со стола разные лакомства. Как-то летом отец, глядя на округлившиеся Мальвинины бока, как-то особенно зло выругался во дворе. Люся даже испугалась, так рассердился отец. «И что такого могла сделать Мальвина, что отец пообещался прибить её», - недоумевала Люся. «Не, ну ты гляди, - бушевал хозяин, - когда только успела. Не отпускал ведь всю весну. Как умудрилась!» Люся побоялась спросить у отца, чем его так рассердила собака. А через какое-то время причина эта и сама выплыла наружу. А вернее вылезла из Мальвины в виде четырёх маленьких рыжих щенков. Отец поворчал, поворчал, а потом запихнул всех четверых в мешок и унёс куда-то. Глупая Мальвина даже не зарычала на хозяина, а когда поняла, что щенков больше нет, стала выть. Выла она долго и протяжно, закрыв глаза и подняв рыжую морду к небу. Люся не в силах выдержать этот собачий плач, умоляла отца: «Папа, отдай ты ей щеночков, ну отдай, пожалуйста». Отец молчал и хмурился, а Мальвина всё выла. Она выла всю ночь и весь следующий день и ещё ночь. «Прибей ты её, Иван, бо я её сам прибью, - кричал через забор сосед, дядя Степан. – Ну, никаких же ж сил нет, две ночи уже не спим!» Отец несколько раз бил Мальвину куском верёвки, и тогда Люся плакала, забившись в щель между кроватью и шкафом. Мальвина замолкала ненадолго, но когда хозяин уходил, опять принималась за своё. И так выла ещё день… А на третью ночь неожиданно замолчала. «Ну, слава Богу, вздохнула Люсина мать, - успокоилась, наконец, смирилась». Но утром, когда Люся подбежала к будке, Мальвины там не оказалось. На земле валялась оборванная верёвка.
«Ну и чёрт с ней, - сказал отец, - всё равно толку от неё никакого не было. Завтра новую собаку принесу, овчарку».
Люся очнулась от своих воспоминаний, встала из-за стола, тихонько отворила дверь в детскую и на цыпочках вошла. Веруня и Аленка спали, обнявшись на одной кровати. Люся покачала головой: «Вечно младшая к старшей на кровать перелезает. Вечно… а завтра уже не перелезет. Завтра не перелезет, потому что… Мои вы хорошие мои-и-и-и…». Люся зажала себе рот рукой и выскочила из детской, а за дверью, опершись на косяк, вдруг завыла тонко и протяжно, совсем как рыжая Мальвина за своими щенками: «Мо-о-о-о-и-и-и-и в-ы-ы-мо-о-о-о-и-и-и-и…»

13.06.07.