XVI
Тётя Ира привезла нам из Москвы большие шоколадные конфеты, Эдику механический конструктор с железными планочками и колёсиками, а мне куклу, небольшую, но в очень красивом платье. Я конечно при первой же возможности похвасталась подружкам новым приобретением и Люска радостно сказала:
- Так тащи эту куклу сюда.
- Не. Мама разрешает её только во двор выносить.
- Ну, пошли к тебе.
Мы сидели на крыльце и играли.
- Давай эту куклу разденем, - предложила мне Люська.
- Не надо, - воспротивилась я, как будто раздеть хотели меня, - она тогда не будет такой красивой.
- А я её всё равно раздену, - засмеявшись, она приступила к задуманному.
- Я маме расскажу, - заныла я.
- Ну и забери себе, раз ты такая жадина и ябеда, - подруга швырнула мне игрушку и, надув свои небольшие губки отвернулась, но не надолго. - Зачем ты тогда меня к себе привела, если даже ничем здесь играть не даёшь?
- Играть, а не раздевать, - упиралась я, - Когда я к тебе прихожу, я твоих кукол не раздеваю.
- Ой, раздевай, сколько угодно! – Люська надменно прикрыла глаза, но тут же оживилась, – Знаешь что, а пошли ко мне? Я со своими игрушками там буду делать всё, что мне захочется, а ты будишь с этой своей Олей играть.
Я согласилась, но выносить что-либо за пределы двора, можно было только с согласия взрослых.
- Мам, можно я к Люсе новую куклу возьму?
- А ты её там не потеряешь?
- Не.
- Не испачкаешь? У неё вон, ведь, какое платье. После стирки оно уже таким красивым не будет.
- Не, мам, не испачкаю!
Мы убежали. Люська действительно вынесла пару кукол и непрерывно одевала их и раздевала. Я, глядя на эти выцвевшие и уже не совсем чистые платьица, представляла себе, что моя Оля пришла к кому-то в гости на День рождения. У калитки показалась Нинка. Она жила на другой улице, считалась лучшая Люськина подруга и часто бывала в нашей компании. Но только мы начали играть втроём, как Маня позвала меня домой.
- Это тебя, наверное, кушать зовут, - сделали вывод девчонки, - Ты иди, покушай и приходи, а куклу, - Нинка выхватила у меня из рук, - оставь пока у нас.
- Не, лучше я ещё раз её вынесу.
- А ты попробуй, забери у меня, - засмеялась Нинка, пряча руки назад.
В это время снова из нашего двора раздался голос Мани, настойчиво зовущей меня домой.
- Да иди уж, - насмешливо сказала Люська, - ничего тут с твоей Олей не случится. Покушаешь и приходи.
- А кукла? – строго спросила Маня.
- Она у Люси и Нины осталась. Я ведь покушаю и снова играть пойду?
- Нет. Я хотела тебя сегодня искупать, так что пойди и забери куклу. Скажи, что после обеда не выйдешь.
Я вернулась, но во дворе подруги уже никого не было, и сколько ни звала Люсю, никто так и не показался. Забрала меня от чужой калитки Маня, недовольно ворча, что куклу я больше не увижу.
А дома она стала шлёпать меня по заднице, приговаривая:
- Я знала! Я знала, что этим всё кончится!
- Но если ты знала, - сквозь рёв закричала я, - то себя и наказывай! Я-то ничего не знала.
Мне и без неё обидно было, что подружки меня обманули.
- Ты как с мамой разговариваешь? - лёгкие шлепки перешли в увесистые удары.
Потом, закрыв лицо руками, я плакала, отвернувшись от всех, а Маня самодовольно произнесла:
- Ну вот, сама себя в угол поставила.
- Это тебе не угол, а стенка, - пояснила, не переставая реветь, я.
- Ты опять так со мной разговариваешь? А ну-ка быстро попросила прощения!
Я взглянула на Маню. Она с бабушкой разговаривала гораздо хуже, да и Эдька почти каждый день позволял себе в адрес матери отпускать всякие выражения, которые вежливыми не назовёшь. Почему же я должна следить не только за каждым своим словом, но и тоном, каким всё это произносится? Почему ни разу не было, чтобы она просила у бабушки прощения? И вдруг, потеряв всякую осторожность и забыв про страх, я выпалила:
- Ты плохая, ты злая! И всё равно я от тебя уйду, - но подумав, что мой уход ей больших неудобств не принесёт, добавила, - уйду и папу с собой заберу. А ты здесь останешься одна и будешь плакать!
Я вся сжалась, готовая к тому, что мать меня сейчас за такие слова убьёт, но та, водрузив руки на свою широкую талию, с любопытством спросила:
- Куда уйдёшь?
Она не должна знать, куда мы уйдём, потому что это секрет, решила я и ответила:
- Далеко. Ты там нас не найдёшь!
К моему великому удивлению Маня засмеялась и неспеша вышла из комнаты. С тех пор волю рукам она почему-то не давала.
Люська после всего этого как бы исчезла. Несколько дней она не появлялась на улице вообще, и звать её было бесполезно – их двор отвечал мне молчанием.
- Как ты думаешь, - решила я посоветоваться с братом, - может, она куда-нибудь со своими родителями уехала?
- Вряд ли. Я вчера вечером в их доме свет видел, - ответил он задумчиво, а потом злорадно добавил, - она просто от тебя прячется, чтобы куклу не отдавать.
Я дождалась вечера, а когда увидела освещённые окна, снова пошла звать подругу. Я даже без разрешения в их двор вошла и стала стучать в дверь. Люська показалась на пороге и, швырнув мне голую Олю, сказала, что одежду Нинка украла.
Так оно было или нет, но с Нинкой я с тех пор не только не дружила, но и старалась лишний раз даже не разговаривать. С Люськой тоже какое-то время не общалась, а тем самым разделила отношение к себе других детей на две позиции: одни мне сочувствовали и, осуждая Люську, тоже с ней не играли, другие – говорили, что из-за куклы подружки ссориться не должны. Потом всё сгладилось, и мы снова все вместе сидели у костра или на чьей-нибудь лавочке. А кукле Оле из лоскутков от Маниных платьев бабушка сшила новый наряд.
XVII
Весна подарила детям на каникулы хорошую погоду, много солнца и лёгкий тёплый ветерок. На нашей улице появилось новое развлечение. Привязав к старому кошельку длинную нитку, мы бросали его на тротуар. Как только случайный прохожий наклонялся, его находка, подпрыгивая, «убегала» в кусты, вызывая у нас бурный восторг и смех.
Вдруг мой брат уверенной походкой прошёл мимо нас, пытаясь идти в ногу с незнакомым мужчиной, таща его чемодан, немного перегнувшись в талии. Пролистав мысленно семейный альбом с фотографиями, я поняла: это дядя Изя - служивший в армии младший брат Мани. Он был в военно-морской форме, но бескозырка, сползая на глаза, болталась на голове Эдика. Я тоже к ним присоединилась, и сияющие втроём мы отворили входную дверь.
Бабушка от радости плакала, а дядя Изя обняв за плечи, утешал её. Потом он раскрыл чемодан и стал доставать подарки. Мне достался красный костюмчик «с начёсом» и игрушка «Доктор Айболит». Вспомнив Ирину Крповну, я тут же стала лечить кукол.
Сначала прослушала их со всех сторон, потом проверила горло и, пожав плечами, задумчиво произнесла:
- Ничего не нахожу, - так часто говорила тётя Ира, осматривая меня.
Но наблюдавшие за мной взрослые засмеялись, а я ничего не поняв, вопросительно глянула на бабушку.
- Если ты-таки врач, то обязательно должна что-нибудь найти, - пояснила она, смеясь, - ведь к врачам приходят только больные. А здоровым обращаться туда ни к чему.
Я тут же придумала кучу болячек, но вскоре мне эта игра надоела и я подсела к столу,
где дядя Изя учил Эдьку азбуке Морзе, чем купил его с потрохами. Меня же он почти не замечал, поэтому, несмотря на подарки, я подумала, что это некое подобие Коли, однако была сильно удивлена, когда тот сказал брату:
- Если ты девчонку бьёшь, то какой же ты воин? Настоящий воин с девчонками не дерётся!
Через неделю дядя Изя уехал и всем, даже мне, стало без него скучно.
Каждый день становился всё длиннее и теплее, но Маня по-прежнему кутала меня не по сезону, уверяя, что я ещё маленькая и не могу определить холодно или жарко. Чтобы опровергнуть эти её утверждения, я однажды, когда внезапно подул холодный ветер, забежав во двор, попросила бабушку дать мне кофту. Отец в это время подвязывал виноград.
- Не смей заходить в дом, - обратился он к тёще, - там Маня спит.
- Я тихонечко, - сказала бабушка, - ты же слышал, ребёнку холодно.
- Перебьётся тот ребёнок! – закричал вдруг Борис, и я подумала, что если мама и проснётся, то скорее от его крика.
- А если она простудится?
- Простудится, значит, ты будешь в этом виновата, потому что напяливаешь на неё вечно двадцать пять одёжек. Детей закалять надо!
- Какой ты грамотный! – возмутилась старуха, - Что ж ты жене своей такие вещи не говоришь? Ведь это она требует от меня, чтобы Света была, как можно теплее, одета. А где твои глаза, когда она ребёнка целыми днями в постели держит? – бабушку, казалось, прорвало: и её осанка и выражение лица говорили о том, что она сейчас способна на что-то сверхъестественное, - А ты знаешь, зачем она это делает? Не знаешь? Так поспрашивай соседей, может, они тебе кое-что объяснят!
- Да, как ты, старая, можешь мне такое говорить?! Ты же сейчас на свою дочь грязь льёшь! – весь красный, Борис махал перед бабушкиным лицом руками.
- А что я могу поделать, если она сама постоянно в эту грязь лезет?
Мама тоже лезет в грязь?.. Вот это да! Меня очень удивила такая новость. Я знала, что бабушка часто сердилась на Эдьку, за то, что тот приходил весь с ног до головы испачканный. Маня при этом говорила: «Ничего страшного, он мальчишка». Теперь мне стало понятно, почему мать защищала сына: она тоже бегала иногда по грязным канавам и глубоким лужам. Как жаль, что я сама этого ни разу не видела... Значит, когда я лежу в постели, она не только Эдькину кровать ломает...
А бабушка продолжала:
- Вёл бы ты себя по-другому, запретил бы тому Коле на порог-таки сюда ступать, когда тебя дома нет, так и Маня не посмела б такое вытворять. Знаешь, жена мужа побаиваться должна, тогда и уважать и любить будет. А ты только то и можешь, что передо мной, старухой, руками тут махать, да на детей кричать. Не получается у тебя по-мужски с этим Колей разобраться, да на свою жену управу найти, так чего ж ты от меня-таки хочешь?
- Чего хочу? – он зло смерил её с ног до головы, - Да, что б ты сдохла, мама!
Они разошлись в разные стороны: Борис продолжал подвязывать виноград, а бабушка зашла в дом и вынесла мне кофту.
Через некоторое время поднялась и Маня.
- Ну, что нажаловалась моему мужу? – раздавался из дома голос моей матери, - Хочешь нас развести? Ничего у тебя не получится! Что бы ты обо мне ни говорила, Боря тебе не поверит, потому что он не любитель грязных сплетен.
Она говорила всё это очень громко, так, что, сидя на качели, я слышала каждое её слово. Отец, находившийся к дому ещё ближе, чем я, прекратил работу и стоял молча.
В тот день я заметила, что он и бабушка перестали друг с другом разговаривать. Но только разговаривать... Когда Борис приходил с работы, его всегда ждал поданный молчащей тёщей обед. Убирать за собой со стола, он тоже не имел привычки. Наглаженные рубашки и брюки были, в основном, заслугой не жены.
Несмотря на свои обиды, бабушка следила всегда, чтобы нами, детьми, все требования родителей безупречно выполнялись. Поэтому, когда Эдик однажды достал из нижнего ящика буфета блестящий металлический цилиндр, она строго ему сказала:
- Внучек, ты забыл, что отец запретил тебе эту вещь брать? А ну-ка быстренько положи на место.
Правда, её слова уже большой роли не играли. Глаза мальчишки азартно блестели, и он со всех сторон рассматривал загадочный предмет, диаметром чуть больше, чем железный рубль, и длиной с молочную бутылку. С одной стороны этой штучки выглядывала небольшая черная пластмассовая ручка, с другой – красовался неглубокий, как на большом шурупе шлиц. Его-то мой брат и пытался открутить.
- Эдик, ты слышишь, что я говорю? Знаешь, что тебе папа за это сделает?
- Заткнись и не мешай, - огрызнулся внук, - Ничего мне папа не сделает. Они с мамой ушли в кино и до половины одиннадцатого их здесь не будет. А ты ему ничего не расскажешь, потому что вы с ним не разговариваете.
- Как знаешь, - обиженно поджала губы бабушка и прошла в зал, смотреть телевизор.
Я расположилась рядом, положив свою голову ей на колени. Под мурлыкание диктора, сообщающего последние новости, мы с ней обе задремали, и обе одновременно подскочили оттого, что в кухне вскрикнул Эдик. Вбежав в соседнюю комнату, я увидела брата, забившегося в угол, на правой щеке красовалось багровое пятно в виде пятерни. Над ним стоял бледный и злой Борис, держа в руках то, что ещё несколько минут назад так привлекало внимание его сына. Положив вещь на её прежнее место, он молча прошёл в спальню. Не менее бледная, чем её муж, Маня в оцепенении стояла посреди комнаты, её согнутые в локтях руки, казалось, никак не могли определиться опуститься им вниз или вознестись кверху. Тишину нарушила бабушка:
- Вы, что, в кино не попали? - спросила она, немного осевшим голосом.
- Мы этот фильм уже видели, - очень тихо ответила ей дочь, отпустив наконец-то свои руки.
Загадочная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и посвистыванием закипающего чайника, ещё какое-то время наполняла наш дом, но вскоре Маня обрела свой привычный командный облик, и недовольным голосом предъявила претензии своей матери:
- Зачем ты Эдику разрешила брать эту вещь?
- Я ему разрешила? А тот Эдик когда-нибудь слушал-таки, что я ему говорю? Ты же сама приветствуешь, что для него, всё, что говорит бабушка – это так, пустой звук, - она щёлкнула в воздухе пальцами, - А ведь я-таки его уговаривала... Я его просила... Не веришь, можешь Светочку спросить.
- Ладно, - Маня устало сморщила свой нос, так что один глаз почти закрылся, и очень тихо спросила, - Он знает, что там внутри?
- Ты бы сначала спросила, знаю ли это я.
- Да, ну брось. А где ж, по-твоему, то золото?
Бабушкины глаза испуганно округлились, и, закрыв рот руками, она медленно побрела стелить мне постель.
Сгораемая любопытством, я поинтересовалась утром у бабушки:
- А что за золото лежит в той железке, которую Эдик вчера брал?
- Какое золото? В какой железке? – она изобразила удивление, но глаза почему-то нервно стали бегать из стороны в сторону.
- Ну, ты, что, забыла? Эдик вчера взял железку, которую ему папа не разрешает брать, а мама потом тебе сказала, что там внутри золото.
- Ах, вот ты о чём, - бабушка натянула улыбку, и, поняв, что я случайно подслушала их с Маней разговор, решила мне всё объяснить, - Понимаешь, голубушка моя, когда вещь очень дорогая, то про неё говорят, что она – золото. Эту штучку папа с работы принёс, и она стоит больших денег. Потом ему надо будет отнести её назад, и он очень-таки переживает, чтобы вещь эта не поломалась.
Всё это выглядело правдоподобно, но более точные сведения я решила получить у самого владельца.
- Пап, а как называется та штучка, которую Эдик вчера без разрешения взял?
- Глубинные часы.
- А где же у них стрелочки?
- Это у обыкновеных часов есть стрелочки, а для глубинных они ни к чему, ведь на глубине темно и ничего не видно, - отец улыбнулся, но улыбка оказалась какой-то кислой, а правый уголок губ почему-то нервно задёргался.
- А зачем на глубине часы, если там всё равно ничего не видно?
- Много будешь знать, скоро состаришься, - прозвучал совсем не понятный мне ответ, но Борис произнёс его таким тоном, что я не только не рискнула задать по поводу тех часов ещё хоть один вопрос, но и вообще предпочла скрыться с глаз отца долой, как можно быстрее.
(продолжение следует)