Утром пойдет снег. И станет грустно. Это непременно.
А ещё наконец-то вернут книгу. Сборник коротких рассказов. Обещали. Попросили на три дня еще в конце прошлого года, а отдавать всё не торопятся. Когда я читал её, прошедшей осенью, так и не успел добраться до последнего рассказа. Застрял в самом начале на первых строчках. То одно, то другое. То форточку закрыть надо - ветром снежинки на подоконник укладывает; то зябко станет, и пора идти на кухню вскипятить чайник - там бабушка с утра напекла тонких блинов с дырочками. Сквозь них хорошо видно, как за кухонным окном зябнут на крыше соседнего дома дворовые кошки. И обязательно достать с антресолей банку абрикосового варенья.
А то, вдруг, придёт неожиданно одноклассница, моя чудесная одноклассница, не то, чтобы в гости, или по какому-нибудь важному делу, а так - мимоходом. Снимет очки в перламутровой оправе, прищурится, и будет долго разглядывать книжные полки. А потом попросит что-нибудь почитать на вечер, всё равно что. Что-нибудь-всё-равно-что всегда оказывается книжкой с непрочитанным рассказом.
Как-то странно он назывался, этот рассказ. Не то «Домино», не то «Косточки домино», или еще как-то иначе, но, все равно, это должен быть очень интересный рассказ.
В сборниках последний рассказ всегда самый интересный. А еще тот, который не успел дочитать. Только-только дойдешь до самого важного - только шпион из самого секретного отдела вражеской разведки, вдруг, прицелится из огромного пистолета, и - Бац! Старый профессор, до сих пор ни разу не выходивший из университетской библиотеки, знающий наизусть все тома Энциклопедии Брокгауза и Ефрона от корки до корки, неожиданно воскликнет: - АШ-ДВА-О, и со счастливым лицом плашмя рухнет со стремянки на пол; алюминиевая лестница пошатнется, завибрирует натужно; вкатится под ступеньки дребезжащий звонок из прихожей. Я буду долго искать ключи от входной двери и поминутно спотыкаться о разбросанные по темному коридору вещи. Почтальон жестяным голосом простуженного троллейбуса проскрипит – «Вам телеграммка из Симферополя, от тёти, распишитесь вот здесь», и просунет в замочную скважину шариковую ручку, заправленную синей пастой, и свернутый в трубочку казенный бланк, разлинованный ровными типографскими строчками. Книга упадет со стола, захлопываясь на самом интересном месте. Так всегда бывает. Это непременно.
Не выходить бы никуда в такую погоду – по тротуарам воды по щиколотки, а на ногах туфли летние на картонной подошве; ветер за оторванную подкладку шмыгнет - холодный ветер с дождем всегда навстречу и все время норовит забраться под подкладку – но на вокзал ехать придется; тетя с надежным попутчиком передаст сушеных абрикосов, и я буду вытаскивать из тамбура на мокрый перрон корзину за корзиной.
- Швыдче, швыдче, - раздраженно будет пыхтеть загорелая проводница плацкартного вагона № 3. Последняя корзина соскользнет с подножки. Сквозь прорвавшуюся газету рассыплются по скользкой платформе желтыми двухнедельными цыплятами крымские абрикосы, прямо под колеса тележек, из-за которых за мной будут подозрительно подглядывать вокзальные грузчики.
Поезд, как обычно, будет опаздывать часа на три. Укрывшись под козырьком кассового зала можно бы дочитать последний рассказ со странным названием «Домино», или «Косточки домино», как раз в том месте, где темная личность из самого секретного отдела вражеской разведки, сливаясь с сырыми стенами угрюмых домов, будет в узком переулке выслеживать, оживленно жестикулирующих по поводу правописания слова «телеграмма», Брокгауза и Ефрона. Но книжку должны принести только завтра. Обещали с утра. На это раз - непременно.
За окном вокзала пасмурно и сыро. На обшарпанных спинках диванов зала ожидания греются окрестные кошки. Мой сосед по лестничной клетке, обычно подглядывающий через замочную скважину, как я, возвращаясь, вожусь со связкой ключей у двери, играет в домино с бригадой грузчиков. Не отрываясь от костяшек, буркнет в мою сторону: «Телеграмма, распишись», и протянет чайную ложечку, завернутую в горячий, словно только что со сковороды, блин.
- Цыпа-цыпа-цыпа, - послышится из ближней подворотни мрачного дома, где профессор, стоящий по колено в грязной луже АШ-ДВА-О, окончательно изголодавший за время непрерывного сидения на стремянке под сводчатыми потолками научных архивов, вдруг, впервые за много лет вспомнит об ужине. Испуганные цыплята попрячутся по корзинам и успокоятся. Профессор заплачет навзрыд, достанет из-под полы длинного плаща билетный компостер и – Клац! Сбежавший с проводов троллейбус, влетев в переулок, оторвет подкладку от моей старенькой ветровки. Двери троллейбуса натужно прошипят и закроются. А в салоне на переднем сиденье рядом с кондуктором будет лежать забытая кем-то книга со странным названием "Косточки домино"
Просто так, мимоходом, без всякого особенного дела на минуточку забежит одноклассница, взглянет на обложку томика рассказов и снимет очки в давно уже не модной оправе. Мы будем пить чай с абрикосовым вареньем и перелистывать последние страницы вернувшейся книги.
А с утра пойдет снег. Все станет белым и совсем неважным. Это непременно.
Со страницы "Дражен Борич" 2000 г.