прощение

 Проклятие и прощение



 - Привет!- поздоровались Знаменские и зашли в квартиру.
 - Привет! Флажки как всегда последние! Всё! Теперь все! – радостно сказал Сергей,- можно и за стол.
 -Не флажки, а знамена, - ответил Знаменский.- Ну, задержались.
 Отмечали 23 февраля. В этот день было принято всем друзьям собираться у Сергея с Мариной. Почему именно у них? Просто для Сергея это день стал больше , чем обычный повод к застолью . После своего возвращения из чеченского плена он вообще сильно изменился. Настолько сильно, что врачам реабилитационного центра пришлось немало потрудиться, чтобы вернуть его к мирной жизни, чтобы хотя бы заставить его поверить в существование счастья, чтобы просто научить его заново получать радость от жизни.
 -Ну? Рассказывай! Что нового? Как Сергей? – спрашивала Татьяна Знаменская у своей давнишней подруги Марины,- Припадков больше не было?
 - Тьфу-тьфу-тьфу! – ответила Марина и постучала кулаком по столу. - Ведь страшно то, что не знаешь, что может эти припадки справоцировать... А он ведь до сих пор мне так ничего и не рассказал, что у него там произошло.
 - Так спросила бы настойчиво!
 - Уже спрашивала. Один раз только от одного упоминания как загорелся, сжался весь, вены на лбу вздулись, сидит и через нос как бык рассверипелый дышит,- лицо Марины вдруг покраснело, глаза наполнились слезами, но она быстро овладела собой. - Не поняла! А мужчины в свой празник забыли, что они мужчины? Кто за женщинами поухаживает? Вы ж вроде тверезые еще?
 - М-да! Даже представить страшно! И как ты вообще вышла за него? - не отставала Таня.
 - Люблю я его. И он меня так любит, что я никогда и не верила, что так вообще можно любить. Эх! Давай выпьем, подруга! Первый тост за женщин? – шутливо спросила она.
 - Ага! За женщин мы всегда успеем. И вообще кто ж это за женщин трезвым пьет? – пошутил Витька Кисель.
 - Нет! Первый тост за тех, кто служит! – сказал Сергей,- За тех, кто присяге верен! За тех, кто...
 - Э! Так мы не договоривались! – прервал его Кисель,- на водке не экономим. Предлагаю регламент! Тосты короче, но чаще!
Все рассмеялись. Сергей глянул на своего друга детства Витьку Киселя, и взгляд его мельком упал на работавший для шуму телевизор, находившийся за Витькиной спиной. Сергей начал сползать на стул как подкошеный бормоча одно: «Рассвет - наш палач, рассвет –наш палач, рассвет - наш палач». Все глянули на телевизор. Там играла музыка и в видеоклипе всходило солнце.
 - Что с тобой?- вскрикнула Марина и бросилась к мужу. Начинался припадок.
 Перспективный многообещающий молодой врач Кисель Виталий Степанович бросился к своему чемоданчику, который носил всегда с собой на всякий случай. Сергей надувался, краснел, белки глаз по цвету не отличались от кожи... Казалось, он сейчас разорвется. Он сжал руку, и стопка разлетелась у него в руке. «Рассвет – мой палач, рассвет – мой палач, рассвет - мой палач.» Но уже маленький Витька Кисель взвалил на себя здоровяка Сергея и потащил его в спальню. Мужчины за столом опешили, женщины начали охать. Марина побежала за ними. Виталий Степанович уже заряжал шприц успокоительным.
 - Ничего, Мариночка! – говорил он встревоженной Марии Головаш.- Сейчас ему станет легче. И что же случилось? Я что ли дурак вставился или..? Черт! – с этими словами он сделал Сергею укол. – Я уж не знаю – продолжал Витя, - как ты считаешь, Марина? Нам лучше всем разойтись или...? Правильнее конечно разойтись, я-то останусь конечно... на всякий случай... как врач... Но с другой стороны его это расстроит еще больше... Он же будет все время себя винить, что испортил нам праздник...
 - Нет, Витя! Оставайтесь конечно! Как долго только он будет в таком состоянии?
 - Пару часиков. Конечно после этого ему бы лучше поспать подольше, но... давай подождем!
 - Не расходитесь тогда! Хорошо? Иди, останови всех! Я чуть побуду с ним и выйду. Хорошо?
 - Ладно! Только выходи скорее! Всё будет хорошо!
 Кисель вышел.
 Марина присела на кровать к сергею. И, глядя ему в лицо и перебирая руками его кудри, нежно прошептала:
 - Что же ты, милый? Что же ты? – и расплакалась.
 Слезы потекли на по щекам Марины и закапали на лицо Сергея. Странно, но он почувствовал капли и начал морщиться. Это выглядело на столько забавно, что Марина на секунду улыбнулась. «Гости!» - блеснуло у нее в голове.
 - Я оставлю тебя ненадолго. Хорошо? А ты, как почувствуешь себя лучше, приходи! – сказала Марина мужу и легонько поцеловала его в мокрую от своих же слез щеку.
 Сергей спал. Марина вернулась к гостям. На столе ничего было не тронуто. Но с ее появлением все тяжело и усиленно пытались сделать вид, что ничего не произошло. Она быстро окинула всех взглядом, попыталась улыбнуться, присела на своё место и вдруг разрыдалась.
 - Простите, простите, простите!- быстро прошептала она сквозь слезы.
 - Простите? – тихо но слышно сказал Знаменский. – Это мы должны просить у вас прощения. У тебя, Марина, и у Сереги тоже. Все мы. Всей страной. Всем миром.
 - Марина! – обратился к ней Кисель. – Успокойся , или я тебя уколю! – сказал он это полушутливым тоном и зашипел как змея. Взял в руки бокал с вином и пригубив спросил:
 - Ну, что? Похож я на герб медиков?
 - На герб похож. А на змея мало... Вот если бы тебя в зеленый цвет покрасить.. – ответила ему Марина.
 - Я же тогда буду похож не на герб медика, а на герб алкоголика.
 - Тогда уж на мечту алкоголички.
 - А все-таки уже пора выпить!- сказал Витя и поднял рюмку.- За вас! За семью Головашей!
 После очередного тоста не запаздывал следующий. Понеслась лихая.

 Тут дверь отворилась и появился глава семейства Сергей Головаш. Лицо его было слегка опухшее, движения медленные и неточные. Все замерли. Почему-то вдруг всем стало стыдно, что они веселятся в доме плохо чувствуещего себя человека и что как-будто забыли о нем. Они почувствовали, что как-то не так себя повели, хотя никто не знал, как было себя в такой ситуации повести правильно.
 Сергей прошел за стол, сел, налил себе, почувствовал какую-то паузу неловкости и сказал:
 - Молодцы, что остались! А то я пришел в себя и первая мысль: черт! Как это все не вовремя. Ну, припадок всмысле. А тут слышу. Шум. Гам. Значит, все в порядке. Значит, праздник идет. Значит жизнь не кончилась.
 - Серега! Тебе лучше не пить! Это я тебе как врач говорю. И как друг кстати, – сказал ему Кисель.
 Головаш медленно поднял рюмку, посмотрел в глаза Вити, вздохнул глубоко и сказал:
 - Ну, мама мне говорила о том, что при жене-враче муж вечно больной. А вот о друге-враче не предупредила, - но тем не менее улыбнувшись поставил рюмку на стол. – Остался я трезвый. Вить! А внутревенно можно? Нельзя? Я так и думал. Я так, для общего развития спросил. За павших пили? – спросил он резко.- За Митяя Стойкого выпили? Эх! Достойный мужик! – прервался и спросил сам себя. - Мужик? Паренек! Так пареньком и остался... и даже помянуть его некому.... кроме меня. Да и за Костю Московина. Эх! Костя-Костя. Как жизнь любил. Как жить хотел.
 Все смотрели на Сергея настороженно. Витя Кисель внимательно вглядывался в его глаза. Нет. Как-будто бы Головаш был в себе.
 - Слушай, Сергей! Мы не знаем, о ком ты говоришь. Ты ведь никогда нам ничего не рассказывал. Все в себе держишь. Расскажи! Может, и тебе легче станет, а может быть и нам будет легче тебя понять. Мы же друзья твои. Кто же тебе на свете ближе нас? Матери с отцом не рассказывал, это правильно. Родителей жалеть нужно. А нам-то поведай!
 - Расскажи! – поддержали все.
 - Рассказать? А вас жалеть не нужно? Я бы рассказал. Но рассказ неполный будет. Ищу я одного чело...- он запнулся, - мразь одну ищу. Ну, искать не ищу, конечно, как я его найду? Но встретить мечтаю. Бога о том прошу. Только б встретить. Я бы горло ему голыми руками вырвал. Знаю-знаю, что плохо желать смерти человеку, неправильно просить Бога о встрече для греха, но это ж не человек... Эту мразь даже зверем назвать не могу, чтобы не оскорбить зверей.
 - Все равно расскажи!- настойчиво сказал Витя!
 - Ну, смотрите! Только не останавливайте меня! И не ругайте меня! Сами просили!





 «Нет! Я не буду вам рассказывать, как попал в плен. Я и сам толком не понял. Помню только взрыв... вспышку.. куда-то падаю под землю... очнулся со связанными руками. Если бы был в сознании, то не сдался бы? Этого не скажу... не знаю... не уверен. Работал там на них... за жрачку... за ругань... за плети... черт! С собаками лучше обращаются, чем эти чечены с нами. Но это ладно. А вот развлечения у них зато были знаете какие? Били, чтобы повеселиться, кастрировали, чтобы повеселиться, убивали, чтобы повеселиться. Новых воинами нужно же было делать. А то в бою не убьет, задумается. Так пусть убьет сначала не в бою, причем связанного, причем не застрелет, а зарежет, тогда уж в бою потом в вооруженного выстрелит не задумается... да и потом как бы кровь пролил – назад дороги нет. Наверное, это правильно.. где-то в чем-то... только люди умирали... а когда погибают люди, разве это может быть правильно?
 С вечера отбирали одного, двоих, троих иногда больше, чтобы убить на рассвете. Типа жертву они на рассвете аллаху приносят. Нас в жертву. В общем отобрали нас... троих. Повели в поле. Посадили. Сами в сторону отошли. Покурить даже предлагали. А мы что? Сидим, ждем рассвета. Познакомились перед смертью. А я потом задумался чего-то да и заснул. Просыпаюсь, гляжу детдомовский Митяй Стойкий... сидит пишет чего-то. Кому пишет? Зачем пишет? Что пишет? Так и назвался Митяй, так я его и запомнил. На всю жизнь запомнил. Другой Костя Московин. Эх! Костя – Костя! Как вдруг начнет причитать: «жить хочу! Я жить хочу! Невеста меня дома ждет. А я? Мама! Мама! Жить хочу». До сих пор я слышу это. Я помню как вчера. А как забыть?
 Чечены посмеиваются. Ну, я ему типа замолкни. Чего ж зря унижаться. Надежды ж все равно никакой. Так ежели пришло время умереть, так нужно помирать достойно. Ага! Надежды нет, а сам ловлю себя на том, что бога о спасении молю... причем вслух. А Митяй ... видели бы вы этого Митяя. Пацан пацаном. Метр в кепке. Рыжий. Весь в веснушках. Ну, на вид не больше 16 и то с натяжкой. Господи! На много ли ему больше было? 18? Даже и не спросил я его. Говорит он мне: «Это хорошо, что ты бога вспомнил. Жаль конечно, что земной жизнью так мало пожить получилось, но зато за Родину мучаемся, а значит праведной смертью умираем. Так бы наверное отец Никодим сказал. Эх! Легче мне, чем вам! Никто обо мне плакать не будет. Разве что отец Никодим, если узнает конечно. Хи! Отец Никодим из меня человека сделал, а эти – он кивнул на чеченов, - труп сделают. – и при этих словах он улыбнулся.- Эх! И помолился бы я, чтобы Господь простил им, убийцам моим, так ведь все равно не простит... А честно говоря, проклянуть их хочется, но они и так прокляты, а мне зачем лишний грех на душу брать?» Лишний грех! Какие у него грехи могли быть в 18 лет? Встал он на колени и начал молиться, а я (и какая сила меня заставила, понятия не имею), но тоже встал рядом на колении повторяю за ним. "Отче наш" прочитали (я эту молитву тогда с первого раза всю выучил), а потом о спасении душ наших и Костиной тоже. И приготовился я уже к смерти. Точнее не к смерти, а по словам Митяя к переходу в жизнь вечную, только просил укрепить и облегчить страдания родителей моих и Маринки моей, как вдруг Митяй возьми да и попроси у Бога спасения жизни земной, если только возможно, хотя бы одного, и уменьшения страданий наших. Чуда просил. Чуда! Потом открыл глаза, повернулся ко мне и говорит: «Вот и я смалодушничал,- и улыбается так,- но ведь и Христос просил : «Отец! Если только возможно, пусть чаша сия минет меня» так что же? Христос тоже смалодушничал? Нет! Бога ни о чем не стыдно просить. Ни о чем!»
 Светало. Чечены начали молиться по-своему. Вдруг Костя как заорет: «Я не хочу, чтобы светало! Хочу темноты! Вечно! Мой палач - рассвет! Рассвет - мой палач! Рассвет – мой палач!». Глаза его горели в безумстве. Он кричал и было видно, что он не понимал происходящего. Он впал в какое-то иступление. «Боже! – воскликнул Митяй и опустил глаза. – Боже! Прошу тебя! Не дай ему прийти в себя! Дай ему умереть блаженным! И спаси душу раба Твоего!» А я почему–то пробормотал раньше услышанную, но понятую теперь как-то иначе фразу: когда Бог хочет кото-то погубить, он лишает его разума. «Нет! это не наш бог! Наш бог никого не хочет погубить, а только спасти» - ответил Митяй.
 Показалось солнце. Чечен подошел, схватил Костю и оттолкнул его от нас на несколько шагов. Он упал на колени, ему завязали руки за спиной. Чеченов было пятеро. Их глаза так и горели в ожидании зрелища.
 Костя вновь стал бормотать: «Я хочу жить, понимаете?» Не знаю, пришел ли он в себя, но он вскочил на ноги и почему-то улыбаясь какой-то невинной детской улыбкой всё повторял: «Я не хочу умирать, я жить хочу, понимаете? Рассвет – мой палач» К нему подошли два чечена. Один с саблей в руках повелительно сказал ему: «На колени!». Но Костя, отступая от них ботмотал: «Я жить хочу! Понимаете? Я жить хочу! Рассвет – мой палач ....» Тут чечен ударил его саблей по ногам, и Костя с коротким громким криком упал на колени. Чечен подошел к нему сзади, левой рукой взял Костю за волосы и начал объяснять другому подошедшему чечену, водя саблей по шее трясущегося Кости и по его туловищу: «Смотри! – говорил он тоном лектора, - вот здесь здесь и здесь – это быстрая и легкая смерть, а если вот так, так или так, то помучается. Этот пусть помучается» И с этими словами он провел саблей по Костиной шее в районе сонной артерии. Кровь брызнула из раны. Костя вскочил. По его движениям было видно , что он хотел руками зажать рану, но руки были связаны. Он вскочил и дико крутился. После рухнул, и по телу его пробежала последняя судорога.... Митяй проговорил : «Боже! Упокой душу раба твоего Константина!» А я! Боже! Простить себе не могу, такого сравнения, но тогда я подумал, что выглядит это как последняя агония быка, заколотого на корриде. Как люди любят лицезреть чужую смерть! Чужие муки! Ведь подавляющее большинство зрителей-любителей рискованых видов спорта рисковать своими жизнями не любят... Они смотрят не на мастерство спортсменов, а страстно желая смерти, увечий, катастрофы. Они жаждут зрелищ. Чужая смерть – это зрелище, и лишь своя смерть или смерть близкого человека – катастрофа!
«Аллах ахбар» - проговорили чечены. С тем же успехом они могли бы пробормотать что-то типа «хайль гитлер», «да здравствует товарищ сталин», «слава кпсс!» или «за демократию!» этим тварям ведь в принципе все равно, что кричать. Но убивать именем Бога. Бог им судья.
 «Теперь ты, Рустам! – сказал только что убивший чечен стоящему рядом с ним и передал ему саблю. – русским ты был Руслан кажется? Всё! Теперь ты навсегда становишься Рустамом, и я тебе говорю, что горе тому, кто назовет тебя иначе. Ты становишься одним из нас. Нашим братом!» - высокопарно проговорил чечен.
 «Господи! Возврати к Имени своему заблудшую овцу твою! И прости его! Прощаю я ему !» -прошептал Митяй.
 После этих слов он поднялся и сам подошел к двум чеченам. Глянув на Рустама, он улыбнулся, подмигнул ему и сказал :
 - Ну, что, Руся! Руслан-Рустам! Русей был Русей и остался. Давай! Самоутверждайся!- повернулся к нему спиной , встал на колени и перекрестился.
 Рустам замер.
 «Давай! Бей!» - закричали чечены.
 Рустам наклонился и сказал что-то на ухо Митяю, а Митяй ответил ему и улыбнулся... Он смотрел на меня. Прямо в мои глаза и улыбался. Рустам ударил саблей со всего плеча и отрубил Митяю голову. Чечены сказали «Аллах ахбар» и захлопали. А я, не знаю какая сила толкнула меня на это безумие, бросился к ним, схватил голову митяя и стал ее приставлять к трепыхавшемуся в судорогах телу. «Будь ты проклят, Руся!» - закричал я, вскочил и плюнул этому Русе в морду.
 «Шакал! – сказал наставник и указал пальцем на меня - этот пусть помучается».
 Странно , но я совсем перестал бояться смерти. Я перекрестился, как это сделал Митяй! Он за считанные часы стал для меня примером. В принципе детдомовский босяк... Если бы не эта казнь, стал ли бы он в моей жизни хоть кем-то? А если бы он не погиб, мог ли я когда-нибудь оценить этого человека? Может и я ценю только мертвых? Эх! Как хорошо мы умеем ценить, признавать, любить мертвых. Нужно ли им это? Не знаю! Это вопрос наверное спорный! Но ведь с тем , что наши чувства, наши признания и самое главное наша любовь нужны живым, не будет спорить никто.
В общем приготовился я к смерти, жду. Мне связали руки. Что ж они так тянут-то думаю. Вдруг... Я и не понял. Стрельба! Шум! Крики! Я на землю... Наверное все произошло быстро. Очень быстро. Но мне казалось, эта стрельба не замолкнет никогда.
 Когда же все кончилось, чья-то крепкая рука потянула меня за плечо.
 - Ну, что, брат! Жив?
 Я повернулся и вдруг испугался смерти... может, даже не смерти, а неизвестности. Минуту назад я не боялся ничего. И тут. Я не знал, чего ожидать. Освобождение или кинжал. Развернувшись я увидел незнакомое лицо, лицо спасителя. Нет! я не заплакал. Стыдно сказать, но я разрыдался на его груди, как беззащитный ребенок на груди своей матери.
 - Ну! Будет! Всё! Брат! Спокойно! Спокойно!
 Мне освободили руки. Я встал и огляделся. Три чечена, находившиеся поодаль, были убиты, наставник истекал кровью и что-то бормотал на нескольких языках сразу. Рустама не было. Ярость вспыхнула во мне. Откуда-то взялись силы причем такие, что я не мог устоять. Нет! Я не хотел этого делать, но я не мог заставить себя не делать этого. Я подбежал к истекающему кровью умиравшему чечену-наставнику и что было сил, начал бить его ногами по голове, по туловищу, ногам. Попав по ране, я понял, что это ему причиняет самую большую боль. Я бил его по ранам. Я не смог бы остановиться даже если бы мне угрожали смертью... Не мог бы. Кто-то из солдат отбросил меня, тогда я стал избивать трупы. В конце концов я устал. Я упал на колени и закричал: «Рустам! Руслан! Как тебя там? Будь ты проклят! Сука! Об одном прошу, Господи! Дай мне эту гниду один раз в руках подержать! Прошу тебя!»
Я часто думаю, что Бог услышал молитву Митяя. Митяй погиб кровавой, но легкой смертью, а я... Ведь чудо. Нашему десанту пришлось отклониться от маршрута. Им дан был приказ ни во что не вмешиваться. И все же. Они приказ не выполнили. И не думали они, что им будет за невыполнение приказа. Разве же это все не чудо? Вернувшись домой, я думал, что все. По-новому жить буду. Но в церкви так я ни разу и не был. Не могу. Какой же я христианин, если смерти этому Рустаму желаю больше, чем себе жизни? Так что и не знаю уже, кто из нас троих больше смалодушничал там. Костя? Митяй? Я? Все мы боялись. И не могли управлять собой. Но они погибли. Я же живу. Я узнал откуда Костя и Митяй. Думал поехать к Костиным родителям, а потом отказался. Боюсь. Да и что я им скажу? Они же знают, что он Погиб в плену. Достаточно! Зачем дополнять? А Митяй из нашего города. Я у него взял письмо к отцу Никодиму. Тоже хотел найти. А как? И в церковь стыдно пойти. А все-таки нужно. Эх! Встретить бы мне этого Рустама.»



 Закончив рассказ Сергей молниеносно налил себе водки в бокал и опустошил его. «Памяти павших», - сказал он. Все сидели молча. Так продолжалось минуту. Пять. Десять.
 Молчание нарушил Витя Кисель.
 - Знаешь что, Серега! Конечно не дай Бог никому из нас.... не дай Бог вообще никому пережить то, что довелось тебе. Но ты пережил и надо жить! И сходи-ка ты в церковь. А кстати. У нас в церкви как батюшку зовут-то? – сказал он, глянув на свою жену, - точно! Отец Никодим! – воскликнул он.
 - Ты что, Витек? В церковь ходишь? – неподдельно удивился Сергей.
 - А что тебя удивляет? Редко правда...
 Расходились к полуночи. Распрощались. Сергей выглядел уставшим, но все же неплохо.
 - Если что, сразу звонок ко мне. В любое время! – сказал Витя Кисель Марине и зашел в лифт. Гости ушли.
 Марина стояла на пороге квартиры. Сергей подошел к ней, обнял крепко и поцеловал.
 - Как я люблю тебя, Мариночка! Знаешь. Ради такой любви, говорят, готовы пройти любые испытания... Так вот я прошел. Конечно лучше бы было без них, но... нельзя жить прошлым, тем более страшным прошлым. Надо жить счастливым настоящим.
 - Как правильно ты говоришь, если бы так же правильно на самом деле думал. Сделай меня счастливой по-настоящему! – сказала Марина и рассмеялась.



 На следующее утро Сергей Головаш пошел в церковь, захватив с собой письмо. Он попросил аудиенции и был принят почти сразу.
 - Здравствуйте, батюшка! Извините! Я..., – тут он запнулся... растерялся... посмотрел по сторонам.
 - А ты начни с главного, сын мой!
 - Хорошо! Знавали ли вы Митяя Стойкого?
 - Знавал, – улыбнулся попытке Сергея говорить каким-то особым слогом Никодим, - только погиб он. В плену погиб. В чеченском плену.
 - Откуда вы знаете, батюшка?
 - Я все подробно знаю. А ты кто? Величать-то тебя как?
 - Сергеем... Головашом кличут.
 - Сергеем? Не ты ли был один божьей милостью уцелевший из троих?
 - Откуда вы знаете, батюшка? – глаза Головаша выразили искреннее удивление.
 - Есть ли у тебя с собой оружие?
 - Что?
 - Что что? Оружие есть у тебя с собой? Нож? Пистолет?
 - Нет! Но...
 - Обещай мне, что ты не встанешь с этого стула, на котором сидишь, без моего позволения!
 Сергей удивился этому, но тем не менее отрезал:
 - Обещаю.
 - Мог бы и перекреститься,- сказал отец Никодим и улыбнулся.- Хотя вижу, что твоей светской клятве должно быть больше доверия, чем у иных божьей.
 - Брат Федот! – крикнул он – пойди-ка сюда!
 Вышел худой бледный человек в рясе с бородой. Глаза его бегали. Он ждал чего-то, но чего. Создавалось впечатление, что он шел к чему-то долгожданному и одновременно пугающему. Боже! Это был он! Он! Рустам-Руслан! Он! В монашеском одеянии! Проклятый Сергеем и по сути приговоренный им к смерти.
 Сергей вскочил. Но отец Никодим грозно глянул на него, и Головаш рухнул обратно на стул. Федот не дернулся, не бросился бежать. Напротив! Он остолбенел.
 Сергей покраснел от ярости, глаза его налились кровью. Похоже у него начинался припадок. Но нет. Он не напрягся всем телом как раньше. Нет! наоборот! Он чувствовал необычайную силу в себе. Перед ним была цель. Энергия уже не должна была пожираться перенапруженными мышцами. Ее нужно было только выпустить наружу на этого Руслана-Рустама-Федота. Но что-то удерживало его. Слово, данное отцу Никодиму? Да он Всевышнему дал слово убить эту мразь при первой возможности. Для этого он просил встречи с этим выродком. А тут. Что же меняло все дело? Перед ним стоял монах. Монах! Божий слуга.
 - Сын мой! – обратился отец Никодим.- Я могу понять твои чувства, как человек, но как духовное лицо одобрить их не могу. Возлюби врага своего!
 - Возлюби!? - гневно заорал Сергей,- возлюби!? Отец! Вы понимаете, что вы мне говорите? Он убийца, он мразь, он....
 - Он монах. Он покаявшийся грешник. – отвечал Никодим.
 - Отец! Зачем вы позвали его? Зачем же вы искушаете меня? Зачем?
 - Потому что ты проклял его. Наверное справедливо проклял. По-человечески справедливо. Но любовь выше человеческой справедливости. Я хочу просить тебя снять с него твое проклятие. Не торопись! Подумай об этом! Если бы он не казнил себя за содеянное сам, пришел бы он ко мне? Помнишь ли ты, что Руслан и Митяй сказали друг другу перед казнью?
 - Я был далеко. А они говорили на ухо друг другу.
 - Так вот! Вот часть истории, которую ты не знаешь... Пока ты спал, Руслан подошел к Митяю и просил прощения. И Митяй попросил его передать мне письмо. Потом подумал и попросил легкой смерти. После повернулся к Руслану и сказал: «Да спасет Господь заблудшую душу грешника». Перед убийством, Руслан еще раз попросил прощения, а Митяй ответил: «я прощаю, но вымолить прощения у Господа тяжелее тебе будет. Помилуй тебя Господь!»
 Митяй умирая думал о спасении души своего убийцы. Руслан сам пришел ко мне. Он рассказал мне обо всем. Это совсем другой человек... Но твое проклятие можешь снять только ты. И если ты христианин, ты должен простить его. Митяй простил. А сняв проклятие с него, ты снимешь проклятие и с себя.
 Сергей сидел, опустив голову и обхватив ее руками. Что-то билось в нем. Митяй простил. А ведь точно простил. Боже! Пацан! В 18 лет детдомовец и думает о спасении души своего убийцы?
 - Отец! Вы были примером для Митяя, а он стал примером для меня. Если же вы мне говорите, что правильно простить, то , видит Бог, как мне это тяжело, но .... но... искренне я не могу простить. Не могу!
 - Тогда убей! Сейчас! Я после того утра ищу смерти. Каждый день ищу. Я заслужил ее. И нет мне прощения,- вдруг сказал Федот, быстро подошел к Сергею, вытащил нож из рукава и приставил лезвием себе к горлу.- Только толкни! Ты ведь хотел этого? Я и сам бы, но ... но... не вымолил я себе прощения... и не вымолю наверное.
«Повинную голову меч не сечет. Кто из нас не смалодушничал хоть раз?- думал Сергей.- Он в конце концов сам себя наказал. Обрек себя на мучинеческую жизнь. Ведь не доедает. Видно же. Наказывает себя, как может. «И прости нам грехи наши как и мы прощаем должникам нашим». Значит и мне Господь простит, как я ему?»
 - Я не имел права проклинать тебя.... Я – не судья. И я грешен. Пусть же Господь будет тебе судья. Прощаю тебя. Храни тебя Господь, Руст....Русл...брат Федот!
 И вдруг что-то отпустило его. Сергей посмотрел наверх и закрыл глаза. Вздохнул как-то легко и свободно. А Федот упал на колени и поблагодарил сначала Сергея, потом Отца Никодима. Головаш поднялся уже идти и тут вспомнил о письме. Он подошел к отцу Никодиму и передал ему письмо.
 – Что это? – спросил Никодим.
 - Письмо. Последнее письмо Митяя к вам.
 - И что в нем?
 - Не знаю! Я его никогда не читал.
 - Почему?
 - Потому что письмо к вам. И притом последнее письмо! – с легким раздражением отвечал Сергей.
 - Прочитай мне его ты, сын мой!
 - Но это письмо вам!
 - А ты прочитай!
 Сергей развернул клочок пожелтевшей бумаги и начал читать:
 «Дорогой отец Никодим!
 Конечно, это смешно писать сейчас к вам. Даже глупо. Ведь невероятно, чтобы это письмо когда-нибудь могло попасть к вам. Но в моей жизни было столько невероятного, что я могу верить и в эту возможность.
 Пишу вам, потому что некому мне больше писать. Пишу вам, потому что благодаря вам я стал человеком. Божьим человеком. Помните? Когда я вас обзывал на улице, глумился над вами, а вы вдруг словили меня за руку и удивили меня своим добрым взглядом. Может, это был первый добрый взгляд в моей жизни. Я ожидал удара, а вы... вы пригласили меня к себе. Накормили. И я стал ходить к вам чаще. И никакие угрозы учителей, насмешки некоторых из моих товарищей меня уже не пугали. Вы научили меня не бояться ни смерти ни что более важно жизни. И я пишу вам, чтобы не убояться и не смалодушничать в последний момент. Ведь страх сам по себе конечно не такой уж и грех, но из-за него человек способен на страшные деяния. Вот и убийца мой станет убийцей из-за страха своего. А страх у него из-за отсутствия веры. Если он выполнит своё обещание и принесет вам это письмо, не гоните его! Простите его! И попросите Бога о его прощении!
 Жить мне осталось наверное чуть более часа. И боюсь одного, боюсь, что начну бояться и просить милости... А еще боюсь возненавидеть кого-то из своих палачей. Поэтому даже не смотрю в их сторону. Ведь ненавидеть человека – это грех. А смерти не боюсь. А чего бояться? Если человек боится смерти, как же он может сказать, что верит в Бога? Вот я и боюсь своего маловерия. Нет! я твердо верю в жизнь после смерти. Ведь если не верить в жизнь там, как можно верить хоть в какой-то смысл жизни здесь? И пишу к вам, потому что, вспоминая о вас, я крепну духом.
 И почему я тут. За что умру я на рассвете? Потому что сильные мира сего что-то не поделили? И вот мы простые люди должны ненавидеть друг друга? Убивать друг друга. И мне-то легко умирать, но как тяжело умирать сыну, думая о матери, мужу - думая о жене, отцу – думая о детях. И за что? Чтобы потом сильные мира сего заключили мир между собой и пожали друг другу руки? Вот бы создать им видеоигру и пусть себе по интернету повоюют, выяснят, кто круче, и помирятся... Конечно, не бывать этому. Но ответят сильные перед Всемогущим. За все жизни, ими загубленные. Ответят.
 Вот и рассвет. Гляжу в последний раз на победу света над тьмой. Молю о чуде Господа. Молю и верю, что он его сотворит. Может, и глупо, но верю. Вот и всё! Храни вас Господь! Помяните меня, батюшка!»
 - Дальше перечеркнуто. Читать? - спросил Сергей. Отец Никодим утвердительно кивнул.
 - «P.S. Стыдно писать об этом вам, батюшка, но все же.... хотел бы еще я пожить. И полюбить бы хотел. Девушку.»
 
 Сергей передал письмо Отцу Никодиму. Никодим задумчиво взял письмо, надел очки и стал перечитывать. Потом как бы вдруг вспомнив обратился к Сергею:
 - Ступай с миром, сын мой!
 - Прощайте, отец Никодим! Прощайте, федот! – федот вдруг схватил нож, приставил его себе к горлу и хотел уж втолкнуть лезвие, как Сергей схватил его за руку и выбил нож другой рукой из рук Федота.
 – Нет уж! Живи! – сказал Головаш как-то сквозь зубы, отбросил нож, кивком головы поклонился Никодиму и вышел.
 Выйдя на улицу, он пошел домой, с таким желанием жить, которого у него не было даже до армии. Нет! он не расскажет ничего больше никому о прошлом. О страшном прошлом. Он будет жить счастливым будущим, и счастливым настоящим. Он будет жить. Ведь не зря время, отведенное нам от рождения до смерти, называется жизнью, а не умиранием.
 Он будет жить! И у него обязательно будет сын. И он обязательно назовет его Митяем. Именно Митяй! А потом у Митяя будет сын. И будет жизнь. И надо жить. Лучше жить год, чем десять лет умирать. Так будем жить!