Пятно расплывалось медленно. Края становились нежно-махровыми и ровными. В детстве она часто рисовала такой цветок: острые стрелочки шли из центра, их было так много, что получался шар. Много позже узнала, что есть такие цветы – хризантемы. Форма шара всегда была близкой, и сейчас, когда представляла свою любовь, виделась она ей переливчатым – из желтого в оранжевый – теплым и терпким на вкус апельсином. Хотя каким уж там апельсином, скорее – шаровой молнией. Красивой в своей абсолютной непредсказуемости.
Лидочка плакала. Происходило это так редко, что сейчас наблюдала этот процесс как бы со стороны, отмечая даже то, как падали слезы на бумагу, приобретая очертания крошечных японских хризантем. Вчера она не пошла на концерт. Был билет и пропал. Дело вовсе не в билете, а в том, что там был Он. Пропала возможность полтора часа пребывания в тихой нирване, когда нет ни одной мысли, а есть – чистейшее наслаждение созерцания: можно смотреть на его профиль, следить за тем, как опирается щекой на руку…
Любовь была выдуманной на сто процентов. Ровно настолько же – безответной и платонической. Она была просто картиной, когда на холст каждый день ложится еще один штрих. В ней не было сюжета, замысла и композиционного решения. Но она была абсолютно живая, требовала ежедневного внимания в виде чувств – новых, часто совсем непонятных мазков на этом абстрактном полотне.
Любовь была последней, закатной. От этого все более щемяще нежной и ценной. Однажды в школе на уроке химии задали вырастить кристалл. Из раствора соли. Сначала Лидочка проверяла чуть ли не каждый час: растёт, не растёт, а потом забыла. Недели через три обнаружила в банке искристую веточку. Такой закон. Не надо слишком хотеть, все образуется само собой. Так и любовь – обретала вполне совершенную форму. Без насилия. Поскольку была совершенно не востребована другой стороной.
Лидочка пошла на кухню. Попребывала несколько минут в задумчивости. Ничего не хотелось. Ни сладкого, ни соленого. Она вспомнила, как на первом курсе два квартала шла за военным. У него в сумке лежала копчёная рыба. Почему-то в то время сумки были в дырочку. Наверное, чтобы все просматривалось. Даже набор продуктов. Военный был в шинели, молодой и румяный. Резко остановился, достал одну рыбку и протянул Лидочке. Улыбнулся: «Возьми. У меня жена тоже беременная». Лидочка не была – беременная, просто так воспринимала жизнь. Жажда любви рождала любую другую: на вкус, запах и цвет.
Ёще она обожала аналогии. Ей все казалось взаимосвязанным. Случайность – проявление и дополнение необходимости. Вот и сейчас она думала о Нём. Глубоко немолодой и усталый, наверное, Он так же не хочет ничего. Бежит по кругу ежедневных дел, сопровождаемый свитой из ненужных людей, которым, в общем, нет до него дела – вне работы, Он исключен из круга их жизни. Нужен, пока нужен. Лидочка знала, что Он пройдет мимо её любви, даже не поняв, что это – берег.
По тому же закону аналогии, вчера она получила письмо. От Первого Любимого. Прошло двадцать лет. Он прислал рассказ, для неё. Писал: «В подарок от судьбы я не получил ничего, кроме главного для душевной гармонии мужчины: мне досталась Женщина. Сейчас она стала для меня любимой Женщиной Осени. Её нет рядом». Двадцать лет. Зерно проросло, и плод заключался в нескольких строках. Для жизни этого – достаточно.
Сейчас она рядом с Последним Любимым. Но Он этого не знает. И у него нет двадцати лет, а может быть – нет и двух. Кто знает? Он проходит мимо, всегда занятой, помахав на бегу рукой, улыбаясь мимолетной – для всех – улыбкой. Так и не узнав, что любить его так не будет никто и никогда.