- Мне пора. Меня ждёт машина – сказала я, и посмотрела в Его глаза.
- Машина времени? Куда ты хочешь отправиться? В прошлое или в будущее? – спросил Он, и наши взгляды соприкоснулись как два отражения в зеркалах, напротив, в комнате смеха.
- В никуда. Хочу туда, где нет ни радости, ни боли. Ни времени, ни городов. Туда где меня нет. И не было. И лучше, если не будет. Жаль, что куда- нибудь нельзя поехать - и потерять себя как чемодан - ответила я, и подняла свои глаза-зеркала к Солнцу, чтобы появился на асфальте хотя бы один солнечный зайчик. А почему отражение света называют зайчиком? Странно, что я не думала об этом, когда была ребёнком. Брала зеркала в руки и направляла их к Солнцу…
- Так не бывает. Давай останемся в настоящем. Оно всегда с нами – тянет он последний наш разговор. Он, конечно же, не верит, что это последний. Это знаю лишь я одна.
- Всегда бы так разговаривали как сейчас. Без скандалов и упрёков – произносит он и наблюдает за мной.
- Всегда бы так разговаривали, и ничего бы не изменилось – отвечаю я скучно. Я должна быть сейчас эталоном равнодушия. Равно-душие. Моё состояние души должно быть равно отметке ноль. Не ниже. Не выше.
- Мы усложняли сложное. И хотели сделать прекрасным прекрасное. И чуть было не надорвались – продолжает он озвучивать свои мысли вслух. Как хороший диктор, успевающий в эфирное время. Наше эфирное время – несколько минут прощания.
- Хорошо, что это делали мы. А не кто - то за нас по плохому сценарию. Лишь тот сценарий хорош, в котором не играешь, а живёшь эту роль. И слова не учишь, а чувствуешь.
- Может быть потому – начинает он что-то ещё говорить.
- Всё не важно! – я перебиваю его следующие мысли как кегли шаром. Сажусь в машину и уезжаю. Не оглядываюсь назад. Там нет даже солнечных зайчиков…
Иду по чужому городу. Прошло двое суток. Мне навстречу новые лица. Новые, но обыкновенные. Ни одно лицо не улыбнулось мне. Обошла пешком уже полгорода. Забрела неизвестно куда. Какие- то здания вокруг…
- Что ты делаешь здесь? – слышу я далеко за спиной прокуренный чей-то крик. Оборачиваюсь. Не может быть! Чингиз? Старый добрый Чингиз!
- Здравствуй! А ты что делаешь здесь? – не скрывая радости, я кричу ему, стоящему на той стороне дороги. Он бежит мимо машин и машет мне руками.
- Я живу здесь уже 6 лет. Переехал. К чёрту столицу! В маленьких городах жизнь дешевле и куда спокойней.
- Я рада тебя видеть Чингиз. И рада, что ты меня помнишь – произношу я искренне как никогда. Мы работали 8 лет назад в моём родном городе. В одной компании. Я на руководящей должности. А он просто грузчик. А ведь в прошлом был пианист. Он всегда приносил мне конфеты. Пару батончиков или ирисок. Носил их в кармане для меня. Мы жили в одной стороне, и возвращались часто вместе домой. Он всегда меня смешил. Каждый раз, когда на лице у меня была печать тяжелого совещания. Он старше моего отца. Ему уже, наверное, за 60.
- Ты не торопишься? – спрашивает Чингиз.
- Нет, а что?
- Я увидел тебя в окно и выбежал. Я тут в музыкальном училище, мою полы. Подрабатываю. Посидишь со мной? Мне осталось домыть коридор?
- Конечно! Хочешь, я тебе помогу?
- Нет, босс! Ты лучше мне расскажи как жизнь, пока я буду драить палубу.
- Я не босс уже. Да и боссом ты знаешь, лишь на бумаге была. Я всегда относилась к тебе как к отцу.
-Хорошо небосс. Но ты же дама! А у пиковой дамы возможностей больше, чем любого босса! – говорит он, и смеётся как обычно громко и заразительно. Через несколько мгновений мы оказываемся в музыкальном училище. Я с любопытством заглядываю в каждый кабинет. В каждом четырёхугольнике – молчат инструменты. Мы как фортепиано, гитары и флейты тоже должны иногда замолкать…
- Это актовый зал. Посиди здесь пока я вернусь - говорит Чингиз и удаляется. Я сажусь в первый ряд. Напротив сцена. На сцене белый рояль. « Хочу туда, где нет ни времени, ни городов. Туда где меня нет. И не было» - вспоминаю я свои желания. Я нашла этот мир. Одинокий зал. Немая сцена и пустые ряды.
- Что с тобой? – спрашивает старый Чингиз подсев ко мне рядышком.
- Ничего!- отвечаю я, и отвожу глаза в сторону тяжёлого занавеса.
- Я же чувствую! Ты меня не обманешь! – говорит он, и смотрит в мои глаза. В его глазах я вижу своё отражение. Мой сосуд одиночества переполнен последней каплей, и я выливаюсь… В его плечи и начинаю рыдать.
- Что ты балапанчик*? Кто посмел обидеть? – гладит он меня по голове и вздыхает. (Балапанчик в переводе с казахского – цыплёночек)
- Просто так! Не задавай мне вопросов ладно? – через всхлипы отвечаю я.
- Балапанчик ты мой! Успокойся! Я сейчас тебя развеселю – произносит он с теплотой отцовской. Мой отец далеко, и уже много лет не называл меня как ребёнка. Потому, что считает взрослой.
- Какой я тебе балапанчик? Мне уже давно за тридцать! – сквозь слёзы улыбаюсь я.
- Да хоть еще пять раз по тридцать! Мне так нравится тебя называть понятно босс? А то есть дама! А нет! Моя доченька! – произносит он, и поправляет свою седую чёлку.
-Хочешь, я тебе сыграю на рояле? Я же пианист ты помнишь?
- Конечно, хочу!
- Я человек безотказный, скажешь сыграть – сыграю! Скажешь поцелуй - поцелую! Только ты не вздумай меня просить о поцелуе! – говорит он хриплым голосом, и мы хохочем на весь актовый зал.
- Я давно не играл. Дай я пока разыграюсь – говорит он, и ошибается в некоторых аккордах.
- Это из-за твоего плохого настроения у рояля западают клавиши – бурчит он, вспоминая какую-то композицию.
- Я играл и пел эту песню в Смоленске. В семьдесят четвёртом году. Ты, наверное, ещё не появилась тогда на свет. Да? Балапанчик?
- Я появилась через год.
Первые аккорды внутри меня раздавались эхом. Я полюбила эту песню с первых нот.
- Как ты очутилась, там, где я живу? – начал петь Чингиз красивую песню. Я с удивлением смотрю на руки его и глаза. Никогда не думала, что он так умеет играть! Он не играет! Он разговаривает с роялем.
- Это случилось во сне или наяву. Волосы поглажу. За руку возьму. И тогда поверю счастью своему – пел Чингиз, а я оказалась во власти слов и аккордов.
- Живи дольше меня ладно? - сказал он, вздохнув и доиграв последние ноты.
- Зачем?
- Чтобы мне спокойно было балапанчик. Что - то я тоже расстроился. Хочешь, я тебе другое что-нибудь сыграю и спою?
- Играй родной. Что хочешь играй…
- Ме ра мамгеребс? Удзиро зеца замбахис пери – начинает от петь песню из моего детства, и, дождавшись окончания куплета, так как не знаю слов, я начинаю ему подпевать:
- Чито гврито, чито маргалито да! – поём мы вместе и улыбаемся друг другу.
- Это не песня. Это шедевр - говорю я на последних аккордах.
- То, что люди называют шедевром – придумал или сотворил человек. А разве сам человек не шедевр? Все что придумал всевышний и есть шедевр. Даже мышкин хвост – ответил Чингиз, и закрыл крышку рояля.
Мы идём с ним по вечернему городу мимо прохожих и машин.
- Как ты идёшь? Вот посмотри на себя! – произносит Чингиз остановившись.
- А что? – не понимаю я
- Как что? Ты идёшь так, как будто у тебя на плечах коромысло с пятью ведрами на одной стороне, и с одним ведром на другой. И ещё одно ведро в зубах – возмущенно произносит он, и мы хохочем на всю улицу. Чингиз закуривает сигарету. Я тянусь к его пачке, и он ударяет меня по руке.
- Куда? Знал бы, что тебя увижу в этом захолустье ирисками бы карман набил. Обойдёшься без отравы! – ворчит он, и я забираю у него коробок со спичками и, вытянув одну, начинаю грызть.
- Выбрось спичку. Там спирт есть – говорит Чингиз покуривая сигарету.
- Как спирт?
- Так спирт. Я работал на заводе, знаю. А почему ты думаешь, огонёк голубоватый и горит хорошо? Это тебе не бухучёт понятно?
- Ты талантлив Чингиз. Почему ты бросил сцену?
- Семью кормить надо было.
- Как сейчас твоё финансовое положение ? – спросила я, забыв о том, что вечерами он моет полы. Мне стало стыдно за свой вопрос.
- Извини Чингиз, за глупый вопрос.
- Ничего. Часто умные люди задают глупые вопросы - ответил он мне, и улыбнулся с теплотой.
- Тяжело быть одновременно бедным и достойным. Если бы бедность не порождала чувство стыда, никто бы её не боялся. Чувствовать себя бедным всё равно, что чувствовать себя немытым рядом с тем, кто чист и свеж – говорит он наблюдая за проезжающими мимо нас машинами.
- Не говори так! – возмущаюсь я.
- А я не считаю себя бедным. Беден тот, кто на таланте сделал состояние – говорит Чингиз закуривая следующую сигарету.
- Почему?
- Талант это любовь бога к человеку. И любовь к жизни этого одаренного человека. Ты хочешь продавать любовь бога и любовь к жизни? - спросил Чингиз. Я молчала. Мы перешли дорогу, и подошли к двухэтажному зданию Я запуталась в незнакомом городе N, и Чингиз довёл меня до гостиницы.
- Тебе веселей стало от моего общества? – спросил он
- Да
- Чувствуешь себя несчастливой? Это состояние присуще людям, которым нужно от жизни много. Им нужен спецкомлект - деньги, любовь, власть, слава. Кому достаточно мало, тот редко бывает, несчастлив - сказал он, охрипшим прокуренным голосом, и погладил меня по голове.
- Я плохая. И мне нужно от жизни много. Ты прав.
- Не суди себя – это делают хорошо за тебя другие. В мире этом судей больше, чем подсудимых - это я тебе как дочери сказал.
- Ты счастливый человек? – спросила я Чингиза.
- Бог выдает счастье разными купюрами. Кому- то большие мечты исполняет. Кому- то маленькие. Я доволен своей жизнью – ответил он, и посмотрел на часы.
- Если человек умеет радоваться по мелочам, значит, он заслуживает большого счастья – сказала я Чингизу. Мне хотелось его обнять как отца. Он, прочитав мои мысли, прижал меня к себе, и поглаживая мои распущенные волосы сказал:
- Балапанчик ты мой! Большое счастье быть маленьким человеком.