11.
Спица курила "Кис-клубничку" с марихуаной и всматривалась в поток машин за окном. У Красавчика Вольвочка, похожая на гробик. Белый такой гробик аккуратный. Бррр...
Квартирку вот эту вот сняла сразу после ареста адвоката, как условились. Десять штук зеленых из тех, что всучил следак, передала кому надо. Сработали, хи-хи, Красава на свободе. Век с ней не расплатится, ага. Его освобождение - это полностью ее заслуга. Ага. Это она сделала! Сама! Что бы с него за это?.. А, шубку... Или нет, лучше колечко с бриллиантиком, бриллиант будет гармонировать с белой Вольвочкой. А что? Чем мы хуже гламурок? "Мурка, ты мой Муреночек"...
Еще десять пришлось отстегнуть на эту ихнюю возню с адвокатом. Тут сплелись два интереса, Спица по сей день не могла опомниться от свалившейся на них прухи. Хотя, озадаченно хмурила тонкие бровки, чего бы это Афоньке так напрягаться? Аж пятьдесят тыщ от сердца оторвал. А, поняла: от много денег трудно отказаться. А чем больше взятка, тем больше срок, а чем больше срок, тем больше лавров герою. Ага. Востроносое личико скривилось в ехидной ухмылке: а вот не надо жадничать, гражданин начальничёк. На оставшийся тридцатник они с Красавчиком погуляют вдали от распостылых пенат. В кои-то веки случился кайф от соития с ментарней.
В дверь позвонили. Наконец-то! Ой, а Вольвочка во двор, кажется, не проезжала! Спица помедлила, соображая, как же ей теперь поступить, когда в глазок не посмотришь ввиду его отсутствия, а голосом всю конспирацию нарушишь? Пока решала, руки сладили с замком, и дверь призывно распахнулась.
По-по-по... По-ка-ти-ло...
Спица попятилась, зацепила ногой коврик на полу и упала, больно ударившись локтем о тумбочку.
Гость широко шагнул в прихожую, бросил пару зорких взглядов в зал, кухню, правильно оценил тишину: в квартире больше никого. Поднял хозяйку под щуплые плечики, швырнул на пол в комнату. Сел на стул рядом и стал ждать, когда ошалевшая виноватая осознает, что наступил для нее фактический момент истины. Отдельно взятый маленький такой армагедонец. Заказывали? Нет?! А он пришел!
- Ты что, дурында, думала, что сховалась надежно? От меня? Эх, ты, дурында... Рассказывай давай, куда денежки дела? Деньги где мои, спрашиваю? Вернешь - отпущу. Может быть. Подумаю. Ну, киска, у тебя есть шанс.
Он пощекотал ей подбородок и пнул ногой:
-Отвечать, когда я спрашиваю! Где деньги, сука такая?
Покатило не сомневался, что через каких-нибудь пару минут получит своё обратно. Однако бывшая сексотка ушла, что называется, в отказ, разочаровав скороговоркой:
-Я беременная,.. я... беременная... Ты что?.. Мы ж с тобой... Миленький... Да я ж тебя...
Значит, решила мульку травить, стервь несуразная? Брюхатая, значит?
Мужская нога, обутая в стильный итальянский туфель, впилась с размаху в мягкий женский животик. Спица ткнулась подбородком в грудь и даже не вскрикнула.
Пришлось поискать освежающего. Нашел в холодильнике бутылку с водкой, приподнял неживую голову, влил в рот. Спица зашлась кашлем, распахнула глаза, незряче тараща их в разные стороны.
Ой, мама, голова как гудит!
Злобные глазки буравят, не сулят, ох, не сулят тебе, Наташка, фестивальных фейерверков эти глазки!
Где же Красавчик?
Прикинула: до окна метра два. Поднапрячься, оттолкнуться ногой от дивана, перекатиться, вскочить уже у окна, оно приоткрыто, и закричать погромче. Может, кто поможет. Нет, вряд ли. Да и долго слишком, одним рывком не одолеть. Каждое движение отзывается болью в животе. И рука,.. ой, отнялась рука совсем.
- Очухалась? Рассказывай, пока не сдохла, как ты меня объегорила?
- Сюда придут сейчас...
Наивная попытка напугать только еще больше разозлила следопыта.
- Это ты что, угрожаешь мне, что ли?! Мне, Афанасию Покатило?! Да ты чумичка!
В это время из прихожей донесся отчетливый шорох. Кто-то откинул ногой валяющуюся обувь, чтоб не споткнуться. Хотел беззвучно отодвинуть, хотел остаться незамеченным, но не рассчитал.
Покатило от неожиданности глубоко присел, спрятавшись за стул. Неужели уже пришли? Неужели не наврала? Он в панике уставился на сидящую рядом Спицу.
Той показалось, что самое время звать на помощь, и она заорала: "Я здесь! Помогите!"
Покатило смотрел на нее обезумевшими от страха глазами и молчал, как парализованный. В голове застряла одинокая мысль: он закрыл за собой дверь на замок, когда входил, или нет?
В прихожей опять что-то зашевелилось, и в комнату вошел пушистый дымчатый кот. Остановился, оглядел сидящих на полу людей. Пышный хвост раскачивался из стороны в сторону - признак того, что животное раздумывало, как поступить дальше: чужак смущал. Приняв решение, кот прыгнул на диван, умостился и стал умываться, погрузившись в свои кошачьи заботы и не обращая больше внимания на внешние факторы.
С улицы донеслись ребячьи голоса и вернули Покатило в сознание.
- Ах, ты ж тварина! - Он вскочил с пола, схватил кота за загривок и выкинул из окна третьего этажа.
Пока он возился, закрывая окно на шпингалет, Спица отползла на четвереньках к выходу, ухватилась за дверную ручку, встала на ноги и вышла в прихожую.
- Стоять!
Покатило настиг ее на лестничной площадке. Схватил за волосы и втащил обратно в квартиру. Ударил по лицу наотмашь, Спица упала, едва не стукнувшись головой о деревянный подлокотник дивана.
-Где деньги, дрянь? Считаю до трёх, потом пожалеешь, что родилась. Раз...
Спица вдруг осознала, что он ведь и убить может.
Отдать проклятые бабки - авось, пронесет.
Но страх боролся с надеждой, что Красавчик успеет.
Отдать бабки? Менту? Да у нее рука не поднимется на такое, прости господи, кощунство.
- Два...
Да нет у нее денег! Красавчик же всё забрал.
Спица обреченно выдохнула:
- Да пошел ты...
Высокомерный похер в свою сторону Покатило переживал болезненно. Недооценка, недовнимание, недолюбовь раздражали с самого детства. Это вот такие мухоморки, ни снаружи, ни, особенно, изнутри ничего из себя не представлявшие, перечеркнули, тем не менее, его юность. Сколько не сбылось, сколько не срослось, что могло бы сбыться и сраститься, будь эти сучки с ним поласковее! Уж жену бы, точно, покрасивше себе нашёл...
Он сграбастал девицу за платье, поднял, точно в кошёлке, тонкий шелк затрещал, и тело выпало из него на продавленный диван прежде, чем Покатило успел поддеть его, как следует, снизу коленом. Старенькое платье спасло Спице хребет. Но когда она попробовала подняться, две тяжелые оплеухи существенно восполнили просчет с коленом. Покатило стоял, растопырив руки и глядя на испачканное кровью лицо своей подружки-агентки. И на ее бедра со свежим загаром - успела уже сгонять в Коктебель, паскуда. Подкатившее желание плотоядно фыркнуло, рука рванула ширинку и потерявшее контроль тело рухнуло на источник соблазна.
- Ты хотела испоганить мне жизнь, - приговаривал он, уперев руки ей в плечи и брызгая слюной. – Ты хотела поломать мою карьеру. Я знаю… Ты видишь, что у тебя не вышло? Видишь?.. Видишь?..
Под руками хрустнуло, Спица вскрикнула. Он переставил руки ближе к шее - так показалось удобнее. Спица стала задыхаться и впилась в него ногтями. На потных руках капитана выступила кровь. В приливе оргазма он не заметил, как руки скользнули к шее, плотно обхватили ее и сдавили. Вскоре жертва перестала трепыхаться и обмякла, а он все сжимал хрупкую шейку.
Придя в себя, ошалело огляделся, будто вынырнул из ледяной проруби. Поспешно слез с неподвижного тела, натянул штаны. ТикАть!.. А деньги? Эта падаль что-то плела, что кого-то ждет тут. А если не брехала? Он сгрёб обрывки платья, обтёр ими бутылку с водкой и всё, к чему мог прикасаться. Расположил тело Спицы так, как будто она спит, укрыл пледом до самой головы. Перед уходом внимательно оглядел комнату. С ключом от квартиры пришлось повозиться: еле нашел среди хлама в прихожей. Там, во дворе беседка заброшенная хмелем заросла, покараулить в ней на всякий пожарный, авось рыбка какая поймается.
Дверь оставил незапертой.
Солнце зашло. Стало быстро темнеть.
Мягко шурша шинами по дворовому асфальту, подкатил белый Вольвак. Из него - ну так и есть! - весь в нетерпении выпорхнул Красавчик. Радуется, гаденыш, что на воле. За его бабки. Вот так прокинули, сучары, на деньги! Покатило представил, что бы было, приди Спицын кавалер на полчаса раньше, и у него по заднице побежали мурашки.
Ладно. Щас ты увидишь небо в алмазах и кузькину мать... Не, не в алмазах, в клеточку. Отольются кошке мышкины бабки. Набрал номер телефона, вызвал оперативную группу для задержания преступника - срочно! немедленно! мгновенно вы там, олухи, не то уйдет! держу его за яйца, но силы на исходе! - а сам, не мешкая, шмыгнул следом. Подкрался к двери, вставил ключ и повернул два раза. Только бы успели...
12.
Администрация президента во главе с губернатором размещается в одном из екатерининских особняков в центре города. Двадцатое сентября – его, губернатора, день рождения. Пропустить это без преувеличения знаменательное в узких кругах событие по какой-либо причине - непозволительная роскошь, ведь судьбы чинов областной власти зависят от центрового области. Круг лиц, имеющих честь поздравить, четко определен и не меняется - чужих не любят. Доступ к телу открыт с самого утра. Чем раньше прибыть, тем больше шансов приложиться к ручке, а дальше - как пойдет, можно промариноваться и до вечера.
Никто не уходит, все ждут лично засвидетельствовать почтение, потому что если не дождаться, можно угодить в немилость и выпасть из обоймы. А это чревато.
В качестве подарков предлагается ходовой товар: недвижимость, автомобили, музейные ценности, акции прибыльных предприятий. Губернатор – человек сколько-нибудь воспитанный, не любопытствует у дарителей, на какие средства те приобрели свои подарки, как оформлена передача музейных раритетов из государственной собственности в его, губернатора, собственность из музеев, находящихся в его же оперативном управлении. Ну и прочее, прочее.
Итак, двадцатое сентября. К полудню приемная администрации переполнена. В ожидании аудиенции томятся несколько мэров близлежащих городов, начальники УСБУ, УМВД, управления юстиции, налоговой инспекции, пара бизнесменов и один директор хлебокомбината. Что-то в механизме сломалось, потому что очередь не продвигается с утра. Гости понемногу начинают роптать: что за важная персона у губернатора?
Проходит еще два часа, публика на месте.
А что же в это время именинник? Пройдемте-ка, читатель, в ихний кабинетик.
Андрей Андреевич Андреев, губернатор, сидит на рабочем месте при параде. Двухсотдолларовый галстук впился в розовую шею с очевидным намерением удушить. Новый твидовый пиджак в бесполезном стремлении объять излишки тучного живота помят и слегка обесформлен. Лицо потно. Тонкие губы подпирают одна другую, образуя две сбитые наглухо дощечки. Пухлые пальцы в непонятном для столь торжественного дня напряжении барабанят качественное дерево стола.
В компании с именинником двое: один осанистый и стройный, одет в дорогой костюм из французской шерсти, шитый, конечно же, на заказ, и оттого сидящий на нем раздражающе безукоризненно. По чертам лица - кавказец, но не простой, из знатных. Перебирает четки и белозубо улыбается. В глазах с ленинским прищуром - тайна не мирового, но, как минимум, областного переустройства. Это Набоб - известный криминальный авторитет, в его руках сосредоточены три из четырех зон влияния в границах территориальной вотчины губернатора. Второй - его помощник Гиви.
На столе скромно: три бокала, «Киндзмараули» и фрукты. Да, еще пакет документов перед именинником, свидетельствующий о том, что губернатор N-ской области N-ского государства - отныне хозяин виллы на иноземном Кипре. Подарок. Время от времени глаза юбиляра сладко косят на пакетик, а рука в непроизвольных чувствах тянется его погладить. В мыслях Андрей Андреевич уже витает над Средиземным морем и был бы счастлив вполне, но жить не дает одна подленькая мыслишка: подарок с дальним прицелом. Губернатор измучился в догадках, насколько незаконна и опасна будет просьба Набоба?
Время идет. Выпита бутылка чудесного горского вина, а Набоб как-будто и впрямь пришел на праздник - за все время ни слова о деле.
Наконец, Андрей Андреевич притомился разгадывать набобовские тосты-шарады.
- Твой подарок - большая честь и ответственность для меня...
Начало, претендовавшее на достойный, как казалось Андрею Андреевичу, ответ, сорвалось на пошлый фальцет, и губернатор сконфузился.
Понятливый гость поднял руку ладонью вперед: дальше можешь не продолжать. Глаза - черные, как протертые от перламутра сливы - глядят искренне неподкупно. Вот только в такой кромешной черноте что-то да бывает непредсказуемое. Подвох какой-нибудь. Голос тоже Андрею Андреевичу не нравился.
- Всегда приятно видеть орла - парящим в небе, тигра - преследующим лань, а не наоборот. В твоей душе да пребудут покой и порядок. Думай, что говоришь; делай, если сказал. В остальном пусть помогает тебе твой бог.
Набоб говорит не спеша, на правильном русском языке, но понимает его не всякий. Высокий именинник понял, как душа просила: расчет не скоро и можно расслабиться. Самое время вспомнить, что в приемной ждут другие гости.
13.
Иван и Анна сидели на обочине, постелив на пожухлую траву коврики из машины. По обе стороны дороги млели под вечерними лучами скошенные поля пшеницы. Солнце сонно тяготело к горизонту. Птицы угомонились.
- Хочу тебе сказку рассказать, - сказала Анна загадочно. - Давным-давно маленькой девочке было всего пять лет, и папа привез ее в бескрайние украинские степи. Куда ни глянь - серебристые ковыльные волны. Вот как их было много! И высокое синее небо.
- А мама у девочки была?
- Да. Только она осталась в далекой стране, где высоко в горах сверкает под южным солнцем озеро Иссык-Куль. Дочку свою папа украл, так получилось. Потому что очень любил. Он придумал ей красивое имя: Золотая Моя Золотаюшка. И маму ее с такими же чудными, как у дочки, волосами тоже очень сильно любил.
- Любил и ребенка украл?
- Так вышло. Не всегда выходит правильно. Он оставил ей старшую дочь-помощницу, а маленькую взял себе. И снова случилось неправильное, потому что горе - это всегда неправильно: через два года мама умерла в той далекой стране и нечаянно прихватила с собой совсем не нужную ей половинку папиного сердца. Очень трудно жить с одной половинкой, и слишком тяжела ноша одиночества. Не на счастье, а на беду объявилась в поселке белокурая красавица. Какое поразительное сходство! С мамой девочки - одно лицо! Тяжёлая коса, холодные смешинки в глазах. Чужая, надменная. Не вынесло разбитое сердце еще одной насмешки судьбы, умерло.
Огненный шар тронул горизонт и подкрасил мир оранжевым. К нему прилепилось плоское несгораемое облачко.
Анна смотрела вдаль.
- Жизнь такая короткая, - сказала она задумчиво. - Только-только начнёшь разбираться в ней, как уже время умирать. А хочется успеть увидеть... Ну, например, что находится там, где кончается вселенная? Как ты думаешь, есть где-нибудь граница вселенной?
- Эйнштейн полагал, что есть. Ты это не придумала про отца?
- Нет. Мы - ничтожненькие людишки, населяющие маленькую планетку - подопытные мыши, не способные противостоять. Я вот думаю, есть ли какой-то смысл в том, что человеческая жизнь прерывается как раз в тот момент, когда мозг приближается к некой важной разгадке? Как будто некто, обладающий властью над всем земным, не позволяет человеку развиваться до пределов, за которые - ни-ни, заходить нельзя. Ведь если бы человек жил... ну хотя бы до двухсот лет, без прерывания,.. как бы это сказать?.. мозговой деятельности, без перерыва на отмирание мозга, наполненного приобретенными знаниями, и на рождение нового, чистого... или лучше сказать, пустого мозга, с каким рождается новый человек, младенец, до чего бы тогда могло додуматься человечество! Ты меня понимаешь?
- Ну... Если библия нам не врет, первые люди - Ной, например, - жили до трехсот лет. Но что-то я не заметил - все в той же библии, - что такая долгая жизнь давала им какие-то преференции в плане развития. Как с этим быть?
В глазах Анны, прощаясь с остатками дня, отсвечивали два пылающих кружочка. Сейчас и они расплавятся и стекут за горизонт. Иван поправил светлый локон на ее плече. «А волосы у тебя действительно золотые».
- Поехали! - Он встал и подал ей руку. - Я хочу тебе кое-что показать.
Форд помчал вдоль полей, еще дальше от города.
- Видишь жилые дома? - Автомобиль свернул на грунтовку. - Пока только двадцать три, там уже люди живут. Подальше, вон там - животноводческий комплекс, разводим свиней.
Сразу за поселком пологий холм опоясали два ряда низеньких построек с цепочкой бисерных оконцев. Чуть в стороне - административные, по виду, домики.
- А это что?
- Наша мануфактура. Хлебопекарня вон там. Поля вокруг, смотри, сколько! Тоже наши. А за пекарней - элеватор, рядом – сельхозтехника. Вон там, видишь? Сами сеем, сами убираем, сами хлеб печем, ну и так далее.
- Специалисты ши-о-ко-го пы-офилю, значит? А свиньи – хобби?
- Кому-то сегодня придется ночевать в степи.
- У нас сосед татарин был. Зажи-и-иточный такой, в замасленном халате все время ходил. И все причитал: "Семь лет пёкарем работал, курка хлеба не видал"! Купить, что ли, у тебя буханку, пёкарь?
- Получишь бесплатно как приз за искромётный юмор. Давай подъедем ближе.
- И все это построил?..
- Строители. Ты ж знаешь, я только руководить умею.
- И сколько народу в твоей артели?
- Полторы тысячи.
- Фью-у-у! Да ты буржуй! А мне ты все это зачем показываешь?
- Ты должна знать, с кем ты будешь... с кем ты общаешься.
"С кем я буду что?" - подумала Анна, но спросить не решилась. Все равно заморочит словоблудием, а по существу не ответит, есть у него такой талант.
Вернулись в город около полуночи, долго сидели в машине. Анна искала повод не уходить и все возвращалась к увиденному. В конце-концов, обсуждать стало нечего.
- Ну, - вздохнула с сожалением, - я тебе все сказала. А ты мне?
- Нет. Я люблю тебя.
Она рассмеялась. Точно безумная. Совершенно вдруг. Даже не она, а сидящая внутри склизкая, как жаба, обида. А потом ужаснулась: какие холодные и спокойные у него глаза! И весь он, будто захлопнувшийся футляр. И голос. Это глухое "а почему ты смеешься?"
Стало так тихо, что она услышала, с каким пронзительным звоном трескается тишина от исходящей от этого голоса стужи. Ее затрясло то ли от холода, то ли от предчувствия потери.
Господи, провали меня сквозь землю к чертовой матери прямо сейчас!
Как же теперь тебе объяснить, моя любовь? Такие слова... И такие поступки... Тяжело понять... Не могу... А сердце же не железное... Если ты искренен, ну прости ты меня, дуру неумную!
14.
23 сентября 2000 года.
Я лежу на наре, смотрю в потолок и думаю. Это, пожалуй, единственное, что не могут здесь запретить или отнять, единственная моя непререкаемая собственность. После двухчасового процесса мысленакопления чувствую, что, если не остановиться - сорвусь. Встал, взял лист бумаги, начал писать философские трактаты на тему: я и тюрьма, почему я здесь и что дальше. Пар спустил, сунул листок под подушку. Только прилег - мысли строем обратно. Опять писать и опять лист под подушку. Три часа играл сам с собой в кошки-мышки. Прочитал свое сочинение, господи, какой бред! Порвал и выбросил.
Вадим сидит за столом и маслает черный хлеб на домино. Часть костяшек уже готова, на них проделаны углубления по числу очков и зубной пастой подкрашены в белый цвет. Такой же белой полосой каждая костяшка разделена пополам. Увлеченный работой, он бубнит под нос любимый романс: «Ах, зачем эта ночь так была хороша!..»
Жизнь невероятно многогранна, а человек так удачно устроен природой, что приспосабливается и привыкает жить в любой среде.
Вот Вадим. Третий год дожидается суда. Внутренняя милиция себе лоб расшибла, пытаясь выбить из него нужные показания. Хоть он и бывший милиционер, вроде как коллега, но на допросах ему добросовестно отбили все, что находится у него в паху. В конце концов, потеряли к нему интерес и оставили в покое.
Сеня, совсем молодой бывший оперуполномоченный, не проработав в районном отделе милиции и полгода, попал сюда за незаконное применение огнестрельного оружия. Ему бы, дурепе, ознакомиться с Уставом прежде, чем брать в руки табельное оружие. Тогда бы он знал, что оружие работнику милиции дается не для того, чтоб его применять. Если существует реальная угроза жизни, можно стрельнуть (ударение просится на второй слог) в воздух, предполагается, что преступник испугается и сдастся на милость. Значительная часть преступлений остается нераскрытой именно потому, что более или менее опытные милиционеры предпочитают не рисковать ни жизнью, ни свободой. Знают, что, как бы обстоятельства ни сложились, доказать законное применение оружия практически невозможно: закон охраняет не их, а преступника. Сеня задержал грабителя, который пошел на него с ножом – это не более, чем похвально; но при этом убил его – вот за это полагается кара.
В отличие от Вадима, Сеня довольно быстро обжился на новом месте, проводит досуг с приятцей.
Над дверью камеры есть металлический выступ размером сантиметров тридцать на тридцать. Он вбетонирован в стену под решеткой, за которой в углублении прячется хилая двадцативольтная лампочка. С целью занять себя спортом Сеня подтягивает - старается не пропускать, чтоб каждый день - на этом выступе свое тощее тельце. Раз, два,.. пять,.. семь, на восьмой дотянул острый подбородок до выступа и... нос к носу столкнулся с крысой. Два глаза голодно блестят, а длинные усы изучают подступы к физиономии. Сеня продолжает висеть на занемевших руках, дурея от наглости, с какой животное принюхивается к нему. Когда зверюга осмелела настолько, что своим холодным носом ткнулась в Сенин, Сеня заорал и упал на пол.
Вадим равнодушно косится на него: "...не болела бы грудь, не стонала б душа».
Спустя несколько дней я проснулся среди ночи - в камере круглосуточно горит свет. Вижу: Сеня лежит на наре напротив и до слез напрягает зрение, наблюдая за столом. На столе дном вверх стоит алюминиевая кружка, с одного боку подпертая спичкой, под кружкой - кусочек сальца. К спичке привязана нитка, другой конец которой Сеня держит в руках.
- Два часа ночи! Ты чего не спишь?
- Тихо! Мышь ловлю.
- Зачем?
- Дрессировать буду.
Утром мне принесли передачу. Тюремные правила не позволяют заходить в камеры. Ну... не всем. Разносчица передач, постпятидесятилетняя мадам, не желающая отпускать от себя давно уплывшую молодость, поставила пакет на стол.
- Кто дежурный? Почему беспорядок?
Отшвырнула кружку, стоявшую вверх дном - кроме нее на столе ничего нет. Видимо, сегодня у человека плохое настроение. Кружка перевернулась, и из-под нее прямо на разносчицу выскочила перепуганная вусмерть мышь. Сеня таки поймал ее, шельмец! Женщина завизжала, стряхивая с себя живность:
- Сволочи! Вешать вас, зеков, надо!
Здоровый мужской гогот ухнул в тишину.
- К вашему сожалению, уголовный кодекс не содержит такой санкции. А сволочи живут не только среди зеков.
Это, кажется, я сказал. Но не поручусь - не слышал своего голоса.
Вадим прыснул в кулак и показал мне большой палец с обгрызенным ногтем: «Молодец!»
Бледный, как полотно, дежурный Сеня спрятался у Вадима за спиной.
- Кто де-жур-ный?
По Сениному лицу я понял, что несчастному легче расстаться с жизнью, чем подать голос. Беру огонь на себя:
- Савельев Олег Владимирович, 1968 года рождения, статья 173.
- Я спущу тебя в карцер, умник!
Угрозы карцером оказались такими же тщетными, как и желание повесить. Зато с тех пор разносчица придерживалась правил и не заходила больше к нам в камеру. А я стал получать передачи, в которых чай перемешан со стиральным порошком, сало пересыпано сахаром, колбаса в мыле.
Читал где-то: каждый мстит в силу своих способностей и степени врожденного интеллекта. Чистая правда.
На третий месяц пребывания в следственном изоляторе дал о себе знать желудок - открылась язва. День для меня начинался с того, что в шесть утра я вставлял в дверную решетку листок бумаги с заявлением «прошу записать к врачу».
В арсенале врача скудный набор антибиотиков, обезболивающие и кое-что от простуды. Через неделю перестали действовать обезболивающие, и я попросил специальное назначение.
- Медикаментов нету, - лениво зевнул доктор.
- Так что, умирать?
- Давай. Сдохнешь и слава богу.
Вадим объяснил:
- Лепила тебе не поможет. А на больничке просто так не держат. Туда можно попасть, только если с воли есть кому снабжать санчасть всякими лекарствами.
- А если нет такой возможности?
- Не попадешь. Здешний лечебно-оздоровительный цигун доступен не каждому, кто в нем нуждается. Нет, если туберкулез или СПИД, попадешь, конечно. И с желтухой попадешь. А если, как у тебя, язва - не попадешь. Ты должен умереть. Вот тогда тебя заметят. – Он посмотрел на меня в высшей степени трагично: - Только тогда тебе уже будет все равно.
Все давно привыкли к тому, что следственный изолятор используется не по прямому назначению – изолировать для следствия, а исключительно в целях морального подавления личности.
Примерно раз в неделю СИЗО навещает ОМОН – отряд милиции особого назначения. Здесь у отряда два назначения: он помогает тюремной администрации поддерживать порядок в хозяйстве и на живом материале отрабатывает приемы рукопашного боя. В неурочное время через кормушку в камеру закидывается дымовая шашка, распахивается дверь, здоровенные идиоты в камуфляже, в масках, с дубинками заскакивают в камеру, с воплями выгоняют заключенных в коридор и начинают молотить всех подряд. Кстати, интересная закономерность: и органы внутренних дел и криминальные органы объединяет «одна, но пламенная страсть» к восточным единоборствам. Нашу камеру не обходят вниманием, хотя бить остерегаются.
Совершенно нормальное явление, когда в камере на десять человек одновременно хранится людей в три раза больше. В такие камеры омоновцы, как правило, не суются, дураков нет. Тут тактика другая: та же дымовая шашка, крики «Быстро! Все в коридор!», дверь камеры, открытая ровно на столько, чтоб в нее за раз мог пройти только один человек - специальный фиксатор на полу не позволяет ей открыться шире. Доблестные блюстители с удовлетворением наблюдают, как арестанты, давя друг друга, устремляются в дверную щель, никто не хочет оказаться последним. Последнего поджидают с особым пристрастием: подняты вверх резиновые дубинки, глаза не отпускают жертву. Хр-рясь! Сегодня опять досталось новичку: замешкался, растяпа, с правилами еще не знаком.
Четкая целенаправленная процедура. Человек, находящийся в постоянном страхе, не способен на какие-то активные действия, сопротивление или побег.
Происходит постепенная деградация "свободных" жителей страны. У одной части человеческого материала культивируются самые низменные инстинкты, направленные на уничтожение наилучших качеств у другой.
По статистике каждый третий имеет судимость, восемьдесят процентов из них содержались в СИЗО при том, что необходимость в этом имела едва ли не треть. Следователь может «пришить» липовое дело и перечеркнуть чью-то жизнь только ради того, чтобы записать плюс в свой актив. Ради статистики по раскрываемости преступлений рядовые уголовные дела возбуждаются без разбору по малейшему поводу. Чаще – без повода. Реже – повод создается искусственно самими же органами. Причем, зачастую сначала «раскрывается» преступление, а уж потом, под раскрытие, возбуждается и расследуется дело. Так легче поддерживать высокие показатели девяностопроцентной раскрываемости преступлений. Фу-ух! «Я понятно изъяснился?»