...Мне сказали, что в Тель-Авиве живет столетняя еврейская бабушка, которая скакала в коннице Буденного, видела Ленина, Фрунзе и Крупскую. И добавили: "Она до сих пор хохочет над удачными анекдотами и сама непрочь пошутить. Когда ее положили на операционный стол, чтобы вшить батарею сердечного электростимулятора, она тут же спросила врачей, не случаются ли в их практике короткие замыкания".
Про конницу Буденного мне наврали. Зато все остальное оказалось чистой правдой.
...Бабушка сидела на диване нахохлившись. Ни вид ее, ни выражение лица к разговору не располагали. "Я самый обыкновенный человек. Честное слово, мне жаль, что вас из-за меня побеспокоили", - повторяла она. "Ну не скромничайте, Анна Григорьевна, не скромничайте, - увещевала родственница Ревекка Иосифовна, - такую замечательную жизнь прожили..."
Я вдруг увидела себя со стороны - глазами старушки: вот пришла журналистка писать юбилейную статью, которая непременно начнется словами: "Она прожила долгую, трудную, полную лишений жизнь..." - и едва удержалась от смеха. Старушка уловила перемену в настроении и метнула исподлобья заинтересованный взгляд. Это было похоже на вызов. Я поняла: если проиграю - уйду ни с чем. И решила не спешить. Мы сели за стол, заваленный фотоальбомами, газетными вырезками, страничками, исписанными от руки. Старушка молча наблюдала за мной, я выжидала. Ревекка Иосифовна решила взять инициативу в свои руки:
- Анна Григорьевна родилась в Сибири. После революции вступила в Красную армию, сражалась в коннице Буденного...
- Да не была я у Буденного! С чего вы взяли? Я служила в 4-й армии Восточного фронта, - возразила моя героиня и тут же
снова замолчала.
- Ей приходилось встречаться с Лениным. Когда она везла из Сибири вагон с продовольствием для голодающих детей... -
продолжала Ревекка Иосифовна.
- Не из Сибири, а из Самары. И с Лениным я встретилась потом. Сначала – с Крупской, - вмешалась старушка.
- А каким он был? - спросила я. - Таким, как его описывают? Маленьким и картавым?
- Кто? - не поняла старушка.
- Ленин!
- Да нет, не маленьким. Среднего роста. А на картавость я внимания тогда не обратила. Может, и картавил. Я же вся была поглощена тем, что со мной запросто разговаривает вождь мировой революции. - Старушка улыбнулась.
- А что это за история с вагоном? - я решила не давать ей передышки.
- Вызвал меня Фрунзе. Говорит: так, мол, и так - надо доставить голодающим детям вагон с продовольствием, дело непростое, но мы на тебя надеемся и даем тебе в подмогу четырех красноармейцев. Я и сама стрелять умела... А с вагоном этим вышло такое мытарство! То и дело его у нас воровали. На железной дороге был такой саботаж! Всю ночь я лазила по запасным путям и всякий раз успевала найти вагон еще до того, как его разворуют. Я рассказала Крупской,
как было дело, и попросила устроить встречу с Лениным.
- Зачем?
- Чтобы рассказать ему, что творится на железной дороге.
- А дальше?
- И он меня принял. Я подробно рассказывала ему свою дорожную эпопею, он внимательно слушал и записывал. А в конце сказал: "Я выпишу вам документ, по которому вы сможете связываться со мной напрямую, если столкнетесь с подобными вещами".
- Этот документ мы нашли потом в одном из томов старого издания собрания сочинений Ленина, - вставила Ревекка Иосифовна, и тут же между моими собеседницами возник спор по поводу того, в каком именно томе был опубликован документ, после чего Ревекка Иосифовна добавила:- Потом он хранился в музее Ленина, а когда музей закрыли, документ перекочевал в партархив - вместе с другими экспонатами.
- А что в нем было, в этом документе?
- "Член партии Анна Григорьевна Слевутская лично мне знакома, прошу оказывать ей всяческое содействие и все письма и заявления от нее на мое имя передавать мне - наравне с правительственными бумагами. Ленин".
- А как он попал в музей?
- После смерти Ленина было обращение ЦК - сдавать все бумаги с автографом Ленина. Так он там и оказался.
...История была в духе "рассказов об Ильиче", такой бы и осталась, но Ревекка Иосифовна неожиданно продолжила:
- Перед отъездом в Израиль Анна Григорьевна попросила меня забрать этот документ из партархива. Все равно, мол, дело прошлое. Музей-то закрыт. Я пошла, а мне говорят: "Документ мы вам не отдадим. То, что он сейчас не в музее и сам музей закрыт, - обстоятельство временное. Скоро все вернется на круги своя".
- А только ничего не вернулось на круги своя, - вставила старушка и вдруг расхохоталась, обнажив голые десны.
Она смеялась так заразительно, что я тоже не выдержала. В этот момент я поняла, что уже не смогу ее называть "старушкой" - даже про себя.
Отсмеявшись, Анна Григорьевна сказала:
- Я вся в прошлом. Я в партию вступила знаете когда? В 1919 году!
- Так вы же из нее вышли, - напомнила Ревекка Иосифовна.
- Когда? - тут же спросила я.
- А когда товарища ее - достойнейшего человека - арестовали ни за что ни про что в 30-е годы. Она пошла и положила партбилет на стол. С тех пор в партии и не числится, - объяснила Ревекка Иосифовна, - ее не арестовали тогда по чистой случайности.
- А с кем из тогдашних вождей вы еще встречались,кроме Ленина и Фрунзе?
- С Куйбышевым. Я тогда лишилась работы, и друзья устроили меня подавальщицей в столовую. Дело было в Самаре. Все брали чаевые, а я нет. Куйбышев заметил, говорит: "А ты гордая". А я ему в ответ: "Что я, нищая, что ли? На чай мне дают... Не хочу!" Так мы познакомились, разговорились. Потом работали вместе. Он был в Реввоенсовете армии, я обрабатывала материалы в редакции армейской газеты - приходилось общаться. Это были мои лучшие годы - в Красной армии.
- Вы ходили в форме?
- Конечно. Шинель, гимнастерка, сапоги.
- А вам не хотелось надеть красивое платье?
- Да что вы! Для меня ничего не было лучше того, что
мы тогда носили. Хорошая была форма. Красивая.
- А женщины ощущали себя женщинами? Мужчины за вами ухаживали или относились как к товарищу?
- Ухаживали, ухаживали, - Анна Григорьевна рассыпалась дробненьким смехом. - Знаете как ухаживали? "Анька, ты, наверно, не ела сегодня ничего. Хочешь, привезу тебе буханку хлеба?" Вот как ухаживали! Сейчас такого нет. А у нас все друг друга поддерживали.
- Но время-то было довольно жестокое.
- По всякому было. Я на прожитое не жалуюсь.
- Она получила пенсию от государства -15 рублей, -вставила Ревекка Иосифовна, - из-за того, что во время войны потеряла все документы. И винит в этом - вы представляете - только себя! И спорить с ней на эту тему совершенно бесполезно.
- А как вы относились к Сталину?
- Тогда - как к богу. А после "дела врачей" поняла: что-то не так. Но сама во всем разобраться не могла.
- А царя вы любили?
- Да что вы! Для евреев царь был врагом номер один. Какие погромы устраивались в то время!
...Пришла с работы любимая внучка Анны Григорьевны - Катя. Разлила по чашкам чай.
- Анна Григорьевна, а вы помните свою первую любовь? - спросила я.
- А как же! Первая любовь у меня была - один приказчик. Он был моим, как говорят, ухажером. Бабушка у меня была страшная
злюка: "Нюрка, слышь? Как стемнеет, чтоб дома была!" Какое ухаживание, когда надо то и дело бежать к каланче - смотреть на часы - пора Нюрке бежать домой или не пора?
- Чем кончился ваш роман?
- Чем обычно кончаются романы? Он - в одну сторону, я - в другую.
- А бабушку свою злюку вы любили?
- Любила, да не очень. Когда я у нее просила "пятачок" на мороженое, знаете, что она мне отвечала? "Возьми кусок сахара в рот, сядь голой задницей на лед - тебе будет холодно и сладко". Однажды она велела мне сварить кисель на Субботу. Я клюкву сварила, а отвар слила в помойное ведро - сколько мне лет-то было! Стою и думаю: что дальше делать, а тут бабушка возвращается. Увидела. "Азохен вей!" И давай меня лупить: "Ах ты, шкура барабанная! Что же ты наделала?!"
"Шкура барабанная" - это у нее было любимое ругательство. Мы жили в страшной нищете. У дедушки была водянка живота - он все лежал на кровати. А бабушка подрабатывала кухаркой по чужим домам - когда у кого праздник или свадьба.
- А родителей своих помните?
- У мамы была коса до пояса... Я родителей рано лишилась. Отец уехал на заработки в Америку, обещал через год забрать нас и сгинул. Мама не выдержала, достала у политкаторжан (их в наших краях было много)пистолет и застрелилась. Для меня до сих пор загадка - как она решилась на такое?
- А у вас в жизни не было таких моментов, когда хотелось уйти из жизни?
- Никогда! Я жизнь люблю. Но я понимаю тех, кто кончает с собой: значит, у них силенок не хватило выдержать. Я перенесла
пять операций - в том числе онкологические. Это не считая мелочей - разных переломов (я вся собрана из кусочков), и все
равно жизнь люблю. И на память не жалуюсь. То, что вчера делала, не скажу, а то, что было полвека назад, разложу по полочкам, во всех деталях.
- А сны вам снятся?
- Еще как снятся!
- Какие?
- Разные! Про старую жизнь - то одно, то другое.
- А кем был ваш муж?
- А у меня их было два! Обыкновенные мужики. Первый, когда ходил в женихах, все тетку подговаривал, чтобы она меня на улицу вызвала - так, чтобы бабушка не видела. И все лез целоваться. Только начнет целоваться, а я для смеху кричу: "Тетя-я!" Он тут же сбегал. Такой был ухажер. И все-таки я за него пошла: он был такой же юморист, как я. И не жадный.
- А куда он делся?
- Банальная история - "третий лишний".
- Кто?
- Я. Я оказалась лишней. Застала его со своей приятельницей. Взяла в руки сумочку и ушла в чем была. Все в доме оставила.
- Он вас не уговаривал вернуться?
- Больших уговоров не было. Сказал только: "Аня, одумайся!» Он знал, что я непреклонна: если сказала «нет», значит, все. И со вторым мужем так вышло. Снова я оказалась "третьей лишней". Послали меня на курсы кооператоров в Ленинград - как "выдвиженку". И вдруг я получаю письмо от мужа: "Дорогая Аня, я должен сообщить тебе очень тяжелую вещь - Маша (так звали соседскую домработницу) сейчас у меня. Ее уволили, ей некуда деваться, я взял ее к себе в комнату, а потом она пришла ко мне в постель. У нас будет ребенок". Я взяла клочок бумажки и написала ему записку: "Каждый ребенок должен иметь отца" - и все. Вот так я сама себе развод устроила. Бросила курсы, купила билет и поехала к подруге в Кузбасс. Я не знаю, чем объяснить свои неудачи с мужьями. Мужики они были хорошие.
- Не били?
- Упаси Господь! Я с ними и не ругалась. А случись что - могу и сдачи дать! - Анна Григорьевна согнула руку в локте, "демонстрируя мускулы", и рассмеялась. - Я всегда была упрямая. С места не сойду - буду стоять на своем.
- Вы считали себя красивой в молодости?
- Да что вы! Какая красота?! Я же была рыжей! Как меня только не дразнили из-за этого. Я и сама над собой всегда любила посмеяться. Ой, а однажды я так опозорилась! Это было еще в армии. К нам должна была приехать еврейская делегация из Самарканда. И вот командир меня вызывает и говорит: "Анна, ты знаешь еврейский язык, будешь приветствовать наших гостей". А я знала одно слово - "хаверим", товарищи, значит. Поднялась на сцену, вижу, в делегации не только мужчины, но
и женщины. И я решила их не обижать, образовала производное от "хаверим" и сказала с чувством: "Дорогие хаверим и хавроньис". А мне из зала кричат: "Сама ты хавронья!" Пришлось уносить ноги после такого приветствия. Командир меня потом ругал: "Чуть не разогнала наших гостей!"
- Жалеете о чем-нибудь?
- Только об одном - что не получила хорошего образования. Я закончила всего три класса, но всю жизнь - с книжкой в обнимку. Знаю всю классику. Хотела быть писательницей. А так, без образования, я кто? Пустое место. Я, конечно, реагирую на всяческие события, и все мне интересно...
- Анна Григорьевна каждое утро начинает с газет, - вставила Ревекка Иосифовна. - Раньше сама читала с лупой, а теперь, после операции на глазах, ей социальная работница читает. Анна Григорьевна и в шахматы хорошо играет. Научила правнука, так тот первое место в турнире занял.
- А где вы жили до Израиля?
- О, мы жили в городе, который назывался Видное. - хохотнула Анна Григорьевна. - Название вполне соответствующее: в одном конце чихнешь, в другом тут же отзовутся: "Будьте здоровы!" Все друг друга знали. А бабушка наша, - кивок в сторону Ревекки Иосифовны, - акушер-гинеколог, была местной знаменитостью - все бабы в Видном на нее молились. Бывало, высунешься из окна: "Ивановна! Спичками не богата? Мои кончились..." - тут же бросят тебе коробок. А тут живем шесть лет, а кто за стенкой - не знаем. Разве это жизнь?
- А как вы ощущаете себя в сто лет?
- Ужасно. Видеть себя не могу. Я совершенно беспомощная - даже стакан не могу вымыть. Вот мои сейчас придут с работы - начнут квартиру лизать, знаю я их. А я, которая всю жизнь привыкла всем помогать, целыми днями лежу в постели. Хожу с палочкой. Это я-то, которая привыкла бегать, болтать, песни петь. Я и сейчас пою, уж голоса нет, а пою, когда мои уходят на работу. Сама себя тешу, - она бросила на меня лукавый взгляд. - Думаете, я сама живу? За меня батарейка работает, ко
торую мне два года назад в сердце вшили. Своих детей
у меня нет - я от рождения бездетная. Думаю, уже и не
будет...
- Кто знает, кто знает, - в тон ей ответила я, и мы обе
рассмеялись.
- В общем вся моя жизнь - в моих близких. Но я так
устала от своих ста лет!
- Ну, глядя на вас, этого не скажешь.
Она махнула рукой: - Ой, да вы посмотрите на меня получше, Я же уже не человек. Вот он, виновник моего несчастья, - кивок в сторону симпатяги-кобелька. – Пошла с ним гулять, он рванул поводок, я упала. В руке что-то хрусть! Говорю мальчишке - сыну нашей приятельницы: "Позови кого-нибудь, скажи, что бабушке плохо". Он приходит: "Знаете, бабушка, я пытался, но что-то никто не хочет идти". Он два дня, как из России, иврита не знает - видно, попал на израильтян, а они его не поняли. Что делать? Я поднялась, пошла сама, добралась до телефона, а потом и "скорая" приехала.
- Анна Григорьевна, а какая ваша самая большая мечта?
- Чтобы всем было хорошо. Но это невозможно - всегда ведь кто-то живет за счет другого.
- В Бога верите?
- Нет. Никогда не верила. Верю в хороших людей. И в своих близких.
- Анна Григорьевна пришла в нашу семью в 1953 году, - вставила Ревекка Иосифовна, - и фактически воспитала моих дочерей и внуков. И всегда была на их стороне. Вот Катя, маленькая, не хотела ходить в детсад, плакала, а мой муж настаивал: "Она должна получать воспитание в коллективе!" Так Анна Григорьевна добилась - забрали Катю из садика. А потом Катю отправили в пионерлагерь по путевке, и она оттуда писала страшные письма: "Я здесь умру или убегу". Анна Григорьевна собралась, поехала и забрала ее из лагеря. Потом начались мучения с музыкальной школой. Катя не хотела учиться музыке: играет гаммы, а слезы капают на клавиши. В конце концов бросила музыкальную школу...
- Это не она бросила, а я! - запротестовала Анна Григорьевна. - Вы ничего не знаете. Даже говорить об этом
неудобно. Там был старый дурак-преподаватель, он занимался с ней на уроке музыкой, а потом под юбку полез. Она закричала, выбежала в коридор, я услышала, схватила ребенка - и в канцелярию: "Немедленно выдайте нам документы!" Не могла с этим безобразием смириться: чтобы такие мерзавцы - и в учителях? Это же ужас! Даже вспомнить страшно. - Она помолчала. - Я их так всех люблю - моих близких. Жаль, что эта любовь кончится с моей смертью.
...Я подумала: что же сказать ей напоследок? Пожелать традиционное "ад меа ве эсрим" (до ста двадцати) маловато будет - при ее-то запасе жизнелюбия! Мы простились без условностей. Я унесла с собой реликвию - пухленький альбомчик, в котором внучки Анны Григорьевны собрали все ее творчество. Анна Григорьевна оказалась большой затейницей и сочинительницей всяческих сценариев к семейным праздникам, поздравительных стихотворных телеграмм и даже рассказов в жанре писем. Отрывками из таких писем, написанных Анной Григорьевной своим близким на курорт от имени
любимцев семьи - кота по имени Котяша и собаки по имени Тунга, я и закончу свой рассказ о ней:
"У нас установилось жаркое лето, к которому я совсем не подготовился. Мне очень тяжело в моих мехах, и раздаются голоса - не обрить ли меня? Настоящей жизнью, до отказа насыщенной впечатлениями, встречами, я живу только ночью, а днем, как сказано у Пушкина, "и утро в полночь обратя", я отсыпаюсь. До половины дня я сплю на подоконнике, а затем ищу прохлады на полу, на стекле у телефона и проч.
Как живут домочадцы? - Как всегда - каждый занят своим делом. А моя начальница, которая когда-то говорила: "Только через мой труп в доме будет кошка", позволяет мне иногда полежать в ногах. В основном же оно - это начальство - находится на работе.
Ты, наверное, уже загорел, и теперь мы будем на равных по окраске.
У Изотовых готовятся к свадьбе. Молодым нашли квартиру в двух шагах от нас. Будем забегать - ты на чашку чая, я - на кошку-мышку.
Вернулся из деревни мой верный друг Мишка. Теперь мне веселее. Вот и все мои кошачьи дела. Прими привет от Ревекки Иосифовны, Анны Григорьевны, Аллы, Кати, Резниковых, Изотовых, Арона..."
"Не осуждайте меня за то, что послание свое я начинаю с жалоб. Так велика потребность облегчить свою душу.
Без всяких гипербол, метафор и проч. литературных тропов я должна сказать, что жизнь моя сейчас самая собачья. Все заняты своими делами. Доктор спешит на прием, баба почти не выходит из кухни, т. к. начался фруктовый сезон. Она гремит тазами, банками, ложками, и ей не до меня. Гулять со мной не выходят, а выбегают на минутку. Никто меня не купает. Мне перестали давать витаминки.
Я вижу, что Катя складывает свой чемодан, и теперь я окончательно осиротею. Ведь я остаюсь с двумя пенсионерками, у которых всегда что-нибудь болит, поэтому ни попрыгать, ни побегать с ними. Уткнутся в книжку или в телевизор - и все. На днях испортился телевизор. Как я радовалась, но радость моя была недолгой. Позвали мастера и исправили. Вот ведь какие вредные.
Стыдно признаться, но я сплю по нескольку часов подряд. Сплю и вижу сны. Мне часто снятся "Белый Клык", "Джим Белое Ухо", "Мухтар" и даже "Собака Баскервиллей". К чему бы это? Тунгуся".