— Тема сегодняшнего сочинения:… Как… я-я… про-о-вёл… ле-е-е-то… или провела — соответственно, — проговорила с расстановкой наша классная и аккуратным почерком вывела сие на доске. — Впрочем, это вовсе не означает, — продолжила она, — Что вам надо подробно описывать все свои похождения… за всё время каникул… Классная стала отрешённо разгуливать между рядами парт, поглядывая в окно с таким видом, как будто оно интересовало её больше, чем мы все вместе взятые.
— Напишите о чём-нибудь одном, — посоветовала она, — Самом интересном… самом запомнившемся… самом взволновавшим вас, наконец… и… главное, — учительница сделала особенно длинную паузу, — Покороче, ибо… краткость — сестра таланта…
«Круглые отличники» и «твёрдые хорошисты» всё поняли уже и без этих наставлений. Долго не раздумывая, быстренько, «с ходу» принялись строчить они о «самом взволновавшем» их за безвременно ушедшее от нас лето; в то время, как «способные, но ленивые» ещё продолжали, не торопясь, обдумывать самое-пресамое.
— А, ведь, найдутся такие, — забеспокоился я, — Которым будет не из чего выбирать. Нет, не из-за отсутствия, вообще, каких-либо воспоминаний, а просто из-за того, что все они окажутся неинтересными и не заслуживающие внимания. Ну, например, хотя бы меня взять…
Размышляя так, я внимательно посмотрел на нашу учительницу и подумал: «Может быть, и ей сейчас так же, как и нам, непросто определиться с тем, что для неё стало самым интересным, самым взволновавшим, так сказать, в прошедшем недавно кусочке жизни?…»
— Ну, и долго ещё ты будешь меня разглядывать… когда же мы наконец возьмёмся за ум… напряжём, так сказать, мозги свои драгоценные…а?… Определимся, наконец? — большие серо-зелёно-голубые глаза с грустью смотрели прямо на меня…
Вопрос походил на риторический, а значит, ответа не требовал. Однако, его внезапность неожиданно оказалась плодотворной. Я очнулся от созерцательности и совершенно нечаянно вспомнил, вдруг, интересный случай, связанный, между прочим, как раз с моими «драгоценными» мозгами.
- Голову расшибёшь!.. – долетел снизу отчаянный крик, - Нет, ты, посмотри - опять на черёмуху залез! А, ну как ветки обломятся!… Всё Тосе расскажу.
Тося – это моя бабуся (так в нашей семье звали маму моей мамы) и родная сестра тёти Маруси.
- Да, ладно тебе, Маруся. На черёмуху не страшно – пусть лазит, лишь бы с горы не катался, - голос дяди Андрюши был гораздо рассудительнее.
- И, действительно, подумаешь – черёмуха. Я и не на такие деревья могу залазить. Вон дома у нас какой карагач – и ничего. Черёмуха ихняя, правда, тоже не маленькая – выше крыши, но все равно, чего бояться? Ветки такие толстюшие! Как они обломятся? Не-е-т, не обломятся, - рассуждал я, спускаясь с дерева вначале на крышу дома, а потом по забору на землю, причём, не во двор, а на улицу. Там как раз лавочка стояла рядом с палисадником.
На этой лавочке я сидел иногда, когда было нечего делать. Просто так сидел и наблюдал. Хотя, наблюдать особо тоже было нечего - пустынная улица, не то что у нас в городе.
- У нас-то у-у-у!…А, здесь… фу! только гуси, да утки с курами … И до речки далеко – не то, что у нас. У нас один квартал всего, а, тут!…
- Эх! Наши-то со двора, небось, купаются сейчас! - с тоской думал я, разглядывая гуськом вышагивающих вдоль лужи гусей. Гуси ни на кого не обращали внимания, и смотрели прямо перед собой, разглядывая дальний конец улицы.
Тётя Маруся с дядей Андрюшей жили в деревне, и мои родители летом иногда отвозили меня к ним - подышать свежим воздухом.
Воздух у них и впрямь был на редкость свежий, только навозом немного пах. Мама каждый раз так прямо и говорила: - Хорошо у вас тут! Дышишь - не надышишься. Навозом, вот, только пахнет».
Я это хорошо запомнил.
А, ещё она с бабусей очень жалела тётю Марусю за то, что ей пришлось из-за своего «хозяйства» всю жизнь «чуть свет на ногах быть». «А, как же иначе? Хозяйство,… Скотина!» - со знанием дела рассуждали они.
Тётя Маруся была маленькая и кругленькая, как колобок, а дядя Андрюша – худой и высокий. Его сравнивали в основном с журавлём, или, с гусём лапчатым.
Тётя Маруся угощала меня варениками со смородиной, а дядя Андрюша давал покататься на велосипеде с обязательным условием, чтобы я на гору не ездил.
Я бы и сам не ездил на эту гору, если бы было не интересно…
Вначале, ещё до спуска раскручиваешь педали как можно сильней, чтобы набрать скорость, а потом мчишься вниз – только ветер в ушах свистит.
Гора высокая, спуск долгий, но для такой скорости это нипочём – мигом пролетаешь. В конце только надо быть осторожным, поскольку прямо под горой проходит дорога, и по ней туда-сюда "снуют грузовые машины". Из-за этого-то, кстати, мне и не разрешали там ездить.
- И, как только дядя Андрюша узнаёт, что я там катаюсь?
Один раз, правда, по грязи догадался – сам мне об этом сказал.
Крыла на заднем колесе у велика не было, и вся грязь из-под колеса летела мне прямо на спину. Я, естественно, об этом не знал, и, вдобавок, торопился ещё, как этот, чтобы всех с «толку сбить»: мол, раз приехал быстро, значит, на горе не был – гора-то от них далеко была.
Он меня тогда гонщиком назвал. – Эх ты, - говорит, - Гонщик!
- Да, с горы кататься – это, конечно, самое здоровское. Жалко, что велосипед сломался, а починить его дяде Андрюше некогда … И, вообще, что-то не видать его - этот велосипед в последнее время,… - я покинул лавочку и слонялся по двору, продолжая рассуждать о том-о сём. Так незаметно я оказался возле сеновала, и потоптавшись немного возле него, полез на крышу.
Сеновал был двухэтажным: на первом этаже жила корова, а, на втором лежало её сено.
Я залез на крышу и стал ходить по ней, смотря в разные стороны.
С одной стороны был чужой огород - не наш, а, с двух других - наш, и с четвёртой стороны тоже была наша территория.
Крыша у сеновала оказалась с небольшим уклоном, почти плоская, и поэтому без труда представилась мне утёсом, по которому я – командир партизанского отряда хожу в чёрной бурке с думой в голове.
С какой именно думой - врать не буду - не помню уже сейчас. Скорей всего, просто – с думой и всё!
Ещё я где-то читал, что командиры по утёсу ходят не просто так, как попало - а по краю. И поэтому, не без опаски, конечно, но подошёл таки я к краю крыши–утёса и осторожно посмотрел вниз.
Внизу лежала куча навоза с воткнутыми в неё вилами и тачка с задранными вверх ручками, похожая на тачанку с пулемётами.
Медленно в задумчивости, заложив руки за спину, двинулся я тогда по самому-самому краю крыши-утёса и, довольно скоро, ощутил гордость и чувство собственной значимости.
Вначале я ещё немножко думал о том, чтобы не свалиться вниз с этой «кручи». Но, пройдя немного - успокоился - видимо, появились мысли поважней.
Через какое-то время я уже так увлёкся своими фантазиями, что меня даже не насторожил треск подгнивших досок, и... - я даже не успел сообразить, что произошло…
Полёт… (чуть было не написал – проходил нормально)… не помню. Не сохранился в памяти... Вероятно, ввиду своей краткости…
- Убился!!… Ребёнок убился!…Мозги текут!!… - истошно кричала тётя Маруся, выскочив на крыльцо и воздевая к небу свои пухленькие ручки…
Смысл происходящего, весь, в полном объёме - так сказать - я смутно осознавал, возможно потому, что что-то застилало мне глаза и мешало смотреть…….
- Да, не мозги это, Маруся, а говно! – с радостью утешал её дядя Андрюша, выбежавший следом из дома, и успевший уже меня осмотреть.
Как потом выяснилось, «утёс» мой по любому должен был обвалиться, и дядя Андрюша так, и так собирался его ремонтировать. Поэтому, даже хорошо, что так случилось, поскольку теперь-то он уж точно его починит. Ещё, все удивлялись - как это мне удалось пролетев этаж с сеном и коровьи апартаменты, миновав – "слава Богу!" - вилы и «тачанку с пулемётами», угодить головой не куда-нибудь, а, на счастье прямо в навозную кучу.
Когда страсти утихли, тётя Маруся настряпала больших вкусных вареников со смородиной, нарвала с грядки огурцы с помидорами и кормила меня всем этим чисто вымытого, поглаживая по голове и приговаривая что-то ласковое… Дядя Андрюша тоже сидел рядом и я хорошо помню, как он сказал мне: - Ну, ты даёшь – прямо - как барон Мюнхгаузен!
Всё это я примерно так и изложил тогда на уроке, в своём сочинении.
- Ну, вот, молодец! Можешь собраться, когда захочешь! – учительница смотрела своими большими серо-зелёно-голубыми глазами прямо на меня и сияла так, как будто эта похвала предназначалась не мне, а ей!..
Потом классная собрала все наши тетрадки и, продолжая счастливо улыбаться, вышла за дверь…..
… Больше я уже никогда её не видел.
Многие потом уверяли, что классная уехала за границу: то ли в Бразилию, то ли в Мексику. Сплетничали также, что к какому-то Дону: то ли Хуану, то ли Жуану.
- Вот так! – делая многозначительные ужимки и гримасничая, перешёптывались то тут, то там, - Всё лето почти переписывалась-переписывалась ! И допереписывалась…
…«Ну, и долго ещё ты будешь меня разглядывать,… когда же мы наконец возьмёмся за ум,… напряжём, так сказать, мозги свои драгоценные,…а?… Определимся, наконец?»...
Я иногда вспоминаю её большие серо-зелёно-голубые глаза.
Но, до сих пор не знаю ответа на этот вопрос - благо, что он риторический…
ВИГ