Не знаю, не знаю. В последний год мне эта мысль не кажется такой чудовищной, как раньше. Только я больше не хочу услышать про предательницу. Хватило одного раза. Когда человек, которого безмерно уважаешь, смотрит тебе в глаза и устало говорит безо всякого укора: «Ты предательница».
И как с ними общаться? Пыталась американцам объяснить смысл «Бумера второго». А для этого надо первую часть. На полпути бросила. Они хорошие, образованные, совсем не тупые. Но, понимаешь, они другие, не поймут. Вот слайд был: они «Каренину» читали и «Братьев Карамазовых», обсуждали, прониклись так. Я не читала. Ага, а сама-то! Но все равно – другие. Как будто на нас разные насечки и мы никогда друг к другу не приладимся. Вы не показатель, живете в своем кругу, как в гетто.
Слушай, а теперь жалею: может, все-таки надо было им диск подарить. Хоть Шнура бы послушали. «В этих словах нет ни любви, ни ненависти. И не спастись уже самому и никого не спасти». Не видела? Я же еще прошлым летом посылала.
И с них все деньги тянули, тянули, все равно как в последний раз иностранца видят, а поэтому надо и детям, и внукам. За каждый шаг и вздох. Противно. Ты думаешь, они не чувствовали? На них смотрели не как на людей, а как на толстенькие румяненькие кошелечки. Дженнифер листала свой блокнот, и я случайно заметила на одной странице жирной штриховкой: “I don’t like Russia”. Я бы добавила: “To hell this fucking country”.
И, несмотря на это, я тут своя, и все свои, русские, и случись что – не бросят, согреют чаем и накинут телогрейку. Ой, как хочется в это верить!
Дед? Нормально, тьфу-тьфу. Он считает вагоны. Нет, не вместо овечек. Вагоны с лесом на Китай. Уже с Сибири везут. Как постовой на перекрестке: стоит в огороде и смотрит, не уходит, пока самый последний вагон не скроется из виду. Теперь уже не вздыхает. Ему еще палки не хватает с красным кружком и оранжевого жилета, как у теток на маленьких станциях. Помнишь, мы маленькие траву для кроликов рвали в ведерки и махали каждому поезду, а пассажиры нам в ответ. Улыбались. А один раз машинист, помнишь? Эшелоны и ночью идут, только он, слава Богу, не выходит. Опасно: по дворам «металлисты» шныряют, все вынесли, даже тяжеленную крышку от колодца и чугунный умывальник. Не успеет за своей берданкой доковылять.
Как не действую? Я пришпилила WWF-овскую наклейку «Не рубите кедр» на свою дорожную сумку. Вообще-то ее на машину надо, но я пока не заработала. Да и зачем? Во Владике большую часть дня пешком быстрее. Впрочем, я и далеко не езжу никуда. Осенью точно нагряну к вам в Сан-Диего, буду вести пропаганду. Хотя какие там, на фиг, кедры. А еще я через Интернет задала вопрос Путину на прямую линию. Через три месяца на домашний адрес пришел ответ от местного чиновника, через пять – из Министерства природных ресурсов. «На Ваше обращение… сообщаем, что… усиливаются меря по контролю,… ужесточение штрафных санкций… положительная динамика… введение нового лесного кодекса…бла бла бла». Квартирная хозяйка сказала: «Надеюсь, когда за тобой придет воронок, меня не будет дома».
Деду операцию сделали, удалили катаракту. Перечитывает (без очков!) свои подшивки «Приусадебного кролиководства». Мама ему газеты стопками возит. Ходячее восьмидесятишестилетнее Информбюро. А я к нему езжу и считаю мусорные кучи вдоль железнодорожного полотна. Они берут помойные ведра, делают пять шагов за забор и вываливают все на землю. У вас такое возможно?
Помнишь полоумную соседку Саранчучку? Умерла. Но страх собирать малину вдоль забора никак не вытравишь, все боюсь, что она подойдет и тяпкой хрясь по голове. Она же первого мужа так укокошила.
Дом оседает, рушится. Дальняя часть огорода, где мы пасли козу, заросла камышом.
Ну кем я там буду работать? Это тут девочкам из кадровых агентств можно втирать, что «на уровне носителя», а там я буду, как горбуша, глазами хлопать. Нет, мужа не грузи. Не знаю… Ладно, если подвернется, что сейчас говорить…
Как, не держит? А Магадан? Если я практически в соседнюю область двенадцать лет собиралась, то из Штатов я никогда, ты же понимаешь! А я хочу запасной аэродром, чтобы в любой момент рвануть, и сидеть на лавочке в Нагаево, чтобы прибой докатывался до ног и мочил кроссовки, и собирать шикшу по сопкам, и на День Рыбака на Гертнера, и вообще это Магадан.
Злые, злые. Знаешь, это не от счастья. Вчера пошла за эклерами. Они горкой лежат на противне. Говорю: «Пожалуйста, не таких лаптей, а маленьких. Шесть штук». Я думала, она мне этими щипцами удалит гланды. «Я там ковыряться не собираюсь!!!»
Читала я про Сычева. А у вас нет дедовщины? Надеюсь, у меня будут только девочки, а если сын, пусть лучше идет сразу на войну, только не в армию. Там хотя бы понятно, почему. Перед глазами стоит пятилетняя Полина из телевизора, от которой осталась только пластмассовая лопатка. Нет уж, лучше возьму одного-двух готовых. У нас же полно готовых детей, на любой вкус и цвет.
Пьют. Дегенераты. Ни копейки в дом. Козлы вонючие. Только о себе, да. Ни хрена за собой не следят. Правильно. Коты мартовские. Но ведь есть, да точно есть, я встречала, да говорю тебе!
Ну хорошо, больная, да. Я дедушкина внучка, повернутая на Параде Победы и совковых патриотических фильмах. Я дома тут, и небо, и море – все мое. Осенью красотища акварельная. Ты тоже, ты тоже дедушкина внучка. Не обижайся, забыла.
Дальневосточных леопардов уже пятьдесят лет подряд тридцать штук. По одним подсчетам, 26-32, а по другим, 25-31. Ну они же держатся за свои три несчастных тополя между пеньков, не пакуют чемоданы в эмиграцию. Печально охотятся на престарелых енотов. Дебильная шутка, ты права.
Ладно, сестричка, звони еще! В отпуск приедете? Понятно. Ну загорите там хорошо. Соблазни туземца. Про работу – не ищите, я пошутила. Привет «заплеванному Уссурийску» обязательно передам.