PS C сентября 2010 года этот роман, изданный за счет средств автора, поступил в продажу. Его можно приобрести, сделав заявку по эл. адресу: nkraev@bk.ru
Драйв к «ХОЛОСТЯЦКИМ ОТКРОВЕНИЯМ»
1-ый вариант:
СЕМЬЯ ИЛИ ОДИНОЧЕСТВО?
Живет семья – ячейка страны: Он, Она и их Ребенок. Он – праведник, Она – грешница, Ребенок замкнут в себе. Хотя все, право, относительно. Гармонии нет, есть поиски, измены, скандалы и разочарования. Но есть и любовь – со страстями, мучениями и простыми человеческими радостями. Что может дать в итоге эта «гремучая смесь»? Разумеется, взрыв и… осколки. И нет уже ни этой ячейки, ни той Страны, ни Его, ни Ее. Ребенок вырос, но счастливым в семейной жизни тоже не стал. Семья ведь – дело непростое и отчасти судьбоносное.
Но время не стоит на одном месте. И когда-нибудь, во что можно верить или нет, мы научимся и семьи добротные, и государства крепкие строить, и достойно жить, и красиво любить, и умирать со спокойной совестью… А может, вовсе и не нужна эта завидная добротность и рафинированность отношений, может, счастье и истина – в их искренности и мимолетности?! ( Ведь еще Федор Михайлович Достоевский в своих романах предупреждал нас о том, что самая сильная, непобедимая вещь на земле – всепоглощающая страсть, а мы – ее рабы.) Как быть – пусть каждый решит сам
Автор
2-ой вариант:
НЕ БЫТЬ ПОДДЕЛКАМИ
Почему-то невольно мне хочется сравнить свой роман с «Войной и миром» и «Анной Карениной» Льва Толстого… Наверное, потому, что Лев Николаевич в своих развернутых творениях показал жизнь XIX века, поскольку сам был сыном этого столетия. Я же рискнул принять у Мастера «эстафетную палочку» и попытался дать эпохально-семейную картину XX века, являясь дитем последнего.
Век, надо признать, выдался для нас невероятно порочный. В этом смысле он намного переплюнул своего предшественника. О чем достаточно убедительно и повествуется на протяжении всего романа. Только, в отличие от великого Льва Толстого, я не претендовал на глубокий философский анализ (хотя, каюсь, отчасти покусился и на эту высокую сферу познания) тех потрясений, которые довелось испытать нашим современникам. Моя скромная миссия – честно рассказать потомкам, как мы жили и грешили. (Ведь автору-холостяку, как и тому неимущему пролетарию, нечего терять. Отсюда и предельная откровенность излагаемых в романе мыслей) А сделать вывод я предоставляю возможность самим читателям. Быть может, на фоне других произведений (которых, безусловно, будет написано еще немало о перипетиях последнего века второго тысячелетия) этот роман не покажется однотипным, а тем более высосанным из пальца.
Первый том – это рассказ о зарождении и становлении семьи – ячейки нашего общества. Временной отрезок – от начала, вернее, середины века до конца семидесятых. Помимо так называемой «Клубнички» (супружеских измен, нескромных детских «шалостей», постельных сцен, художественно обоснованной ненормативной лексики героев в отдельных эпизодах и т.д.) идут серьезные размышления о судьбе страны-горемыки. Царящая в обществе двойная, а то и многочисленная (в зависимости от обстоятельств) мораль накладывает свой недобрый отпечаток и на взаимоотношениях в семье. А если, к тому же, сама семья создается, образно говоря, на зыбкой почве, то нетрудно представить, какие печальные последствия ее ждут. Что, собственно, и происходит с героями романа.
Все разворачивающиеся семейные страсти, события происходят на глазах мальчика, Славика Драйзерова, который сквозным образом проходит через повествование. Являясь натурой впечатлительной, романтической, мальчик пропускает их через свой пытливый ум и отзывчивое, неравнодушное сердечко. Он глубоко переживает разлад близких ему людей, и с ранних лет в нем растет и крепнет чувство неприятия этих ненормальных семейных, а впоследствии (по мере его взросления) и общественных отношений… Заключительный финал первого тома: семья распадается, и ее глава, Драйзеров-старший, уходит к другой…
Действие второго тома охватывает заключительную четверть века. Слава, теперь уже юноша, парень, покидает опостылевшее ему родительское гнездо, которое, собственно, уже давно порушено и перестало быть таковым, и становится бродягой по жизни… Идет яростный, усиленный поиск того, чего желает каждый смертный, – любви, счастья, справедливости. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Деградация и хаос, блуд и хамство, захлестнувшие общество, словно всепроникающие губительные ядерные частицы (тоже, кстати, порождение XX века), растлевают наши души. Стремительный расцвет цивилизации, увы, ведет к уничтожению культуры. А это, в свою очередь, негативным образом отражается на здоровье народа и государства. И в итоге, на стыке второго-третьего тысячелетий, мы имеем то, к чему пришли изрядно потрепанные, заблудшие и опустошенные, – больное общество и слабое государство.
Но не все так мрачно, господа! Островки любви и счастья все же есть (и они, уверен, будут расти и множиться), и об этом вы тоже прочтете во втором томе. И, главное, стряхнув с глаз пелену порочного прошлого, мы обязательно поправимся. Ведь на смену болезни, если она не запущена, приходит выздоровление. Здоровый и праведный образ жизни, хочется верить, когда-нибудь все же войдет в нашу повседневность, как хлеб и вода.
«Давайте же, – призывает автор в конце романа, – не будем подделками, уродливыми подобиями». Это, можно сказать, одно из ключевых условий, по мнению автора, нашего будущего благополучия… Мы грешим, но мы и каемся. И в этом, видимо, наше спасение
«Почитай отца твоего и мать твою,
чтобы продлились дни твои на земле,
которую Господь, Бог твой, дает тебе.»
Ветхий Завет,
Исход,
глава 20.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.
Повышенный интерес к женщинам Славик Драйзеров стал проявлять со второго, если не с первого класса. Если не это, то, наверное, с его темпераментом следовало бы стать маньяком-насильником или просто бабником-обольстителем. Первое сразу надо исключить по причине жалостливого отношения Драйзерова к людям, разумеется, хорошим (к плохим бывал жесток, однако никакого к ним влечения, тем более полового, не испытывал) и отсутствия в его поведении врожденной и приобретенной наглости. Не "светило" и второе, поскольку не обладал Славик достойной в таких случаях внешностью (маловат ростом и не была привита любовь и привычка – красиво и со вкусом одеваться) и, опять же, недостаточно был смел и целеустремлен, быть может, просто ленив. Но есть, правда, и третий путь, уводящий от вышеобозначенного порока, – женитьба. Увы, здесь тоже не обошлось без проблем, потому как Драйзеров был вовсе не против жениться, но только по любви. Безумной, но ответной. Однако как-то все больше "везло" ему в жизни на безответную. Сие хроническое недоразумение к тому же усугублялось его неуживчивым, вернее, неприспособленческим характером, частыми ссорами с начальством, в результате чего нередко вынужден был менять места жительства, покидая один городок за другим. Это, согласитесь, едва ли сопоставимо с представлениями об уютном семейном гнездышке, которое приносит счастье.
На ум приходит анекдот... Тихий час в детском саду. Лидер средней группы знакомится с новеньким:
– Эй, слысыс, тебя как зовут?
– Вова.
– А сколько тебе лет?
– Навелно, четыле.
– А к женщинам тянет?
– Не-а.
– Значит, не четыле, а тли...
Акселерация, одним словом, господа. Не обошла она стороной и нашего героя. Первый раз Славик почувствовал себя мужчиной в семь.., восемь.., нет, наверное, все-таки в девять-десять лет, когда познакомился с Елизаветой Николаевной, классной дамой (не в смысле превосходной женщиной, хотя это тоже правильно, а учительницей начальных классов; мальчик в школу пошел почти с восьми). Елизавете Николаевне тогда по годам было около пятидесяти, возможно, и больше, но выглядела она, право, феерически: ярко накрашенные пухлые губки хорошо смотрелись на фоне иссиня-черных, длинных, почти как приклеенных, ресниц. И зубы были удивительно ровными и на редкость белоснежными для дамы зрелого возраста.
Разумеется, мальчику еще не дано было понять, что любая женщина желает всегда быть красивой, вне зависимости от своих природных и возрастных данных. И что, помимо естественной, красота бывает и искусственной, секреты которой известны чуть ли не с самого рождения, передаваемые в генах каждой представительнице слабого пола. Это уже потом, будучи старшеклассником, привлекательность учительниц воспринимал как должное и даже был глубоко внутренне возмущен, когда одна преподавательница по математике изо дня в день, из месяца в месяц появлялась перед классом в опостылевшей всем, во всяком случае ему, одной и той же кофте раздражающе неприятного желтого цвета.
Мальчик зачарованно впивался своими глазками в прекрасные уста Елизаветы Николаевны, изливающие не менее прекрасную, великую родную речь. Кстати, один из предметов, которые она вела, так и назывался: "Родная речь". Добавьте к этому изысканные манеры дамы – плавные, словно взмахи лебединых крыльев, жесты всегда ухоженных рук, едва уловимые поклоны головы, всегда со вкусом сделанную прическу и мягкую поступь еще не потерявшей формы фигуры – и вам, надеюсь, станет понятным, господа, то пылкое чувство, которое вдруг испытал мальчик по отношению к этой зрелой женщине... Впрочем, почему вдруг?! Волна авторской памяти чрезмерно спешит вперед, скрывая под собой любопытные поступки, эпизоды жизни Славика, относящиеся к еще более раннему его возрасту.
2.
Мальчик родился в семье военнослужащих, а военнослужащие большой и могучей империи, в подавляющем большинстве, словно цыгане, постоянно были на колесах и жили табором – в военных городках, то бишь в ограниченном пространстве и в узком кругу сослуживцев, особенно это было типично для житья-бытья на так называемых "точках", расположенных на приличном удалении от цивилизации. Сие обстоятельство, видимо, сыграло не последнюю, если не сказать решающую роль в индивидуальном становлении и развитии мальчика. Дело в том, что с ранних детских лет он был лишен возможности приобщаться к коллективу (коллективному сознанию, поведению), обществу своих ровесников через посещение детского садика, то есть воспитание получал исключительно дома, в обществе родителей, из которых мама Лена нигде не работала и тоже большую часть своего времени сидела дома. Но даже если бы и представилась возможность, папа Игорь, а именно он был главой и добытчиком семьи, вряд ли дал бы добро на детсадовское, то есть коллективное воспитание любимого и единственного сына. Отсюда и закладывалась основа эгоцентрической натуры будущего закоренелого холостяка.
А все началось с замочной скважины, да-да, обыкновенной замочной скважины, через которую можно подглядывать за тем, что происходит за закрытой дверью. Для пущей наглядности и убедительности, господа, хочу заострить ваше внимание на довольно дерзком и смелом по своему необычному и предельно точно психологически обоснованному содержанию кинофильме шестидесятых годов американского режиссера Марка Пауэла "Подсматривающий". Герою картины фотографу-режиссеру Марку Льюису (кстати, бьюсь об заклад, что Пауэл в немалой степени списал с себя этот неординарный образ) задается вопрос:
– Какой журнал самый продаваемый?
– Где девушки на обложке и без одежки, – слышим в ответ.
Фотограф не мог не знать этой бесспорной, затрагивающей животрепещущие струны человеческой психики истины уже хотя бы потому, что с детства пытался разгадать тайны "запретного плода", подсматривая через замочную скважину за обнаженными женщинами. Как ни печально и ни трагично, с возрастом познания и желания Марка в этой области трансформировались в маниакальную, болезненную зависимость, приведшую его к убийствам предметов обожания – фотомоделей. К сему, увы, приложил руку его отец, ученый, своеобразно проверявший на ребенке реакцию нервной системы на страх: подбрасывал спящему мальчику в постель ящерицу и проделывал другие изощренные операции. Чувство страха, возможно, изрядно замешанное на отвращении и ненависти, росло, крепло и... потребовало разрядки, снятия напряжения. Насилие ведь, как известно, в какую бы тогу оно ни рядилось, всегда порождает насилие.
Однако, ради Бога, не подумайте, господа, что наш Слава Драйзеров впоследствии все-таки приобретет репутацию маньяка и, так сказать, вступит в конфликт с мирским Законом. Спешу вас заверить и успокоить: к счастью, ни мама Лена, ни папа Игорь не проводили над ребенком ужасных экспериментов, но они были живыми людьми, к тому же очень молодыми родителями (поженились в двадцать), и, как говорится, ничто человеческое им не было чуждо, их плоти жадно и страстно тянулись друг к другу... И вот в один прекрасный день, да-да, именно в день, а не в ночь, до слуха пятилетнего Славика, раскачивающегося на ярко раскрашенной деревянной лошадке, – шикарном подарке к Дню его рождения, – из другой комнаты донеслись обрывки приглушенного женского смеха, перемежающегося с мужским воркованием. Звуки эти то стихали, то вновь давали о себе знать. Любопытство, завладевшее мальчиком, пересилило его интерес к лошадке, и он, расставшись с нею, подошел к соседней комнате и осторожно толкнул дверь, но она, естественно, оказалась запертой. Тогда Славик, слегка привстав на цыпочки, прильнул глазком к дверному отверстию для Т-образного ключа. И его взору открылась необычная доселе ему картина. Папа с широко раздвинутыми ногами и с приспущенными галифе (в тот будничный день, ближе к вечеру, Драйзеров-старший должен был заступить в суточный наряд, поэтому находился дома на законном отдыхе) лежал на маме и азартно покусывал ей ухо и шею. Мама при этом извивалась, как змея, как бы пытаясь вырваться из объятий чего-то горячо шептавшего ей на ушко. Увиденное длилось несколько секунд, затем, инстинктивно почувствовав недозволенность сего постыдного подглядывания, Славик ретировался. Но и тех секундных мгновений вполне хватило ребенку для глубоко потрясших его юное, пылкое сознание впечатлений. Раскрасневшийся, возбужденный он выбежал на улицу и долго бродил по окраине леса (гарнизон, где они жили, утопал в живописном лесном массиве), переживая случившееся. Подсознательно мальчик ощущал, что раскрывшаяся перед ним картина как бы пробудила в нем неведомые ранее желания, и теперь, "проснувшись", они его будоражили, тревожили, требовали к себе внимания. Но как их удовлетворить, малыш, понятно, имел еще весьма смутные представления. Однако проказница-природа, заложенная в генах, безжалостно искушая порочный росток, призывала действовать, действовать, действовать... Впрочем, не природа тому виной, а закравшийся в сердце бесенок.
3.
Спустя месяц Славик столь же беспечно бродил по лесу, пиная еловые и сосновые шишки, как вдруг его внимание привлекла женщина, вышедшая из частного домика. Она принялась копаться на грядках, разбитых рядом с домом. Это была жена командира части Коренева Надежда, высокая, дородная, статная блондинка лет тридцати-тридцати пяти. Видимо, она вышла ненадолго что-то сорвать для приготовления пищи, поэтому была в шелковом китайском халате, расшитом огромными красными и белыми цветами на голубом фоне, и в мягких домашних тапочках-шлепанцах. Мальчика и эту ослепительную, шикарную даму разделяло расстояние метров двадцать-тридцать и, что удивительно, вокруг не просматривалось ни души: только Она, копошащаяся в земле, и Он, предусмотрительно спрятавшийся за деревья и беззастенчиво вперившийся в нее зоркими, широко раскрытыми глазами. И тут мальчика осенила мысль: лечь на землю и, подобно папе Игорю, широко раскинуть ноги. Эффект был достигнут мгновенно. Продолжая в такой позе наблюдать за совершенно ничего не подозревающей Надеждой, у которой время от времени можно было отчетливо видеть пикантные подробности туалета и непроизвольно волнующие не по-детски разгорячившееся воображение запретные места породистой фигуры, выбивающиеся из-под халатика, малыш почувствовал, как по телу расходится сладкая, приятно дурманящая истома. Причем, чем активнее ребенок елозил по относительно мягкому елочно-лиственному настилу, обильно покрывающему пролесок, не прерывая при этом наблюдения за красоткой, тем сильней испытывал это необычное зрительно-чувственное, телесное наслаждение. О, за время своей недолгой пятилетней жизни Славику еще никогда не было так хорошо, как в общении с этой пленительной блондинкой, пусть даже и на расстоянии! Он знал это точно. Мысленно обладая этими восхитительными формами, творениями гениальной Природы, он ощущал почти пик блаженства. И каковы же его были разочарование, досада, когда прекрасная незнакомка, столь страстно возбудившая его, сделав свои дела, скрылась в доме. Издав протяжный стон неудовлетворенного, начинающего самца, Славик откинулся на спину и лежал еще так минут десять, прокручивая в памяти пленку своей первой эротической любви и прислушиваясь к биению не на шутку разошедшегося разбуженного сердечка.
Теперь даже на свои игрушки мальчик смотрел как на потенциальное средство удовлетворения пробудившейся страсти. Оценивал, прикидывал, фантазировал. Выбор пал на резиновый большой мячик. Видимо, его округлая, упругая форма чем-то отдаленно напоминала Славику то, что он так жадно пожирал глазами у Надежды. Уединившись с мячиком, попробовал поиграть с ним в любовь. Игру условно можно было окрестить примерно так: Славик наверху, лицом вниз, мячик под ним. Правило игры было совсем простым: катаешься на мячике до тех пор, пока не станет столь же приятно, как при подглядывании в пролеске. Для этого, как понял малыш, одного "катания" было недостаточно, нужно было еще напрягать зрительную память, чтобы в деталях восстановить сладкую картинку. Но... все равно что-то не получалось, не срабатывало до конца, и Славик, разгоряченный, взъерошенный, угрюмо отбрасывал мячик в сторону. В последующие дни попытки возобновлялись и... столь же безрезультатно. А вскоре, к своему огорчению, младший Драйзеров отметил про себя, что тот некогда яркий образ, запечатленный им на опушке леса, все более и более тускнел в его мозгу, приобретая смутные, нерезкие очертания... Лишь через пару лет до него дошло, что требовались новые, яркие впечатления.
4.
Он уже ходил в школу, в первый класс, и жили они на другой "точке", также затерявшейся в необъятных лесных просторах великой матушки – России. До ближайшего населенного пункта, кержацкой деревни Акинфиево, было километров пять-семь. Туда, в школу, и отвозили детей военнослужащих...
Между прочим, господа, как все-таки это скверно, когда у человека, можно сказать, с рождения "кастрируют" одно из наиважнейших жизненных чувств – чувство родительского дома по причине элементарного отсутствия последнего. Походная, скитальческая жизнь с остановками во временных прибежищах и полная неизвестность в будущем – это ли не повод впадания в меланхолию и отчаяние если не в пору цветущей молодости, то на склоне лет, когда просто некуда приткнуться и не от кого ждать поддержки, хотя бы даже и моральной?! Да, милейшие, ужасное сие занятие – рвать, а тем более терять родительские корни и мыкаться по жизни до кончины перекати-полем...
Случалось, что и на своих двоих приходилось добираться из школы домой из-за неприбытия транспорта. Не в одиночку, конечно, – со взрослыми в качестве сопровождающих, а то и вполне самостоятельно – пацанвой. В яркие весенние дни подобные прогулки были им даже в радость, но вот поздней осенью, а в особенности зимой, подобные переходы были сопряжены с определенной опасностью – быть обмороженными, а то и подвергнуться нападению голодных волков, которые стаями рыскали по лесной чаще, нередко подходя к самой дороге, соединяющей военный стратегический объект с вышеназванной деревней.
Однажды Славик возвращался с родителями поздним зимним вечером. Было очень холодно, но папа Игорь периодически отогревал руки и щеки сынишки, растирая их шерстяной перчаткой. И даже брал его к себе на плечи, чтобы путь не показался таким долгим, нудным и не подкосили бы уставшие ноги.
– Папа, мама, посмотрите, что это за светящиеся огоньки впереди? – вдруг громко поинтересовался Славик с высоты широких отцовских плеч, указывая рукой немного в сторону от дороги.
– Это волки, – обреченно выдавил из себя отец. – Теперь надо уповать на судьбу: проскочим – хорошо, нет – будем бороться, у меня есть нож, спички. Эти звери боятся огня. Доставай из ранца свою тетрадку с двойками, будем поджигать.
Папа Игорь пытался шутить, но Славику с мамой было вовсе не до шуток.
– Ты же знаешь, – серьезно отреагировал мальчик, – у меня нет двоек... Может, пойдем назад?
– Запомни, сынок, и потом передай своим деткам нехитрое жизненное правило: "Обратной дороги нет, но есть опасность оступиться". Так вот, старайся идти так, чтобы поменьше оступаться – меньше шишек набьешь и шею не свернешь.
– О чем ты говоришь, дорогой?! – вмешалась встревоженная мама. – Зачем нам было рисковать и идти пешком в такую стужу, я же говорила: надо было остаться и переночевать у знакомых. Вот до чего доводит твое упрямство... Господи, помоги нам, грешным.
Бог, видимо, услышал ее отчаянный призыв, и они... проскочили. Славик отчетливо слышал звериные завывания, но волки почему-то так и не отважились приблизиться к потенциальным жертвам, еще долго преследуя их на значительном удалении. Отстали они лишь недалеко от "точки", когда на горизонте завиднелся красный фонарь на верху водонапорной башни.
В эту ночь Славик долго не мог заснуть, обдумывая, вернее, переживая так благополучно закончившуюся для их семьи встречу с матерыми. И слышал за стенкой странные стоны и вздохи. Собственно, об их происхождении он уже имел более или менее ясные представления.
162.
Лишившись работы и постоянного заработка, Слава перебивался случайными, продавая в электричках, а в летнюю пору на пляжах Черноморья собственные книжки. И вот как-то бродя по одному из многочисленных крымских пляжей и предлагая млеющей под лучами щедрого солнца отдыхающей публике свою литературу, Слава вдруг заострил внимание на одном женском лице. Оно ему показалось до боли знакомым. Только в памяти где-то заклинило, отчего никак не мог вспомнить, кто же эта женщина? Что-то, конечно, со временем в лице изменилось, но основные черты оставались прежними. Женщина, почувствовав пристальный взгляд, тоже посмотрела на мужчину. Лишь несколько секунд ее лицо выражало недоумение, а затем расплылось в милой улыбке:
– Слава, это ты?!
– Да, Мариночка, – наконец и он узнал свою добрую наставницу и первую женщину, подарившую ему любовь, Марину Лазутину, – это, конечно, я.
– Господи, сколько же лет прошло, как мы расстались?!
– Да, почитай, порядка пятнадцати, двадцати. Но ты, сразу хочу тебе сказать, по-прежнему выглядишь красавицей. – В этом комплименте было более правды, чем дипломатичной лести: несмотря на возраст, она продолжала оставаться достаточно приятной, привлекательной дамой.
– Спасибо, конечно, на добром слове, но и ты, смею тебя заверить, выглядишь бравым молодцом. Спортом, наверное, по-прежнему занимаешься?
– Увы, уже так интенсивно и азартно не занимаюсь – довольствуюсь тем, что удалось поднакопить в былые годы, и добавляю малость в охотку из нынешних простых физупражнений. А так, в основном, как видишь, отдаюсь труду духовному, книжки вот пытаюсь писать.
– Знаю, знаю. Получила твой, Славочка, подарок. Спасибо огромное. Мне нравится, как ты пишешь.
– Ну а ты как?! Какими это ветрами тебя занесло аж с Дальнего Востока в наш незабвенный, благодатный Крым?! Или ты уже там не живешь?
– Считай, дорогой, что уже не живу.
– Это как же понимать?
– Замуж, Славочка, выхожу. За иностранца, – она по-прежнему улыбалась, но в глазах улавливалась некая грусть и печаль. – Он – состоятельный и, судя по всему, порядочный мужчина. Еду вот к нему. А по пути решила заехать в Крым – мою давнюю любовь. Когда-то в детстве я неоднократно гостила летом у родственников в Балаклаве. Благодаря им я объездила все крымское побережье. Последний раз мы с младшей дочкой пятнадцать дней отдыхали в Ялте в тысяча девятьсот девяностом году. Ох, как все было тогда просто! На маленьком судне, но с бассейном на палубе и в хорошей каюте мы добирались до Ялты за ночь. В течение дня объезжали несколько пляжей и к вечеру возвращались домой. Теперь судов этих, вероятно, и в помине нет: их все продали, и они ходят в Турцию за тряпками для толчков.
– А почему ты решила остановить свой выбор именно на иностранце? – Известие о позднем замужестве вызывало в нем наибольшее любопытство.
Вопрос прозвучал настолько конкретно и несколько некорректно, что Марина вынуждена была перестать улыбаться и принять серьезное выражение лица.
– Видишь ли, Слава, я хочу, чтобы ты понял однозначно: я в последние годы особо не стремилась к браку как к таковому, и тем более не охотилась за мужем, я просто вынуждена была искать выход из этой страны, дверь, при помощи которой можно было отсюда уйти. Для женщины, я считаю, есть только один надежный способ осуществить это намерение – замужество. Ты спросишь о причинах?.. Все очень просто. Мне надоело жить в сумасшедшем доме, то есть без воды, света, тепла, без достойной работы с достойным заработком. Когда-то, ты знаешь, я продавала свой труд, не очень-то задумываясь о его сомнительной морально-психологической подоплеке. Теперь же, увы, нет ни морали, ни идеологии, ни труда, – есть сплошной бандитизм. Я вырастила троих детей, один из них уже обзавелся своей семьей, но будущего, считаю, нет ни у кого из них. Нужно помочь им всем, а особенно младшей, выбраться из этого кошмара, называемого по старой памяти государством... Ты меня понимаешь, Слава?
– Разумеется, Марина, прекрасно понимаю, – Вячеслав не кривил душой, – только, черт возьми, обидно, что мы теряем таких славных людей, как ты... - Стремясь придать разговору более оптимистичный тон, Драйзеров вновь переключился на комплименты:
– И все-таки, Мариночка, как же тебе удалось столь прекрасно сохраниться за долгие годы, по-прежнему оставаться изящной? Откуда черпаешь запас жизненных сил, энергии, которой, чувствую, тебе еще не занимать? Наверное, ведешь исключительно здоровый образ жизни?
– Это, Слава, видимо, от равнодушия к еде и от "породы". В моей родословной аристократов, правда, не было, но не было и черни. Прабабушка была француженкой, парижанкой, а прадед – обедневшим польским дворянином. Так что пролетарским происхождением, увы, хвастать не приходится... Ну а что касается запаса жизненных сил – что правда, то правда. Жизнь всегда была чертовски трудна, и без этих самых сил я бы, наверное, давно погибла в нашем совдеповском аду. Так что и здоровый образ жизни – тоже необходимость. Не курю, равнодушна к спиртному. Разве что шампанское очень люблю, тут, признаюсь, Славочка, грешна.
– Так в чем же дело?! – быстро сориентировался Драйзеров. – Жди меня здесь. Я по-быстрому слетаю за нашим фирменным мускатным, и мы с тобой отметим нашу встречу...
Пить с друзьями шампанское вприкуску с "птичьим молоком" на берегу огромного, плещущегося моря – это, господа, истинное наслаждение. Они уже старались не затрагивать грустных тем, говоря только о хорошем и веселом. Вволю, от души насмеялись, нашутились и даже не почувствовали, не ощутили особой душевной тяжести при расставании.
163.
Грусть накатилась позже, когда Драйзеров уже пребывал в одиночестве. Действительно, как констатировала Марина, в стране царил сплошной бандитизм. Славе и самому довелось испытать его злобный, звериный оскал. Возвращаясь с похорон тети Юли, последней умершей сестры Игоря, черт дернул его заехать в Одессу-маму, чтобы воочию познакомиться с одной девицей, с которой вел переписку (дружба завязалась по газетному объявлению). Там, на вокзале, средь бела дня, под "покровительством" бравой милиции и "обули" его жгучие брюнеты-менялы на пятьдесят баксов, американских долларов то есть. Заполучив у наивного приезжего миллионы карбованцев, в наглую бросили ему под ноги фальшивку. Когда же Слава попытался возмутиться, вырвать из рук мошенника свои деньги, к тому на подмогу подбежали кореша-подельники и, плотным кольцом окружив облапошенного клиента, недвусмысленно дали понять, что если он и далее будет возбухать, живым домой не доберется. Пришлось парню смириться. Через некоторое время к мошенникам подкатил сержант-мент и стал о чем-то горячо с ними спорить: видимо, та доля, которую ему отстегнули за негласное соучастие в лихо проведенной операции, показалась стражам порядка весьма неубедительной, несерьезной. В конце концов они пришли к консенсусу и мирно разошлись. А Драйзерову пришлось возвращаться домой с пустыми карманами, благо билет на обратную дорогу был уже приобретен.
От жизни такой кусачей впору было бы нашему впечатлительному герою запить горькую, но он продолжал крепиться, держаться. Впрочем, нет: на какое-то время, поддавшись всеобщему разгульному настроению (это образно можно было бы охарактеризовать как пир во время чумы), он безрассудно ударился в блуд, не особо выбирая партнерш, не заботясь о последствиях и ни о чем не сожалея. Лишь однажды Драйзеров проявил осторожность, о чем потом очень жалел. Оказавшись по своим творческим делам в Белгороде, где когда-то начиналась его профессиональная трудовая биография, на ночном перроне, будучи уже изрядно под шафе, он познакомился с миловидной, стройной, высокой блондинкой, которая, как вскоре выяснилось, была предводительницей, атаманшей местных бичей-алкашей. Через них она сбывала пассажирам спиртное. Она была матерью-одиночкой, и этот ночной теневой бизнес служил ей хорошим подспорьем в пополнении семейного бюджета. Блондинка удивительно быстро согласилась предоставить свободному художнику (так представился ей Слава) ночлег в собственной квартире. Только прежде попросила у него десять тысяч рублей, чтобы, так сказать, не ехать с пустыми руками. Она тоже была немного навеселе и, естественно, хотелось добавить. Вячеслав уже было полез в карман за деньгами, но рука вдруг так и застыла в нерешительности. В его мозгу сработало торможение: а нет ли здесь какого-то подвоха, устроенного для него капкана, западни?! Завезут куда-нибудь, а потом разуют-разденут и порешат.
– Ну так что?! – Ее прекрасные глаза смотрели на него с такой невыразимой любовью и лаской, что, казалось, устоять перед этим соблазном было невозможно. Но он почему-то впал в подозрительность.
– Нет, ты знаешь, я, наверное, откажусь от твоего приглашения, хоть, правда, и сам в гости напросился.
– Ты не подумай, – словно разгадав его внутренние терзания-сомнения, стараясь быть убедительной, заметила Ирина (так звали блондинку), – я отнюдь не всем так предлагаю. И самой даже чудно, что легко и просто произошло наше знакомство.
– Нет, извини, – окончательно подвел черту Слава в их диалоге и, развернувшись, стал удаляться прочь.
– Ну, как знаешь, – донеслось ему вослед, – странный ты, право.
Потом он не раз вспоминал эту ночную, необычную встречу и мысленно бранил себя за проявленную трусость, слабодушие... Хотя, кто знает, как бы в действительности прошло их свидание?! Как говорится, что ни делается, то к лучшему.
Дурман блуда до тех пор застилал его очи, пока кто-то не наградил его площицами, именуемыми в народе мандавошками. Яростно втирая в кожу убивающий паразитов лосьон ниттифор, Драйзеров проклинал все на свете. Пройдя манящий путь порока от, казалось бы, невинных детских упражнений до отъявленного разврата и завязнув в нем по уши, он, наконец, с ужасом осознал для себя, насколько никчемна и бесполезна была его прошлая жизнь. Иллюзорно-сладостный мир, который он старательно выстраивал в своих грезах, вдруг раскрылся перед ним в обличье фурии, ненавистного монстра, поглотившего и погубившего его лучшие годы. А из включенного транзистора как нельзя кстати доносились душещипательные слова песни в исполнении Валерия Леонтьева:
"...Мама, прости меня, мама,
Между нами – свечи храма...
Это я – блудный сын твой,
Отпусти вечный грех мой,
Ты всегда со мной..."
PS Информацию автору можно слать по двум электронным адресам:
1) nkraev@bk.ru
2) nkraev1@rambler.ru
Тел.:
сотовые: +7-919-254-19-58, +7-910-357-70-82