80 процентов воды и немного духа

Предисловие к вступлению.

Затрудняясь определить жанр этой книги одним конкретным термином, автор, на свой страх и риск, решил оставить её совсем без подзаголовка. Так что, дорогие читатели, постарайтесь уж сами догадаться, о чём, собственно, эта оригинальная смесь, если это не детектив, не фантастика и не эротика…
И ещё одно: по легко объяснимым причинам имена в книге изменены до неузнаваемости, а вот внешность и особые приметы всех упомянутых героев максимально приближены к действительности. Автор внешне тоже неплохо выглядит, (тьфу-тьфу-тьфу).

Вступление.

Я хорошо помню ту якорную стоянку на кишащей москитами речке Бонни, одном из рукавов устья Нигера. Помню прокуренную кают-компанию небольшого балкера, застрявшего в Нигерии с цементом в сезон дождей, помню ту обычную субботнюю посиделку, чуть было не за-кончившуюся пьяной дракой из-за покрытых плесенью гипотез великого провокатора Чарльза Дарвина. До того случая я даже представить себе не мог, что на свете ещё есть люди, готовые подставлять собственные физиономии под чужие кулаки за сомнительное право называться обезьяноподобным человеком. Помню, глядя на психующих противников, я удивлённо присвистнул, подумав: «Ну, ничего себе, как у них всё запущено!» Сам я долго держался в тени, но когда прозвучало непоколебимое: «Чудес в природе не бывает!», меня вдруг прорвало и впервые в жизни я выступил свидетелем магии, мистики и чародейства…
Помню, ценою сорванного голоса, нам таки удалось поколебать высокомерное заявление о чудесах, а заодно и многие-многие другие, не менее наивные утверждения. Я потом подробно разберу все глупости, услышанные на той вечеринке, пока только повторю, – до кулачных боёв, к счастью, дело не дошло, обошлись устными пощёчинами по идейным соображениям. Так вот, тогда меня впервые посетила мысль, а нет ли другого способа борьбы с инакомыслием? Если нельзя разжечь костры инквизиции, может стоит раскрутить колесо просвещения?! Ведь как неплохо было бы одним махом развеять все досужие вымыслы и сплетни, собрать их до кучи на бумаге и припечатать крепким правдивым словцом! А в следующий раз, дабы поберечь голос, молча придавить оппонента этим тяжёлым печатным аргументом – авось поумнеет…
Но идея написания книги промелькнула тогда слишком быстро. Едва коснувшись жгучим крылом моего скромного подсознания, идея поспешила дальше, на поиски более подходящих кандидатур на роль автора. Прошло время, пока она снова не посетила меня, уже дома, в Одессе. Поводом по-служил приход кумы…
День был скучный, слякотный, такой себе серый ноябрьский денёк, и настроение было такое же слякотное, но кума рассмешила меня, заявив с порога:
– Кум, скажи, я шо, так плохо выгляжу?! За шо они меня обидели?!
Вероятно, врождённый скепсис на моём лице был чересчур красноречивым, поэтому ответить мне не дали, я был небрежно отодвинут и уже через пять секунд из кухни послышалась скороговорка:
– Представляешь, кума, привет, представляешь, иду я себе к вам, и останавливают меня две бабки – божьи одуванчики, сами от ветра шатаются, а мне говорят: «Женщина, вы не хотите поговорить о Боге?..» Я им так и сказала: «Я шо, так плохо выгляжу, шо мне пора о Боге говорить?!» И шо это, скажите, за манеры – останавливать на улице и портить настроение?! Шо, я с таким настроением в церковь захочу?!
Мне стало интересно, я решил остаться на кухне и, притворившись вежливым, предложил дамам кофе.
– Кофе буду, – сказала кума, – а в церковь не пойду. Вот хотела пойти, а теперь не пойду. Терпеть не могу, когда меня тянут силком или принуждают к чему-нибудь.
– А в какую церковь они принуждали-то? – спросил я.
– А я почём знаю, я шо с ними разговаривала? Может, секта какая-то… Блин! Говорю, вот было желание сходить в церковь – отбили! Всё, теперь не пойду!
– Ух, какие страшные бабульки тебе попались! Это ж надо так запугать за минуту, чтобы всякое желание пропало!..
Здесь я опускаю, что ответила мне кума по поводу всякого желания (она у нас мастерица на счёт точных определений), да и продолжение этого занимательного разговора с открывшимися далее интересными нюансами оставлю для другой главы, отмечу только, что в тот слякотный день во второй раз меня посетила идея написания книги. Она прошла сквозь меня, наследила в сознании и коварно подсыпала в моё наивное подсознание семена сомнения. Семена принялись и с тех пор из них периодически стали прорастать вопросы типа: «Чем агрессивное проповедование веры отличается от навязчивого сервиса страховых агентов?!» Увы, вопросы вырастали без однозначных ответов, а коварная идея никак не возвращалась…
Она нашла меня в Египте и с третьей попытки точнёхонько угодила в мою костлявую голову. Случилось это в Думьяте – захудалом египетском городишке на одноимённой речке. Эта грустная речушка – один из рукавов знаменитого Нила, несущая свои серые воды чуть ли не от Великих пирамид, охраняемых Большим Сфинксом, наводила на мысли о Нестареющем Прошлом и Ветхом Настоящем… Ну и о Жажде Насущной…
Побродив с приятелями по однообразным переулкам яркого восточного базара и не обнаружив поблизости следов крестоносцев, пленённых однажды в местной крепости, уже перед самым возвращением на судно, мы зацепились за вывеску на гостинице с понятным и таким родным словом «BAR». Естественное желание утолить жажду завело нас на второй этаж, где мы довольно удобно расположились у распахнутого окна с видом на минарет, одиноко возвышающийся над набережной.
Кроме нас, в баре отдыхали несколько парочек арабских кровей, скучающих с газированными безалкогольными напитками, и группа филиппинских коллег, пьющих, как и мы, местное пиво с вопиющим названием «Sakara». Символизируя цивилизацию, по телевизору, висящему под потолком, транслировали спутниковый канал. Крутили попсовые клипы, но мы смотрели как бы не всё подряд, а с купюрами: как только развязные западные певички появлялись на экране неглиже, официант, пунцовый от усердия, доставал пульт и начинал перелистывать программы. Как люди воспитанные, мы даже не возмущались, прекрасно понимая, что в чужой монастырь со своим пультом не ходят. Также терпеливо на заходе солнца мы прослушали заунывное соло муэдзина, оглушившее ближайшие к мечети кварталы, и добросовестно выдержали окуривание помещения ладаном.
Наконец, официант включил трансляцию футбольного матча монстров египетского дворового чемпионата. Делать было нечего, мы заказали ещё пива и стали обсуждать недостатки и преимущества ханжеского воспитания. Начали, как полагается, со слабой половины, с ходу попытавшись заглянуть под паранджу. Мысленно заглянуть, конечно…
Подробности этого захватывающего диспута тоже ищите в самой книге, а здесь я открою только один секрет: в том разговоре принял участие штурман Вова (он же – Угрюмый Пельмень), личность по-своему одиозная и обычно молчащая, и именно он своими перлами превратил нашу лирическую беседу в гремучий коктейль из мистики, ханжества, кощунства и суеверной пошлятины.
Из этого бара я вышел с чувствами лёгкого опьянения и сильного желания сделать что-нибудь этакое, а на обратном пути в открытое окно такси вместе с египетской пылью влетело полностью сформулированное понимание, что нужно делать…

Послесловие к вступлению.

Прежде, чем застрять в твердолобой голове вашего покорного слуги, идея написания этой книги долго витала над бескрайними просторами мировых океанов. Она носилась над водами в поисках жертвы, она металась над волнами от судна к судну, она заглядывала в иллюминаторы и прислушивалась к многонациональной речи на палубах. Она залетала даже на берег, просвечивая расслабившиеся души моряков на отдыхе, и снова спешила в путь…
Точно не известно, сколько их, подошедших на роль автора этой книги, было отобрано раньше и будет отобрано в будущем? Много! Я не первый и не последний! Думаю, что и сейчас я не единственный: наверняка, где-нибудь на Земле кто-то пишет нечто подобное, только другим почерком или на другом языке. Возможно этот кто-то, как и я, не знает, о чём пишет, и лишь пытается разобраться в самом себе, в своих ощущениях и чувствах. Интересно, у кого из нас получится лучше? Ну что, посмотрим?
Тогда, с Богом!..

Часть первая. Разминочная.

Глава I. Мокрое дело.

1. Ах, море!
 «И назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо».
Бытие 1, 10.

Эпиграф прочитали? Я к тому, что даже самый подкованный атеист, даже самый прожжённый материалист не сможет доказать мне, что море – это плохо! Я пока не спрашиваю, кто сделал эту красоту, если её сделал не Бог, но я не могу не восхищаться, как здорово сделано! Оно, конечно, всё вокруг красиво, но меня, как моряка, в первую очередь интересует море. А море – это хорошо! Глаза ведь не обманешь…
Вот скажите, кто из нас не мечтал провести летний отпуск у моря? Круто так устроиться в шикарном пансионате с видом на скалы, а?.. Или потеснить гостеприимных родственников, умудрившихся отхватить квартирку на курорте? Или, на худой конец, дикарём покормить комаров в палатке рядом с пляжем? Да разве имеют значение удобства, если есть возможность целыми днями дышать йодом, купаться, загорать, любоваться стройными афродитами в смелых купальниках и снова купаться и загорать, набираясь сил и неповторимых впечатлений?!
А какая прелесть эти морские пейзажи! Эти незабываемые рассветы, эти потрясающие закаты!.. Без сомнений, море создано для того, чтобы мы наслаждались его красотой. И когда-нибудь красота моря таки спасёт мир!..
Красоту моря можно описывать бесконечно долго, хоть на 28-ми листах мелким почерком. Но ни одно описание не сравнится с живым созерцанием, со всеми притекающими запахами и вытекающими звуками.
Созерцать красоту моря лучше всего из гамака, растянутого между пальмами, море тогда получается бирюзовое, с ослепительной пеной клокочущих волн, с шумом набегающих на коралловый риф. Пальмы желательно выбирать финиковые: под ними не только безопасно, но и сыт-но, а кокосовый сок прямо с пальмы, между прочим, тёплый и больно бьёт в голову.
Если вы не смогли найти вокруг ни одной пальмы, значит, – вы на севере! Не отчаивайтесь, по-своему красивы и северные моря. В своём холодном величии они подобны безупречной Снежной королеве, гордой и властной. Северные моря – это, если хотите, такая игра контрастов в театре полутеней, это палитра полуоттенков на полотне бликующих кристаллов, это суровая графика жизни, подсвеченная северным сиянием…
Признаюсь, я никогда не видел вживую северного сияния, и если жалею об этом, то совсем чуть-чуть, как жалеет автомобилист, что его не тормознула симпатичная инспекторша. Снимаю шляпу перед мужественными поклонниками Снежной королевы, но лично я почему-то боюсь фригидных женщин. Даже таких красивых. Мне бы что-нибудь поскромней, чтоб и косточки на солнышке погреть и поплавать без боязни быть раздавленным шальными льдинами…
Но так как о вкусах не спорят, то оставляем север северянам и возвращаемся на юг, на родное Чёрное море (только, чур, летом), берём ласты, маску и на пляж… Эх, вот где красота!.. А они мне говорят, что эта красота сделалась сама, чисто случайно… Типа, выпало так, как в лотерее, раз – и ты миллионер, так и здесь, опа – и раскинулось море широко… Ну-ну…

2. Детское море.
«И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду её. И увидел Бог, что это хорошо».
Бытие 1, 21.

В детстве я просто обожал передачу «В мире животных». Чудесный мир дикой природы поражал меня своим многообразием, наверное, не меньше, чем Чарльза Дарвина. С неизменным удовольствием я смотрел любые сюжеты, меня интересовало всё и вся: от леденящих душу ребёнка охотящихся львов и кровожадных латиноамериканских вампиров до стройной иерархии в обычном муравейнике, а также полезных советов по размножению волнистых попугайчиков и прочей домашней живности.
К слову, сама живность меня не любила. Попугаи улетали, рыбки выпрыгивали из банки, а хомячки, подаренные на день рождения, сиганули с балкона в первый же вечер… Но любовь моя к природе не ослабевала. И интерес к передаче тоже. Постепенно выделились и симпатии, – я заметил, что ни дикие звери, ни крикливые птицы не впечатляют меня так сильно, как молчаливый подводный мир, мир фантастических форм и расцветок.
Новое увлечение я закреплял летней практикой в акватории одесского пляжа: с маской, ластами и сильным желанием я шнырял вдоль пирсов и волноломов в поисках подводной жизни. Результаты были просто ошеломляющими: мне удалось обнаружить колонии мидий, актиний и водорослей, стаи медуз, гасающих раков-отшельников, пугливых бычков, рыб-иголок, одного морского конька и много-много морских блох. Свои уловы я пытался прилепить к теории эволюции, но детский ум отказывался понять, как из медуз и морских блох получились бычки и морские коньки. Вскоре мне надоело думать и я стал просто любоваться, какое же оно всё красивое, такое всё яркое.
Осенью родители купили цветной телевизор и подводный мир Чёрного моря сразу поблёк в моих глазах. Я понял, что только в тропических морях можно приобщиться к настоящей красоте, и стал мечтать о посещении коралловых рифов и голубых лагун. Глупый, глупый мальчик, разве можно так неосторожно обращаться с мечтами…
Впрочем, ребёнок не виноват, это всё взрослые!.. Во-первых, они не предупредили, что по телевизору совсем не ощущается тропическая жара, но на самом деле она существует, а во-вторых, вовремя не объяснили, что нельзя мечтать беспредметно, ибо, – как просите, так и получаете. Я, например, по своей просьбе, стал моряком и раскалённые тропики преследуют теперь меня восемь месяцев в году, достали уже, как наше лето достало белого медведя в Одесском зоопарке (надеюсь, что он жив ещё, пока я пишу эти строчки).
Но если быть последовательно справедливым, а справедливость – это мой бзык , – при исправно работающем кондиционере тропическая экзотика доставляет таки эстетическое удовольствие и при этом наводит на мысли о райском наслаждении, когда-то вечном, а теперь таком зыбком, забытом, и о змее-искусителе, уводящем нас от дерева жизни к дереву познаний…
А мечта глупого мальчика, поплавать с разноцветными рыбками, однажды сбылась. Правда, не без риска для жизни. Давненько это было, ещё в 91-м…

3. Подводное чудо.
«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими…»
Бытие 1, 26.

В 91-м году выпало мне, перед отлётом домой, три дня провести в Дакаре, самом цивилизованном месте на западном побережье Африки. Во всемирной истории этот удобный порт имеет спорную славу: ещё до прихода французов в местной деревушке запасались провизией корабли колониалистов и пиратов; отсюда могли регулярно уходить груженные галеры работорговцев; сюда заходила эскадра адмирала Рождественского перед тем, как найти свою Цусиму в Корейском проливе; здесь же советские рыбаки устроили что-то вроде ремонтной базы…
Для ремонта и замены экипажа зашёл в Дакар и наш трудяга-траулер. Ремонтом занимались спецы с «волосатыми ладошками», а мы, простые смертные, перед отправкой на родину, получили целых три дня на отоваривание заработанной валюты.
Календарь показывал середину января, по африканским меркам – самое время, когда можно позволить себе позагорать без волдырей. А соблазн для нас был великий, представляете, – дома колотун, (в смысле, очень холодно), может даже снег белый лежит и люди ходят белые, а мы приедем такие из себя загорелые, бронзовокожие. Но сильнейшим соблазном всё-таки было желание, назло акулам, покупаться в Атлантическом океане. Конечно, кто-нибудь слабохарактерный стал бы искать оборудованный пляж, где акулы дрессированные, но советские рыбаки рыбу не боятся, даже зубастую, а после утреннего забега по магазинам и базарам им уже сам чёрт не страшен. Тем более, океан вот он, рядом, спустился по трапу, поднялся на мол и снова осторожненько спустился на беспорядочно наваленные бетонные кубы и плиты, а там до воды рукой подать – каких-то восемь шагов по скользким, обросшим водорослями и ракушкой, поверхностям.
С морской стороны на стене мола кто-то мудрый нарисовал предупредительный знак – перечёркнутую ступню – типа, не стоит шляться босиком, порежете ноги и акулы со всей Африки сбегутся на свежатинку. Предупреждение, собственно, неэффективное, ибо никто в обуви купаться не хотел, а раздеваться приходилось у самой стены мола, так как ближние к воде камни забрызгивало волнами. Рычание океана доносилось и снизу, где вода угрожающе клокотала в пустотах, не в силах добраться на такую высоту во время отлива.
Под этот убаюкивающий рокот, в перерывах между купанием, мы загорали, пили тёплое пиво, поражались неслыханной наглости больших сине-зелёных крабов, ползающих в камнях у самых наших пяток (в руки они не давались, а сбивать их чем-либо было бессмысленно – крабы падали в провалы и вытащить их оттуда не мог ни один дистрофик), и спорили, можно ли доплыть до острова, пристроившегося между нами и горизонтом. Этот маленький островок примечателен был древней крепостью, в былые времена охранявшей подступы к городу, а теперь переоборудованной под тюрьму (такой себе местечковый Алькатрас). Все сходились к мысли, что оттуда сюда можно даже по воде добежать, а отсюда в тюрьму ни у кого сил не хватит, ну если только за очень большие деньги… На спор денег никто не предлагал, так что обходились купанием возле мола.
Купались часто. И без привычного удовольствия: океанская вода была слишком горячей и явно пересоленной, раскалённое тело в ней почти не остывало, становилось неприятно скользким, отчего всё время казалось, что выходишь из воды вспотевшим.
Выход из воды, кстати, был самым опасным мероприятием во всей процедуре купания. Попадали в воду легко, одним прыжком, а вот обратно приходилось подкрадываться аккуратно, чтобы меж двух волн успеть ухватиться руками и зафиксировать как-нибудь ноги, иначе ваши ободранные коленки становились наименьшим возможным повреждением, а при следующем купании они же делали из вас потенциальную жертву мерзкой кровожадной твари с острыми акульими зубами.
Про акул, честно говоря, мы забыли – или перегрелись, или пиво добавило храбрости, но о них если и вспоминали, то со смехом и бахвальским задором. И с ещё большим задором предавались мы охоте за подводными впечатлениями. Я не помню, кто первым разглядел в глубине стайку разноцветных рыб, но с него началась эта новая забава – ныряние в тропический аквариум. Соль резала глаза, очертания рыб расплывались и как будто смазывались, и тем не менее, это было прекрасно: такое разнообразие расцветок и форм в одном месте не часто увидишь.
Как я жалел, что у меня не было маски, и как я обрадовался, когда на второй день выяснилось, что маска есть у кого-то на соседнем судне… Погода слегка посвежела, волнение усилилось, но исследовательский энтузиазм, загоняющий полярников в ледяные торосы, а скалолазов в жерло вулкана, погнал нас в воду. Когда по жребию до меня дошла очередь нырять с маской, двое из наших уже зализывали ссадины на ободранных бёдрах и спинах, но разве в молодости кого-то останавливает чужая боль?..
И я нырнул… Весь кайф, полученный вчера, сразу можно было смять в маленькую жменьку и забросить подальше – новые впечатления были во сто крат сильнее. Над головой бурлил и пенился, переливаясь в лучах солнца, бирюзовый верхний слой воды, а под ним – неестественно прозрачный, слегка покачивающийся, фантастический мир красок. В маске открылись удивительные оттенки цветов и такие причудливые по форме очертания, как будто сотни вчерашних коконов-куколок в одночасье превратились в пёстрых бабочек. Обычных, в нашем понимании, рыб там просто не было.
Я нырял и нырял… Стаи рыб носились вокруг меня, большие и совсем маленькие, ярко-красные, лимонные, серебристые, зелёные в чёрную полоску, жёлтые с синими точками, чёрные с оранжевыми плавниками, широкоротые, шипастые и лупоглазые… Рыбы были везде, сверху, снизу, сзади, но больше всего им нравилось рыскать в непосредственной близости от обросших камней мола. Я подкрадывался к ним медленно, протягивал руку и они начинали пощипывать пузырьки воздуха на моей коже. Сначала подплывала одна, самая смелая, потом ещё, ещё, а я боялся пошевелиться и только раскачивался в такт движения воды, медленно всплывая. Однажды я увлёкся и не заметил, что всплываю слишком близко к молу, набежавшей волной меня закрутило и понесло на камни…
Страшно, однако!.. Сразу чувствуешь себя маленьким и беспомощным человечком, которого могучий Нептун-Посейдон с хихикающим Водяным дёргают во все стороны и требуют, чтоб боялся и поклонялся. Поклоняться языческим богам я не стал, но не потому, что они языческие, – помнится, я тогда был молодым безбожником и верил только в собственные силы, – просто, за те две секунды барахтанья я не успел бы никому поклониться, даже если б сильно захотел. По той же причине я не вспомнил и за собственные силы. Меня швырнуло на мол, как щепку…
До сих пор не знаю, каким образом я снова оказался в глубине? Как будто что-то испугало Нептуна и вместо того, чтоб шваркнуть меня об камни, перед самым молом он вдруг утащил меня вниз. Рыбы, не ожидавшие моего столь быстрого возвращения, шарахнулись во все стороны, но мне было не до них. Почему-то очень захотелось подышать, злосчастная волна уже отступала, до следующей оставалось несколько секунд и я рванул вверх. Набежавшая волна успела только лизнуть мои карабкающиеся пятки…
В пустотах мола злобно клокотал океан, свежий бриз на пару с солнцем быстро сушили кожу и липкое тело на глазах покрывалось кристалликами соли. Отдышавшись и хлебнув пива, я понял, что мне здорово повезло – ни ранки, ни ссадинки я на себе не обнаружил! Но, вспоминая этот и подобные случаи, я всегда задумываюсь, где в этой жизни заканчивается везение и начинается действие некоторых других сил, которые одни называют сверхъестественными, а другие – обыкновенными?..
И если моё спасение всё-таки не было сверхъестественным, то не было ли оно обыкновенным чудом?!

4. Море парадоксов.
«… и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики…; Иона же спустился во внутренность корабля, лёг и крепко заснул».
Иона 1, 4-5.

Жизнь человеческая порой полна удивительных открытий. Жизнь моряка неожиданными открытиями просто переполнена, она буквально завалена находками и озарениями. Никогда не знаешь, на что напорешься в следующую минуту. Особенно после рейса…
Один находит подарок ко дню рождения трёхмесячной давности, другой – новые украшения жены и дочки на двухмесячную зарплату, третий – разбитую иномарку в гараже… Кто-то спотыкается о свои вещи, приготовленные на пороге, а кто-то не находит жены в пустой квартире…
Прихожу как-то с рейса и обнаруживаю на полке, рядом с моей любимой кассетой «Финалы чемпионатов мира по футболу» американский фильм-катастрофу «Идеальный шторм». В животе у меня сразу похолодело, в сердце ёкнуло, а в глазах сверкнуло озарение… Или подозрение?.. Короче, ничего себе, думаю, вот она – доля моряцкая! Вот так вот нас жёны ждут, изучая, как в море тонут корабли!..
– О, где ты, заботливая Половинка Моя ? – вскричал я нечеловеческим голосом. – Что это на полке за гадость в красивой коробке?!
– Ой, это я купила, такой классный фильм, – защебетала моя Птичка Райская, – там Клуни играет, такой душка, но он тонет, и я так рыдала, так рыдала, ты обязательно должен посмотреть…
Жёнушка поморгала влажными ресницами, вздохнула и упорхнула на кухню, а я поставил фильм и стал смотреть сначала с высокомерной подозрительностью, потом с ехидной ухмылкой, потом…
На мой дикий хохот из кухни вернулась встревоженная жена. На экране в это время гуляли волны-великаны и ураганный ветер завывал в ночной мгле, наблюдая, как по палубе карабкающегося по водяным горам рыбацкого судёнышка гасают безумцы с листом фанеры в руках!.. Я так смеялся, так смеялся, пока не заметил, как гуляют скулы на лице моей любимой…
– Солнышко Моё Незакатное, что ж ты не предупредила, что это комедия? – промямлил я, сконфузившись. Я хотел добавить ещё что-нибудь ласковое, но тут «душка Клуни» бросил штурвал и полез с горящим резаком на болтающуюся ферму.
Я забился в истерике. Наверное, так же смеются лётчики над дилетантскими фильмами про самолёты, а проститутки – над фильмами про бордели…
Я корчился на диване, схватившись за живот, и не заметил, как ушла, обидевшись, жена. Моя Строгая бросила меня в комнате в полном одиночестве, а я вдруг перестал смеяться. На экране тонули люди и мне стало грустно. Ведь не важно, что в жизни всё происходит намного быстрее и страшнее (на то оно и кино, чтобы отличаться от жизни), важно, что трагический итог всегда остаётся итогом печальным, и тут уж не до смеха!..
На экране тонули люди, а мне вспомнился сильнейший шторм зимней ночью в Чёрном море, мы обесточились, замолчал главный двигатель и нас развернуло лагом к волне. С каждым ударом судно ложилось всё ниже и ниже…
Сидевшие в кают-компании моряки растерянно вцепились в столешницы и прислушивались к непривычно тихой машине. Тускло светила аварийная лампа. Борта глухо вздрагивали; встряхнувшись, судно быстро кренилось, на долю секунды замирало в низшей точке, будто раздумывая, что делать дальше, и резко переваливалось на другой борт.
По палубе шумно скользили перевёрнутые, не закреплённые почему-то, стулья, пепельницы, ставшие ненужными журналы. В глазах метался отчаянный страх. И страшное отчаяние… И мольба… Неужели конец?! Каждый удар волны мог оказаться последним, а надеяться на спасение в ледяной воде было просто глупо. Все это понимали и казались себе такими беспомощными, несчастными, слишком молодыми…
Наши жизни напрямую зависели от мастерства механиков, точнее, от их везения быстро найти и устранить причину обесточивания. А от чего зависело их везение?! Опять вопрос вселенского масштаба – кто решает, повезёт этим ребятам сегодня или не судьба?..
Освещение переключилось с аварийного на основное, завыла сигнализация. В наши сердца вернулась надежда. Наконец завелись и все вздохнули с облегчением. Повезло! Спасибо, Господи!..
На экране отпевали не вернувшихся из рейса, тех, кто нашёл свой последний приют в кромешной мгле под километровой толщей воды. Рыдали женщины, согнал скупую слезу сочувствия и я. И дело здесь не в моей сентиментальности, а в странном чувстве, от которого по телу бегут мурашки. Это чувство имеет название, но по причине суеверия (да простит мне Господь), я его вслух не произнесу. Оно – как удар молота в поддых, как вспышка молнии, как горькое озарение…
Человеческая жизнь порой полна удивительных, довольно странных озарений. Случается, начинаешь смотреть на некоторые вещи другими глазами и обыденные понятия предстают вдруг в необычном, парадоксальном свете. В хорошую погоду, особенно в тропиках, так хочется окунуться в прозрачную водичку. Во время шторма иногда просишь у Бога самую малость – быть похороненным, как все нормальные люди, на кладбище, очень уж неуютно в воде, в земле оно как-то приятней!..
Странные мысли в парадоксальном свете… Вообще-то, человеческая жизнь сплошь и рядом состоит из парадоксов. Иной раз, при несильной качке, всю ночь катаешься по койке и в бессонном раздражении слушаешь скрип переборок, шорганье всякого хлама в рундуке и в ящиках и дребезжание стаканов на полке. А бывает, во время крутейшей болтанки, с первой же попытки удачно раскорячишься по диагонали и проспишь всю ночь, как младенец, агукая и причмокивая во сне.
И когда я читаю, что Иона крепко спал во время бури (см. эпиграф), я ему верю, потому что человеческая жизнь сплошь и рядом состоит из удивительных, довольно странных вещей. И из вещичек!.. Надо только вовремя наткнуться на них и получишь море удовольствия…

5. Приключения Ионы на море и суше.
«И взяли Иону и бросили его в море; и утихло море от ярости своей».
Иона 1, 15.

Когда читаешь книгу пророка Ионы, получаешь море несравненного удовольствия. Удивительная вещичка – лёгкая, можно даже сказать изящная и интеллигентная, с тонким подтекстом, таким еле-еле заметным, как чувство раскаяния в глазах нашкодившего котёнка.
Морякам эта книжица особенно полезна, там почти в каждой строчке наша жизнь. Для тех, кто не читал и пока читать не собирается, в двух словах расскажу, о чём речь.
Иона был евреем, жил где-то, где теперь Израиль, и ему повезло в жизни – он не стал моряком. Чем он занимался, не знаю, но деньги у него водились. Однажды с ним заговорил Господь, Иона подумал-подумал, при-кинул пейс к носу (т.е. хорошо подумал) и решил «бежать в Фарсис от лица Господня» . С этого всё и началось…
Иону можно понять, если б я услышал голос Божий, то, наверное, передрейфил не меньше и кто знает, не тикал бы я быстрее, чем он? Но ошибка Ионы заключалась в том, что он таки не был моряком и не знал, что в море от Господа не спрячешься! Моряк перед Богом, как рыбка в банке, – со всех сторон голый…
Так что, лучше бы Иона поехал на арбе. Но он сел на корабль, ещё и деньги заплатил, и немалые… Дурак, лучше б он пошёл пешком…
Так вот, Господь дал этому кораблю выйти в море, а потом устроил бурю . Понятное дело, моряки в панике – по всем приметам должно было быть тихо, а тут на тебе – штормит, ветер порвал казённые паруса и волны несут галеру на камни. И кинулись моряки молиться, каждый своему богу.
Молятся они, молятся, молятся-молятся, результат – ноль. С этим у них, я понял, такой же бардак был, как и в наше время: у нас капитан со старпомом молятся о хорошей погоде, чтобы покрасить палубу до прихода в порт, а матросы просят дождь, чтобы до прихода в порт ни черта не делать. Всё бы ничего, но находятся идиоты, которым дождя мало, и они просят у Бога сильную носовую волну, чтоб забрызгивало оба борта до самой надстройки. В итоге этих тройственных молитв дождь глушится, днём матросы красят палубу, а по ночам никто не спит из-за качки.
Но Иона во время качки спал, он «спустился во внутренность корабля» и уснул, причём уснул крепко. И ничего удивительного в этом нет: даже салаги знают, что в нижних отсеках не так муторно, как на верхних палубах. И что ему до того, что в это время моряки выбрасывали за борт свои шмотки (теперь это называется балластными операциями), – человек заплатил хорошие деньги и имеет право не думать о проблемах, тем более, Ионе как раз выбрасывать было нечего, весь скарб дома остался.
К слову, молиться он тоже не мог, согласитесь, довольно глупо было бы взывать к Богу, от лица которого прячешься. Иона так и объяснил начальнику корабля, разбудившего его среди ночи: «Дай поспать, да?!» Но тот не отстал…
К сожалению, уже в те времена существовала, ставшая теперь порочной, система поиска козла отпущения. Древние моряки знали, что просто так в жизни ничего не делается, беда без причины не приходит и шторм на пустом месте не начинается: одно из двух – либо это зона низкого давления, либо это гневаются боги. Второе в те годы случалось чаще.
Опять же, всем известно, боги просто так не гневаются, значит, кто-то на борту нагрешил не в меру и пора ему отправляться к праотцам. Ещё одна бытовавшая популярная причина – кто-то занимает не своё место в корабельной иерархии и пора ему получить по хамуре, перед тем, как отправиться к праотцам.
Найти виновника также можно было двумя способами: честным, но долгим, – опросом с пристрастием, или быстрым и демократичным – жребием, дабы перст божий указал, чья очередь сегодня быть отпущенным за борт. В наше время, кстати, практически ничего не изменилось, только указывает теперь перст капитанский, чья очередь быть отпущенным без зарплаты...
Как вы уже догадались, в ту славную ночку нашему герою не повезло, божий перст уткнулся в его смуглую физиономию и даже подёргал за пейсы, дабы никто не сомневался .
– Ах! – воскликнули в ужасе корабельщики. – Так это ты своего Бога обидел?!
Пришлось Ионе рассказать им всю правду:
– Такой вот я сякой, – признался пристыженный Иона. – Высаживайте меня в море, а иначе мой Бог от вас не отстанет .
– Ну, как же ты мог?! – расстроились моряки. – Ну, что ж ты так опрометчиво-то, а? – зачесали они затылки. – Ну, ладно, мы ещё погребём чуть-чуть, может, куда и выгребем…
Ай да Иона, ай да молодец, как всё красиво рассчитал: пожалели моряки полученных с пассажира денег, – он же мог потребовать возврата, да в двойном размере, – и простили его по доброте душевной, простоте карманной.
Но не суждено было Ионе этой ночью выспаться. Разгневался Господь на жадных корабельщиков и ещё сильнее разбушевалось море. Догадались тогда моряки, что с Богом Ионы шутки плохи, и покаялись в грехе своём, и отпустили Иону за борт, как и договаривались. Море тут же утихло, буквально на глазах прибились волны, луна прорвала тучи и осветила кораблю безопасный путь .
Грохнулись тогда моряки на колени в страхе сильнейшем и стали с тех пор молиться не истуканам своим немощным, а Господу Богу небес, сотворившему землю и море.
А что же Иона? Бедолага барахтался-барахтался, да и стал захлёбываться. Прочитал тогда Иона молитву прощальную и приготовился идти ко дну, но и тут ему не повезло, слишком лёгкий путь он себе выбрал...
Как только Иона вытянулся солдатиком и стал погружаться, снизу подкрался большущий кит, проглотил его одним махом (не иначе, исполинский кашалот, – раньше знаете, какие китища были громадные?!), и ушёл себе на дно, «в сердце моря», переваривать костлявого грешника.
Три дня и три ночи пробыл Иона в чреве , в темноте, духоте и атмосфере мерзких запахов и прочих неприятных душков, и показалось ему такое заключение хуже ада. Три дня думал Иона в скорби своей, накручивая липкие пейсы на грязные пальцы, думал-думал, и изнемогла душа его, и вспомнил он о Господе, и взмолился, – всё, что пожелаешь, мол, сделаю, только вытащи меня отсюда… Ну точь в точь, как моряк, решивший завязать с морем: побьётся такой безумец на берегу, помыкается, пообваляет его там до дырявых карманов, пока не вспомнит он о Боге и не попросится обратно, по месту прописки в Книге судеб…
Так и Иона запричитал о пощаде, Господь услышал этот вопль, кит всплыл и выплюнул несчастного на сушу. Иона встал, обтрусился и слышит голос Божий:
– Второй раз тебе говорю, иди в Ниневию и проповедуй там, что Я её разрушу!
Тут надо бы объяснить, что Ниневия эта в те годы была ещё тем мегаполисом, на три дня пешего хода , и успела прославиться в мире своими злодеяниями и распутством жителей (ещё не Содом и Гоморра, но уже похлеще Лас-Вегаса).
Представил тогда себе Иона на секундочку это удовольствие – сорок дней шататься по жаре по развратному городу, среди воров и лихоимцев, среди прелюбодеянок и мужеложников, и вздрогнул Иона. Да эти люди папе с мамой не верят, что ж они послушают какого-то приблуду?! Если не забьют камнями, то посмеются точно.
И задумался Иона, может Господь разрушит Ниневию без его помощи?.. Но оглянулся случайно на море, а там знакомый кит пускает фонтанчики и приветливо машет плавником…
– Ну, в Ниневию, так в Ниневию! – психанул Иона и пошёл проповедовать по ненавистному городу. – Хана вам, ребятки, допрыгались! Ещё сорок дней и разрушит Господь ваши бордели и казино, стриптрактиры и подпольные нарколавки!
Очень громко кричал Иона, с каким-то неистовством прямо, и так у него искренне получалось, что ниневитяне задумались – случаи-то в истории разные бывали!.. Как полагается, доложили местному царю, тот испугался, занервничал, тут же прекратил всякие гулянки, запретил мужеложство, временно ввёл сухой закон и заставил всех молиться Богу, прося пощады .
Иона же, тем временем, продолжал проповедовать, в предвкушении потирая руки. И вот, прошло сорок дней, но в назначенный срок никакого бедствия не случилось...
Расстроился тогда Иона, распсиховался, типа, он людям пообещал, а Господь ничего не сделал и выставил его, Иону, на посмешище . Обиделся Иона серьёзно, вышел из города и спрятался под раскидистым деревом. Но в пустыне от Бога не спрячешься, в пустыне ещё хуже, чем в море. Засушил Господь то дерево, и напекло Ионе в голову, так что мозги закипели, и взмолился он к Богу:
– Убей меня, Господи, ибо без этого дерева нет счастья в жизни!
– Вот видишь, – отозвался Бог, – ты растение пожалел, которое не садил и не выращивал, а обиделся на Меня, что Я целый город пощадил и не уничтожил, за то, что они покаялись!..
Стало Ионе стыдно и пошёл он по городам, рассказывать о милосердии Божием. А на корабли Иона больше ни ногой, всё пешочком, пешочком, ножками всё, ножками…
Вот такая вот удивительная вещичка, с тонким таким подтекстом, как штормовое предупреждение по радио. Для тех, кто не забыл его включить… Имеющий уши да услышит…

6. Слава корабелам.
«Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле; и ковчег плавал по поверхности вод».
Бытие 7, 18.

Размышляя о море, невозможно не упомянуть о пионерах, на чьи плечи легли тяготы освоения бескрайних голубых просторов, не жалевших ни сил, ни жизней на это трудное, но, безусловно, благородное дело. И в числе первых известных историй, связанных с покорением водной стихии, на ум обязательно приходит рассказ о потопе и Ноевом ковчеге. Легенда очень красивая, но есть здесь одно «но»!.. Если Моисей не называет до Ноя ни одного моряка, то является ли это достаточным аргументом для утверждения, что их не было вовсе?! Разумный человек скажет, – не является.
Так что, если вы от кого-нибудь услышите, что Ной был первым мореплавателем на земле, бросьте в него чем-нибудь тяжёлым. Первым корабелом – да, но мореплавателем – вряд ли!
Лично мне не верится, что за полторы тысячи лет ни один потомок Адама не сообразил ничего водоплавающего и не покрасовался перед односельчанами своей храбростью. Допускаю, что в окрестностях заколоченного рая могли не знать о существовании морей, но там же были реки . Наверняка кто-нибудь пытался соорудить хотя бы завалящий плотик, а то и выдолбить лодку, чтобы смотаться на другой берег, посмотреть соседских невест. В том, что девушки стоили такого риска, можете не сомневаться, на их красоту даже Божьи сыны засматривались, и жениться тоже не считали зазорным …
Впрочем, вы конечно правы, речник – это не моряк, тут я спорить не буду, хотя лицо у него всё-таки родственное и воды не боящееся, а это чего-то да стоит! К тому же не забывайте, что плохой речник по воле течения легко может стать плохим моряком. Только вряд ли он будет гордиться этим, ведь плыть по течению, не сопротивляясь, – участь дилетантов, нам это тоже не интересно, поэтому поговорим-ка лучше о профессионалах.
Заслуженным патриархом кораблестроения по праву считается Ной Ламехович, десятый в человеческом роду после Адама . Отец его, Ламех Мафусалович, умер в 777-ми летнем возрасте, не дожив каких-то пяти лет до величайшего триумфа своего 600-летнего сына. К сожалению, точно не известно, видел ли старик заложенную Ноем грандиознейшую по тем временам верфь, со стапелей которой в 1656-м году от рождества Адама всплыл, подхваченный водами потопа, ковчег? Я предполагаю, что если и не видел, то хотя бы слышал о начале приготовлений.
Попробуйте сами вычислить математически, сколько времени могло потребоваться на постройку непотопляемой субмарины, имевшей в длину, как минимум, сто, в ширину – семнадцать и в высоту – десять метров . Эти размеры будут примерно точными, если допустить, что локоть Ноя не длиннее моего, в чём лично я сильно сомневаюсь, ибо это равносильно заявлению, что наша экология с тех времён, превратившихся теперь в сказочные, ничуточку не ухудшилась! Что говорить, гляньте на Ноев возраст…
Чтобы долго жить, надо было иметь в крепком теле здоровый хребет. Если бы современный человек сподобился прожить лет этак несколько сот, его бы так скрючило, что он в старости бумажный кораблик не смог бы сложить, не то, что целый ковчег из дерева гофер (судя по названию, очень твёрдая порода). Так что, скорее всего, правду говорят, что древние люди были исполинами и, соответственно, размер ковчега был намного больше, чем можно себе представить .
Справедливости ради, отмечу, что Ной вкалывал на верфи не один, ему помогали три его сына – Сим, Иафет и Хам, ребята крепкие, молодые (в начале строительства им ещё не было и ста лет), и их жёны, высокие стройные красавицы. Мужчины плотничали, женщины подносили доски и топили смолу для отделочных работ, а немолодая уже жена Ноя кашеварила в стане.
Смолили ковчег тщательно, как Бог велел, внутри и снаружи , потому что одиннадцатимесячное плавание, то под проливным дождём, то под ветром, то на солнцепёке, это вам не круиз «Ильичёвск – Бурлачья балка», здесь нужен тройной запас прочности. Опять же, пассажиров за-планировано невообразимое количество, и главное, брали-то каждой твари по паре, мужеского пола и женского, а за всеми разве уследишь… Отсюда, провизию приходилось заготавливать не только на себя и на каждую пару тварей , но и на их приплод, что появится во время плавания. А это всё лишний вес и дополнительная нагрузка на корпус, с этим не шутят…
И слава Богу, что у Ноя всё так здорово вышло, в смысле, из ковчега все вышли живыми и здоровыми, – и люди, и звери, и гады, и птицы, а иначе, чем бы мы сейчас питались!
Обидно, правда, что после потопа люди стали жить намного меньше, просто неприлично мало жить стали: допотопные людишки жировали почти по тысяче лет, а праправнуки Ноя уже с пятого колена еле до двухсот дотягивали! Экология, что ли, резко испортилась? Или правы злые языки, намекающие на мясоедство? Мол, разрешил Бог после потопа мясо в пищу, вот и измельчал народ . Но ведь и вегетарианцы в наше время не намного дольше мучаются…
Шутки шутками, но современный человек далеко не дотягивает даже до введённого Богом в виде наказания ограничения в 120 лет . Видать, что-то мы не так делаем на этой Земле!.. Я бы даже сказал, – мы почти всё делаем не так, мы либо чешем не то место, где чешется, либо скребём до кровавых ран!.. И так во всём и в бешеном темпе, где уж тут думать о долголетии, когда вся жизнь на бегу?! Изо дня в день одно и то же: заботы, нервы, мечты о беззаботности. Отдышаться некогда: пульс на пределе, язык на плече…
Запыхавшиеся до предконвульсийного состояния обычно хрипят, разбрызгивая слюной: «Слышишь, ты, умник, а как надо, чтобы жить долго?!» На этот риторический вопрос можно ответить так: «Я вам что, пророк?! – в этом месте нужно развести руки пошире и продолжить. – Читайте умные книги, там всё про всё написано».
Люди знающие поправят меня, что там написано ещё и про то, как застолбить себе местечко в раю, чтобы после долгого и увлекательного земного марафона расслабиться на финише в шезлонге с прохладным коктейлем в руках. Представляете, звучит божественная музыка, порхают ангелочки, море ласково плещется у ваших ног, вы загораете, нежитесь и видите, как на горизонте плывёт большой пароход, на котором теперь вкалывают грешники. Эх, какая прелесть!.. (А вот тем, кто читает книги из серии «Вор в законе. Конкретное мочилово», чтобы попасть в рай, придётся, наверное, «забивать стрелку» ангелам и херувимам, а у тех «крыша» сами знаете какая, так что можно и обломаться, в натуре…)
Кроме всего прочего, умные книги интересны своей многогранностью, в них есть не только приятные вещи, например, чудо превращения воды в вино , но и зрелища откровенно малоприятные, вроде наклюкавшегося Ноя Ламеховича, потерявшего самоконтроль и посапывающего в своём шатре в абсолютно голом виде . Последнее лишний раз доказывает, что не боги строят ковчеги…
Простим патриарху его маленькие человеческие слабости, он заслужил вечную память потомков всей своей жизнью и отдельно взятая пьянка не может поколебать общего впечатления о хорошем человеке. Или кто-то не согласен?
Лично мне родоначальник послепотопного человечества запомнился не только тем, что он был первым упоминаемым в истории винокуром и последним из землян, прожившим больше девятисот лет, это всё преходящее, а потомственных моряков интересуют вопросы вечного порядка, так сказать, мировоззренческого масштаба. Почему, например, люди, мечтающие о домашнем уюте, о спокойной жизни на берегу, рядом с любимыми женой и детьми, вынуждены всю жизнь скитаться по морям в поисках сомнительного благополучия и не в силах что-либо изменить в своей судьбе? Вы можете ответить?.. Никто не может…
После ознакомления с историей Ноя, этого бедолаги-мученика (встречавшиеся с судами-скотовозами меня поймут, возле них в порту даже стоять рядом противно…), мне вдруг полегчало, я понял, что мы с Ноем похожи. Не в смысле внешности, – лицом не знаю, а ростом я, думаю, не вышел, – я о внутреннем естестве, о том невидимом магнитном стержне, который, как компас, не даёт свернуть и заставляет бежать не в ту сторону, куда хотелось бы. Меня поразило, как много у нас общего: мы все делаем то, что хочет от нас Бог.
А если терпеливо делаем, то обязательно дождёмся голубя с масличным листом и радугу в облаке , и коснётся нас обещанная благодать!..

7. Море ждёт.
«Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева…»
 Иов 38, 8.

Ну что, будем заканчивать это мокрое дело? Хватит сырость разводить – пора уж перейти к другим материям, которые и посуше, и повыше. Позвольте только, в качестве постскриптума, предложить малюсенькое наблюдение, своеобразное резюме на пройденный материал.
Если долго смотреть неподвижным взглядом на бегущий мимо борта водный поток, эту бесконечную ленту, бурлящую, пенящуюся, магическую в своей непрерывности, то в какой-то момент глаз, завороженный гипнотическим зрелищем, перестаёт замечать поверхностный слой и воспринимает всё море, весь необъятный океан, как нечто целое вечное, движущееся вдоль бесконечного борта…
В такие моменты море перестаёт быть чем-то неодушевлённым, начинаешь вдруг понимать, что Море – оно живое, оно дышит, оно думает, волнуется, и оно помнит всё.
Море до сих пор помнит те счастливые времена, когда на Земле царили мир и покой, когда ничто не стесняло его свободы, оно помнит, как легко ему дышалось и как спокойно оно себя чувствовало в компании одного лишь Божьего Духа. Тогда казалось, – время длится вечно, а теперь, спустя несколько миллиардов лет, Море понимает, – безоблачная жизнь была такой короткой, как вечер и утро: день один.
Облака и тучи своим появлением нарушили покой, задули ветры, Морю пришлось двигаться, подчиняясь новым порядкам. Но оно быстро привыкло, ему понравилось следить за хаотичным преобразованием атмосферы, за рождением грозовых туч, за битвами ураганов. Во всём этом чувствовалось величие, достойное ещё одного миллиарда лет жизни, пролетевшего также быстро, как вечер и утро: день второй.
Потом начались непонятные катаклизмы. Море не знает, что про-изошло, только помнит, что не стало первородной свободы, в его тело как шипы вонзились горы. Суша поднималась долго, больше двух миллиардов лет, но всё плохое забывается когда-нибудь, забылась и та боль, как вечер и утро: день третий.
Следующий период Море вспоминает часто, с ним в его жизнь пришла радость познания света. К тому времени Море успело подружиться с Землёй, произрастившей на себе зелень, и когда просветлела атмосфера, Море с Землёй стали днём греться на солнышке, а ночью любоваться непостижимой красотой звёздного неба. Безмолвное созерцание могло длиться вечно, от него не устаёшь, но и оно было коротким – каких-то пару сотен миллионов лет, как вечер и утро: день четвёртый.
Дальше тишины не стало, заселил Бог Море рыбами и пресмыкающимися, а Землю – птицами. Рыбы, конечно, молчали, но птицы, – как они красиво пели! Полюбило тогда Море птичье пение, как бальзам на душу было их щебетание, ничего больше Морю и не хотелось в жизни: лишь бы днём слушать птичьи трели, а ночью любоваться звёздами. Но длилось такое блаженство совсем недолго – всего-то сто двадцать миллионов лет, ерунда прямо, как вечер и утро: день пятый.
С тех пор, как на Земле появились звери, а позже, и люди, птичье пение слилось в общем гаме, потерялось в какофонии криков, рёва, писка и человеческого бормотания. Море долго училось отличать эти звуки, во всяком случае, ему казалось, что очень долго, хотя не прошло ещё и семидесяти миллионов лет. За это время Море успело привыкнуть к суровым, но справедливым законам дикой природы, и как когда-то полюбились ему грозы и бури, так теперь нашло оно особое очарование в шумной борьбе сильных и слабых. Гордый рёв хищных победителей вызывал восхищение и желание присоединиться, а жалобные крики умирающих жертв возбуждали жалость и напоминали о скоротечности бытия…
Миллионы лет понадобились Морю, чтобы привыкнуть к новой жизни, один миг, в сущности, но в этом шуме он показался Морю таким долгим, как раньше миллиарды лет, как вечер и утро: день шестой.
А потом наступили современные времена, настолько невыносимые, что Море перестало ощущать время, ему кажется, что это длится уже вечность… Что происходит в этом мире?! Что стало с законами природы? Почему всё живое дрожит и гибнет без причины, без необходимости?! Почему вокруг столько грохота, что уже не слышно даже шума дикой природы?.. Почему вода стала тёплой и грязной?.. Ответов на эти вопросы у Моря нет. Как и не знает оно, почему всё чаще чувствует себя отравленным и обманутым?! Что случилось?!
Море спросило как-то об этом у Земли, но та в спешке отмахнулась: Человечество, мол, творит, что хочет, и развивается слишком быстро, приходится вертеться.
– А Бог?.. – вспомнило Море.
– Так ведь седьмой день – день отдыха. Жди, пока только вечер…
Если долго смотреть неподвижным взглядом на бегущий мимо борта водный поток, эту бесконечную ленту, магическую в своей непрерывности, то в какой-то момент море перестаёт быть чем-то неодушевлённым, начинаешь вдруг понимать, что Море – оно живое, оно мучается, и оно ждёт. Море ждёт лучшего, а пока живёт себе, углубляясь в воспоминания, и лишь иногда тяжело вздыхает по былым временам. Море ждёт, когда наступит утро, и если понадобится, будет терпеливо ждать целую вечность.

Глава II. Сплошные намёки.

1. Забытые сказки.
И говорит тогда Иванушка уродливой старухе: «Всё, бабка, я выполнил твои условия, показывай, где клад?» Рассмеялась в ответ старуха беззубая: «Ох, и дурак ты, Иван! Какой клад?! Такой большой, а в сказки веришь…»
(Культурная часть пошлого анекдота).

Когда-то я был маленьким и верил в сказки. Говорю только за себя, потому что, если напишешь «мы были», обязательно сыщется несчастный, кто в сказки не верил, либо не читал их, либо и вовсе не был маленьким.
Так вот, когда я был совсем несмышленым, я верил в чудодейственную силу волшебной палочки, неограниченные возможности скатерти-самобранки и реактивную тягу ковра-самолёта. В детском саду я страшно переживал за красавицу в коме и Алёнушку с рогатым братцем. Стойкого оловянного солдатика мне не было жалко, там чувствовался какой-то подвох с металлом.
В младших школьных классах я втихаря искал на карте молочныё реки с кисельными берегами и вычислял размеры чуда-юда-рыбы-кит, проглотившей целую флотилию парусников. Тогда же я впервые попытался понять, где были мозги у Снегурочки, когда ей приспичило поиграть с огнём?
Немного повзрослев, я узнал, что «сказка – ложь, да в ней намёк», мол, реальная жизнь ещё страшнее и лучше не повторять ошибки сказочных героев. Присмотревшись вокруг, я понял, что сказка – не ложь, она стопроцентно взята из жизни и ничто не мешает мне верить, что где-то ещё квакает моя царевна-лягушка, что Машенька приживётся в медвежьей коммуналке, а бестолковая длинноногая Золушка, не без помощи тёти Феи, завоюет таки титул Мисс Невеста Принца.
Потом сказки стали сбываться и … забываться. В памяти осталась только вера в счастливый конец, светлое такое чувство – последняя ниточка, связывающая с далёким детством, в котором я был маленьким и верил в сказки. Говорю только за себя, потому что вера в счастливый конец – чувство сугубо личное и, подозреваю, даётся оно не каждому, далеко не каждому, а лишь тем, кто ищет это светлое чувство – последнюю ниточку, связывающую с далёким детством, в котором мы были маленькими и верили в сказки…

2. Лев.
«Многие сетуют на то, что слова мудрецов – это каждый раз всего лишь притчи, но не применимые в обыденной жизни, а у нас только она и есть».
 Ф. Кафка.

В Некотором царстве, в некотором благополучном государстве, в прекрасном, недавно построенном на средства муниципалитета цирке жил-был Лев. Потомственный Лев Львович, любимец публики, восхитительный, обворожительный, красивый, как умытая дождём саванна в низовье Килиманджаро, с пышной тёмно-коричневой гривой и такого же цвета кисточкой на хвосте. Огромный Лев, царь зверей, с внушавшими ужас острыми, как осколки кремня, белоснежными клыками, тяжёлыми когтистыми лапами и широким торсом. Под его бархатной рыжей шкурой играли мощные мускулы, вызывая восторг зрителей и зависть остальных членов цирковой труппы, а решительный взгляд заставлял трепетно дрожать не только львиц, но и выступавших с ним пантер, пум и кошек поменьше.
Лев слышал, что он царь зверей, и ему это нравилось. Лев также знал, что ему принадлежит слава любимца публики, принадлежит справедливо, и это ему очень сильно нравилось. Лев любил славу, обожал бурные аплодисменты и делал всё возможное для покорения публики.
Во время выступления он, как охотник из племени рунди, ловко скакал на лошади, и если эта дурочка, только и умеющая что бегать по кругу, не хотела шевелиться, Лев выпускал когти, слегка впиваясь в жилистый круп, глупое копытное взбрыкивало, зал охал, а Лев, воодушевлённый всеобщим вниманием, гордо продолжал выступление.
Да, Лев любил славу и крики «браво» в свой адрес, они нужны были ему, как ежедневный кусок мяса, да что там, – как воздух, и ради них он бесстрашно пролетал сквозь горящие кольца. Никто больше не мог выполнить этот трюк, а Лев готов был снова и снова, сам как вспышка тропической молнии, прыгать в огонь, лишь бы зрители не переставали восхищаться им.
С особым вдохновением Лев выполнял последний номер программы. Зал всегда напряжённо умолкал, наблюдая не без испуга за ареной, где он, царь зверей, милостиво разрешал дрессировщику, как жертвенное приношение на алтарь дикаря, вложить голову в его разинутую пасть. Барабанная дробь натягивала невидимую нить апофеоза и сердце Льва, в лучах прожекторов и бликах фотовспышек, наполнялось верой в собственную исключительность и всемогущество! Заканчивалось представление, дрессировщик благополучно уносил голову, и гордый Лев под звуки марша, заглушаемого аплодисментами, триумфально удалялся за кулисы.
Там, за кулисами, проходя мимо вольеров, Лев ловил на себе завистливо-восхищённые взгляды других животных, так сказать, рядовых артистов цирка. Их взгляды сопровождались шёпотом: «Великий артист! Настоящий любимец публики! Звезда арены!» Лев отчётливо различал этот шёпот и в порыве великодушия готов был простить шептунам их зависть, глупость и даже мелкие размеры.
Так повторялось изо дня в день: аплодисменты, крики «браво» и шёпот за спиной. Шло время, львиная слава росла, пока не вышла за пределы Некоторого государства, в кулуарах стали поговаривать о предстоящих гастролях. Лев, мечтая, уже видел себя звездой мирового масштаба: реки поклонников с цветами поднимались к вершине циркового искусства, дабы почтить его, Великого Артиста и Царя зверей!.. Весь мир у его ног и рукоплещет!..
Так должно было быть и так было бы, если б не одно событие. За неделю до запланированного отъезда Лев случайно прислушался к странному разговору цирковых пуделей. Тех самых пуделей, что всю программу прыгают на задних лапках. Всё их достоинство заключалось в красиво стриженной а ля Артемон крашенной шёрстке, но на что-нибудь толковое они были не способны. Лев откровенно презирал пуделей, считал их ограниченными слабаками за то, что они даже не пытались научиться делать такие виртуозные трюки, какие умел делать он.
Так вот, эти бездарные шавки, раскрашенные во все цвета радуги, взялись как-то обсуждать между собой жизнь труппы, обсосали всем косточки и добрались, наконец, до Льва, отдыхавшего после репетиции в своём просторном вольере напротив собачьей клетки. Пуделя косились на спящего царя зверей и звонко лаяли:
– Да, хороший у нас Лев, наверняка лучший в мире.
– Не то слово, – звезда!
– Великий артист! Талантище.
– И с дрессировщиком ему повезло, таким трюкам научил его, за-смотреться можно.
– С таким дрессировщиком и мы могли бы стать звёздами.
– Да, нам бы такого дрессировщика и мы стали бы как Лев…
– Что-о-о?.. – вдруг негромко прорычал дремавший Лев. Он не слышал всей пуделиной брехни и обратил внимание лишь на последнюю фразу, спросонья показавшуюся ему смешной. – Решили составить мне конкуренцию?
Лев потянулся, благодушно улыбаясь всей пастью, и пудели поспешили заверить его в своей лояльности:
– Мы просто говорили, что Великому Льву повезло с дрессировщиком. Хороший дрессировщик научил Царя зверей так здорово выступать, что он стал Настоящим Артистом!..
– Что вы несёте?! – вяло прорычал Лев, изображая ярость. – Какой дрессировщик? Яа-а-а… Я сам себя научил! Я сам выучил все трюки! Я умный и сильный, и мне не нужен дрессировщик, чтобы выступать на арене! Я сам справлюсь, потому что я Лев, ловкий и храбрый, и за это публика обожает меня!
Никчемные пудели поначалу забились в угол клетки, но присмотревшись через две решётки и коридор, почувствовали, что львиная ярость небрежна и не так уж страшна – самоуверенность всегда ленива. А вот собачья глупость безрассудно храбра, один из артемонов, крашенный в голубой цвет, оказался храбрее других и спокойно продолжил гнуть правду-матку:
– Ошибаетесь, почтенный, программу придумал дрессировщик, без него даже царя зверей на арену не выпустят…
– Что?! – Лев резко вскочил. – Я выгоню его с арены и буду выступать сам!
– А непослушных дрессировщик наказывает…
– Да я съем его сегодня на глазах у всех! – на этот раз Лев заревел так, что цирк содрогнулся и все звери беспокойно заметались по своим вольерам.
Пуделя опять забились в дальний угол. И лишь голубой храбрец, заметив под собой тёплую лужу, произнёс с досадой:
– Я слышал, что за такие дела вывозят в какое-то ужасное место, откуда ещё никто не возвращался…
– И что там? – прорычал Лев с вызовом.
– Никто не знает, но наш дрессировщик говорил, что непослушные там очень мучаются…
– Я разорву и твоего дрессировщика! Я никого не боюсь, потому что я Лев, Царь зверей, и останусь им даже там, откуда никто не возвращался!
– Стоит ли так рисковать с неизвестностью? – проскулил глупый пудель. – Благоразумный Лев может не верить, но зачем же усугублять?..
– Заткнись, собака! Не тебе, крашеному псу, меня пугать! Или тебя тоже съесть, а?!
Несчастный голубой умник поджал хвост и удалился в тот угол клетки, где уже дрожали от страха его разноцветные сородичи.
А Лев почти сразу же зевнул и развалился посреди вольера, но перед тем, как уснуть, он проворчал самодовольно:
– Сегодня же и съем…
Лев сказал – Лев сделал, и сделал красиво, на то он и Царь зверей, чтоб держать своё слово.
Вечером, в конце представления, Лев еле дождался последнего номера. Он лениво отскакал на лошади, кое-как отпрыгал, практически не замечая горящих колец, и оживился лишь, когда зазвучала барабанная дробь.
Не дожидаясь команды, Лев разинул свою огромную пасть и повернулся к дрессировщику. Тот удивился, но как загипнотизированный удавом кролик, снял свой дурацкий цилиндр и положил голову на клыкастый алтарь искусства. Замигали фотовспышки, дрессировщик сказал «Але…» и на глазах у изумлённой публики Лев сжал челюсти…
Потрясённые зрители подняли такой крик, что Лев ощутил себя на десятом небе от счастья. Восторг и гордость переполняли его, теперь он знал наверняка – он самый сильный и самый ловкий в цирке, он сделал себя сам и он – Звезда! Теперь он убедился, – пудели наврали, – дрессировщик оказался нестрашным.
Лев выплюнул изуродованную голову и под неистовые крики зала, огрызнувшись на перепуганного служителя со шлангом, триумфально прошествовал за кулисы…
В тот же день пришёл Директор цирка и сказал, что ему такой Лев не нужен.
И увезли Царя зверей в научно-исследовательский институт имени Петрова и Павлова и стали там ставить на нём опыты. Чего только бедному артисту не делали во благо науки: его кололи и били током, выжигали тавро и рвали когти. Ох и скрежетал зубами Лев, пока они были, и плакал горькими слезами. И хотел умереть и не мог, ибо не давали ему, и продолжалось это бесконечно долго.
И впадал Лев в беспамятство и проклинал шёпотом свою жизнь. И себя проклинал за то, что пуделям не поверил.
И приходил иногда Лев в сознание и вспоминал, что он любимец публики. И рычал тогда Царь зверей неистово, сюсюкал беззубой пастью:
– Я съем всех дрессировщиков на свете. А пуделя этого голубого разорву…

3. Пора…

В дверь позвонили. Иван Обычный медленно оторвался от дивана и пошаркал открывать.
«Кто бы это мог быть? – лениво подумал Иван, выходя из комнаты. – Любовь? Нет, она не приходила с тех пор, как я расстался с Верой».
В коридоре Иван задержался возле зеркала, прилизал плешь и натянул шаровары на живот. «Надежда! – догадался он. – Ну конечно, в последние годы только она и заглядывала. Редко, правда, и тоже жаловалась, что ей Веры не хватает. Но кроме неё больше некому».
Иван подошёл к двери. В замызганном глазке смутно вырисовывался незнакомый женский силуэт.
– Надежда? – на всякий случай спросил Иван.
– Надежда умерла, – ответили из-за двери.
– А кто же ты?
– Пора…
Иван вяло удивился странному имени незнакомки и открыл дверь. Гостья скинула капюшон, чтобы Иван узнал её.
– А я ещё не готов, – вздохнул он и прижался к стене.
– Пора… – повторила гостья.
«Как жаль, что я расстался с Верой, – вспомнил вдруг Иван, – вдвоём сейчас было бы легче».
Ивану Обычному не было страшно. Было досадно – вот пришла Пора, а рядом никого не оказалось. И не изменишь ничего, уже слишком поздно…
– Пора, – ещё раз сказала гостья и протянула холодную руку…

4. Credo experto.
И кому теперь ты будешь верить, любимой жене или своим бесстыжим глазам?..
(Из народного творчества)

Вера в сказки, вера в счастливый конец, вера в чудо, вера в Бога… Вера в случайное зарождение жизни, вера в прямолинейную эволюцию, вера в самого себя…
Вся наша жизнь связана с большими и маленькими верами. Верят все, везде и до последнего вздоха. Замечено не мной, а древними профессорами диалектики: тот, кто утверждает, что ни во что и никому не верит, всё-таки верит в то, что он никому и ни во что не верит.
Наши веры разъедаются сомнениями и рушатся катастрофическими разочарованиями. Наши веры делают нас сильными и счастливыми. Веры разрешают убивать себе подобных. Веры разрешают умереть за себе подобных…
Хотим мы этого или не хотим, но мы не можем не верить, так уж устроена человеческая психика. Всякие там подробности, – во что верить или как, – в данном случае не имеют значения. Ибо все подробности носят приобретённый характер и зависят от многих факторов. Пожалуй, даже от слишком многих. Всеми ими давно и плотно занимаются психология, социология и судебная психиатрия. Я не собираюсь забирать у них хлеб (в этой главе во всяком случае) и, сугубо примера ради, отмечу такие два фактора, влияющие на веру, – это тип местности проживания и принадлежность к мужскому или женскому полу. А вот и пример: попробуйте представить себе сельского мужчину, способного поверить в рациональность движения феминисток (терпеть не могу это слово – похоже на медицинскую эмблему: змея с бокалом яда). Попробовали? Честно говоря, я и горожанина такого представить не могу…
А если серьёзно, во все времена человечество безуспешно пыталось решить, во что верить, кому и как? И также безуспешно пыталось понять, почему все люди разные, верят в разное и по-разному? Эти темы испокон веков были головной болью бесчисленных философов, нуждавшихся в неопровержимых доказательствах истинности своих мировоззренческих учений. Размышлял над этим и я, и тоже безуспешно (с точки зрения человечества).
Для себя же я кое-какие выводы сделал. Не думаю, что они отличаются большой оригинальностью: всё умное сказано и написано до нас. Откровением для меня оказалось другое: всё умное, сказанное и написанное до нас, моими современниками либо забыто, либо эксплуатируется в виде наглого плагиата, либо с умыслом искажается до полной неузнаваемости. Последнее особенно обидно, ибо рождает слухи.
Свои выводы я попытался систематизировать, но прежде, чем изложить их, дабы не уподобляться выше упомянутым философам, учителям и прочим гуру, должен предупредить читателей, что здесь и далее я выражаю только моё мнение, основанное на моих сугубо личных наблюдениях и ощущениях, и как человек честный, а я верю в это, – настоятельно прошу не верить мне на слово! Проверяйте то, что можно проверить, и прислушивайтесь к своим собственным ощущениям.
А чтобы объяснить как-то это заявление, вызванное отнюдь не заигрыванием ради дешёвой популярности, в конце главы я предоставлю на ваш суд конкретные материалы. Но сперва – небольшой экскурс в новейшую историю. Всегда приятно вспомнить детство.

5. Герой застойного времени.
«Странный вы человек, вас наверно в детстве не били».
(из беседы)

Однажды в рейсе, будучи уже зрелым молодым человеком (женатым и в меру ответственным), решился я перечитать «Героя нашего времени». Решился без особого энтузиазма, просто от скуки, так как «ничего лучше» в судовой библиотеке не нашлось.
Чего-либо принципиально нового от этой книги я не ждал, школьные воспоминания к тому не располагали, поэтому и был приятно удивлён, осознав вдруг, что ошибался самым бессовестным образом.
Ещё до начала чтения, только открыв титульный лист и случайно обратив внимание на даты жизни и смерти Лермонтова, я испытал лёгкое потрясение. Как будто собственной кожей я ощутил каким молодым ушёл из жизни гениальный поэт, на роковой дуэли он был всего на пару лет старше меня.
К барьеру, сударь, стреляться!..
Интересно, как мог я не придать значения такому важному фактору, когда мы проходили творчество Лермонтова в школе? Ведь каким даром нужно обладать, чтобы написать тысячи неповторимых строчек в столь юном возрасте?
Зачем ты не была сначала, какою стала наконец…
Согласен, сравнительная характеристика возраста – понятие относительное, для детского ума тридцатилетние дяденьки и тётеньки кажутся безнадёжно старыми (особенно тётеньки), в то время как спустя пол века и сорокалетние выглядят молодыми.
Между тем, хочется отметить совершенно серьёзно, какой не детский ум надо иметь, чтобы написать в пятнадцать лет:
Настанет год, России чёрный год,
Когда царей корона упадёт;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь…
Гений он и есть гений. В любом возрасте. Если я в двадцать пять лет ничего путного в своей жизни не сделал (кроме детей), то бунтарь Лермонтов к двадцати семи столько наворотил… Но главное – как! Как он писал!
Я открыл первую страницу романа, вторую, и постепенно моё перво-начальное лёгкое потрясение переросло в полномасштабный шок: мне показалось, что ничего более лёгкого и изящного я ещё в жизни не читал! Вопреки ожиданиям, я не обнаружил ни классовой борьбы, ни социального накала, ни критиканской желчи. Печорин, конечно, циник редкостный, но не о нём же одном роман, в самом деле.
Её лёгкая, но благородная походка имела в себе что-то девственное…
И как я не замечал этого раньше? Ведь в школе читал, и оценки отличные получал, а в голове ничего доброго не осталось, почему?
Может я слепой был, безнадёжно тупой? Ну нет, я был на хорошем счету. Просто нас так учили: классовый подход должен быть во всём – мы старый мир разрушим, поэтому надо найти причину для разрушения…
Дети, вам повезло, вы будете жить при коммунизме!
А может, я был слишком доверчив? Я был естественно доверчив. Обыкновенный советский безмятежный ребёнок (босоногое детство – это не про меня), нормальный сын нормального (читай – лояльного) советского рабочего. Почему бы мне не верить?
Я учился в одной из лучших одесских школ, в здании новом, чистом, в котором всегда пахло мастикой и столовскими котлетами в булке по пятнадцать копеек. В каждом классе – портреты вождей пролетариата, в красном углу актового зала – бронзовый бюст Ленина.
У нас были талантливейшие педагоги, преподававшие по новейшим методикам. В том числе и литературу. Прекрасные советские педагоги учили нас, следуя насквозь политизированной программе.
Учиться, учиться и учиться!
Я не виню учителей, большинство из них верили в то, чему учили. И учили действительно хорошо. Честно! Возможно, потому и засела в нас так глубоко апатия к классической литературе, «пронизанной классовой борьбой». И это при том, что мы были читающими детьми.
Мы зачитывались Пикулем, Юлианом Семёновым, Джеком Лондоном, Конан Дойлем, Фенимором Купером и многими другими авторами, писавшими легко и увлекательно. И мы с трудом осиливали хрестоматийный объём школьной программы. О том, чтобы прочитать требуемое произведение полностью, даже у отличников мысли не возникало.
А зачем? Для сочинения информации хватало из учебника, главное, запомнить, кто из героев подлец, а кто – борец, остальное – дело техники, к хорошим людям прилагались хорошие эпитеты, к плохим, соответственно, – негативные. Наши – это честные революционеры и храбрые партизаны, враги – лживые буржуи и трусливые изменники.
А теперь Горбатый. Я сказал – Горбатый!..
Я утрирую, но совсем чуть-чуть. И думаю, что такое пропагандистское зомбирование даром не прошло. Не смею утверждать за всех, были и среди нашего поколения малолетние циники (одни разуверились в правде, глядя на пьяных родителей, другие – наблюдая благополучных номенклатурных родственников), но большинство-то верили в справедливость и силу добра?..
Мечтали же мы стать Жегловыми и Штирлицами, Гагариными и даже Лениными (в хорошем смысле слова)? Ведь никто ж не хотел быть Гитлером или Фани Каплан?! Все искали славу со знаком «плюс».
Случались и перегибы в мозгах: натуры, особо чувствительные к славе, мечтали повторить подвиг Матросова или, как минимум, – Гастелло. Это я по себе сужу, потому что до сих пор с дрожью вспоминаю, как насмотревшись фильмов про войну, представлял себе, – (Господи, прости этому глупому пятилетнему мальчику!), – собственный деревянный памятник «Безымянному(!) Герою», увенчанный большой пятиконечной звездой.
Идут пионеры, салют Кибальчишу.
Примерно тогда же я собирался жениться на одной симпатичной особе из младшей детсадовской группы и думал, что если мы купим коляску, то на следующий день в ней появится ребёнок. Потом я подрос и случайно услышал где-то, что детей делают родители, но вот как?.. Эта загадка ещё несколько лет отравляла счастливое детство октябрёнка, ибо в газетах про это тогда ничего не писали.
Писали и до вечера бубнили по телевизору про руководящую роль партии, происки империалистов и насколько лучше мы стали жить по сравнению с 1913-м годом.
Людей, не читающих газеты, надо морально убивать на месте.
Я не знал тогда этих слов Остапа Бендера, но в газеты заглядывал, честно впитывал пропагандистское «мыло», искренне радовался за родную страну и тихонечко мечтал: «Вот когда я стану пионером…»
Можете не сомневаться – стал и гордился этим! И красный галстук носил с гордостью, и собрания посещал с удовольствием, не упуская возможности выступить с принципиальной критикой. Да уж, принципиальным я был до вредности, под стать организации.
Это потом, в комсомоле, из меня вдруг полез нигилист, невесть откуда взявшийся и тоже меры не имевший, что и превратило его в конце концов из максималиста в самоуверенного упрямца, но пионером я был образцово правильным. И беспощадным, в чём и хочу покаяться.
Ещё раз повторю, достойный сын коммуниста, я беззаветно верил в светлое будущее советского общества под руководством компартии и свято ненавидел врагов народа, а также всех, кто не достоин чести и т.д. и т.п. Будучи идейно подкованным, я, кажется, единственный в классе проголосовал за исключение из пионеров «притаившегося элемента буржуазии» в лице несчастной девочки, укравшей у соседки карандаш. До сих пор стыдно…
И это в начале семидесятых, а если б я родился лет на сорок раньше?.. Представляете, кто бы из меня вырос, а? Ежов с Берией отдыхали бы…
Да здравствует товарищ Сталин, великий вождь и …
Я не шучу, так могло быть. Но мне не в чем винить этого мальчишку, кроме как в излишней доверчивости к двуликим взрослым. В этой истории мне стыдно за то, что слишком долго я не умел прощать (никто не учил), но я был честен и искренен! И оставаясь ребёнком доверчивым и чувствительным к пропаганде, я ещё долго верил в идеалы коммунизма, и стал бы таки непримиримым борцом за справедливость, если бы Господь не отвёл меня от этого искушения.
Я оставался наивным идеалистом очень долго. В девятом классе для меня было величайшей честью с деревянным автоматом в руках стоять в Почётном карауле у памятника Неизвестному матросу.
Никто не забыт, ничто не забыто! Вечная память…
Маршируя торжественным шагом по аллее Славы, равняясь на могилы героев одесского подполья, я испытывал в душе необычайный приступ патриотизма. Но наученный уже кое-каким опытом, патриотизм этот я держал при себе, начиная подозревать, что остальных волнует только возможность проказёнить уроки. Мне было обидно, ведь я верил, что мой дед не зря вернулся с войны инвалидом, и почитая память павших воинов, я чту память и второго деда, погибшего под Смоленском в сорок первом… Я до сих пор в это верю!
Странное дело, как велика может быть душевная простота: день за днём, месяц за месяцем я убеждался, что все вокруг лгут, хитрят и покрывают друг друга, а сам хотел быть чистым и продолжал любить родину. Я с радостью пошёл в армию и просился добровольцем в Афганистан. Наверное, хотел воплотить детскую мечту про памятник герою, но Господь и здесь уберёг меня, послав мне ангела-хранителя с погонами полковника.
Стой, раз, два. Кругом марш!
На призывном пункте, под моросящий октябрьский дождик, конкретным и доходчивым русским матом полковник объяснил безусому искателю приключений, как надо заткнуться, если он хочет в будущем иметь детей. Я заткнулся, но обиделся, так как не понял, почему мне «не надо лезть в это говно».
Я понял несколько лет спустя, когда на страну обрушилась правда. Правда не только об этой войне, но и о всей нашей истории. Ужасная правда.
Перестройка, Гласность, Горбачёв. (Бурные аплодисменты)
Очень скоро рухнули идеалы, верить было не во что. И доверять никому нельзя. Ибо, хоть правда и пришла, но ложь осталась. Не осталось больше желания быть честным (всему приходит конец), и казалось, что безвозвратно потеряна вера в добро…
Кручу-верчу, обмануть хочу…
Слава Богу, показалось – вера в добро не умерла, так, притаилась в душе до поры до времени. Что ни говорите, а странные люди – оптимисты, ничему их жизнь не учит…
Так вот, примерно в то время в руки мне и попался томик Лермонтова, изменивший моё представление о классической литературе и подтолкнувший к мысли, что никому нельзя доверять, и значит, нужно доходить до всего своим умом, пропуская всё через себя.
Верила, верила, а на себе проверила.
С тех пор я так и живу. Не верите? Правильно делаете – всё надо проверять…

6. Шутки в сторону.
– Ты знаешь, оказывается, у этого Карузо нет ни голоса ни слуха.
– Серьёзно? А где ж ты его слушал?
– Так кум вчера напел…
(Народный юмор)

Поговорим серьёзно. Я обещал конкретные материалы, почему мне нельзя верить на слово, – получите. Постараюсь быть кратким.
Когда я первый раз стал читать Евангелие, вопросов и возражений у меня было больше, чем у Ленина к буржуазии. Ничего удивительного, если учесть, что я взялся за чтение только потому, что культурный и эрудированный человек должен иметь понятие, хотя бы беглое, об историческом развитии философской мысли. Подспудно я хотел выяснить, насколько верно расхожее высказывание «Библия – книга жизни», мирно уживавшееся в моём мозгу рядом с не менее расхожей фразой «Религия – это опиум для народа».
К тому времени, после «Героя нашего времени», я осилил томик рассказов Чехова и, благодаря умению Антон Палыча подмечать мельчайшие подробности народного быта, я уже знал, что христиане и крестьяне – это не синонимы.
Как любой порядочный, советский в душе, человек (любящий семьянин, заботливый сын, верный друг и т.д., и т.п.), привыкший верить только в себя, в собственные силы, и добиваться всего своим горбом, я воспринял учение Христа в штыки. «Вот с этим я никогда не соглашусь и это мне не подходит, а это можно принять, если убрать вот это…»
Я специально опустил конкретику, ибо здесь важно настроение, а не суть претензий. Это как если в стельку пьяному мужу жена станет объяснять, что он должен любить тёщу больше, чем собственную маму… Ну, не дура?! Он бы и трезвый её не понял.
То же самое с бывшим советским, молодым, сильным и уверенным в себе. Где уж ему с первой попытки понять высшую премудрость?.. Мы люди гордые, преклоняться не научены.
Личное мнение может всякий иметь, хуже то, что своими скоропалительными выводами я стал хвастливо делиться с друзьями, так сказать, завоёвывая авторитет начитанностью.
К счастью, Господь милостив и терпелив. Для начала Он обратил моё внимание на недвусмысленное предупреждение: «…за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Матф. 12,36). Знаете, бывает так – читаешь что-нибудь и засыпаешь, а потом вдруг – бац, и ух ты, ну ничего ж себе! Я не трус, но и не глуп, и если мне встречалась табличка «Не влезай, убьёт!», то я понимал, что лучше не рисковать и вести себя поосторожней. Поэтому, первым делом я задумался, а не придержать ли мне язык?
Угу, вы правы, разве ж язык так просто удержишь?..
Видя мою слабость к длинным безрассудным разговорам на малопонятные темы, Господь сжалился ещё раз и припечатал моё внимание к следующей фразе: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Матф. 18,6). Произнесена она была Иисусом в контексте с напоминанием о лжеучениях: «…горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» (Матф. 18,7), то есть явно предназначалась для зарвавшихся болтунов, типа меня, и на современный язык переводилась примерно так: «Лучше помолчи, фраер, если не соображаешь!»
Помню, мне тогда почему-то представилась плаха с отрубленной головой и пылающая Жанна Д’арк на костре инквизиции. Голова закатилась в тёмный уголок и притихла, а вот Жанна неистово кричала голосом Чуриковой, долго кричала, и сильно пахло палёной шерстью… Жуткая казнь, но когда это было?! В дикие времена средневековья… Стоит ли оглядываться, если на дворе объявлена свобода слова и совести? Примерно так я подумал и отложил Библию в сторону.
В том, что произошло дальше, я склонен видеть некий мистический смысл, хотя для человека разумного всё будет выглядеть обычным совпадением или результатом самовнушения. В общем, практически через минуту или около того мне вдруг вспомнилась фраза «там будет плач и скрежет зубов» . Я человек не мнительный, но любопытный, мне захотелось убедиться, что она не относится к вынесенному мне последнему предупреждению, и я снова взялся за Писание.
Но на этот раз я открыл с конца, чего никогда раньше не делал (педантская привычка читать всё от корки до корки и обязательно в правильном порядке). Догадайтесь, на что я наткнулся на последней странице…
«…свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей» (Откровение 22,18-19).
Честно скажу, я не помню, продолжил ли я чтение в тот вечер или отложил на потом, но весь следующий день я провёл под навязчивым впечатлением от полученных предупреждений. Повторяю, я не мнительный, но всё-таки я Homo Sapiens и потому задумался: правильно ли рисковать с тем, чего не понимаешь? Не лучше ли вообще ничего не говорить, чем по глупости ляпнуть что-нибудь обидное, о чём потом будет больно вспоминать?
Потому что много Homo, но как раз не все Sapiens, обязательно кто-нибудь твою глупость подхватит и получится как с тем Карузо (см. эпиграф). А стрелки переведут на тебя и отдувайся потом на Страшном суде не только за свои грехи, но и за того парня, который твоей глупостью соблазнился.
Поймите правильно, я тогда ещё не был верующим, но интуиция мне подсказывала – рисковать не стоит. То же самое подтверждал опыт бывшего советского, сильного и уверенного: отвечать надо только за себя. Многие меня поправят – лучше вообще ни за что не отвечать, но увы, это утопия, в жизни так не бывает.
Суммируя вышесказанное, делаем вывод: я решил поступиться принципами храбреца и откровенно смалодушествовал перед Непонятной Силой. В течение нескольких последующих лет, оставаясь лояльно равнодушным к учению Иисуса Христа, я избегал этой темы и ограничивался банальным «В этом что-то есть».
Тем не менее, первое прочтение Нового Завета явно оставило в моей душе положительный след – учение-то доброе, чего там… И особенно мне запомнилась притча о блудном сыне, как бы оставлявшая мне лазейку, мол, я пока поживу, как и прежде, но если вдруг сильно припечёт, то можно будет и «в религию удариться». Когда-нибудь потом, в старости…
К счастью и моему огромному удивлению, поверил я скорее, чем думал, и без припёка, так уж было угодно Господу. Знаю, в этом вопросе существует какая-то загадка, которая сбивает многих с толку, но в этой главе я загадки трогать не буду; просто произошло что-то… Что-то иррациональное, с точки зрения обычного, цивилизованного, широко образованного человека, и принимаем это пока без объяснений – произошло и всё…
Ну ладно, если хотите, то это как для закостенелого холостяка любовь с первого взгляда: всего делов-то – один раз глянул на её ноги, а очнулся уже в Загсе; вот как это объяснишь?!
Естественно, какое-то время бывший холостяк стесняется и скрывает от окружающих его холостяков, что он уже не один, а сам внимательно присматривается к жене, что она может дать ему такого, чего у него до женитьбы не было? Он задаёт ей кучу вопросов и замечает, что они понимают друг друга без слов. Потом он вдруг полностью осознаёт, что же-на сама его выбрала (не понятно за какие такие достоинства), и что ему ещё далеко не всё подходит в их отношениях, но с каждым днём он любит её всё сильнее и готов изменить себя, лишь бы она никогда его не покидала.
Постепенно он перестаёт скрываться от друзей, но тут я должен прервать эту аналогию, так как следующим шагом стало бы желание познакомить со своей женой всех холостяков и, более того, женить их всех на ней одной, а я являюсь категорическим противником матриархата даже в рамках условности…
Надеюсь, вы поняли, что я имею в виду присущий всем христианам зуд благовестия, иногда перерастающий в маниакальное стремление наставить на путь истинный всех атеистов мира. Для этого существует много способов, самый простой из которых – написать книгу, типа этой.
Но когда я взялся за неё, то неслабо испугался, и всё по той же причине: вдруг кто-нибудь меня неправильно поймёт, осерчает, решив, что мои доводы не убедительны, или наоборот, посчитает эту книгу самодостаточной, а Библию так и не откроет, и что потом? Потом мне всю вечность строчить объяснительные, что я не супостат и не лжеучитель, а также собирать справки, отзывы и прошения о помиловании!.. Оно мне надо? Оно мне не надо!
Поэтому я и предупреждаю всех заранее – не верьте мне на слово, проверяйте всё, сличайте, идентифицируйте и пробуйте на зуб. А если вы до сих пор Библию не читали, то немедленно бросьте мою книгу и откройте Новый Завет, не лишайте себя шанса получить Божью благодать без помощи посредников. Я не шучу, для истинной веры не нужны ни доказательства, ни пояснения; когда она приходит напрямую от Бога – это и есть Благодать, чувство, которое нельзя описать словами. Просто читайте Библию и Господь обязательно обратит на вас внимание!
А к моей книге вернётесь, если пожелаете, когда прочтёте Новый Завет два раза…
…И что? Продолжаете читать мою книгу? Тогда пеняйте на себя, я вас предупредил…

7. Учитесь правильно мурлыкать.
«Все эти притчи только и означают, в сущности, что непостижимое непостижимо, а это мы и так знали».
Ф. Кафка

Жил-был Человек, у которого было всё. Очень много всего. Столько, сколько он сам хотел. Всемогущественный был Человек.
И были у Него домашние животные, и Человек их всех любил. Однажды, субботним вечерком, Человек ушёл отдохнуть куда-то от будничных забот и домашние животные собрались посудачить о житье-бытье своём.
Вышли все в сад, на просторную лужайку у фонтана, и улеглись под раскидистым каштаном, рядом с розарием, наслаждаясь душистым ароматом выращенных Человеком цветов.
Чудесное летнее солнышко катилось к горизонту и в его косых лучах фонтан окрасился золотом. Зрелище сказочное!..
– Эх, какая красота, – вздохнула Лошадь умиротворённо. – О-го-го какая! О-го-го! Что тут ещё скажешь?..
Лошадь конфузливо пошевелила губами, засмущавшись, как всегда, своей косноязычности.
– Как это, что тут скажешь?! – с вызовом заявил Петух. Он вышел на центр и подбоченился. – Этот фонтан Человек сделал, значит, надо прославлять Человека. Вот так, как я это делаю каждый день. Ку-ка-ре-ку, слава Человеку! Тогда он тебя любить будет.
– Он меня и так любит, – фыркнула Лошадь. – Я же для него каждый день работаю.
– Этого мало! – крикнул Петух. – Прославлять надо!
– И меня Человек любит, – вмешалась флегматичная Корова. – Я ему каждый день молоко даю, а за это, знаете, как он обо мне заботится.
– Ох-хо-хо, не смеши меня, – прокудахтала Курица. – Любят одну, сидишь целый день на верёвке, там не стань, тут не повернись, это не нарушь. Вот я Человеку яйца несу, а он мне полную свободу дал, хожу, где хочу. Вот, как меня любит!
– Хор-р-рошая любовь, – покрутила рылом Свинья, – ты же целый день ищешь, чего бы поесть, а я не забочусь, меня кормят до отвала. Вот это любовь! Потому что Человек знает, что я для него жизнь готова отдать.
– Этого мало! – опять крикнул Петух. – Прославлять надо! Про-слав-лять!
– Ох-хо-хо, не смеши, – взъерошилась и Курица, подступая к Свинье. – Человек знает, что если тебя пустить в огород, то ты про него сразу забываешь.
– Непхр-равда, – насупилась Свинья.
– Правда! – гаркнул сторожевой Пёс, огромный и лохматый. – Если тебя перестать кормить, то ты и Человека съесть готова. Другое дело я. Я охраняю здесь всё, и Человек меня любит, потому что я никому не разрешаю трогать что-нибудь.
– Этого мало! – нахохлился Петух. – Прославлять надо!
– Я прославляю, – оскалился Пёс, – но тихо. Человек умнее, чем ты думаешь, он по глазам понимает, кто его любит.
– И я Человека прославляю, – прибежала, виляя хвостом, маленькая комнатная Собачка, – и развлекаю его с утра до вечера, на задних лапках перед ним прыгаю и тапочки подношу, и он всегда мне рад.
– А меня Человек любит просто так, – раздался томный голос Кошки, пушистой, трёхцветной; она пересекала лужайку медленно, в развалочку, нагло подняв хвост трубой. – Меня он любит просто за то, что я красивая такая, грациозная и нежная.
– Видела я, видела, – подскочила и облаяла её Собачка, – ты тоже ластишься к Человеку, трёшься об него и мурлычешь.
– Это я его так благодарю, он же меня гладит и кормит, – улыбнулась Кошка снисходительно, – а мурлыкать ещё уметь надо.
– Нахалка, – угрожающе нахмурился Пёс. – Бездельница!
Кошка быстренько вскарабкалась на дерево и улеглась на ветке рядом со скворечником:
– Да уж, правильно мурлыкать уметь надо, – повторила она, – чтобы Человек не просто тебя любил, а ещё и исполнял твои желания каждый день.
– Этого мало! – снова вскочил Петух. – Прославлять надо, про-слав-лять! Кукареку, слава Человеку!
Кошка глянула на него сверху и небрежно махнула хвостом:
– Вот заладил. Петух, прославлять красиво надо, у Скворца поучись, – она постучала лапой по скворечнику. – Скворец, спой, ципочка. Выходи, не бойся, я уже отужинала.
Скворец робко высунул голову и затянул звонким приятным тенором, лишь слегка надсаживаясь:
– Человек, Человек, тебя славлю вовек, ты построил мне дом, мне так нравится в нём.
– Браво, Скворец, браво, – сказала Кошка. – А ты, Петух, учись.
Петух обиженно выпятил грудь:
– Я зимой по заграницам не летаю, я Человека по-нашему прославляю, по-простому, зато круглый год.
– Я тоже круглый год прославляю! – Скворец выскочил из укрытия и уселся на жёрдочке. – Я в Африку летаю, в дикие джунгли, так там некоторые птицы и животные до сих пор не знают о существовании Человека, а когда я им пою, многие мне не верят.
– Как это не верят? – усомнился Пёс.
– Вот так, они не могут себе представить, чтобы кто-то мог сам построить дом, вырастить сад и устроить пруд. Говорят, что Человек не существует, а меня считают, если не глупцом, то фантазёром.
От этих слов все животные напряглись, а Пёс прорычал, оскалившись:
– Когда Человек к ним придёт, он их убьёт!
– Не обязательно, – возразила Кошка. – Твоим умом, Пёс, Человека не понять, он поступает всегда так, как сам считает нужным. Захочет – убьёт, захочет – простит. А захочет – и приласкает.
– За такие слова убьёт!
– Что ты говоришь? – спросила Кошка с издёвкой (Скворец тут же спрятался). – Ты знаешь, что в доме, в одной из комнат живёт заморский Попугай, образованный, несколько языков знает. Вот уж кому раздолье, вот о ком Человек заботится; там и клетка с позолотой, и зеркала во всю стену, и бассейн ему, и деликатесы всякие, а ты бы послушал, что этот Попугай про Человека говорит!.. У меня шерсть дыбом становится, когда он ругаться начинает, а Человек смеётся и продолжает его любить!..
– Врёшь! – гаркнул Пёс. – Человек бы ему намордник одел и ошейник шипованный…
– Много ты понимаешь, служивый, – расхохоталась Кошка. – Подружку свою вечносчастливую спроси.
– Видела я этого охульника, видела, – заскулила Собачка. – Я бы его порвала, но Человек к нему никого близко не подпускает.
– Гр-р-р! – бессильно прорычал Пёс.
– Вот видишь, – Кошка пригладила ушки, облизнулась и продолжила. – А в другой комнате аквариум стоит с диковинными рыбками, вы-ловленными где-то в озёрах дикой Африки, эти вообще разговаривать не умеют, носятся из угла в угол, дикари, одним словом, а Человек и их любит. Что ты об этом скажешь, Пёс?
– Человек здесь всё построил и вырастил, всё вокруг его, поэтому он делает, что хочет, и любит, кого хочет. – Пёс тяжело вздохнул. – А моё дело – сторожить и ни о чём не думать.
– Молодец, Пёс, понял наконец-то, – сказала Кошка, спрыгнув с дерева. – Не забывай только любить его.
Она вальяжно пересекла лужайку, но перед тем, как уйти, обернулась:
– Дорогие мои, Человек любит нас всех такими, какие мы есть. Радуйтесь, – Кошка улыбнулась и добавила. – И учитесь правильно мурлыкать…
Солнце уже давно спряталось, в сумеречном небе засверкали первые звёзды, а животные всё не расходились. Больше не разговаривали, каждый молча думал о своём житье-бытье.
Ждали возвращения Человека.
(Продолжение не за горами...)