“ Побольше бы чувства, сердца ,
да действительного, а не то чтоб
только в литературе “.
Ф. М. Достоевский.
Он постучал в мою дверь поздней ночью, и я открыл ему. Черный , словно из-мазанный дегтем, пропойца улыбнулся съеденными почти до корней зубами. Весь он к тому же был облеплен птичьими перьями. ( Когда-то на Руси обмазывали дегтем и вываливали в перьях за конокрадство ). Оттого я сразу же окрестил его про себя “ конокрадом “ .
Надо сказать, что жил я в то время, с семьей, в доме гостиничного типа, (сохранились еще такие в Норильске), и к подобным визитам, среди ночи, привык. То какой-нибудь бич дверь перепутает или запросто закурить попросит, а то и вовсе на “пузырь“ добавить. В об-щем, нечему удивляться - все в порядке вещей.
- Ну, чего тебе? - спросил я “ конокрада” .
- Переночевать пустишь?
- Ну народ, ну обнаглели! - с искренним недоумением воскликнул я . - Вали отсюда, пока трамваи ходят.
- Что, и чаю предложишь?
- Да пошел ты... - выругавшись, я закрыл дверь и вернулся к письменному столу. По пути, правда, чертыхаясь и склоняя по “материнской линии” свою нелепую жизнь, а заодно и власти всех уровней за то, что литератор вынужден прозябать в таких условиях и растрачи-вать попусту столь драгоценное для человечества время.
Едва уселся за стол и положил пальцы на клавиатуру пишущей машинки, как в дверь снова постучали.
- Не буду открывать, - сказал я себе, усиленно пытаясь шевелить извилинами. Но стук повторился. И еще, и еще, и еще... Может, и вытерпел бы, но заворочалась супруга, и дочери с утра в школу...
- Слушай, ты и впрямь ненормальный? Чего стучишь?
- А чего ненормального в том, что человек ночлега ищет?
- Ну, хотя бы, отсутствие собственного… Ведь ты не молод уже.
- А если человек издалека прибыл и никого другого в этом городе не знает?
- Меня ты тоже не знаешь.
- Ошибаешься.
- Вот что... Иди не морочь мне голову, - я уже начал терять терпение и, чтобы не вы-пустить наружу “плебса”, решил прервать этот бессмысленный разговор, закрыв дверь. Но “конокрад”, вставив ногу между дверью и косяком, попытался мне помешать.
- Тебе что, придурок, зубы жмут? - нашел - таки лазейку сдерживаемый иною “плеб-са”.
- Нет, - спокойно ответил “конокрад”. - Не жмут потому, что их нет, - сказав, он омерзительнейшим образом оскалился.
- Еще раз постучишь - и челюстей не будет. Понял?
- Значит, гонишь?
- Какой ты догадливый.
- Смотри, как бы не пожалеть после.
- Не пожалеть? Так ты пугать меня вздумал?
- Предупредить.
- Ах ты г..но! - ярость пришла на выручку “плебсу”, и вместе они одолели мою щепетильность. Удачно проведенный хук свалил “конокрада” на бетонный пол, и, потирая дав-но не тренированный кулак, я вернулся к рукописи. Жена, приоткрыв глаза, спросила: “Что там случилось?” - и уснула, не дожидаясь ответа.
Больше в ту ночь мне никто не мешал. Тем не менее я не написал ни единой строчки.
С тех пор минуло два, а может , и три года. Я шел по городу, подгоняемый разгуляв-шейся пургой и собственными неудачами. Книга , над которой трудился несколько лет , не принесла ни славы, ни денег. С работы уволили “ по сокращению...”, а жена ушла к другому, не выдержав моей агрессивной амбициозности и нищеты.
Ветер поднимал с проезжей части гранулированый шлак и бросал его мне в лицо. Обшлага куцего пальтишка, развеваясь, трепетали, словно рваные паруса затертой во льдах бригантины.
Я шел и бубнил себе под нос строки из стихов то ли Лузана, то ли Бродского, а может, и своих собственных... В это мгновение кто-то фамильярно положил мне на плечо руку. Ото-рвав взгляд от скользящей по тротуару поземки, я оторопел: предо мной стоял и, как показа-лось, ехидно улыбался беззубым ртом “конокрад”.
- Ну, как жизнь? - первым спросил он.
- Нормально.
- Врешь.
- Нет. Просто норма изменилась.
- Значит, хреново.
Признаться, мне стало приятно видеть эту рожу.
- Деньги есть? - запросто спросил я.
- Выпить хочешь?
- А как ты догадался?
- Сейчас сообразим, - не обратив внимания на мой банальный сарказм, ответил он и направился к ларьку.
Возвратился, держа в руках бутылку коньяка и большую плитку шоколада. “Уж луч-ше бы банку тушенки купил...”
- Извини, думал так лучше будет, - сказал он.
- Это ты о чем?
- О тушенке.
- ...?!
- Не удивляйся. На все удивления в мозгах места не хватит. Где употреблять будем?
- А чего далеко ходить? Вон в том подъезде, - с трудом сдерживая себя от вопросов, ответил я.
- Идет согласился “конокрад” и первым зашагал к ближайшей пятиэтажке.
Сделав несколько глотков, я почувствовал, как тепло стало растекаться по плоти, воз-вращая ее к жизни. Врут те, кто говорит, будто душа от тела не зависит. Еще как зависит! В эти минуты я был готов назвать собутыльника братом и даже старшим...
- Ну коли так, рассказывай по порядку, - неожиданно потребовал он.
На сей разя не стал удивляться, а, используя возможность излить душу, поведал обо всех своих несчастьях...
- Да... - сказал он, дослушав меня до конца. - Несладко тебе пришлось. Значит, жале-ешь теперь?
- О чем?
- А что прогнал меня в ту ночь.
- С чего это? Да ты в ту ночь, может, самую мою главную идею украл!
- Да что у тебя красть-то? Чтобы похитить идею, надо, чтобы она была, а ты, друг мой, пуст как эта бутылка.
- Сейчас, может, и так, а тогда...
- И тогда, и сейчас, и всегда. Я был твоей идеей, а ты мне по морде надавал и выгнал.
- Ты что, издеваешься надо мной? Смотри, а то ведь и повторить могу!
- Ох и дурень же ты.
- Да кто ты такой, чтобы оскорблять меня? Не нарывайся, слышь!..
- Кто я такой? Ты что не слышал? Я идея твоя. Я то, что ты ищешь всю свою жизнь. Думаешь, легко жить не востребованным...
Он говорил долго, пытаясь что-то доказать мне, потом о чем-то рассказывал, но я его уже не понимал. То ли коньяк на голодный желудок слишком крепким оказался, то ли про-сто время ушло, бог его знает...
Под утро меня разбудил в подъезде наряд милиции, а в вытрезвителе... Какие уж там идеи...
Теперь я частенько вспоминаю об этом странном человеке. Иногда мне кажется, что и не человек он вовсе, а самый настоящий ангел. Может так оно и есть, иначе откуда же на нем птичьи перья, а то, что черен и беззуб, так что ж - красавцев, на всех, богу не запасти.
Норильск 1999