11 августа

ВИМАНА И ВАЙТМАРЫ

Все началось как обычно с элементов синхронии. Иная реальность заявила о себе сначала через сны. Особенность таких синхроничных снов, сопровождающихся специальными знаками прямо внутри сна, в том, что они на следующий день не сбываются. Ни прямо, ни косвенно. Такие сны разворачиваются в пространстве бытия в течение нескольких дней, или недель. А иногда и месяцев. Чем сложнее затеянная игра, тем дольше она разворачивается. Эта игра развернулась надолго.
А началось все с простого. Стоило перед сном съесть слегка пересоленной копченой кеты. Немного съесть. Пол балыка. Причем без пива. С пивом то, конечно можно было списать на алкогольный дурман. Но на этот раз пива организм не захотел. Он прямо так и сказал в момент покупки рыбы:
– А вот пива не бери. Я его не хочу.
Рыба менее вкусной от этого не стала. В принципе, любая серьезная солевая нагрузка на почки приводит к выбросу из тела, и пиво смягчает обратный удар на физическое тело, но оно же и искажает полученную информацию. И ее приходится расшифровывать и фильтровать от всевозможного мусора и лжи обитателей нижних миров, куда уносит именно любой алкоголь или наркотические средства. Так что, в этот раз, получилась чистая солевая бомба. Для почек это конечно вредно, но иногда приходится приносить себя в жертву ради более высокой цели. Эта цель явно стоила того. Поскольку момент выброса из тела мне лично отследить практически не удается, то время, во сколько именно это произошло, установить, также не удалось. А выбросило высоко. Всю Евразию было видно как на ладони. Над землей трассировались тоненькие нити. Я еще подумал:
– “А не они ли создают эти самые параллели и меридианы”? уж очень похоже на полоски на глобусе. Здесь нити казались тончайшими серебристыми паутинками, и постоянно перемещались по невидимой сферической поверхности. И вдруг я сообразил, что они перемещаются не по планете, а по стеклу, через которое я смотрю. А оказался я в некоей шаровидной комнате с прозрачным всем, что меня окружает. Только за спиной оказался непрозрачный кусок чего-то, отдаленно напоминающего дверь. Дверь в трубу, которая уходила вдаль и терялась в черноте неба. И так же я разглядел, что таких труб, со стеклянными капсулами, до фига и больше. И в каждой находится человек. Но они, в отличие от меня, головами по сторонам не вертели, а смотрели вниз. На Землю. И тут меня внезапно поразила грандиозность и масштабность той хреновины, к которой приделаны эти своеобразные стеклянные глаза с людьми внутри.
– Не может быть! Я в тарелке! Но что это за тарелка, таких гигантских размеров?
И на стекле с бегающими паутинками появилась такая же прозрачная надпись:
– “Вимана”.
У меня даже во рту пересохло. Получается, что этот экран как-то отвечает на мои мысли.
– Но, как, зачем, и почему он это делает?
Появилась другая надпись:
– “Вайтмара”
– Не понял…
Надпись на стекле вздрогнула, и на некоторое время стала сплошной полоской, переливающейся разными цветами, потом появилась другая надпись:
– Личная МЕРКАБА.
Тут меня осенило:
– Так вот почему эту Меркабу никак не удавалось увидеть! Она прозрачная! А здесь эти паутинки ее рассекретили.
– Нет! – появилась надпись.
– Что нет? – задаю вопрос, понимая его детсадовскую неконкретность.
– Вайтмара, – появилась вновь надпись.
– А! Понял! Это не Меркаба, это Вайтмара!
На этот раз вспыхнула вся поверхность шара. Хотя определение тоже неверное. Просто поверхность стала более заметной от серебристого сполоха, охватившего всю сферу.
– Понял! Есть разница между ними! В чем?
– Уровень, – появилась надпись.
– Силы, мощности, скорости, чего уровень?
– Любви!
Вопросы все пропали, поскольку это было похоже на пощечину. Я то думал, что у меня Меркаба всем Меркабам Меркаба, а оказывается у меня Вайтмара, которая присоединена к материнскому кораблю Вимане, и без него, похоже, ничегошеньки не может.
– Это так? – Задал вопрос в никуда.
– Да! – последовал ответ.
– Блин! Краткость сестра таланта конечно, но как бы получить развернутую информацию?
– Точный вопрос - исчерпывающий ответ.
– “М-дя…. Тот, кто пишет эти светящиеся строки, похоже, не страдает от дефицита общения, и трепаться попусту не желает”. Кто это пишет?
– Твой разум.
– А кто тогда вопросы задает? – я решил поймать этого шутника на тавтологии.
– Ты!
– Получается, что я и мой разум не одно и то же.
– Одно!
– Вот ты и попался! Как же я могу не знать про себя самого?
– Блокировка информационного шлюза вирусами сознания.
– У меня вирусы? Откуда?
– С планеты!
– С этой? – Я посмотрел на Землю, над которой висел.
– Да!
– Я там заразился?
Полоска не появилась, и я понял, что задал слишком очевидный вопрос. Это точно вирус сознания под названием тупость.
– Прошу прощения. Постараюсь по делу.
– Очень хорошо! Программа дезинфекции активирована.
В голове появилась мятная свежесть, и нелепые вопросы, роящиеся в ней, стали улетучиваться в никуда.
– Вайтмара для дезинфекции перед входом в Виману?
– Нет!
– А для чего тогда она?
– Вимана – мать! Вайтмара – дитя!
– Когда дитя вырастает, что происходит?
– Меркаба!
– А! Вот как все просто! А когда Меркаба вырастает до детородного возраста, то становится Виманой?
– Да!
– А зачем на землю спускаться?
– Опыт! Развитие разума! Рост! Способность противостоять вирусам!
– Кто распространяет вирусы?
– Люди сиона.
– Кто сион?
– Вимана!
– Эта, или другая?
– Много других! Все получают опыт!
– А если вирус побеждает человека, что становится с Вайтмарой?
– Возвращение. Любовь Матери - воскрешение дитя - новый опыт.
– Какова цель?
– Жизнь! Опыт! Развитие!
– Как долго все это будет?
– Вечно!
От этого понимания захватило дух.
– А если планета разрушится?
– Планет много. И можно творить! Бесконечность!
– Вот это да!
– Дитя! – В этой вспыхнувшей надписи почувствовалось материнское умиление ребенком, пытающимся сделать первый шаг.
На стекле линии вдруг перестали хаотично бегать, и стали группироваться в одной точке. Потом концентрические кольца стали собираться в ней же. Изображение планеты и изображение на стекле раздвоились, и на стекле масштаб стал увеличиваться. Прямо как в компьютере, когда лупой пользуешься на карте города. Масштаб увеличивался и увеличивался, и на карте появились названия городов, и кружочки, их обозначающие. Паутинки медленно корректировали свое положение и, в конце концов, сошлись в одну точку, как перекрестье прицела. Эта точка оказалась в лесу, в нескольких километрах от поселка Итатка в Томской области.
– Что там?
– Шахты межконтинентальных баллистических ракет.
– Так ведь разоружение прошло.
– Радиоактивные элементы – пища сиона. Несколько точек в одной зоне. В них свозят ядерные отходы практически со всего мира. Силы сиона сконцентрировались в этом регионе. Отсюда начнется порабощение планеты. Мы этого не допустим. Они уже разрушили одну Землю.
Это многословие меня удивило, и я понял, что на этот раз слова пишет мама.
– Радиоактивный могильник есть и возле нашего города…
– Эта точка в зоне.
– А можно ведь дезактивировать радиоактивные элементы. Я слышал, что наш ученый из академгородка грант получил на разработку проекта.
– Люди сиона его уже убили. Все думают, что это из-за денег, которые мир платит за захоронение. Но Сиону не нужны деньги. Ему нужно топливо и планета рабов. Мы щелкнем его по носу.
На стекле появился ряд цифр из приблизительно тридцати разрядов, которые постоянно изменялись. Что они обозначают, я понял лишь, когда старшие, одна за другой, зафиксировались, и стали останавливаться младшие. Цифра за цифрой. Цифры обозначали некое время. Понятными стали только 2007 08 11. Последние шесть цифр останавливались очень медленно, как бы постоянно уточняя что-то. 02 59 59. Потом стали загораться некие огоньки выше цифр. И когда они составили некий завершенный узор, из Виманы ударил луч белого света диаметром в добрую сотню километров. Центр этого луча пришелся в точку скрещенных паутинок в лесу возле поселка Итатка Томской области. Возникло ощущение что свет продавил землю как кусок теста, делая глубокую вмятину. А потом, без единого звука, что добавило зловещности, земля треснула. По двум линиям. По Оби и Иртышу с одной стороны и Енисею с Ангарой по второй. Кусок между ними, как будто провалился глубоко вниз, и провал мгновенно заполнился водой. Все произошло так внезапно, что мозг потерял способность мыслить.
– Там же люди!!!
– Там смертельная болезнь для всей планеты. Люди уже в Вайтмарах. На земле остались только зомби сиона. И они просто напросто не проснулись. А сион остался без пищи и рабов. Так надо. Слишком много света они погасили своими вирусами. Слишком много. Все заслуженно и рассчитано. Никто лишний не пострадал. Обычных людей, сумевших противостоять вирусам, наши работники предупредили заблаговременно, и вывели из зоны поражения, тем или иным способом. Остальные же биологические люди получат новые тела через инкарнационный цикл, а вот сионам больше места нет. Планета чиста.
– А в других местах ведь тоже радиоактивные источники есть. Атомные станции и все такое…
– Силы сиона стянулись сюда, к практически бесконтрольным радиоактивным резервам решив, что окончательно победили Вас, и уже можно начинать захват территории. Мы все согласовали, и все точки погашены другими Виманами в остальных зонах, и это только потому, что вы не справились на местах. Зомби вас погубили, потому что вы допустили заражение своего сознания, и утратили связь со мной. Я выдавала все необходимые инструкции, но увы… Вирусы сиона весьма сильны и исказили все данные. Вы забыли, зачем были посланы. Растеряли и лекарства и инструменты и приборы. Вы не справились с заданием.
Все лицо залила краска стыда, и жар полыхнул по всему телу.
Я действительно не помнил, когда именно не выполнил задания, не помнил самого задания, и не помнил необходимых навыков. Я не помнил вообще ничего. И что самое прискорбное, знал, что все это я забыл. Забыл как самый распоследний негодяй, и теперь из-за этого пришла беда на мою Землю. Гибель людям, гибель животным, гибель деревьям и редким травам, птицам и насекомым. Всему, что так долго развивалось, и стремилось к солнечному свету, именно в этом регионе. По лицу покатились совершенно неконтролируемые слезы.
– Карантин! – появилась надпись на стекле, судя по краткости, уже личного разума. И Вайтмара стала заполняться клубящимся голубым дымом. Спрятаться от него было некуда. Вдох. Сладковатый привкус в горле…. Сознание стало гаснуть и погружаться в сон.

СИБИРСКИЕ ПИРАМИДЫ

Запекшиеся губы тихо прошелестели:
– Пить!
Надо мной склонилось очень гармоничное лицо человека с чуть раскосыми глазами. В его руках была стеклянная пробирка с жидкостью. Растрескавшиеся губы с жадностью припали к краю наклоненной пробирки, и из трещин стала сочиться кровь. Жидкость не была водой. Но жажду утолила. Человек явно жадничал на воду и отнял живительную прохладу слишком рано. Слишком рано. Но глаза его были полны любви и тепла, и я понял, что так надо. Больше пить нельзя. Все тело болело, будто с него сняли кожу. И открытое мясо, соприкасаясь с гладкой и мягкой поверхностью, на которой я лежал, нестерпимо саднило.
– Лучше встать и пусть со всех сторон будет воздух. Так будет легче, – решил я, и рванулся сесть.
Свет померк. И пришло безмолвие. Бархатно-черное безмолвие, которое окутало всего, и принесло блаженство. Блаженство отсутствия разрывающей боли. Отсутствия огненной вакханалии блуждающей по всему телу, отсутствие миллионов вражеских стрел и копий, пронзивших тело со всех сторон. Черная пустота! Ничто, обычно пугающее своей всепоглощающей способностью, напоминающей аннигиляцию, которая страшнее смерти.
– Пить! – прошелестели запекшиеся губы.
Появился человек с глазами полными любви и душевного тепла, со стеклянной пробиркой в руках.
– Дежавю, – попытался улыбнуться я, и губы тотчас треснули, напомнив о существовании боли.
– Айисагин, – тихо, но властно произнес человек и прикоснулся кончиком пальца ко лбу, после того, как освежающая, чуть мятная влага, скользнула внутрь горла.
Вновь обрушилась спасительная и исцеляющая всепоглощающая пустота. В ней не было возможности думать, чувствовать, и что-либо делать. В ней можно было только быть. Просто быть. В полном осознании этого момента.
– Свет, – прошептали губы.
– А как же пить? – произнес человек полный любви и тепла.
Его лицо неизменно улыбалось. Чуть-чуть улыбалось. Как будто извинялось за свою улыбчивую природу перед тем, кто страдает от боли. Но улыбка эта чудесным способом утоляла эту самую боль, и дарила надежду, что теперь все будет хорошо. Теперь уж точно будет все хорошо. Если ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК тебе улыбается, значит, все страшное уже позади. И теперь все будет очень хорошо. Потому что он улыбается, глядя прямо тебе в глаза. А его источающий любовь и добро взгляд, обладает потрясающей способностью проникнуть в самый отдаленный закоулок души. И хочется открыть ее до самого большого предела. Пусть этот взгляд исцелит все. ВСЕ! Этим глазам хочется верить. Полностью. Это – глаза врача. Настоящего врача.
Уж очень они отличаются от тех, жестоких, холодных, змеиных глаз. У людей не должно быть таких глаз. И то не были люди. То были змеи. Или еще кто похуже.
Глаза врача, облаченного почему-то во все черное, потемнели от гнева. Он каким-то непостижимым образом сумел узнать, о чем я думаю, и чего боюсь. Он увидел эти змеиные глаза, и узнал их. Он тоже не любил эти глаза. Тепло и доброта в одно мгновение исчезли из его взгляда и сменились жесткостью, решительностью и собранностью. Они стали глазами воина.
– Сионы! – произнес он, и тут я внезапно осознал, что он все это говорит, не раскрывая рта, и именно этот голос я слышал внутри себя.
Именно этот голос просил, умолял меня продержаться хоть еще чуть-чуть, когда эти змеиные глаза тех врачей, в белоснежных одеждах из суперсовременного исследовательского центра, куда я обратился по поводу постоянной головной боли, что-то пытались добыть из моего разума, ведя с виду совершенно невинные беседы сразу после операции. Но эти беседы, и невинные вопросы, отчего-то давили как лемех бульдозера, и моя неизменная улыбка постепенно угасала на лице, поскольку ум чувствовал странную опасность, исходящую из этих невинных вопросов, и этих миндалевидных зрачков в безразлично стальных глазах. В этих глазах сквозило ничем неприкрытое холодное безразличие. Они усыпляли бдительность своими вопросами, и что-то настойчиво искали в мозгу. Как бы параллельно. Я мысленно одел себе на голову зеркальную пирамиду, как будто она могла чем-то помочь, а они разозлились. Очень разозлились, хотя лица по-прежнему пытались держать резиновые, будто приклеенные суперклеем улыбки. Я подумал еще, откуда в человеке может быть столько фальши, и зрачки такие неестественные. Как у кошки. У людей таких зрачков не бывает.… И, в конце концов, когда я почти потерял способность распознавать смысл всего происходящего, в голове появился этот голос. Он наделил необычайной силой разорвать эту вязкую серую пелену, созданную хозяевами змеиных глаз и лишить их жизненной силы. В тот же самый момент они стали обычными, затравленными, никчемными людьми, которых подчинила чья-то могущественная воля.
– Уходи не торопясь, и не крути головой, – повел меня тот голос.
– Ни в коем случае не выказывай своего страха. Улыбку держи, или наплевательское выражение. Они готовы применить Фаш. И если почуют, что ты сломался… Конец.
Этот голос вывел меня из того мрачного, хоть и сверкающего здания с причудливыми антеннами и напичканного сложной техникой, в котором мне после томографии сделали операцию по удалению махонького тромба в сосуде в мозгу. Этот голос вывел из города, и долго, почти трое суток, вел по лесу, периодически то пропадая в моей голове, то появляясь вновь, как в плохоньком радиоприемнике. А потом внезапная яркая вспышка. И ничего не помню.
– Они шли следом, – не раскрывая рта, стал объяснять человек в черном. – Мы не могли позволить себе раскрыть свои позиции, а твои силы кончались. Мы завели их с твоей помощью в котлован - ловушку, и они применили Фаш. Тебя сильно сожгло. Вороны-маги принесли тебя быстро, практически мгновенно. Я думал, поднять тебя не удастся. Но ты молодец. Ты очень сильный. Семь лет сионы искали ключи к тебе, и так и не смогли их найти. Притом, что ты от них совсем не прятался. Мы поражались твоей выдержке все семь лет, и поэтому четверо воронов, без приказа, нырнули за тобой в волну Фаш, сразу же после ее активизации сионами. Они все в соседних отсеках. Тоже сожжены. Но они счастливы. Очень! Они сумели выдержать огонь чуть слабее Хиросимского, сумели найти тебя в хаосе, и сумели принести тебя сюда. И трое сионов остались лежать в тайге пеплом. Это тоже очень приятно.
У меня в голове внезапно вспыхнула картина Вайтмары, Виманы, и луча, промявшего землю.
– Какой сейчас год? – чуть ли не закричал я.
Врач усилил улыбку:
– Провал памяти - это еще не самое страшное в твоем состоянии.
Рта он по-прежнему не раскрывал.
– Какой сейчас год? – настойчиво повторил я.
– Две тысячи седьмой, – вновь улыбнулся загадочный доктор.
– Число, месяц… – затараторил я.
– Не волнуйся так! Время идет последовательно. Ты не попал в прошлое, и не попал в будущее. Ты находишься в том же самом времени, как и раньше, две недели в нашей больнице. Время идет, как положено. В сутках двадцать четыре часа. В месяце тридцать или тридцать один день. В феврале двадцать восемь. Все нормально.
– Какое сегодня число и месяц, – повторил я, чувствуя, что от его безмятежного спокойствия начинаю закипать.
– Сегодня среда. Восьмое августа. Его лицо по-прежнему слегка улыбалось.
– Осталось три дня, – произнес я с похоронной интонацией.
Он рассмеялся, и рот, наконец, раскрыл. Белоснежная улыбка меня разозлила.
– Что смешного?
– У тебя тот же самый психоз, что и у миллионов людей.
Я удивился.
– Какой психоз?
– Страх конца света.
– Это психоз?
– Абсолютный. Кто пророчит 2012 год, кто 2013, кто 2025, кто 11 августа 2007. Август каждого года вообще-то богат на приключения, но конца света не будет. Свет не кончается. Кончаются сроки действия того или иного человеческого тела. Перемены происходят, но они носят локальный характер.
– Я про локальность и говорю.
– Я уже слышал тысячи раз, от совершенно разных людей, что 11 августа 2007 года начнется апокалипсис. И нельзя сказать, что эти люди были больны на всю голову. Это психоз, который распространяют пси установки сионов. Они собирают энергию страха с людей как виноград с лозы, всевозможными слухами и галлюцинациями о том, как это будет происходить. Им просто нужна энергия.
– Сионы дислоцируются возле радиоактивных элементов?
Доктор на этот раз уже с интересом взглянул на меня:
– Да! Но ядерного оружия серьезной мощности у них нет. Фаш-разрушители слабые, километрового радиуса действия. Природные ресурсы планеты последствия взрыва гасят за месяц обычной жизнедеятельности. Мутаций, элементы, примененные в фаш-устройствах, не вызывают. И сионы едой просто так разбрасываться не любят. Ее у них и так очень мало. Они не опасны. Кроме конечно вирусов сознания. С ними мы и боремся. Конца света не будет никогда.
– Где мы находимся?
– В Сибири.
– Это я знаю! Где конкретно?
– Быстро же они активировали программку.… Но вот этого я тебе не скажу. Мы обнаружили в тебе пеленгатор сиона, который они тебе установили во время операции, и пирамида его сигналы пока успешно гасит. Пока не найдем способ его демонтировать, отсюда не выпустим. Уж извини. Кстати головную боль они тебе и внедряли своей портативной установкой из дома напротив. А чтобы обратился именно к ним, и рекламу своего центра подбрасывали строго в твоем районе. Ты им был нужен как средство обнаружения нас, и наших пирамид.
– В Сибири нет пирамид!
– Сионы тоже так думают, но факты вводят их в сомнение.
– Что, неужели есть?
Доктор улыбнулся:
– Маяки есть во многих точках планеты. Сибирь не исключение. Сам посуди, такая огромная территория и чтоб без присмотра оставалась? Такое невозможно в принципе. Это нелогично. И пирамиды здесь такие, что египетские - просто крошки по сравнению с ними.
– Так это ты, наверное, про обычные горы говоришь.
– Пирамиды должны иметь геометрически четкую структуру для космической локации и точнейшую поляризацию по магнитным осям. Горы не подходят для этих целей.
– Я не слышал про такие пирамиды.
– И сионы про них ничего не знают. Поэтому спасение всему миру из Сибири придет. Отсюда!
– Если успеет, – пробормотал я.
– Да не будет никакого конца света, ядерной войны, или чего еще. Нет у сионов оружия. Я уже сказал.
– Это будут не сионы. – Я устремил взгляд в пол
Доктор удивился повторно:
– А кто тогда?
– Это будем мы!
– Похоже, кроме передатчика и пеленгатора в тебе еще что-то есть, – доктор улыбался как именинник, получая подарок.
– Вимана!– произнес я, и посмотрел в глаза врачу. Тот мгновенно стал серьезным.
– Это будет удар Виман. Радиоактивные точки - это приманки для сионов. Все сделано специально. По ним и будет удар 11 августа 2007 года, в три часа утра.
Доктор на этот раз смеяться не стал, а вышел в соседнее помещение. Через несколько минут вернулся не менее озабоченным:
– Откуда у тебя такие данные?
– Из Вайтмары. Я видел будущее.
– Что еще ты видел?
– Появился голубой газ, и я уснул. Больше ничего не увидел, и спросить не успел.
– Как ты это видел?
– Сверху! Была карта, серебряные паутинки, цифровые координаты сверху стеклянного шара, а потом кольца, и световой удар. Дата была там же, где и координаты.
Врач стал еще серьезнее, и улыбаться перестал.
– Ты на самом деле был в Вайтмаре. Но, как и когда?
– Мне приснился сон. И у нас осталось три дня.
– Они не могут ударить по своим.
– Вимана сказала, что никого не останется перед самым ударом.
– Но мы же есть!
– Я об этом ничего не знаю. Вимана сказала, что сионы загасят всех, кто имеет отношение к свету. И носителей, и проводников, и источников света.
– Бред какой-то! За три дня они просто физически не смогут этого сделать.
– Я больше ничего не знаю. Я очень устал и хочу спать. Если можете, удалите из меня эти пеленгаторы, и передатчики, и все остальное, что, как вы считаете, принадлежит сионам.
Я рухнул обратно на лежанку, поскольку сознание улетучилось из тела, как газ из баллончика для сифона.
Очнулся я вновь в Вайтмаре. Земля была окутана коричневой мглой и имела безжизненный вид.
– Как же так? Что случилось?
Стекло безмолвствовало, как бы стыдясь выдать правду, а врать оно не имело права, а потом появилась надпись:
– Недоразумение.
– Недоразумение? – взорвался я, – всю планету в расход.… Это, по-вашему, недоразумение? Уж лучше бы сионы ее захватили. Люди хоть живы, остались бы, и все осталось бы живым.
По полу начал струиться голубоватый туман, и я сообразил, что меня сейчас усыпят. Тема сионов была не подлежащей обсуждениям, да и терпеть психопатов никому не интересно.
– Приношу извинения за эмоциональную несдержанность, – пошел на попятную.
Дым всосался обратно.
Внутри бушевал огонь гнева, но я его погасил тотальной неподвижностью, замерев в специально принятой неудобной позе. Вскоре появилось равновесие.
– Прошу информации, которая доступна моей категории.
На экране зажглись 14 зеленых треугольников. По коже пробежали мурашки. Четырнадцать! Сразу на четыре ступени больше. Это серьезное повышение. Гнев и раздражительность несопоставимы с таким уровнем. И в уме внезапно появились знания, которые позволили участвовать в совете. Ошибку в расчетах искали все сообща, во всех Вайтмарах. И я был допущен к этой работе. Никто никого не обвинял, все были заняты разбором ситуации.
– Синхронизация импульсов?
– Абсолютная.
– Запуск маршевых двигателей?
– Нулевой.
Компьютер Виманы мгновенно проверял все запрашиваемые данные из любой капсулы, согласовывался с остальными кораблями, и выдавал ответы также на все капсулы.
– Плотность ядра, площади и соотношения водного пространства с сушей?
– Сохранены и сбалансированы.
– Скорость заполнения новых акваторий?
– Расчетная.
– Сдвиг силовых планетарных осей?
– Без погрешности.
– Смена магнитных и энергетических полей?
– Расчетная.
– Фиксация новых полей?
– Отсутствует.
Сферы всех Вайтмар вспыхнули серебристым огнем.
– Есть! Ключ к хаосу найден. Осталось найти причину.
– Связь с координаторами на местах?
– Отсутствует. Уровень радиоактивного фона, соотношение элементов воздушной среды и температурный режим, несовместимы с сохранением жизнедеятельности любых биологических форм.
– Обратный ход. Момент прекращения связи.
Вспыхнула картина земного шара опутанного золотыми нитями. Нити были достаточно толстыми, но и редкими. Двенадцать точек привязки, равномерно распределенных по телу планеты и трассы, соединяющие точки между собой, как авоська надетая на апельсин. Началось прямое воспроизведение, и одна из точек привязки, на момент светового удара оказалась не привязанной к поверхности планеты, и в одну секунду утратила связь с линиями и остальными точками. И как в трагическом триллере про альпинистов, висящих на отвесной скале, начался отрыв других точек от планеты и разрывы светящихся линий. Начались энергетические замыкания и разряды, плазменные дуги и неконтролируемые рывки тела планеты, подобно незакрепленному на электрическом стуле смертнику. А потом, когда погасли все точки, планета вздрогнула, и вспыхнула дуга. От бывшего северного полюса, до бывшего южного. Дуга трижды пробежала вокруг всего шара, и все прекратилось. Земля, ставшая совершенно безжизненной, стабилизировала свое вращение самостоятельно, и уснула вечным сном, укрывшись одеялом бурой мглы. Она получила сильнейшее лекарство от паразитов на своем теле. Лекарство под названием смерть. Счетчик времени показал, что с момента светового удара до момента полного завершения жизнедеятельности живых существ, прошло всего шестьдесят шесть минут, шесть секунд и шестьсот шестьдесят шесть десятитысячных секунды. Тройная шестерка продублировала себя дважды. Это был прощальный привет сиона. Они переиграли нас нашими же руками. Своих агентов, они, конечно же, эвакуировали в момент начала хаоса.
Я молча смотрел на стеклянный экран и не мог выдавить ни слова. Та самая точка, не привязанная к Земле, с которой все началось, была моей. Это я почему-то допустил начало конца и был виной смерти всего живого. И еще горше было оттого, что никто, ни единый человек не сказал ни единого слова укора в мой адрес. А ведь все хозяева Вайтмар знали, чья это точка. И ничего не сказали. Ничего. “Недоразумением” был я. И Вимана очень корректно ответила на мой самый первый вопрос. Еле ворочая языком, я умудрился попросить показать хронику точки 7-12. Своей собственной точки. Мне нужно было узнать, что там произошло и почему я ничего не помню.
На экране появился причудливый узор с двумя перемигивающимися точками. Пристальный взор в эти точки привел к тому, что сменяющийся узор, сделал нечто с сознанием, которое скользнуло в прошлое. Обратно на Землю.
– Пить – прошептали пересохшие губы.
Уже в третий раз появилось то же лицо с добрыми глазами. Это не было дежавю, но скачки по этим временным петлям, запутывают мозг весьма сильно.
– Какое сегодня число?
– Девятое августа, – врач в черном улыбнулся, не в силах сдерживаться, – четверг. Время интересует?
– Нет. Что произошло? Почему я опять на этом странном столе?
– Ты ведь сам попросил удалить из тебя передатчики? Мы это сделали. Вот они. Он показал два окровавленных кусочка мяса на никелированном подносике.
– Это передатчик?
– Мы бы не догадались, если бы они не дублировали те органы, которые в принципе не могут дублироваться. Пеленгатор, например, был твоим третьим глазом.
Я с ужасом прикоснулся к межбровью.
Врач хохотнул.
– Не этот. Реальное глазное яблоко. Просто оно было третье. А третий глаз – лишний.
– Когда я смогу ходить?
– Уже можешь!
– Любая операция требует времени для заживления.
– У нас технологии позволяют проводить операции без этой потери времени.
– Тогда почему я не могу пошевелить ногами.
– Ах да, извини, забыл ремни отстегнуть. Мы подумали, что сионы могли обезопасить свои датчики системой самосохранения или самоликвидации, поэтому тебя и спеленали. Руки освободили, а вот ноги и тело забыли.
Глаза врача смеялись, но я понял, что он шутит поверхностно, потому что за смехом пряталась настороженность. Он ожидал от сионской начинки сюрпризов. А раз так, то и я мог отколоть номер.
– Зачем я здесь?
– Наверное, на смену нашей группе…
– …
– Нам пора повышать квалификацию на другой, более развитой, планетной формации. Здесь мы исчерпали все возможности для роста. Теперь ваша очередь.
– Наша?
– Твоя и твоей группы. Ты ведь уже собрал двенадцать своих “апостолов” и “апостольш”? – доктор Хан, как я его окрестил, не прекращал рассыпать насмешливые искры из своих глаз.
– А ты, вы, откуда это знаете?
Доктор “тяжело вздохнул” и пригласил проследовать за ним. Мы вышли из этого отсека через стеклянные двери, и пошли по коридору мимо одинаковых, как братья близнецы, дверей и отсеков. Двери в отсеках были полностью из стекла. От пола до потолка, и предоставляли на всеобщее обозрение содержимое больничной палаты. Это точно была больница, потому что во всех комнатах стояли совершенно одинаковые столы, с лежащими на них людьми. Во всяком случае, еще четыре отсека, кроме моего, были заняты. К некоторым пациентам, прямо из стен тянулись капельницы, провода, а на самих стенах виднелись редкие экраны приборов. Пол был сделан из странного материала, который перемещение по нему заглушал в совершенстве. Но лежащие в палатах люди каким-то необъяснимым образом почувствовали наше шествие и поднимали головы с неизменно расширенными, восхищенными глазами. Все имели во внешности некий налет восточности. В смысле самурайства.
– Приятно чувствовать себя легендарной личностью?
– Почему легендарной?
– Ну, ты ведь прожил столько времени в окружении сионов и их прихвостней, и выдержал все их провокации.
– Вообще-то, до самой последней встречи с этой странной парочкой, я вообще не знал об их существовании.
– Вот это и вызывает восхищение. Это высшее мастерство. Знать не зная. Почему монахи в монастырях тренируются, медитируют, и живут?
– Наверное, потому что так лучше для более быстрого развития.
– И это тоже конечно, но главное в том, что в миру очень тяжело удерживать эмоциональное равновесие. Хаотичное сознание людей сводит на нет и все тренировочные усилия, и все духовные достижения. Монахи – слабые люди и нуждаются в защите. Как тепличные цветы. Им нужен уход, забота и охрана в процессе развития. Любое воздействие ментального поля мирян, может уничтожить их достижения в долю секунды. Только очень сильные люди могут сохранить духовный потенциал в обыденной жизни среди обычных людей. Ты именно такой человек. Именно поэтому они бросились спасать тебя из огня ядерного взрыва. С радиацией для них справиться пара пустяков, а вот с завирусованным, и неконтролируемым разумом человека, они ничего сделать не могут. Он их разрушает. Поэтому для них даже взгляд мастера великая честь.
– Я мастер?
– Если бы ты не был мастером, то не смог бы собрать и подготовить к инициации такое количество учеников. И уж тем более обоего пола. Женщины очень плохо поддаются тренировкам. Они существа очень зависимые от гормональных ураганов, и, рано или поздно, начинают хотеть семью, детей, и достатка. Так что ты мастер в квадрате, раз сумел именно женщинам объяснить возможность обретения большего, нежели земного семейного счастья. Гормон даром позиции не сдает. Как ты это сумел сделать, для всех загадка. Мы не смогли расшифровать твоих методов, так же как не смогли этого сделать и сионы. Они своих работниц к тебе засылали, но те долго не удерживались, и раскрывали свою суть. К тебе в группу после этого, конечно же, не попадали, но и к сионам больше не возвращались. Они находили свое земное счастье. Пусть и весьма иллюзорное, но счастье. И это тоже большой плюс. Численность зомби сионов уменьшалась, а это очень хорошо. Им очень сложно промыть мозги женскому существу, поэтому отвоевать в пользу Земли женщину - практически то же, что и пару-тройку десятков мужчин.
Хан провел рукой над панелью на этот раз абсолютно непрозрачной, матовой двери в очередной кабинет.
Внутренние габариты были такие же как и больничные, но вот обстановка была иная. Все свободное пространство на стенах, занимали мониторы. Хотя мониторами их назвать было неправильно. Вся стена был один огромный монитор, разделенный на сектора. На двенадцати мониторах шло кино с участием моих друзей. Это было слишком явно похоже на допрос. С каждым беседовала парочка, похожая на тех, с кошачьими глазами. Возникало ощущение, что град вопросов, сыпящийся от этих гостей, до смерти надоел моим друзьям, но ничего с этими гостями они сделать не могли. Странный гипноз или его подобие, парализовал волю и погружал в клейкую среду.
– Что этим уродцам надо?
– Они ищут ключи к твоей Вайтмаре.
– А мои откуда могут знать?
– У тебя есть Вайтмара, поэтому ты мог случайно проговориться, или намеренно научить пользоваться ей кого-то из них.
– Я пытался, но ничего не вышло. Они принцип знают, как управлять, но сделать этого не могут. И сионы не смогут. Все тупят как бараны. Тем более, что я объяснял теорию, а на практике ни у кого, ни хрена не выходило. Я всю дорогу сомневался, что она существует и работает. И вообще я всегда думал, что у меня Меркаба. Самая крутая из всех существующих. Про Вайтмару узнал совсем недавно. Вайтмара-майтмара, шашлык машлык.
– У них ничего не получалось только потому, что они еще не инициированы в этой пирамиде, и Вайтмары в личное распоряжение не получали...
– А я когда ее получил? Я теперь знаю, что она у меня есть, но откуда взялась, понятия не имею.
– Вот видишь, даже ты не помнишь. Хотя здесь уже был. Что уж других в провалах памяти упрекать? Я лично тебя посвящал, а ворон вечности наделил тебя Вайтмарой.
Понятного стало становиться все меньше и меньше.
– Какой еще ворон?
Хан огорченно мотнул головой, и пообещал все объяснить по порядку.
– Именно потому, что я тебе инициировал, ты и слышал мой голос у себя в голове, и шел на мой зов. Наши видящие, с помощью специальных сенсоров, передают принимаемую информацию на мониторы. Это серьезное техногенное достижение, и очень полезное. Взгляд видящего становится доступным всем. И не обязательно каждому развивать эту труднодостижимую способность. У каждого навигатора в этой точке, свои сверхспособности, отточенные до предела. И наша группа неуязвима. Каждый в совершенстве владеет своей частью знания, и целиком ядро из двенадцати составляет полную Меркаба или колесницу бога. Мы нарабатывали совершенство здесь, и одновременно координировали, согласовывали, организовывали все энергетические процессы и преобразования на вверенном нам участке. Теперь пришел черед вашей группы.
– Группа там, а я здесь.
– Урегулируем, – коротко ответил Хан, – только сначала сионы должны отпустить твоих друзей и снять слежку.
– У нас осталось всего два дня.
– Этого хватит с запасом. В город мы тебя телепортнем, а обратно с группой вернетесь уже вертолетом. Человек проинформирован, машина подготовлена.
– Я координат не знаю.
– Всему свое время. Тебе необходимо встретиться с Вороном. Это будет необычная встреча. Весьма необычная. Будь готов.… А впрочем, все равно не будешь. Никто не бывает готов к этой встрече. Все всегда по-разному. Ворон вечности, он и есть Ворон вечности. Главное не пугайся, иначе перестанешь существовать навсегда.
– Вот спасибо! Не пугайся! Это ведь то же самое, что и “не думай об обезьянах”. Теперь я только и буду думать, как бы чего не испугаться, и любая мелочь может меня заставить полные штаны гороху наделать.
Хан только еще шире улыбнулся.
– Входи, – и дружески похлопал по плечу, подталкивая к еще одной овальной двери.
Эта дверь оказалась дверью лифта. И он бесшумно поднялся куда-то очень высоко. Дверь, подобно лепесткам диафрагмы в фотоаппарате, открылась, и я шагнул в совершенно пустую комнату. Никакого ворона там не было. Не было даже его перьев или птичьего запаха. Комната была девственно пуста. Эта пустота несколько напрягала, и я подумал, что если бы здесь была хоть одна единственная пальма, то было бы намного комфортнее. Слева сзади раздался тихий треск, на который я немедленно повернулся. Возле лифтовой двери стояла пальма. В кадке. Точно такая, как я ее представлял.
– Ага! Значит, пальма здесь уже была, но я каким-то образом ее не заметил. А то, что она выглядит именно так, как я ее представил, говорит о том, что я на самом деле ее увидел, когда вошел в комнату, но по той или иной причине не заметил, и мозг этот образ сейчас подкинул.
В этой комнате видимо много чего еще есть такого же незаметного. Я стал вглядываться в пространство, очень тускло, хоть и равномерно освещенное, под разными углами зрения, пытаясь ощутить малейшие полевые искажения. Ведь любой предмет, живой или неживой, искажает энергетические линии пространства своим присутствием. Ничего у меня из этой затеи не вышло. Здесь не было никаких искажений. Похоже, что не было и самого пространственного поля. Это какое-то странное место. В котором ничего нет.
Стоило только это подумать, как со стороны пальмы вновь раздался тихий треск. Я обернулся и обомлел. Пальмы на том месте не было. Ее вообще нигде не было. Я вновь перестал ее видеть. Но она не оставила после себя ни следа ни запаха. Я по миллиметру обшарил то место, где она стояла, и не нашел ничего. Ни пылинки. Пальмы нет. И она не была голограммой или еще какой оптической иллюзией. Она ведь отбрасывала тень на пол. Куда же она могла подеваться? И какое отношение эта комната имеет к ворону?
За спиной почувствовалось некое движение, и я резко обернулся. Ничего там не было.
– Черный ворон, – вдруг всплыла в памяти песенка, и свет стал очень тусклым, нагнетая зловещность.
– Хан прикалывается, – подумал я, – ведь он читает мои мысли как раскрытую книгу, и сейчас балуется с диммером, регулируя здесь освещенность.
– Ворон, вороны, воронье, – пронеслась в голове цепочка мыслей и в комнате стали носиться тени, похожие на птичьи.
– Не! – утвердился я, – ворон вечности не может быть обычной птицей. Он может быть невидимым, но он должен быть большим. Как человек. Как я!
С правой стороны начал двигаться воздух. Это было то самое движение, которое улавливается боковым зрением. Какой-то невидимый объект явно двигался возле стеночки.
– Такое дело не пойдет, – подумал я, окончательно утвердившись, что это Хан формирует все световые эффекты в этом забавном помещении.
– Ворон вечности должен быть видимым как нибудь. Хоть наполовину прозрачности.
И возникла вертикальная непрозрачная нить прямо посередине помещения, из-за которой шагнула воронья лапа, крыло, клюв и туловище. Строго половина огромного ворона или вороны выглядывала прямо из воздуха. Вторая половина была нигде, и я понял, что могу запросто потрогать эту большую птицу. Хотя точно также не смогу прикоснуться к его второй половине. Это понимание восхитило своей загадочностью.
– Хан, сделай ворона полностью, – произнес я, очень четко формируя командную мысль.
И вдруг в голове возник ответ моей же собственной мыслью, – а причем здесь Хан?
Но этот ответ был таким, словно отвечал некто другой. Совершенно чужой. Точно так же, как говорил в голове Хан, но на этот раз, он говорил моим же голосом. Если бы у меня был брат близнец, я мог бы подумать что это телепатирует он. Но у меня не было брата близнеца. И вдруг я осознал, что это мне ответил ворон. Точнее половина ворона.
– Почему половина? Ворон должен быть целым…
Вертикальная нить поехала в сторону и открыла вторую половину птицы. Как будто занавес в театре.
Эту загадку мой мозг не мог решить никак, и пришлось ее просто принять.
– Ну, раз так, значит, пусть будет так!
Ворон довольно щелкнул клювом и повернул голову в профиль.
Вот тут я понял, про что Хан предупреждал. Чего именно нужно не испугаться. У этого ворона, с виду обычного, хоть и очень большого, был один глаз. Единственный. Но он занимал всю его голову. Точнее голова его служила как бы держателем для глаза, как скоба, в которой закреплен школьный глобус. Глаз вращался внутри этой головы и одинаково смотрелся что слева, что справа. Размером этот глаз был с детский мячик. В два раза меньше футбольного. Но он был сделан, если конечно так можно выразиться, из некоего жидкого металла вроде ртути. И он имел абсолютно ровную зеркальную поверхность. В этом глазу отражался я. И эта зеркальность примагнитила мой взгляд насмерть. Я больше не мог ничего делать, кроме того, чтобы смотреть в эту сверкающую ртуть и думать.
Я подумал про пальму, и она появилась в отражении за моей спиной. Сил, чтобы повернуться посмотреть, так ли это на самом деле, у меня не было. Потом внезапно в памяти всплыл мой город, и он немедленно появился в отражении. Я стоял на проспекте Мира, а за спиной стоял памятник Поздееву со сверкающим носом, отполированным суеверными жителями, думающих, что это трение способствует исполнению желаний. В душе возникла острая боль от осознания того, что через два дня там будет океан, и все, что было выстроено с такими усилиями, просто потонет. И в отражении возник океан. Я каким-то образом стоял на воде и смотрел, как солнечные лучи отражаются в плещущихся волнах, а потом вспомнил, что после этого произойдет перекос оси и Земля умрет. И в отражении появился грязно красно-коричневый мрак, дым и хаос. Я смотрел в глазу этого странного ворона все свои мысли, как будто на экране, и не мог понять, как это происходит. Потом я вспомнил сионов, и мрак сформировался сначала в огромные во весь экран змеиные глаза, а потом, плавно уменьшаясь, принял нормальные “человеческие размеры”. Лицо стало видоизменяться и принимать очертания всех виденных мною неприятных людей. Причем я с удивлением заметил, что некоторые из устрашающих обликов, которые я видел ранее, не появлялись в этом отражении. Здесь появлялись только те, кто был загипнотизирован именно сионами. Кольцо Перуна самих сионов не пропускало на Землю. Но оно не могло задержать программирующие пси волны. И люди на Земле становились сионами опосредованно. Они становились агентами, исполняющими чужую волю. Я вдруг понял, почему так происходило. Агентами становились только те, кто ничем полезным или приятным ни для себя, ни для других не занимался. Те, кто утратили свой путь, свое предназначение. А сионы только способствовали этому, сбивая человека с его истинного пути ложными идеями, которые очень похожи на настоящие. Очень похожи. И те, у которых голос души не был достаточно силен, попадали в рабство. Самые активные становились сознательными проводниками сионской идеологии и наделялись сверхъестественными силами и способностями. Это еще более способствовало их воздействию на других людей, которые еще имели хоть какую нибудь связь со своим высшим “я”, и следовали своему пути. Зараза медленно и неуклонно распространялась и набирала силу.
В этот момент я осознал необходимость той тотальной зачистки, которую в будущем претворила в жизнь, точнее в смерть Вимана. Иначе бы наступила смерть всем. Точнее не смерть. Есть нечто хуже смерти. Утрата себя. Своей чести, своего достоинства, своего пути. Утрата звания ЧЕЛОВЕК. Этого никак нельзя было допустить. И я буквально всем телом, всем умом и всей душой понял:
 Мне надо удержать точку, во что бы то ни стало. Тогда сионам конец. Только бы удержать точку. И этот образ тотчас отменил бурое одеяло вокруг планеты. Она вновь стала живой.
Пройдет некоторое время, и горечь от потери своих соотечественников утихнет. И будет построено новое общество. В котором не будет сионской пропаганды. Все будет модернизировано. Мне с группой необходимо принять управление точкой и стать координаторами силовых полей планеты в этом регионе. Нам придется вместе с пирамидами уйти под воду, на самое дно, как атлантам, ушедшим под воду в бермудском треугольнике, и не принимать участия в жизни цивилизации. Нам надо управлять энергиями планеты, чтобы там, наверху, могла существовать жизнь. И делать это придется до следующего цикла, когда на смену нам придут другие. А мы пойдем вслед за группой Хана для дальнейшего развития.
Глаз ворона внезапно потерял зеркальность и стал серебристо матовым. Он беззвучно произнес:
– Образ принят. Воплощаю!
И исчез из комнаты, как будто его никогда не было.
Я понял, что все закончилось, и, в глубокой задумчивости, вошел в лифт. Он сам опустил меня в мониторный зал. Встретивший меня Хан, ничего не спрашивал, но очень внимательно наблюдал за всеми моими движениями. В голову своими мыслями он не лез. Я поблагодарил его за эту корректность, и сам сказал:
– Так надо. Так происходило всегда. Просто кто-то должен принять на себя ответственность. Каким бы трудным это не показалось.
Хан кивнул головой:
– Всем нужно однажды принимать ответственность за что-то. Иначе как можно сказать, что ты состоялся? Кто ты такой, если ни за что в этом мире не отвечаешь? Зачем ты тогда вообще нужен? Кто ты? И однажды тот, кто задался таким вопросом, вспомнит детскую считалку:
– На золотом крыльце сидели…
Это детская память еще хранит момент начала игры перед самым воплощением, когда души разделили между собой роли, и прыгнули в тела на землю, чтобы воплотить идеи в материи.
– Кто ты будешь такой?
И перед прыжком каждый участник игры сказал всем, кем конкретно он будет.
И однажды приходит момент, когда нужно отвечать за сказанное там, на небесах, и сделать то, на что рассчитывают другие участники игры. Тогда они выполнят свои обещания. И тогда игра состоится. А если кто-то забывает, что именно обещал.… Тогда плохо всем. Игра рушится. Нет сапожника и все ходят босыми. Даже цари. Нет царя, нет и порядка. Нет портного, всем холодно и стыдно нагими ходить. Или что еще хуже, когда король становится портным, или сапожник царем. Королевич сантехником, а банкир солдатом. Тогда беда. И игра не играется. Два короля войну затевают, потому что должен быть один. И каждый считает себя главным. В одном месте трое портных, и всем троим не хватает денег из-за конкуренции, а в другом месте портных вообще нет, и мучение людям, потому что самим приходится кое-как справляться помимо своих ролей, еще и с непривычными чужими.
– Кто ты будешь такой? Сыграй свою роль до конца, и потом вместе придумайте новую игру, новые роли и опять на Землю.
– Моя игра в том, чтобы удержать точку, чтобы была сама возможность игр для других. Моя игра - играть с энергиями и управлять ими. Делать зиму и лето, посылать засуху и дождь, защищать планету от излишней радиации и делать радугу. Много своих игр. И все это вместе делает общую игру наполненной смыслом. Просто однажды надо принять на себя ответственность за свою собственную роль. И войти в игру. Стать собой.
– Я приму на себя полномочия, – сказал я Хану, – давай координаты пирамид, и я пошел собирать команду. Или координаты знает бортпроводник?
– Нет! – ответил Хан, – координат никто пока не знает. Сионы отсканировали бы их в три секунды, и экипаж уничтожили бы, и сюда бы добрались. Они это уже делали, но никто из экипажа ничего не знает. Вертолет ждет вас, но куда лететь они не знают. Это будешь знать только ты. Вот карта!
На мониторе во всю стену появилась карта Сибири. Появился Красноярск, Абакан, Канск, Ачинск. Некоторые мелкие поселки, которые мне были не знакомы.
Хан ткнул световой указкой в точку на карте прямо в тайге возле махонькой речушки.
– Мы здесь. А вертолет здесь.
Указка переместилась в город. Топлива хватит чтобы доставить вас до места и добраться до точки перезаправки, вот здесь. Потом экипажу, забрав семьи перезаправщиков, нужно попасть вот сюда не позднее этого времени. На табло появились цифры. Времени достаточно, но после формирования защитного купола они в точку проникнуть не смогут. В вертолете откажет вся электроника, и он потеряет управление в момент соприкосновения с оболочкой. Мы в последнее время так загружены, что очень часто не успеваем делать коридоры для пролетающих в зоне самолетов, и они валятся железными гробами, теряя управление. В эту же точку экипаж пусть отправит свои собственные семьи, сразу же после твоего прибытия в город. Запомни все координаты, – Хан коротко взглянул мне в глаза, и я тут же запомнил все необходимые цифры.
– Ты же недавно говорил, что конца света не будет?
– Во-первых, это никакой не конец света, а перестройка. Во-вторых, информация поступает к нам для обработки в свои сроки. Так что не надо меня пытаться ловить на кривизне. Во времена перемен утверждения меняются, бывает каждую секунду.
Мне стало стыдно, и я решил сменить тему:
– Меня мучает один вопрос…
– Про родственников, которые буду эвакуированы и тех, кто останется в зоне затопления?
– Да!
– Очень много ресурсов уже брошено именно на эти перераспределения. Близкие родственники, имеющие теплые душевные связи и любовь, отправляются на совместный отдых, в гости, в путешествия. До твоего появления здесь, я не мог понять гиперактивности этих миграций, с самого начала августа. Теперь все стало ясно. Хороших людей выводят из-под готовящегося удара. Другие будут изъяты личными Вайтмарами или многоместными Меркабами за несколько секунд перед вспышкой. Они проснутся в ту же секунду. Остальные в расход. Это будут либо сионские марионетки, либо неисправимые злодеи, либо пустышки, ничего полезного для мира не делающие, и не умеющие любить. Последнее качество, кстати, будет решающим для эвакуации при необходимости выбора, при дефиците мест в Меркабе. Кого брать полезного или любящего? Так что, даже внутрисемейные связи, которые не отличались теплотой, будут разорваны. И особенно горевать по утопшим, вряд ли кто будет. Тем более что появится масса интересных дел и забот. Людям предстоит очень многое узнать и со многим новым столкнуться, и со многими новыми силами и законами начать сотрудничать для построения мира.
– Отправляй меня в город, – воодушевился я, желая как можно быстрее включиться в игру, выполняя свою роль.
Хан провел меня через еще одну дверь, и я подумал, что, похоже, в этой мониторной комнате все стены оснащены дверьми. В телепортационном зале царил техногенный рай. Воздух приятно покалывал ноздри своей кристальной чистотой, геометрически красиво расположенные стеклянные пирамиды и шары искрились под лучами света, исходящими сверху. Пирамиды преломляли свет радужными сполохами. Посередине на полу был нарисован круг. Хан кивнул головой в его сторону, и я понял, что встать надо в центр. Хан ушел к компьютерной панели, чтобы ввести данные. Три световых обруча пробежали по телу сверху вниз, и я почувствовал себя неуютно:
– А можно сесть?
Хан дернул плечом, будто отгоняя назойливую муху, и я подумал, что это знак согласия. Сел, сложив ноги в сидхасану, и сразу почувствовал себя как дома.
– По какому адресу лучше доставить посылку? – прозвучал голос Хана в голове.
– Давай на перекресток Кецховели–Новосибирская, – думая, что оттуда будет удобнее лавировать, даже если сионы засекут и организуют погоню.
– Прямо в центр перекрестка? – спросил Хан, явно издеваясь.
– Нет, блин! На левую полосу одной из дорог. Давай, в какую либо квартиру без хозяев.
– А ты имущество посторонних людей не тронешь? – Хану было весело.
Я же стал мандражировать, поскольку никак не мог представить, как можно из одного места вот так вот запросто взять и перепрыгнуть в другое. Меня интересовало много моментов. Будут ли неприятные физические ощущения, будет ли провал в сознании, или останется способность мыслить в процессе перемещения. Цепочку продолжить не успел. Что-то хрустнуло и ярко вспыхнуло, довольно болезненно ударив по глазам.
Обрушилась кромешная темнота. Я поморгал глазами, но ничего не изменилось. Тело чувствую, слышу какие-то шумы, чувствую запах плесени, и сырости, но ничегошеньки не вижу.
– Я ослеп?
– Нет! Раздался голос Хана. – Просто там темно.
– Я в подвале! – внезапно пришло понимание, и я представил, как Хан сейчас видит меня на своем мониторе в тепловом спектре.
– Куда идти?
– Зюд-зюйд-вест, – Хан шутил не переставая.
– А что с квартирой? Промазал или усомнился в моей честности? – я решил его тоже пощекотать. – И я не понимаю тебя морячок, лучше пальцем покажи.
– Мордой вперед, руки за спину, – скомандовал Хан. Пришлось идти по направлению. И тут же ударился лбом о трубу.
Хан расхохотался:
– Здесь шучу только я. Выход впереди. Дорогу осилит идущий. Конец связи до момента встречи. Пи-и-и.
Хан отключился. Ну, да я понимаю. Дел сейчас на него навалилось невпроворот.
За трубами оказалась светящаяся точка. Я пополз прямо к ней и вскоре нашел ступеньки наверх. В петли для замка с наружной стороны кто-то вставил электрод и загнул его. Потратив полчаса на поиски выхода из подвала через соседние подъезды, пришлось вернуться к электроду. Остальные замки были более серьезными. Один, во всяком случае, точно. В другом подъезде дверь в подвал была заколочена крест накрест досками с гвоздями стопятидесятками, об острия которых я поцарапался. В третьем, проем оказался заложенным кирпичной кладкой.
– Ну, Хан, ну вредитель, – посетовал я на отправителя.
Присев под дверью после безуспешных попыток выбить ее ногами, плечами и силой воли, стал ждать хоть кого нибудь. Вскоре щелкнул язычок кодового замка на подъездной двери, и я заорал как ненормальный, пытаясь выломиться наружу.
– Спасите, помогите!
Наверх быстро-быстро процокали женские каблучки, испугавшиеся этого крика. И тишина. Дом казалось, вымер. Через двадцать минут, эти же каблучки осторожно процокали обратно.
– Кто там? – раздался девичий голосок.
– Жертва человеческой подлости, – произнес я обреченным голосом, пытаясь включить программу присоединения, поскольку девушка наверняка еще не избавилась от способности реагировать на “подлость” и срезонирует с моим положением.
– Что, психологическое айкидо изучал? – прощебетал голосок фразой, от которой у меня лицо вытянулось.
– Освободи меня красавица из подземелья. Я тебе песенку спою.
Девушка решила извлечь максимум пользы из положения и продолжила стеб:
– Твоим голоском только асфальт дробить. И с чего ты взял, что я красавица? Может я кикимора болотная…
– Кикиморы на помощь не приходят, тем более после размышлений.
– А ты не так прост, как кажешься. Откуда узнал про размышления?
– Спаси меня красота, а то мне самому мир спасать уже полчаса назад как надо.
Девушка умолкла, будто получила отзыв на пароль и зашуршала с электродом.
– Он железный, – пролепетала она.
– Попытайся раскрутить косичку, в которую он завернут.
– Я пытаюсь, – коротко произнесла девушка, и послышалось сдавленное дыхание, сопутствующее большому физическому усилию.
– Ой! – послышался вскрик и железный звон. – Он сломался. А всего одна загогулинка оставалась.
Тут я подумал, что эту загогулинку можно и выбить, если сильно пнуть в место крепления петли на двери.
– Отойди подальше, – попросил я и сконцентрировал внимание на будущем ударе. Перед девушкой надо всегда выглядеть эффектным героем, поэтому надо выбить этот долбаный электрод с одного удара, и появиться в клубах пыли в полной красе.
– Он может отскочить в любую сторону, так что осторожно, – произнес, и, представив себя не меньше чем Арнольдом Шварценеггером, звезданул пяткой прямо в болты, крепящие петлю к жалобно хрустнувшей двери.
Электрод сдюжил. Не сдюжила вторая петля, прикрепленная к косяку. Она разорвалась в местах, где была зенковка под шурупы или гвозди. Гвозди остались в косяке. Сама петля повисла на изуродованном слабыми женскими ручками электроде.
Девушка одобрительно, и с нескрываемым интересом, взглянула на мою двухметровую фигуру, появившуюся в проеме.
– А что, сразу так нельзя было сделать?
Я улыбнулся:
– Это все благодаря вашему обаянию. С намного большим энтузиазмом бросаешься спасать утопающего, если рядом есть те, кто не решается этого сделать, и с еще большим энтузиазмом, когда на тебя смотрят симпатичные девушки. Именно женщина наделяет мужчину силой к действиям. Ради нее он совершает героические поступки и всякие другие безумности.
Девушка сделала лицо, типа «слишком умничаешь».
Сама она оказалась на личико и фигурку так себе, но благодарность за спасение заслужила. Я сунул руку в карман и вдруг понял, что кармана нет. И вообще я одет в больничную пирамидную одежду.
– Офигеть! Как в таком виде по городу ходить?
Это заметила и девушка, и не замедлила съязвить:
– От Славы Зайцева поди прикид?
– Ага! От него родимого! В кармане гламурных джинсов специально для тебя медалька лежала за спасение спасителя мира, а вот злые урки украли одежонку, оставив в кальсонах и чешках.
Тут я сообразил, что чешки непростые, раз от удара пяткой по торчащим болтам я не ощутил ни малейшего дискомфорта в ступне. И не чувствую неровностей поверхности по которой двигаюсь. Мысленно присвистнул.
– Мне нужна одежда и сотовый телефон, – добавил через мгновение.
Девушка рассмеялась такой наглости:
– Может тебе еще ключи от квартиры дать, где деньги лежат.
– Ладно! Дай хотя бы один звонок сделать.
– Она протянула мобильник, и я набрал номер Насти:
– Куку Гриня!
– Ах, это ты сволочь! – последовала кодовая комбинация, и я понял, что свободно говорить она не может.
– Сама сука потная, – ответил я, приказывая немедленно отделаться от посетителей, и, соблюдая все меры предосторожности, добраться на запасной “аэродром”.
– Еще раз позвонишь сюда, я своему парню пожалуюсь, он тебя в Енисее утопит, – Настя изобразила крайнюю степень раздражения, и этим указала на серьезность ситуации, и дала понять, что приступает немедленно, но нуждается в прикрытии.
– Это еще неизвестно кто кого утопит, – ответил я, и отключился. Эта фраза обозначала, что я буду ее сопровождать, и хвосты при необходимости сниму.
Девушка, вытаращив глаза, смотрела на меня и не знала, как потребовать телефон обратно.
– Меня девушка только что бросила, – обиженным голосом произнес, – так что теперь мне не к кому обратиться, и очень нужна твоя помощь. Я ничем отплатить не смогу. Но помощь нужна немедленно. Беда идет. Большая беда. Надо успеть сделать все, что можно успеть.
Я не мог ничего рассказать этой девушке и не знал, будут ли ее лично эвакуировать в час “Ч”. Я просто попал в зависимость.
– “Хан, Хан, что ж ты такую мелочь не предусмотрел. Запихнул в закрытый подвал в нижнем белье для космонавтов и выкручивайся, как хочешь…”
Девушка мне поверила:
– Следуй за мной инопланетянин, – скомандовала она и поцокала каблучками к лифту.
Этот лифт был привычным. С ободранными стенами, заплеванным полом и проплавленным бычками плафоном, в котором одиноко горела тусклая лампочка.
– Свинарник, – мысленно пробормотал я, – но родной свинарник. В лифте пирамиды такое даже представить было невозможно. А здесь запросто.
– Вероника, – протянула ладошку девушка.
Я взглянул на свои грязные руки и устыдился подавать свою.
Девушка прыснула:
– Ладно, дома поздороваемся,
– Тор,– представился я.
В ванной комнате я узрел бордовую шишку на лбу и тщательно смыл с себя всю подвальную грязь. Пирамидную одежду снимать не пришлось. Она была как вторая кожа. Плотно прилегая к телу, имела водоотталкивающие свойства и тепловую емкость. Я пытался сделать контрастный душ, но все тело, закрытое этой специальной одеждой не заметило разницы. Кисти рук и лицо изумительно отреагировали на контраст, а вот все остальное тело.… И эта вторая кожа искрилась в стоваттном свете, как змеиная.
– Хитроумный гульфик, – пробормотал я, рассматривая практически незаметный, само зашивающийся и также расшивающийся в случае необходимости шов в потайном месте.
– Тебе повезло,– сказала Вероника, как только я вышел в сверкающем костюме из ванной, – Стас почти таким же форматом, как и ты, сейчас кой какую одежонку привезет.
– Слышь что, Вероника, дозвонись до него еще разок. А то вдруг он шорты привезет с футболкой.
– Не дрожи бомжара. Я не такая дура, как выгляжу. Я уже сообразила, что ты со своими кальсонами в искру, фиг расстанешься. Он джинсы и рубашку с длинным рукавом притаранит. Менты могут за наркошу принять, который локти прячет в такую жару, но это уже твои проблемы. Кроссы он по пути захватит.
– У меня размерчик то 47.
– Я так ему и сказала. Рубашку тебе он везет как влитую. Ему подружка купила и просчиталась. Она в плечах широковата оказалась. Ох уж эти женщины. Вечно переоценивают плечи своих “защитничков”, а мне потом перекраивай.
– Так ты что швея?
– Я портной верхней одежды. Категории достаточно высокой, чтобы с одного взгляда размерчики с клиента срисовывать.
– “Царь царевич, король, королевич, сапожник портной, кто ты будешь такой”, – пронеслась считалка в голове, и я подумал, что мир справедлив. Каждый должен заниматься своим делом. Которое нравится, и приносит пользу другим.
– А Стас твой часом не сапожник?
Вероника прищурила глаз:
– Он модельер обуви. Так что ты угадал. И кроссы тебе привезет такие, что разнашивать не понадобится. Я в обуви не разбираюсь, но все запрошенные размеры ему продиктовала.
– А откуда ты их взяла?
– С линейки и твоих следов. На площадке. И тебе надо бы к ортопеду обратиться. На левой ноге натоптыши надо удалить. Но нашими, как ты сказал “сапожниками”, этот факт уже учитывается, и левая обутка чуть шире делается, если обувь заказная, или растягивается если покупная. Но это делают только настоящие мастера. Наши люди. Стас у нашего человека кроссы возьмет.
– Ага! Левая ступня шире, значит на нее нагрузка больше. А больше, потому что баба нагружает. Прикольно, закономерность отрабатывается. А у нас бабы всех мужиков грузят своими желаниями и “надо”. Вот ноги и плющатся. И мозоли оттуда. Страннику любая женщина будет мешать бродить по свету, потому что хочет вести оседлый образ жизни, отсюда мозоли из-за внутреннего ощущения помехи.
Стас приехал, и взгляд его сразу скользнул по ногам. Есть такая черта у профессионалов, сразу оценивать то, в чем хорошо разбираются. Я только улыбнулся. Он мне понравился. Его можно было бы взять в команду, но работы предстояло бы много. Слишком явно читались на лице автоматические психологические программы под названием пластинки. От них человек может избавиться, только изъявив согласие, и только при наличии толкового инструктора. А времени осталось чуть.
Вероника не обманула. Кроссовки он привез классные. Без лейблов. Но стоило их взять в руки, как сразу же пришло понимание – “сделано мастером России”. Это не язвительное заявление, а заявление говорящее, что кроссовки в моих руках - самые лучшие в мире. Это настоящий продукт от настоящего профессионала. А такие профессионалы живут только в моей стране.
Стас ничего не спросил, но больничную одежонку заценил.
– Все понятно дружище, тебе повезло. Днем позже, ты бы умылся.
– …
– Мы всей нашей бригадой на Урал сегодня ночью уезжаем по горам полазить, так что ты успел в последний вагон.
У меня от сердца отлегло. Уральская гряда вне зоны поражения. Реально выводят достойных людей. Не соврали ни Хан, ни Вимана. И говорить этим замечательным людям ничего не надо. Свершившийся факт принять гораздо легче, чем ожидаемый как неизбежность.
Рубашка оказалась действительно в размер. А джинсы немного коротковаты.
– Мои джинсы, – развел руками Стас, а кроссовки Андрюха как на тебя шил. Клиента готового не было. Он просто эксперимент решил поставить. Вот как удачно все срослось.
– Более чем, – заметил я.
– Как с деньгами?
Я отвел глаза. Напрягать их еще и на деньги было слишком. Надежда была на то, что Настя сообразит захватить сколько-нибудь. Маневрировать только на такси придется по городу. Времени в обрез, а собрать надо всех. Сионы наверняка, с той или иной степенью тщательности, следят за всеми, и если хоть кто-то, сколько нибудь серьезную сумму денег тяганет из банка, сразу будет травля организована. А в пирамидах, неизвестно еще, есть запас пищи или нет, и откуда они вообще еду берут, и одежду, и все остальное. Тем более, что под воду придется уходить. Как и что там, никому не известно. Так что без припасов идти в неизвестное…
Стас достал бумажник и отсчитал десять пятисоток. Вероника с изумлением уставилась на него.
– Что-то мне подсказывает, что ему нужнее, – Стас положил ладонь себе на грудь.
– Спасибо, – поблагодарил я их обоих, прекрасно понимая, что долг отдать не случится.
– Береги себя, – сказал Стас на прощанье и пожал руку. Рука была сильная, и рукопожатие энергичным.
– Постараюсь, – кивнул я головой, и поскакал вниз по лестнице.
Ждать Настю пришлось недолго. Она выпорхнула из подъезда в компании с двумя явными сионами. Теперь я их отличал от нормальных людей за сто метров. Настя довольно дружелюбно попрощалась с ними, и пошла по улице. Сионы демонстративно сели в черную вольву, стоящую у подъезда, и обогнали Настю, скрывшись из виду.
Я сделал рожу. Слишком демонстративно, чтобы это было правдой. В двадцати метрах позади Насти появилась еще одна сладкая парочка. Которая двинулась туда же, куда и Настя.
– Ну, блин, никакой конспирации, – пробормотал я, и махнул рукой проезжающей мимо белой тойоте.
– Дружище, покататься надо по городу, – использовал заимствованное у Стаса обращение, которое почему-то понравилось. Оказывается это обращение, уже устойчиво перешло в разряд общеупотребимого, взамен “братишки”. Заметил на руках дырявые перчатки и уменьшенный, гоночный руль. Это очень может пригодиться. Скорее всего, и двиган у него форсированый.
– Что платишь?
– Штуку. Проездим больше, скажешь, я добавлю.
Парень мотнул головой, приглашая садиться.
– Левый руль дорого встал? – задал сближающий вопрос.
– Не дороже денег, – дистанцировался водитель.
– Девочку снимем? – указал я на Настю.
– Твое дело.
– Рядом прокатись, будь другом.
Поравнявшись с Настей, нарочито громко, чтобы услышали даже следопыты, произнес:
– Эй, красотка, покатаемся?
Настя коротко взглянула, фыркнула, выражая презрение, и отвернула лицо, одновременно ускоряя ход.
– Да куда ты так торопишься, красота, – засуетился я, – поехали на природу, шашлычка скушаем, винца купим, туда-сюда.
Снаружи все выглядело как обычное уличное приставание. Я, во всяком случае, надеялся, что именно так все и выглядит. Одним глазом следил за Настей, другим за двумя шпионами. Оба достали мобилы из карманов, и держали наготове.
Я моргнул глазом, обращенным к Насте и она, поняв, что в машину садиться нельзя, тут же во весь голос послала меня на три буквы.
– Дура, – крикнул я также громко, и махнул от чего-то довольному водителю, – поехали.
В зеркале заднего вида сионы мобилы убрали обратно. Все выглядело как неудачный съем.
– Видимо не в ее вкусе, – выразил свое мнение хозяин тойоты.
Я довольно ухмыльнулся:
– Не знаешь брат ты женской психологии.… Заверни-ка за этот дом, – указал я на старую пятиэтажку.
Чем хороши старые дома, так это наличием проходных подъездов. Сейчас они практически все замурованы, но в этой пятиэтажке, и именно в этом подъезде, замурованность была полнейшей фикцией. И эту фикцию никто даже не пытался проверить. Размуровывал эту дверь я собственноручно, сохраняя полную иллюзию внешней неприступности и неоткрываемости. В этой двери был секрет, который я, выйдя из машины, активировал снаружи, чтобы Насте не пришлось возиться внутри.
Настя отработала преследователей великолепно. Подойдя к подъезду, она пронзительно свистнула. Этот свист я услышал через крышу дома, и дал знак водителю заводиться. Сам сел на заднее сиденье. Настя помахала рукой кому-то невидимому на пятом этаже, отвлекая сионов, и сделала знак, что сейчас поднимется. Зашла в подъезд, и тут же вышла с другой стороны дома. Именно для этого, я и делал попытку съема, чтобы она срисовала машину. Пружинящей походкой она подошла к тойоте, и, открыв заднюю дверь, задорно улыбнулась:
– Привет мальчики! Прокатите?
Водителя клинануло. Во всяком случае, на роже был нарисован именно переклин.
Настя надула губки:
– Фу, какие буки. Сами приставали, и сами теперь рожи воротят.
Тут мы уже вдвоем расхохотались, и водитель все понял:
– Ну, блин как в детективе…
Я взглянул на Настю и сказал:
– Хуже дружище, намного хуже. На Пашенный надо. Очень быстро…
Участие в игре владельцу тойоты понравилось и он, с выбросом гравия из-под колес, рванул вперед.
– Ну и уроды, – произнесла Настя, имея виду гостей. – Хоть бы что по делу сказали. А то какой-то кисель затеяли. Я ничего не поняла, из того, что они хотели узнать или наоборот сообщить. Тему эзотерическую вроде правильно понимают, но этот туман задрал на фиг. И главное выбраться из него не могу. Как гипноз, только по-другому. Хорошо, что ты позвонил. Прикольно, что они про тебя как раз до звонка спрашивали. Я плечами пожала, типа не знаю, насколько ты продвинут в теме. Вроде бы шаришь, а вроде дебил дебилом. Они переглянулись, и что-то там себе в мозгах отметили. Зачем только я согласилась с ними встретиться?
– Все ништяк, принцесса Настасья. При случае все объясню. Смс-ки разошли Андрюхе, Виктору и Ольге. Пусть незаметно собирают своих и ждут указаний. Санька и Паху сейчас сами вынимать с кичи будем. Его предупреди поцелуйчиком, чтобы гости тему не просекли.
– Его что, тоже?
– Всех “тоже”. Замес начался конкретный.
– А с чем связано?
Я на водителя глазом стрельнул, поясняя, что лишние уши ни к чему, а вслух произнес:
– Гости думают, что икону кто-то из наших хочет храму подарить, вот и пытаются след словить.
Водила купился:
– А что плохого в том, чтобы икону храму передать?
– В том то и дело, что ничего плохого. Икона мироточивая, священная. А эти черти против Бога. Не хотят, чтобы она достоянием верующих стала.
– Вот козлы! – гонщик огорчился, что есть такие люди, которые желают вредить Богу.
Но газульку притапливать не забывал, и правила особенно не нарушал. Теперь он нам помогать, наверное, и бесплатно бы стал, тем более на приборной панели три иконки приклеены были и крест на шее золотой. Верующий, не верующий, но символике следует. Поэтому надо пластинки использовать, которые над мозгом власть имеют.
– В церковь они проникнуть не могут, потому что на святую землю им даже ногу поставить нельзя. А пока икона не в церкви, ее можно уничтожить. Вот они землю и роют, бесовские отродья.
– Козлы! – повторился водитель, и чуть не въехал на перекресток на красный свет.
– Позвони Саньку, узнай как там и что?
Настя нажала кнопку на телефоне и заигрывающим голоском пропела, – Са-не-ок!
Телефон начал соединение.
Водила с удивлением посмотрел на Настю и озадаченно почесал в затылке.
– А я все никак не могу освоить этот голосовой набор. Все время голос меняется, и телефон меня не узнает.
– Привет Санек! – Настя жизнерадостно прощебетала, как будто жизнь прекрасна и удивительна, – как насчет вкусно перепихнуться?
– …
– Ну, не хочешь, как хочешь, – Настя отключилась, и с сумрачной физиономией произнесла, – похоже, что они его тоже грузят.
Потом внимательно вгляделась мне в глаза:
– Насколько все это серьезно?
Я сделал мужественное лицо и коротко ответил:
– Серьезнее еще не было.
У водителя на лице нарисовался охотничий азарт, и я понял, что пластинка про икону, здесь совсем ни причем. Любому нормальному человеку хочется приключений. И чем закрученней сюжет, тем сильнее он хочет в нем участвовать. Наш сюжет оказался закрученным выше альпийских скал.
Настя скинула Саньку смску “дырка от бублика”, как только свернули с острова Отдыха на Пашенный. Все-таки проходные подъезды - просто замечательная штука чтобы уходить от преследования. “Дырка от бублика” указывала прямиком на такой заранее отработанный подъезд. И возле него небеса преподнесли нам шикарный подарок. Прямо возле подъезда тусовалось шесть бритоголовых гитлерюгендов. Неизвестно насколько они любили своего идеолога Адольфушку, но злости в них было на всю дюжину. Видимо, невозможность устранить похмельный синдром, или черняшную ломку, отравляла им жизнь весьма сильно. Рожи у них были крайне мрачные, и злость, пока еще сдерживаемая остатками разума, плескалась очень активно. Если не подвернется какой либо случайной финансовой помощи, то кто нибудь наверняка пострадает от множественных физических увечий, причиненных этими псевдонацменами.
Я взглянул на Настю:
– Рискнешь включить программку “патриот”?
– Попытаюсь, – Настю начало двоить.
И хочется опробовать в реальных условиях эту фишку, и бритоголовых боязно.
– Настя! – я внимательно уставился ей в глаза, – пытаться с такими уродами нельзя. Загнут раком и вдуют по очереди. Здесь надо включать. Конкретно включать!
Настя еще раз оценивающим взглядом пробежалась по будущим партнерам по игре в “патриота”, и кивнула головой, выражая готовность и внутреннюю собранность.
– Поехали на ту сторону, – показал водителю петлю вокруг дома, – Настю высадим.
Санька вели тоже двое. Наверняка подменились с гостями и думают, что никто их манипуляций не замечает. Специально подрезали его тойотой, чтобы обратил на нас внимание, и потом не тормозил, и за углом высадили Настю. Настя собрала волосы в хвост и сделала несколько махов ногами, и поворотов корпуса, с раскинутыми руками, входя в роль физкультурницы. Потом побежала трусцой, обгоняя Санька, в проходной подъезд. Мы с водителем рванули обратно во двор. По пути я попросил у водителя баллонник, и он понимающе кивнул головой.
– Я еще подумал, а как ты свою девчонку к этим отморозкам отпускаешь, тем более что они в коме, и здравого смысла не имеют.
Он остановился, не доезжая двух подъездов до банды, и открыл багажник. Я вылез из машины, и нашел в нем, и баллонник, и домкрат, рассчитывая при неблагоприятном раскладе, орудовать сразу с обеих рук против этих бывших качков.
Насте пришлось сложно. За одну секунду преобразоваться из пышущей задором и энтузиазмом физкультурницы в жертву неудавшегося насилия, убегающей прочь и ищущей надежной защиты, трудно, но возможно.
Быки сделали на Настю стойку, как только она со слезами на глазах выскочила из подъезда. И тут же ошарашились тем фактом, что “жертва” сама кинулась к ним навстречу. Я напружинил ноги, готовясь рвануть на выручку.
– А-а-а! О-о-о! – Настя ревела как белуга, изображая на лице крайнее отчаяние, – ребята, помогите, защитите.
“Ребята”, только что желавшие разгрузить девушку от лишних дензнаков и украшений, для поправки своего собственного здоровья, переклинились.
– Там, – Настя ткнула пальцем на подъезд, - два еврея меня трахнуть силой хотели, и моего парня сейчас хотят избить. Помогите! Умоляю!
“Патриот” включилась изумительно. Шестеро бритоголовых последователей Адольфа, евреев не любили по принципу расовой, идеологической и религиозной ненависти. Хотя на самом деле, просто злобу надо было выместить на ком нибудь. А тут такой благородный повод. Девушку защитить, и брата славянина отбить. И идеология в порядке. Тем более вон и в священном писании указано, что бог сказал евреям: “за то, что вы распяли сына моего единородного Иисуса Христа, будете гонимы, убиваемы и унижаемы, по всей земле до скончания веков”.
Банда хором заревела, воодушевленная пранической накачкой, вызванной подъемом кундалини, и похмельный синдром в долю секунды улетучился. Они, играя мышцами, утешили Настю фразой:
– Ты эта… Ты не переживай. Мы щас и парня твоева откосим, и этим козлам все порвем нах…. Пидоров этих затопчем нах.
Шесть слонов ринулись в подъезд, вдохновленные еще одной фразой всхлипывающей Насти:
– Ох, ребята, как хорошо, что вы здесь оказались. А то и заступиться за девушку некому.
Двери в противоположных сторонах дома открылись одновременно.
Настя прыснула в кулачок, и я тоже улыбнулся, предчувствуя ощущения Санька, встретившегося с разъяренной шестеркой тупых, но очень сильных парней в замкнутом пространстве.
Через секунду, ошеломленный Санек, появился с нашей стороны. Я ему указал на машину, и он стремглав занырнул на заднее сиденье и залег внизу. Я, с серьезной мордой, засунул домкрат под дно тойоты, и стал не торопясь крутить ручку, создавая видимость сосредоточенной занятости. Одновременно поглядывал на табло позаимствованных у Насти электронных часиков.
– Интересно, сколько сионам понадобится времени, чтобы уделать шестерых бульдозеристов?
Времени понадобилось двадцать четыре секунды.
– Делим на двоих преследователей, получается, на каждого по три гитлерюгенда. Таким образом, по восемь секунд на быка. Не хило! Сильные сиддхи у сионов. Базару немае.
Двое мужчин в неприметных пиджаках вышли из подъезда с печатью недоумения на лицах, приводя в порядок внешний вид и прически. У одного, лицо все-таки заметно краснело. Один удар в фэйс он, скорее всего, пропустил минимум на пятьдесят процентов. Но двадцать четыре секунды это все же круто. Я начал выкручивать домкрат обратно, а Настя пошла по касательной от этих двоих, будто вышла из подъезда. Сионы вспомнили, как она их обогнала буквально только что, и не замедлили тормознуть:
– Девушка, извините пожалуйста, вы не видели куда зашел молодой человек, которого вы обогнали совсем недавно.
– Это тот черненький, симпатичный?
Сионы радостно закивали тыквами. Настя, прищурив глаза, спросила, видимо пытаясь сообразить, как они прорвались сквозь банду:
– А вы что из органов?
Сионы замялись. Внешний вид костюмчиков компрометировал их, и они подбирали оптимальный вариант ответа.
Настя заговорщически зашептала, наклонившись к ним:
– Если вы “оттуда”, то очень правильно, что ими заинтересовались. У них на девятом этаже, в 84 квартире какая-то секта. Они там часто собираются и что-то жуткое делают. Никому ничего не говорят, не пьют, не курят и не наркоманят. Это так подозрительно…. Вы уж с ними разберитесь “товарищи”. А то вдруг это из-за них тут во дворе всякие гадости происходят. Вдруг это сатанисты….
Настя сделала большие глаза и, не уменьшая их размера, с удовольствием проследила, как двое серьезных мужчин неопределенного возраста вошли в подъезд. Бегом кинулась в машину, и мы рванули прочь.
В 84 квартире жила больная на всю голову старушка, которой по ее словам, инопланетяне в голову лучами проникали, и она с тех пор всех считает инопланетянами. Так и заявляет каждому позвонившему в ее дверь. Одновременно с этим, если дверь все же открывает по одной ей известной причине, начинает метать в гостя все подручные предметы.
Сионы посчитали бабулю ясновидящей держательницей секты, потому что она им дверь не открыла, и изнутри заявила громким и четко поставленным голосом оперной певицы:
– Убирайтесь прочь поганые инопланетянины.
С таким дистанционным разоблачением сионы еще не сталкивались, и сообщили в координационный центр, что обнаружили явочную квартиру, где их рассекретили. База приказала держать наблюдение и никого не выпускать. Группа следователей выслана.
Санек ускользнул блестяще.
Паху удалось выдернуть очень просто. Он работал индивидуалом, и ремонтировал и подключал народу стиральные машинки.
Настина тетка жила в соседнем с Пахой, доме и охотно пошла навстречу нашей необычной просьбе. Она позвонила ему на мобильник, и тихо произнеся “сорок четыре”, сразу же начала истерически кричать, укоряя мастера в том, что шланг, которым он подключил машинку, лопнул, и вода залила все вокруг. Стала грозиться обратиться в общество защиты прав потребителя, в суд, милицию и ФСБ, если он немедленно не явится к ней, не принесет своих извинений, и не устранит течь.
Паха подорвался с места и отправил “гостей” подальше, объясняя, что с психованными дамочками времени терять нельзя, иначе могут лишить лицензии. Пообещал продолжить беседу через три часа, когда вернется. Гости адрес, названный “психованной дамочкой” запомнили, благо Паха его крупно нарисовал на бланке заказа, и ненавязчиво проконтролировали путь. Настина тетка жила на первом этаже точно в середине длиннющего девятиэтажного дома. Паха, провожаемый печальными глазами эзотерических собеседников, вошел в подъезд. А вышел тут же, через окно, с противоположной стороны, практически к нам в салон. Настина тетка улыбнулась с загадочным взглядом, и покачала головой обрадованная участием в детективе. От предложенной в качестве вознаграждения пятисотки отказалась, и, похоже, даже слегка обиделась.
– На “Взлетку”, – скомандовал я водителю, и тойота, выбросив очередную порцию щебня из-под колес, отправилась к Октябрьскому мосту.
– А куда быки делись? – неожиданно спросил водитель, которого этот вопрос видимо мучил всю дорогу.
– А их схавал сатана, – хохотнул я.
Водитель тоже прыснул, но продолжил:
– Я серьезно! Не могли же эти два задрота в пиджаках их сломать. Тем более так быстро.
– Вот именно что смогли. Туда можно было бы телевизионщиков пригласить заснять лужи крови, раздробленные черепа, и сокрушенные кости ярых пособников гитлеровской пропаганды. Хотя, пиджаки, скорее всего их просто отключили на пару часиков. Чтобы не мешались так сказать под ногами. Убивать - это к себе внимание привлечь однозначно, а это им ни к чему. Им икону найти надо и желательно незаметно. Хотя, если бы они тех бритиков мочканули, я бы даже порадовался. Мир чище бы стал.
– Какую икону? – Паха хором с Саньком сделали рожи.
Я указал на водителя и отыграл вопрос, повысив чувство его собственной значимости:
– Человек в теме. Я ему доверился и раскрыл карты.
Пацаны одобряюще закивали головами, типа все поняли.
– А у кого икона? – водитель решил расширить рамки своей деятельности, – может, заедем, заберем и в церкву доставим.
– Ты уж дружище извини, но этого мы тебе сказать не можем. Пока во всяком случае. Эти фээсбэшники могли нас просчитать и тебя подсунуть как бы невзначай. Может это и не так, но ты человек в наших делах не проверенный и инфы, больше чем уже знаешь, не получишь. И икону никуда забрасывать пока не будем. Не обижайся.
Водитель и не подумал обидеться, поскольку участие в такой серьезной игре ему импонировало.
– Меня Сергей зовут, – произнес он через минуту молчания.
Я закинул за голову правую руки и сжал там кулак, знаком запрещая начинать проработку.
Эту игрульку с Сергеями начинала всегда Настя:
– Сергей - то есть сэр гей, или серый гей. Серый гей не голубой, а какой?
Пациент обычно перегружался “оскорблениями” и дальше вел себя ниже травы и тише воды. Здесь он нам был нужен, и грузить его было никак нельзя.
Настя обиженно надула губки и тоже погрузилась в молчание.
Сергей с досадой проводил нас взглядом, когда мы пошли в сторону КПП, оставив ему двойную плату. За риск. В его глазах явственно читалось желание бросить все к чертовой матери и отправиться с нами. Бросить жену, пятилетнего сына, свою работу. Бросить все и отправиться на войну. Чтобы почувствовать вкус жизни. Вкус, необычайно обостренный близким присутствием смерти. И даже если это и не война, то все равно ему отчаянно хотелось с нами. В нашей группе, отправлявшейся в неизвестность, чувствовался смысл. Такой смысл, ради которого не жалко и голову сложить при необходимости. Но в пирамиды, где в ограниченном пространстве, в узком коллективе, меньше чем через месяц изнутри начнут лезть всякие мерзкие чувствишки, ему места не было. Семь лет. Семь долгих лет, упорными тренировками и медитациями, наши люди выкорчевывали из себя всю эту грязь, всю лень, слабость, раздражительность и гнев, чтобы в тот момент когда ситуация скажет НАДО, таких отговорок как: не хочу, не буду, не могу, да пошли вы все.… не существовало в принципе. А оставалось только: «Есть!» и «Так точно!» Как в армии. Только еще жестче. Дисциплина должна находиться не в бумажном уставе, а в сердце. Собственном сердце.
В течение часа на военный аэродром съехались еще три группы. Двенадцать апостолов обоих полов, с той или иной степенью качественности, оторвались от сионских хвостов и были готовы к великим свершениям. Великость стала понятной сразу всем от одной только встречи в полном составе в одной точке. И тем более на аэродроме, оснащенном глушилками и затянутым маскировочными сетками. И не важно, что глушилки, при современном развитии сотовой и спутниковой связи оказались бесполезными, а маскировка ненужной. Каждый ребенок знал, что за этим забором с колючей проволокой и вооруженными людьми на вышках, находится военный аэродром. И маскировка оставалась с тех давних времен, когда разведка велась фотографированием. Современные спутники эту маскировку давно демаскировали, но в России, военные сильны верой в свою военную тайну. Тем не менее, за забор проникнуть постороннему лицу было невозможно. Караульно-постовая служба велась с исключительной тщательностью. Но нас на КПП ждали. Как и сказал Хан, вертолет был заправлен и члены экипажа, прощаясь с Землей, позвонили своим семьям с приказом немедленно эвакуироваться в точку “Z”. В брюхе железной стрекозы нас ждали две шестиместные палатки и воинский продуктовый паек на каждого, на трое суток.
Я мысленно поблагодарил Хана за эту предусмотрительность. Никто из группы не успел захватить ни снаряжения, ни провизии. Но трое суток… Странно. С точки посадки вертолета до пирамид от силы четыре часа ходу, зачем такая перестраховка?
Отвечая на немой вопрос всей группы, произнес:
– Принимаем управление землей.
Недоумение отразилось практически на всех лицах.
– На вверенном нам участке, – добавил я с успокаивающим жестом, вызвавшим широкие улыбки.
– На ближайшие две - три тысячи лет….
Салон взорвался хохотом. Бригада не поверила в серьезность этого заявления. Они еще не знали, что внутри пирамид время не идет. Часы могут тикать, отмеряя внешнее время, а вот физиологические процессы полностью останавливаются. Человек, или любое другое биологическое существо, в пирамиде может жить вечно.
Командир экипажа подошел с планшеткой и вопросительно уставился мне в глаза. Я внимательно рассмотрел его зрачки и, не заметив ни малейшего налета сионизма, указал на две точки. Точку высадки и дозаправки.
Пилот коротко кивнул головой, и вскоре машина оторвалась от земли, добавив неуютности этим моментом незакрепленности, каждому, находящемуся в ее чреве.
Я обвел взглядом всю группу и, подавая пример, закрыл глаза, погружаясь в легкий транс. В состоянии частичного анабиоза терпеть вынужденное бездействие намного легче. Спустя минуту поле, окружающее тело, ощутило волны спокойствия и глубокого равновесия, исходящие от остальных участников игры. А еще через три часа, когда вибрация от двигателей вертолета изменилась, глаза сами открылись. Мы прибыли на место.
Глаза экипажа выражали некое странное состояние испуга, или даже можно сказать ужаса. Что их так могло испугать за время полета непонятно, а сами они не произнесли ни слова. Загрузили нас провизией, двумя палатками и молча скрылись в кабине. Двигатель они не глушили, и сразу же, оторвавшись от земли, взяли курс на восток и скрылись в темнеющем на глазах небе. Багровый диск солнца скрылся за горизонтом как раз в тот момент, когда мы разбили палатки и девушки приготовили ужин. Гречневая каша с тушенкой и галеты показались необычайно вкусными. Влияние свежего воздуха и предвкушение экстремальности завтрашнего дня навевало романтическую ноту. Удивило полное отсутствие комаров, кузнечиков и других насекомых. Но только удивило и всего лишь. А должно было бы насторожить. Но потрескивание костра и блики пламени на лицах участников похода в вечность успокаивало лучше любой медитации. В пять утра пробуждение произошло без горна. За пятнадцать минут проделали дыхательные упражнения, растяжки, и двинулись на северо-северо-восток. Три часа пешей прогулки по пересеченной местности ерунда для любого туриста, но здесь явно была аномальная зона и силы таяли как масло под солнцем. Никто не сказал ни слова, но эта странность явно читалась в глазах. И когда под ногами стала звенеть и тоненькими иголочками покалывать почва, вопрос возник сам собой:
– Что здесь происходит?
Это как всегда был самый разговорчивый из группы. Андрей. В нем жила постоянно взведенная пружина естествоиспытателя и жажда познания. Я не знал что ответить, а Хан, по только одному ему известной причине, мои вопросы игнорировал. И только когда нам удалось подняться на последний, самый крутой, заросший высохшими деревьями с чудовищно изогнутыми корнями вперемешку с курумником, склон, причина молчания стала ясна. Хан был мертв. Вся группа, на смену которой мы спешили, тоже. И пирамиды были разрушены. Все четыре. Не так, чтобы совсем стерты с лица земли, но от пирамид осталось только название. Меньше одной трети в высоту, неровными обломками возвышались над долиной, со всех сторон окаймленной высокими скалами. Наша скала была самой пологой и потому проходимой. В долине не оставалось ни единого деревца, ни травинки. Черная выжженная пустошь. Сионы каким-то образом обнаружили пирамиды и применили фаш-разрушитель. И радиация видимо являлась тем самым феноменом, который отнимал силы и колол в подошвы. Ни счетчиков Гейгера, ни иных датчиков радиоактивности, ни у кого из нас не было. Вот чем были напуганы вертолетчики. Они это выжженное пятно, скорее всего уже видели с высоты, но ничего не сказали. Подумали, что мы идем ликвидировать последствия и промолчали, удивившись, что у нас нет никакого специального снаряжения.
Мы переглянулись, и все стало ясным. Мне же все стало ясным с наибольшей неотвратимостью. Раз принимать управление стало нечем, то и понятно, почему точка оказалась не привязанной к земле. Не понятно только, как сионы обнаружили пирамиды, если Хан сказал, что они вообще ничего об этом не знают. Однако в зоне радиоактивного заражения находиться долго нельзя, и мы рванули ускоренным темпом обратно, надеясь успеть добраться до ближайшего летающего агрегата и смыться на Урал.
– Активируем селезоночную чакру, – проорал я на ходу, поскольку дозу по ощущениям, словил смертельную.
Через несколько часов кровь сплошь заполонят лейкоциты, старающиеся замочить клеточных мутантов. Селезеночная чакра быстро обновит генную программу всех кровеобразующих агентов, и лейкемия будет отменена. Но два часа подряд держать сознание в медитации вращения в левом подреберье - задача сложная и для тренированного человека. Тем более на бегу. И вселенная подкинула еще одно развлечение. Из-за лысой горы, в сторону которой антилопьими прыжками неслась наша группа, беззвучно появился черный вертолет. И чернота, и беззвучность, были настолько зловещими, что мы остановились как вкопанные. Черная акула смотрела на нас с неба своей тупой и безразличной мордой, медленно поворачивая рыльца пулеметов. Видимо сионы все же сложили два и два и настигли нас здесь, несмотря на все наши ухищрения.
– Гасить вас надо было в зародыше, – позволил я себе испытать агрессию перед лицом смерти, – позволили расползтись идейкам, теперь и вояки под сионов легли. На боевых вертолетах по небу разгуливают.
Бежать от пулеметов черной акулы было бессмысленно, и мы это прекрасно знали. Поэтому уселись на склон горы, и стали ожидать, чем появление этого беззвучного вертолета закончится.
У сионов тоже оказалось чувство юмора, как не пытался разубедить меня в этом Хан. С вертолета сбросили небольшую посылку на небольшом парашютике. Как игрушечном. К нему была прицеплена некая хреновинка, внешним видом напоминавшая трехлитровую бутылку. Эта бутылка могла бы походить на емкость с запиской продержаться до прибытия помощи, сброшенная с самолета, пославшим сигнал SOS. Но мы никаких сигналов не посылали, а черный вертолет на спасателей был не похож даже при наличии буйной фантазии. Да и смылся он подозрительно резво после того, как сбросил эту бутылку.
Мы не стали дожидаться, пока посылка приземлится, и помчались обратно по склону вверх, в зону заражения. Добраться даже до верхней трети, было не суждено. За нашими спинами вспыхнуло беззвучное солнце, и кольцо огня мягко заполнило уже вторую по счету долину, выжигая все живое. Над горами вырос небольшой гриб. Сионы, вопреки заявлению Хана, на ядерные бомбы микронной мощности не скупились. Наша группа никак им повредить бы не смогла, и расходовать Фаш не было никакой необходимости. Они видимо просто развлекались.
……………………………………………………...
Изображение на стеклянной сферической погасло и я, в состоянии глубокой задумчивости уселся на стеклянный же пол. Моей вины здесь не было. Просто так сложились обстоятельства. Я глухо произнес, обращаясь к Вимане:
Отправьте меня назад. Я попытаюсь исправить ошибку.
……………………………………………………...
– Пить! – прошептали спекшиеся губы. Лицо Хана с раскосыми глазами и безграничной любовью, плещущейся в них, склонилось над моим обожженным телом с пробиркой в руках.
– Какое сегодня число?
– Восьмое августа, – не размыкая губ, ответил Хан. Две тысячи седьмого года.
– Получилось! – Вспыхнула внутри радостная мысль и благодарность к Вимане жаркой волной растеклась по всему телу.
– У меня внутри сионовский пеленгатор, уберите его немедленно, – попросил я, чувствуя, как проваливаюсь в черную, бархатную пустоту.
– …
Глаза я открыл молча, и сразу же столкнулся с внимательным, изучающим взглядом Хана. Он, похоже, знал срок, когда я должен был открыть глаза и просто ждал. Ноги у меня были связаны.
– Это не обязательно, – мысленно произнес я, полагая, что Хан мои мысли прекрасно слышит. Так и оказалось.
– А ты способнее, чем мы ожидали, – так же мысленно ответил Хан.
– Где пеленгатор?
Хан показал на два окровавленных кусочка мяса.
– Пеленгатор был третьим глазом?
Хан молча кивнул головой.
– Что с ними будете делать? – я подумал, что они вынесли этот хлам за пределы пирамиды, и сионы тут же получили координаты.
– У нас есть шахты, специально предназначенные для захоронения ядерных отходов, глубоко под пирамидами.
Моя версия не сработала. Пеленгатор не мог подать сигнал из силового экранирующего поля пирамиды. Значит, причина была в другом.
– Во мне больше не было лишних органов?
Хан отрицательно покачал головой.
– Только эти два.
В молчании мы пошли к лифту через больничный коридор. Я внимательно рассматривал свою сверкающую одежду. Она была очень удобной, но…
– Я хочу ее снять, – пояснил я Хану.
– У тебя сильно повреждены кожные покровы. Восстановить их, нам полностью не удалось. Твой организм сам создаст новое, но нужно время. Оболочка создает максимально благоприятные биологические условия для заживления. Снимать ее не нужно. Она растворится сама. Как только весь процесс будет завершен.
У меня в голове отчего-то зудела мысль, что нужно во чтобы то ни стало рассмотреть свое тело.
– Как снять костюм? – с нажимом спросил Хана.
– Никак! Он уже вживлен в тебя. Никому не нравится снимать с себя кожу. Особенно без наркоза.
Хан выдержал паузу и добавил, улыбаясь всем лицом:
– В тебе больше не осталось лишних органов. Мы их все вырезали.
На последней фразе он попытался сделать свирепое лицо, одновременно открывая дверь в мониторную. Двенадцать экранов с двенадцатью изображениями моих «апостолов» меня уже не удивили, и Хан изучающим взглядом уставился прямо в глаза.
– Я это уже видел…. Также как и Виману с Вайтмарами.
Хан понимающе кивнул головой, и прямо из стены вынул распечатку фигуры человека. Как рентгеновский снимок. Только в позитивном изображении. Это было мое изображение.
– Можешь убедиться сам, что ничего лишнего в тебе больше нет.
Ощущение зуда в мозгу усилилось до практически физического ощущения. Я впился взглядом в изображение. Снимок был как на многослойном переливном календаре. Разные системы физического тела располагались каждая на своем слое, и их можно было рассматривать по отдельности.
– Вот бы нашим хирургам такую технику… – с нотками зависти протянул я.
Хан понимающе кивнул головой. Хирургов он, в отличие от всех остальных докторов, уважал. Я внимательным, изучающим взглядом сканировал лист формата А-3, ища повреждения.
– Все на месте, – повторился Хан. – Излишков нет.
– Есть! – радостно воскликнул я. – Нашел!
Хан подошел и недоверчиво взглянул на снимок.
– Компьютер не мог ошибиться. Все системы на месте и ничего лишнего нет.
– А вот в этом все и дело! В этом все и дело! Посмотри сюда, – я ткнул пальцем в изображение в области пупа.
Хан, с лицом специалиста, чуть поиграл плоскостью листа и удивленно уставился на меня:
– Все в норме. Ткани и органы в полном порядке.
– А весь фокус в этом и есть! – я готов был взорваться смехом, тыча пальцем в точку.
– Чему ты так радуешься, – Хан недоумевал. Кишечник относительно свободен от шлаков, слепая кишка как у младенца, все нормально.
– Да все дело в том, что аппендицит мне удалили еще в мае девяносто шестого года. Он не может вырасти ни за одиннадцать лет, ни вообще за сколько угодно лет. И нет даже намека на шрам. Ни на кожных покровах, ни на мышечных тканях. Это третий пеленгатор Хан! Понимаешь? Срочно удаляйте мне аппендицит. Стоит мне сместиться из этой точки, как он весь информационный пакет сбросит сионам. Удаляй мне эту слепую кишку Хан. Времени почти не осталось.
– Какой я тебе Хан? – Хан удивленно таращился на меня.
Вслух я его так никогда не называл, поэтому удивление было вполне обоснованно.
– Я тебе погоняло присвоил такое, уж извини. Точнее оно как-то само собой присвоилось.
– Да мне впрочем, пофиг, – сказал Хан и повел меня обратно в операционную.
……………………………………………………………
На этот раз группа пришла в пирамиды в полном составе, за семнадцать часов до момента «Ч». Моя догадка об аппендиците оказалась правильной и сионы не смогли обнаружить пирамиды. Вся команда в предвкушении обогащения новыми знаниями и наслаждения от предстоящей работы по собственному развитию, с сияющими глазами рассматривали содержимое пирамид, и ознакамливались с правилами эксплуатации аппаратуры.
Команда Хана, видимо вспоминая свои собственные первые робкие шаги по залам пирамид, радовалась не меньше. С большой тщательностью они рассказывали нам, своим менее развитым братьям, о правилах обращения с центральным мозгом, который все делает здесь самостоятельно и автономно, и в принципе от людей требуется совсем немного. Вводить новые данные в главный мозг в состоянии абсолютного спокойствия и концентрации мысли через сенсорный шлем. Хотя для обычного человека это самое немного, очень трудно достижимо. Нужно сохранять свое энергетическое поле в абсолютной уравновешенности и неподверженности эмоциональным вспышкам. Мысли должны быть чистыми, ровными и свободными от низшего психизма. В мире людей этот самый психизм вызывает все поломки электронной аппаратуры, поломки механизмов в часах, автомобилях, станках и прочих техногенных устройствах, созданных с применением человеческой мысли. Инженерная мысль не принимает в расчет саму возможность излучения человеком энергии той мощности, чтобы произвести пространственные вмешательства в электрические цепи, и поэтому все поломки списываются на недостаточно четкие расчеты, ошибки в трассировках, или недостатки экранировки. И ни у кого не возникал вопрос о том, от чего собственно нужна экранировка? Излучения людей подвергались замерам, и информация была отвергнута как не подлежащая рассмотрению. Люди не умели излучать энергию для приведения техники в неисправное состояние. Инженеры не учли только одного. Замеры они с людей снимали в обычном состоянии. И только пытались вызвать эмоциональные вспышки внешними раздражителями. Естественно человек не станет проявлять свою злобную сущность при проведении опытов. Всем хочется выглядеть хорошими и добрыми в глазах окружающих. А за пределами лаборатории, суть человеческая неузнаваемо преображалась, и техника требовала все более мощной экранировки неизвестно от чего. Психовать в миру умели все. И причины для эмоциональных раздоров, жизнь подбрасывала в богатейшем ассортименте. Ревность, жадность, злоба, желание уничтожения конкурента… Человек богат внутри далеко не прекрасными чувствами и эмоциями. Человек только делает вид, что он похож на бога. На деле же он зверь, закованный в цепи созданные моралью и умом. И, конечно же, социумом, то есть умом коллективным. И когда цепи слабеют, зверь вырывается наружу. И иногда появляются освободители и выпускают зверьков на свободу. Тогда начинается беспредел и войны. То там, то сям. Зверь хочет только одного. Войны, крови и причинения боли. Только человеческое общество смогло поставить рамки для добровольно принудительного ограничения зверя. В древних племенах для начала, чтобы стать сильнее именно силой стаи, договаривались не жрать своих. И только в исключительных случаях, когда наступал тотальный голод, поедали сначала самых слабых. Женщин, стариков и детей. Воин всегда должен быть сильным и готовым победить врага и защитить свою стаю. Поэтому никто против этого закона не роптал. Обычай съедать сердце врага, чтобы обогатиться его отвагой, или мозг, чтобы впитать его разум, весьма грамотные действия, и они вели к росту силы стаи и его благосостоянию. Но пришли «добрые инопланетяне» и отняли у зверей силу. Сделали их повально слабыми и зависимыми от себя. Инопланетяне сделали зверей людьми и просто подавили их своей волей и могуществом. Мозг зверя повредился. Он стал расщепленным. С одной стороны внутреннее существо хочет кровавых пиршеств и бойни, и знает великую правду жизни, а с другой стороны стоит великое низзя от «посланцев неба». Эти посланцы все перевернули вверх тормашками. Инвалиды, больные, калеки, уроды и прочие ублюдки, которые в звериной стае прекратили бы свое существование в самые сжатые сроки, или нашли бы в себе силы для быстрого выздоровления, в обществе людей внезапно стали уважаемыми и почитаемыми. Все внимание переключилось не на достижение новых вершин, а на поклонение страданиям и ранам. Возникло ощущение, что зверь внезапно стал глупым и стал уничтожать себя сам. Ценным стало не здоровье, а болезнь. И болезней должно быть всенепременно много, раз за них столько льгот. Тем более что льготы не надо отвоевывать в борьбе. Их дают просто так. Быть больным и слабым стало выгодно. Это была великая хитрость «посланцев неба». Сильного зверя просто так не поймаешь, на колени не поставишь, и работать за сухую корку не заставишь. Сначала надо сделать его слабым и зависимым. Прошло совсем немного времени, и звери стали очеловечиваться, чтобы чуть позже обожествиться, как им обещали, и стать похожими на своих завоевателей. Но кто выполняет свои обещания? Особенно, если в планы поработителей вовсе не входило возводить зверьков на царство, а была лишь цель создать как можно больше тяглового быдла. Поэтому обещания должны быть заманчивыми и очень сладкими для всего звериного существа, ослепленного могуществом сынов неба. Но зверь есть зверь, и нельзя вырастить в себе бога, если не понять и не принять зверя. А вот именно это от человека было сокрыто. Энергия зверя от начала веков имела ядерную природу, поскольку все сотворено с применением энергии ядерного синтеза, и зверелюди и сейчас пытаются убить друг друга ядерными вспышками эмоций. И как только мощность вспышки превышает защитный барьер, техника ломается как спиченка. Команда Тора, равно как и команда Хана, в течение долгого времени практиковала специальные методы для освобождения внутреннего зверя из цепей ума, навязанного обществом. И, после освобождения, начинала упорные тренировки для обретения навыка обращения с ним без применения ограничителей. Со свободным животным, как оказалось, договориться можно было много лучше, чем с закованным в кандалы. Раб он всегда раб. А зверя рабом сделать еще никому не удавалось. Свободное же, уважаемое и тренированное животное, всегда готово служить своему хозяину при надлежащем уходе, изобилии пищи, и, конечно же, крохотной капельки любви. За эту капельку, за доверие, зверь готов был сложить свою голову в битве, защищая своего хозяина. Люди были хорошими господами своих зверей, и только поэтому получали возможность развивать себя в божественном направлении. Тор вспомнил каждого ученика, когда тот впервые встречался со своим зверем. Это были воистину замечательные моменты. Интеллигентные, разумные, начитанные, воспитанные, и уже достаточно тренированные люди, внезапно начинали чувствовать свою звериную сущность и удивлялись своей неспособности противостоять желанию разорвать горло бывшего обидчика прямо зубами, или с помощью остро отточенного кинжала, топора, или просто куска камня. Глаза их сверкали необычайной силой, и зверь в такие моменты был предельно счастлив. Он был свободен, и мог делать все что угодно. Но не делал. Потому что чувствовал любовь хозяина. А хозяина он подвести никак не мог. И зверь подчинялся. Тор помогал только удерживать сознание ученика в излучении постоянного поля любви. Без этого поля зверь одержал бы верх над человеком, и Бога бы из него не получилось. И в команде Тора было двенадцать зверей. Двенадцать коней, на которых без всякой упряжи гарцевали двенадцать будущих Богов. Если быть до конца честным, то конями этих зверей Тор назвал только для красоты слога. Это были драконы. Кони хороши для земных баталий. Драконы же – кони универсальные. Умеющие воевать в реальных условиях современного астрального пространства. Крепкие и мощные когти, клыки как обоюдоострые клинки из особо прочной стали, чешуя, броне которой позавидует и современный танк, и способность изрыгать огонь, испепеляющий врага быстрее напалма. Такой конь стоит того, чтобы с ним дружить. Такой конь, служащий хозяину верой и правдой, не подведет в трудную минуту, и лапа его не подвернется, и крыло не дрогнет. Потому что его хозяин умеет любить. Эту науку ученики осваивали в самую первую очередь. Без этого навыка зверь порвал бы освободителя в долю секунды. Это случалось с людьми множество раз. Маньяки, психопаты и серийные убийцы, фанаты эстрадных исполнителей, «махатмы», недоделанные йоги, владыки разноцветных лучей и множество других патологических существ, выпускали своих зверей не в силах их приручить. И звери становились хозяевами, подчиняя себе человека. И некоторые разорванные люди приходили к Тору, чтобы получить помощь. Но было уже поздно. Рваные оболочки людей, пытавшихся освободить своего зверя раньше, чем обретали способность любить, показывали на необратимость процесса, и поэтому люди натыкались на извиняющуюся улыбку Тора:
– Я в этом не разбираюсь, – в таких случаях неизменно говорил он, – я в электронике силен, а тут… Это не ко мне.
Но неизменно давал телефон ассенизатора, человека – владельца волчьей стаи, занимающегося доеданием останков энергии бывшего человеческого существа, чтобы сократить и обезболить срок разложения. На подобных практиках люди становились счастливыми. Они получали множественные видения, прощения, исцеления, небесные венчания и прочую ерунду, которую подбрасывал им их умирающий мозг. Но мозг умирал в состоянии счастья. Утрата своего дракона стиралась из памяти, и человек становился способным есть свой собственный мозг как в фильме «ганнибал». Его душе не было уже так стыдно за эту свою недочеловекость. Человек становился как трава. Безвредный, безобидный, но и безвкусный. Нет дракона – нет и смысла. Нет вечности. В команде Тора драконы были у всех. Ручные, преданные, но опасные для врага, как огонь преисподней. Именно эти звери могли погубить внутри пирамид всю технику. Звери технику не любили. Именно она лишала их жизни в обычных условиях. Люди поклонялись техническим изобретениям, и забывали о том, что своих зверей надо кормить, поить и выгуливать. Звери содержались в свинских условиях и постепенно превращали в свиней своих хозяев. У каждого свой зверь. Но любой зверь горд и независим. Он помнит о своей изначальной свободе и всегда мстит своему поработителю, как только представится удобный случай. И техника считалась у зверей врагом номер один. Даже хозяин ставился на второе место в списке врагов. Если хозяина кто-то поработил, то он сам становился несвободен. А раз так, то враг моего врага - мой друг. И зверь пытался настроить человека на борьбу с техникой. Команде Тора предстояла нелегкая задача. В замкнутом пространстве научиться примирять драконов с миром техногенным.
– Это невозможно, – сказал Хан, – они никогда не будут друзьями. Но они могут жить параллельно. Дракон сможет с легкостью не замечать своего техногенного врага, если время от времени давать ему волю. Свободный полет на свободе, уничтоженный злодей, освобожденная из заточения принцесса, все это кормит дракона и наделяет его жизнь смыслом в вечности. Каждый из вас должен будет хоть раз в месяц отправляться в полет. Так что составьте график и распределите обязанности так, чтобы не было незаменимых.
Через шестнадцать часов управление всеми четырьмя пирамидами, нашей командой было принято. Паппилярные узоры на пальцах и ладонях, рисунок радужной оболочки глаз каждого были отсканированы и записаны в постоянную память центрального компьютера. Коды, подробные инструкции по ручному управлению необходимыми структурами и механизмами, командой Хана переданы и проэкзаменованы.
– Все новые условия по управлению электрохимическими и биологическими процессами на планете, получите с Виманы после реструктуризации магнитных силовых полей, – Хан был спокоен и радостен, – желаем удачи.
Тринадцать бывших правителей Земли поднялись на лифте в ангар и запустили тестирование меркабных двигателей и навигационных систем. По одному человеку на двигатель. Хан управлял всем кораблем.
Мы, в мониторной комнате наблюдали за торжественным моментом старта потрясающе красивой летающей тарелки из шлюза пирамиды ХААРА. Центральной, самой величественной, и самой сложной по техническому оснащению пирамиды.
И вдруг, откуда ни возьмись, вслед за кораблем прямо из гор стартанули чрезвычайно устремленые огненные шары, оставляющие за собой реактивные хвосты. Шаров было порядка пятидесяти штук. Догнав корабль, за какие-то пять – шесть секунд, шары разорвались яркими вспышками, и Меркаба развалилась прямо на наших глазах. Мы стояли раскрыв рты, не в состоянии вымолвить ни слова. Тринадцать прозрачных капсул катапультировались из разрушающегося корабля, и стали плавно опускаться на землю. И из-за скал появилось семь черных вертолетов, в тот же момент начавшие поливать огнем из крупнокалиберных пулеметов опускающиеся капсулы. В пирамидах сработала система противовоздушной обороны, и самонаводящиеся ракеты рванули к вертолетам. Раскаленные термитные плевки, рассчитанные на обман тепловых сенсоров ракет, вертолетам не помогли. Пирамидные ракеты, будучи на порядок тоньше настроенными, отличили температуру горения термитных шашек от температуры двигателя, и черные акулы горящими свечками рухнули вниз почти одновременно. Но к этому моменту успели срезать пулеметным огнем двенадцать из тринадцати капсул. В каких-то пятнадцати метрах от входа в Хаара, приземлилась капсула Хана. И на экране появилась багровая мерцающая надпись:
– Минутная готовность.
Длинная цифровая последовательность нулей заканчивалась шестью быстроменяющимися цифрами.
– По местам, – скомандовал я, и бросился к входному порталу. Времени было достаточно, чтобы успеть втащить внутрь бессознательного Хана до того, как нас накроет мегатонная толща воды, и приготовиться принять данные с Виманы. Хан очнулся одновременно с моим появлением в открывшемся проеме, и заорал, выставляя вперед ладони:
– Не-е-ет! Назад!
Полагая, что это постшоковое состояние не стоит принимать во внимание, я скачками бросился ему навстречу и тут же поплатился за свою легкомысленность. На выходе меня ждали. Черные акулы были лишь отвлекающим маневром. Я внезапно почувствовал, что движения мои стали какими-то медленными и невесомыми. А тело вместо того, чтобы подчиняясь закону всемирного тяготения, бежать вниз, к телу Хана, побежало прямо по воздуху вверх. Сионовская Меркаба, зависшая на недосягаемом для пирамидных ракет расстоянии, практически вплотную к кольцу Перуна, создала антигравитационный столб, в который я как раз и угодил. И стала, не торопясь поднимать меня в свое чрево.
– Куку гриня! – раздался голос из Меркабы, и я понял, что меня раскусили еще тогда.
А я то наивно посчитал сионов тупицами. Попасть внутрь сионовской Меркабы, мне было не суждено. Выждав некоторое время, явно наслаждаясь моим беспомощным состоянием, она отбросила меня прямиком к Хану, и в это же мгновение с неба ударил луч. В момент «Ч» я вновь оказался оторванным от земли, от командного пульта и открытый вручную шлюз пирамиды ХААРА привел через короткое время к разрушению всего пирамидального комплекса. Я тупо очнулся в своей Вайтмаре и смотрел, как Земля окутывается коричневой мглой. С прозрачного экрана на меня с укоризной смотрел Хан. Его глаза выражали только сожаление о том, что я его не послушал и вышел наружу. После всех катаклизмов и он, и вся его группа оказались бы в своих, вновь созданных Вайтмарах, присоединенными к Вимане. Пусть они и не стали бы обладателями отдельной Меркабы, но Земля бы продолжала существовать населенная жизнью. Просто была бы неудачная попытка освоения управления и маневрирования космическим кораблем. Сколько таких неудачных попыток было, одному Богу известно. А вот терять планету – это уже серьезная ошибка. И из-за такой, по-детски мелкой эмоциональной причины, как спасение чужой жизни. Я почувствовал острую необходимость разжаловать себя в рядовые, но Вимана удалила всего лишь один зеленый треугольник за этот просчет. С ее точки зрения это была не ошибка, а просто недостаток безупречности. И этот недостаток лишил меня всего одной медальки на парадном кителе. Хотя с Ханом теперь я в Вайтмарном совете общаться не мог. Уровень есть уровень, статусный доступ к информации есть статусный доступ.
– Дайте мне еще один шанс, – пролепетал я, каждой клеточкой ощущая свою ничтожность, обреченно глядя на грязно-бурые облака, окутывающие бывшую голубую планету, ощущая себя мелким, жалким и никчемным.
Весь в испарине, с вытаращенными глазами я вскочил на своей кровати, и выдох облегчения вырвался из груди. Тут же бросился к Аону и убедился что сейчас еще не август. Не восьмое число, и я очнулся у себя дома, а не в подвале, не в пирамиде, и не бог весть где еще.
– Фу, блин! – пробормотал я, – приснится же такое.
И раздался звонок от Насти:
– Ты не знаешь, почему тибетские монахи ходят в черных одеждах?
– Почему в черных? Они же вроде в оранжевых. Или это буддисты в оранжевых… Они соблюдают целибат, поэтому нуждаются в сексуальной энергии. Поэтому народ вампирят с оранжевой чакры. Или наоборот успокаивают оранжевым цветом, чтобы люди не испытывали сексуального желания при взглядах на монахов. А почему такой вопрос странный?
– Да мне сон прикольный сегодня приснился. Будто у нас в Сибири есть четыре больших замаскированных пирамиды. В них живут тибетские монахи, которые управляют всеми планетарными процессами, происходящими в нашем регионе. И эти монахи одеты во все черное. Я еще подумала, что тибетским монахам в Сибири делать? А они сами ответили, что когда их китайцы нахлобучили, они были вынуждены рассредоточиться везде, и в Сибири место уже было подготовлено.
– А они по-тибетски разговаривали или по-русски?
– Да это же сон! Откуда мне знать на каком языке? Во сне ведь разговаривают на общем языке или вообще без языка. Как будто мыслью.
– Ну-ну! Очень похоже. Что они тебе еще сказали?
– Да я почти ничего больше не помню. Я своего духа спросила, а он сказал, что они в черном потому, что детей не любят.
– Интересно…
– Они считают, что дети дебильничают слишком много и интеллектуально развиваются медленно и очень много времени тратится на рост физического тела и поэтому сами они предпочитают для развития духа использовать уже готовое выросшее тело, подстроив аварию с потерей сознания и вышибанием тонкого тела из физического. А физическое тело пострадавшего задействовать для своих целей для них не составляет особого труда. В таких случаях, человек, после того как очнется, резко меняется. И бывает, что никого не узнает. Вот эти тибетцы и поддерживают свое бессмертие с помощью чужих тел.
– Хм! Очень похоже на правду. Я об этих феноменах думал, но на такую версию еще не выходил. И в принципе идея весьма грамотна. Цой вроде именно так в чужое тело влез и продолжил песни свои сочинять. Но он вроде не шарит в тибетских тайных знаниях и способностями не обладает. Хотя чужая душа потемки. Мало ли кто чего знает. И мне, кстати, тоже странный сон с пятерным погружением про пирамиды приснился. Как бы в реальность не просочилось эта проекция. А то приключений подбросит километр. Ну, если что еще проявится, звони.
Только положил трубку, как зазвонил сотик, и некие читатели моих первых книжек возгорелись желанием встречи, сообщив, что многие моменты из описанных мной, имеют пересечения с их собственными опытами и наработками.
Вечерок выдался на славу. За пятнадцать минут до встречи начал бессовестно тормозить компьютер и я поспешил его отключить от сети, чтобы не произошло какой либо поломки, и сделал заметку, что люди сейчас придут непростые. Компьютер не обманешь, и если игнорируешь его подсказки, то поломки бывают весьма затратные. Техника со зверьками не дружит очень конкретно. Эти люди, как во сне сказал Хан, зверьков либо приручили и являются их хозяевами, или же зверьки их поработили и тогда встреча может окончиться как угодно. Так что лучше быть настороже. Раздался звонок в дверь, открываю и если бы не многолетняя тренированность, наверняка отшатнулся бы. На площадке перед дверью стоял инопланетянин. Абсолютный гуманоид. В комиксах тарелочников изображают именно так. Я поначалу даже не мог поверить, что существо с такими чертами лица может существовать в принципе. А тут оно еще ко мне домой пришло. Полтора метра ростом, крайне худосочного телосложения, огромные глаза на пол лица, конусом скошенный подбородок, тонкий нос. Вместо губ - щель как бы прорезанная скальпелем, плотно прижатые к черепу махонькие ушки.… Одно порадовало что зрачки не кошачьи, а то бы Кондрат схватил сразу же. И отвлекающим маневром по ступенькам поднялся богатырь с вполне славянской внешностью. Косая сажень в плечах, крупное лицо с добродушной улыбкой и ясным взглядом. Сладкая парочка, но очень уж контрастная по внешним признакам. Я поначалу подумал, что инопланетянин настоящий, поскольку он совершенно не улыбался и я утвердился в мысли, что на его лице улыбка выглядела бы несколько странной, но через двадцать минут ознакомительного разговора он сподобился таки улыбнуться, что меня еще больше напрягло. Лучше бы он этого не делал. В моей жизни это существо было первым, лицо которого улыбка портила. В комплекте с вытаращенными, огромными и немигающими глазищами эта улыбка выглядела крайне неуместной и вызывала еще больший холодок где-то между лопаток. Славянин же тарахтел без умолку про космос, энергетические лучи, и я этот базар пропускал между ушей как ненужный мусор, пока он не сказал слово «сионы». Я постарался не показать виду, но что-то видимо меня выдало, и он начал эту тему развивать. Рассказал про вторую Землю, которая была раньше на Солнечной орбите параллельно с нашей, только отнесенной на сто восемьдесят градусов. Про сионов, которые жили на ней и в результате ядерной войны ее уничтожили, про Виману, на которой элитные остатки тех землян эвакуировались. Космический корабль он хоть именно так и не назвал, но возможно просто термин от него был скрыт. Также пояснил, что сионы не могут по неясным причинам приземлиться на нашу Землю и осуществляют идеологическую трансляцию в мозги коренных Землян, создавая многочисленные религии, секты, течения и прочие партии. Задача сионов - стравить между собой как можно больше людей, чтобы произошло взаимное уничтожение, и планета смогла им принадлежать полностью.
Тут у меня возникло ощущение, что второй гость с внешностью инопланетянина и есть чистокровный сион, хоть глаза и не кошачьи. Стоило это только подумать, как возникло легкое покалывание на голове, как будто экстрасенс начинает сканировать. Кто ловил на себе это ощущение, тот поймет. Эдакий легкий зуд, вызывающий желание почесаться. Я, чтобы бесконтрольно не слить лишней инфы, для этого более чем странного гостя, взял и представил мысленно, что над моей головой возникла золотая точка и от нее разошлись четыре зеркальные грани пирамиды и закрыли меня целиком. Почему именно пирамида, объяснить толком не могу. Просто вот так захотелось и все тут. Покалывание тотчас исчезло, а этот глазастый инопланетянин почему-то разозлился, хотя внешне никак этого не проявил. Но с его взглядом встречаться отчего-то мне расхотелось окончательно. Поэтому вновь стал внимательно слушать брата славянина. Он, почему-то несколько раз с небольшими интервалами повторил, что на Земле сионов нет. Ни одного экземпляра. Мне от чего-то захотелось возразить, и, указав на второго гостя, сказать, что вот он настоящий сион в теле, прямо на моем диване сидит. Но второе желание, не сказать именно этого, оказалось сильнее первого. Возникло телесное ощущение опасности, что стоит мне это сказать, как инопланетянин кинется меня душить и рвать когтями. Прекрасно понимаю абсурдность такой ситуации, но телесное ощущение очень сильное было. Поэтому промолчал. И правильно сделал, поскольку славянин продолжил беседу и открыл еще одну тему. Оказывается, он раньше работал летчиком и летал по краю. И видел неоднократно пирамидальный комплекс прямо в тайге. В радиусе нескольких километров от этих гор, очень похожих на пирамиды, существует сильнейшая аномальная зона, где отказывает вся электронная техника и происходят всевозможные аварии. И на летной карте этот массив отмечен как пирамиды. Шутка не шутка, а документы вещь серьезная. И пирамиды те, будут поболее египетских, раз в несколько.
Я, не выказывая заинтересованности, со смешком предложил коммерческий проект по организации туристических походов для иностранцев за валюту. Славянин даже не улыбнулся и проектом не заинтересовался. Тогда я спросил о точных координатах этого пирамидного комплекса, чтобы проверить, а не туфта ли все это? Он кивнул на своего «иноземного» товарища и пояснил что тот тоже хочет координат, и даже более того, хочет слетать туда зафрахтовав вертолет чтобы пошшупать руками и убедиться, а не оптический ли это обман зрения. А он, будучи уже в запасе, точных координат не помнит, а секретные карты от него тщательно скрывают. Но один его бывший товарищ, по прежнему еще летающий, хоть и в другом регионе, пообещал к началу августа точные координаты пирамид разузнать. И даже с братвой пообещал договориться, чтобы к зоне аномальной, группу исследователей забросить на вертолете совсем за недорого. Тут у меня на голове волосы шевельнулись. Что-то уж слишком плотное пересечение со сном происходит. Но виду не подаю, сказал лишь, что если будет время и интерес, то можно и спутешествовать в тайгу, чтобы комаров покормить. Тут славянин добавил, что голос, который ему всякие полезные вещи советует, ко мне специально направил, и сообщил, что надо к пирамидам взять не только меня, но и еще кого-то, кто со мной связан. Волосы на голове шевельнулись вторично, но я опять изобразил полнейшую незаинтересованность. В голове пронеслась вереница мыслеобразов, как этого сиона придется мочить прямо в вертолете, чтобы он не смог до пирамид добраться и своих братьев по разуму навести. И тут славянин меня окончательно добил сообщением, что они уже организовали здесь исследовательско-целительный центр и народ лечат оптом и в розницу. Я спросил, знают ли они причины вызывающие болезни, на что он хохотнул и пояснил, что большинство болезней исходят из родовых травм, когда позвонок атлант встает неверно и поток энергии течет в тело искаженным. Отсюда масса болезней возникает.
Тут я решил провокацию закинуть:
– А если болезнь не в теле, а в голове?
– А это из-за недостаточного кровообращения в мозгу. В твоем случае из-за большого роста. Надо больше двигаться и практиковать перевернутые асаны. Стойки на голове и прочие. А тромб в сосуде нужно удалять. Так что если надумаешь, приходи к нам, мы тебе операцию сделаем. Часа на полтора не больше. И будешь как огурчик.
Я изобразил улыбку на лице и сказал, что как только выдастся свободный денек, обязательно приду, а сам подумал, – а откуда вы про этот тромб узнали? Я же просто гипотетический вопрос задал. На себя даже не намекал.
Посетовав на свою занятость, выпроводил гостей. Славянин оставил свою визитку и посоветовал не тянуть с посещением их исследовательского центра. Инопланетянин, видимо обиженный невидимой пирамидой, сделал печальные глаза и тоже радушно пригласил всенепременно зайти к ним в центр. Любезность и еще раз любезность. Даже чуть не стошнило, если бы не ощущение опасности. И только закрыв за гостями дверь, удалось перевести дух, и возникла мысль, что координаты пирамид надо узнать из другого источника и вертолет искать отдельно от них. Хрен его знает, может сон этот вовсе не сон.
«Акрополь» встретил настороженно. Я всегда удивлялся тому факту, что люди предпочитают ходить с сумрачными лицами, нежели с улыбчивыми. Кто-то там пытался доказать, что на хмурое выражение лица тратится больше энергии чем на улыбку, поскольку больше мышц напряжено, а я понаблюдал и заметил, что и это предположение неверно, и меньше энергии тратится на спокойное и ровное выражение лица, когда вообще никакие мышцы не напряжены. Мысли человеческие явственно читались на их лицах, и я подумал, что на моем лице не меньше чем вертолет сейчас нарисован, или подробная карта края. И, конечно же, увесистая пачечка дензнаков для экспедиции. Эти три аспекта занимали все мое мыслительное пространство. Вид Полинки, хозяйки эзотерического салона, меня не порадовал. Бледное лицо указало на колоссальный отток витальной энергии с невозможностью ее быстрого восстановления.
– Что бабка йожка? Всю свою жизненную силу исколдовала напрочь?
– Людям надо помогать, им очень плохо живется. Себя не щадю, все для людей, все для людей.
– Ну-ну, тебе видать лучше живется, чем им.
– Самопожертвование возвышает душу!
– Грешим и каемся, грешим и каемся. Украл выпил, в тюрьму. Украл, выпил, в тюрьму. Романтика мля.
На лице Полинки написалось удивление:
–В какую тюрьму?
–В каку в каку? Знамо в каку! В небесну тюрьму.
–За что это?
–За нарушение свободы воли трудящихся в угоду своекорыстным интересам. Приворот ведь лишает воли одного человека в пользу другого?
–Зато так было двое несчастных, а так только один остается.
–Ох, яга, не ведаешь истины! Хоть и пытаешься косить под всезнающее око люцифера. В здесь и сейчас тебя это око крышует, а пройдет совсем немного времени, и рачок в матку схватишь как дважды два. Хотя сначала конечно миомку и фиброкистозные образования, и прочие гадости типа эрозии и т.п. Вся твоя магия ведь из этого сексуального энергоцентра творится. Черти ведь энергию выше пупочной чакры хавать не могут. Маг рангом покруче, манипурную энергию задействует и просто приказывает этим же чертям, а ты непротраханую энергию им скармливаешь, чтобы они твои пожелания выполняли. Заметила поди, что если к телу мужчинку допустишь, и энергию по прямому назначению используешь, то потом магия ни фига не получается какое-то время? Если всякую клоунаду отбросить типа заговоров и пассов, а просто договариваться с теми сущностями как с бизнес партнерами, типа есть такая работа, плачу столько-то, то все по-честному было бы. А то каждый думает, что он такой всемогущий и своим невнятным бормотанием власть имеет. Чушь это собачья. Вот у тебя батарейки уже почти кончились и тебя ситуацией рихтуют. Денег лишили, аренду подняли и вынудили в подполье уйти. Продолжишь эту линию двигать, с поличным накроют, и в долговую яму посадят. И черти тебе уже не помогут, потому что они только за бабки, то есть за твою же энергию работают. А ее у тебя нет. Полная жопа вот-вот наступит. Видящую из себя строишь, а элементарных вещей не замечаешь, или же в упор видеть не хочешь. Жуя чужое говно, уважения не заработаешь, а простимулируешь производителя вырабатывать его еще больше. Это уже грех. Человек должен свет вырабатывать, а не грязь.
– Да какая блин разница? Все в одном болоте ползают и кусают друг друга, а бог внутрь муравейника все равно не заглядывает.
–А кто за базар отвечать будет когда спрос предъявлен будет за все колдунства? Или опять крышу кинешься искать, чтобы грехи простили, приласкали, пожалели, накормили и напоили, и спать положили?
–А ты что такой злой?
–Да вот смотрю я на твое изможденное личико и думаю, а сколько тебе осталось небо коптить в таком режиме? И так на лезвии бритвенном балансируешь, а еще и пальцы пытаешься загнуть. Будто не видишь, как петля вокруг шеи затягивается. Или я прав, и ты на самом деле не хочешь видеть? А?
–Нет никакой петли. Я все грамотно перераспределяю. С одного снимаю, на другого перевешиваю или на нескольких сразу. Так понемножку все чужой грех искупают. Некоторых сама лечу. Так что за такие дела мне еще от бога медалька положена.
–Гильотнинка тебе положена, а не медалька. А если бы не лечила людей, и взамен них в реанимации не откорячивалась, то ласты склеила бы значительно раньше. Целители мля! Сначала грех смертный совершим, а потом жертву искупительную приносим. Чем больше косяков человек натворил, тем больше лечить бросается. И тем бесплатнее его услуги. Только поэтому и живо еще племя колдовское. Пока баланс соблюдается, жизнь теплится. Но на небе уже все подсчитали, и баланс общемирового дерьма от ваших манипуляций все же в минус клонится, поэтому кислород скоро окончательно перекроют и вам ведьмам и ведьмакам, и целителям, и космоэнергетам. Или в расход отправят вместе с остальными производителями говна. На удобрения так сказать. Или водичкой прополоскают. Или в костерок, как в старые добрые времена.
– Инквизиторская морда, – Полинка сделала физиономию.
– А кто тебе сказал, что можно беззаконие творить в угоду своим амбициям или мелочным желаниям типа самоутвердиться за счет других? Души губить ой как нехорошо.
–А кто определяет, что есть грех, а что нет?
–Не наглей ведьмочка, у тебя батарейки на нуле, и никто за тебя мазу не потянет. Этот мир людей в кавычках, только на разводке построен. Тебе будут клясться в дружбе, любви и верности, и восхищаться твоими «божественными» способностями только до той поры, пока от тебя хоть какая польза есть, и будут тебе кино о твоей неимоверной крутости показывать, от которого ты в экстаз впадаешь только до той поры, пока кормишь своей жизненной энергией киномеханика. Как только батарейки окончательно сядут, все сразу пошлют тебя на свалку. Включая любимых и дорогих. А на свалке рыдать, уткнувшись лицом в использованную туалетную бумагу, будет совершенно бессмысленно. Вы с той бумагой ничем друг от друга отличаться не будете. Кстати побуждение полечить кого либо избавив от части дерьма, мешающего жить исходит от твоего собственного, уже булькающего возле горла. Скушаешь чужого, твое тоже скушают, помогая держаться на плаву. Вот вы и носитесь друг к другу, и лечите до посинения. Методы разные, дерьмо разное по вкусу, поэтому не так мерзостно жить. Но общий объем каловых масс все же неуклонно растет, и первыми тонуть начнут те, кто ростиком поменьше. Чуешь, к чему клоню?
– Да пошел ты, на себя лучше посмотри. В чужом глазу оно конечно и микроба видно.
– Ладно, не грузись особенно, я слово сказал, ко мне сверху претензий в случае чего быть не должно. За все платить надо. Халявы не бывает. Если в жизни ограничения начинаются – значит платить уже нечем, и пора бы задуматься. Когда здоровье порушится, думать резче понадобится, пока болезнь в необратимую фазу не перешла, и братку Кондратий со своими теплыми объятьями не подошел внезапно. Ну да хватит о грустном, давай лучше о веселом. Мои проповеди окончены. Что нового?
– Да блин, сон один задолбал, будто весь город огромной волной воды смывает напрочь. Снится и снится. Как от него отвязаться не знаю.
–О! да ты пророчица!
Ванек и еще некая девица, присутствовавшие при этом разговоре и переводящие заинтересованные взгляды с Полинки на меня, заинтересовались еще больше.
–Это так похоже на акт унитазного смыва, так что я даже рад.
–Тебе смешно, а мне страшно. Я воды боюсь.
–Потому и боишься, что в прошлой жизни тебя, рыжую ведьму, утопили за злостное колдунство.
– Я это помню, поэтому сейчас особенно страшно.
–А кстати, что ты делаешь с пятого по пятнадцатое августа? Не собираешься ли куда либо съездить за пределы края?
– Нет, не собираюсь. Да и ехать мне некуда особенно.
–Ну, тогда сон в руку. Мне тоже тут один весьма пронзительный сон приснился. И там было сообщено, что 11 августа, в 3 часа утра, с неба жахнет луч, и городу, и краю, и еще весьма большой территории, кердык придет. Здеся будет море-океан.
Ванек, хором с той девушкой воскликнули «не верю!» на что я отреагировал ухмылкой:
– Это же сон, я не прошу в него верить или не верить. Полинке вон волна снится. А мне как раз то, что эту волну вызовет, плюс срок, когда именно эта волна город накроет. Такой галиматьи каждому снится вагон и маленькая тележка, когда много мяса съешь. Хотя Полинка у нас кришнаитка-вегетарианка. Я то понятно, алкаш и мясоед тот еще. Но на всякий случай в Москву слетаю аккурат к одиннадцатому. Оттуда понаблюдаю, будет что, или нет. Заодно и на Норбекова гляну, а то народ говорит, что в наших медитациях перекрестных моментов много. Может, что и выстрелит. Ну, это конечно, если не удастся бабла найти, вертолет, и карту с пирамидами.
– С какими пирамидами?
– Да в том сне еще и пирамиды показали. Они в Саянском массиве находятся, там еще сильнейшая аномальная зона должна быть.
Полинка встрепенулась.
– Есть там зона, народ уже не раз рассказывал. Самолеты и вертолеты часто разбиваются, а некоторые пропадают бесследно как в бермудском треугольнике.
–Вот-вот! Здесь и будет очередной бермудский треугольник, точнее квадрат. Пирамид то четыре, если сну верить, значит, четыре точки будет, и в моменты приема передачи межгалактической информации, в зоне действия антенн лучше не находиться. В Атлантиде видимо три пирамиды под воду ушли, поэтому треугольник образовался.
– Блин, слишком много совпадений в коротком промежутке времени. Тут один кент еще из индии приехал, из ашрама Саи Бабы, и рассказал, что в этом году Саи Бабе не удалось родить изо рта золотой лингам. Это очень дурной знак. Саи Баба сказал, что люди наделали очень много грехов, и земля больше не хочет их поглощать, и поэтому не дала золота для лингама. И он сказал, чтобы люди ждали серьезных катастроф. Нет золотого лингама – быть беде. И если земля рассердилась, то карачун живущим на ее лоне.
Я сделал довольную улыбку и поймал себя на мысли, что я, наверное, очень плохой человек и злой, раз радуюсь предстоящим ужасным событиям. А с другой стороны, ребенка непослушного родители и ремнем могут наказать больно. Он, конечно, обидится на весь мир, но позже поймет, что иного выхода не было. Не у каждого родителя есть время и настроение, дитятку своего играми занимать, чтобы оно не пакостило. Ремень иногда более эффективен. Стало быть, я может и не очень плохой. Просто строгий, и не люблю, чтобы творилось беззаконие, и хороводы вокруг елки водить, в мои обязанности просто-напросто не входит.
– У тебя, кстати, нигде вертолета не завалялось случайно, – сбросил напряжение со всей компании, – а то принимать полномочия надо, а пешкодралдом искать, лень идти.
– А меня с собой возьмешь?
– В Москву или к пирамидам?
– А и туда и туда хочу.
–В твоем сне спасения вроде не предусматривается. Вот и пересни его заново, чтобы все заканчивалось хорошо, тогда возьму. А так не имею права вмешиваться в личную карму. Прекратишь творить беззаконие, карма постепенно очистится, и тогда погибать не понадобится. А если еще и других с минного поля выведешь, то еще быстрее освободишься от последствий. Тогда в случае даже неблагоприятного расклада, за тобой лично тарелка прибудет и эвакуирует.
–А дети?
–Ба-лин! Да ко мне то зачем этот вопрос? Откуда я знаю, куда денутся дети? Может с собой дадут забрать, а может из памяти начисто сотрут данные о том, что они вообще когда-то были и дадут возможность новых забацать с потерей девственности. Откуда мне знать, тем более, что я к детишкам прохладно отношусь? С каждым по-своему работа ведется. Насколько сможешь осознавать и принимать все сущее, настолько и будет тебе. Ладно, найду вертолет, карту и бабки, возьму с собой.
Ванек с девушкой опять хором воскликнули:
– Мы тоже хотим.
Я прыснул со смеху и ехидно глянул на Полинку:
– Ладно, и вас тоже возьму, будете тяжелые рюкзаки таскать и другую подсобную работу делать. А деваха и иную пользу сможет принести, – пробежался взглядом по выпирающим особенностям женского тела.
Полинка хохотнула:
–Твою развратную натуру ничем не исправишь.
–А если исправишь, кому она будет нужна, натура эта?
–Иди уже великая гура, ищи свои вертолеты и про нас не забудь если что.
...………………………………………………….
– Привет Монстр, нашлась тебе карта, – Паха весьма жизнерадостно сообщил по телефону и через два часа появился собственной персоной в дверном проеме с рулоном под мышкой.
Карта оказалась весьма офигительной. Размерами два двадцать в высоту на четыре с половиной метра в ширину. На ней были подробно изображены все неровности с точным указанием высот и растительности. С пометками на верхнем колонтитуле «совершенно секретно» и «для служебного пользования». После склеивания всех фрагментов и размещения их в виде фотообоев на стене я с нехилым удивлением воззрился на Паху:
– Откуда дровишки?
Паха ухмыльнулся:
–Генштаб обобрали. У меня сосед как оказалось в ЦАВСе работает в третьем отделе. Охраняет так сказать государственные интересы и к картам доступ имеет. Вот он и мне доступ предоставил в знак личной признательности после выпитой поллитры коньяку с икряными бутербродами и философскими беседами за жисть. Он все искал повода как меня отблагодарить за то, что я его дочурку от пневмонии вылечил два года назад, так поэтому только на продажу Родины пошел.
Я, тем временем внимательно рассматривая карту, понял хитрость предателя Родины. Карта была выпуска 1975 года и государственной тайной по причине срока годности уже не являлась. Пирамиды на карте действительно оказались и на самом деле так и назывались ПИРАМИДЫ!!! У меня чуть глаз не выпал. Если вояки про это знают, то почему до сих пор не исследовали этот феномен. Пирамиды стояли точняком углами по параллелям. То есть были включены в энергетические силовые линии планеты. Мы с Пахой переглянулись и хором произнесли с горящими от азарта глазами:
–Остался вертолет и бабки!
Оба этих момента предстали в одном лице, хотя и представителя преступной группировки. Человек из команды не буду называть кого, чтобы не щекотать нервы, объявился сам, придя типа на медитацию. Глазки при встрече все показали сами. Медитации этому гражданину были нужны как собаке боковой карман. Поскольку любая более менее продвинутая техника, наработанная в течение определенного времени приводит к обретению сиддх и способности влиять на людей и события, то и немудрено, что этот человек заинтересовался. Я ему коротенько обрисовал ситуацию, после того как продемонстрировал простейшую суггестию и он выложил некую информацию, которую и под пытками мусорам не отдал бы, чему после сам и удивился немерено. У него оказались и бабки и связи. Единственным условием было его участие в экспедиции, с чем пришлось согласиться, пообещав отвалить пару пудов золота в самородках и песке, которые якобы спрятаны в пирамидах в секретном месте и для нашей с группой цели совершенно не надобны. Товарищ на золотье купился, тем более, что обратно нас везти было не нужно, и поэтому за груз особенно рисковать не пришлось бы. Условия обговорены четко, бумаги с людьми подобного рода подписывать не нужно, ибо слово они держат жестко, осталось дождаться окончательной утряски. Товарищ сказал напоследок:
–Если это прогонка, то будешь должен ровно столько…
Сумма впечатлила, но, полагая, что возвращаться мне от пирамид не понадобится, согласился.
……………………………………………………...
Первый луч солнца выстрелил из-за линии горизонта, и одновременно с этим, на небе появилась яркая точка. Точка начала разрастаться и превратилась в раскаленный шар размером с теннисный мяч, с огненными протуберанцами.
– Вот оно значит как! – подумал я, и приготовился в полном сознании принять световой удар, и попытаться осознать, что же такое смерть.
Шар все увеличивался и увеличивался в размерах, и я понял, что Вимана набирает мощность. На небе оказалось два солнца. Одно пока еще алое, уже наполовину поднявшееся на Востоке, и второе, бело-золотое прямо над головой.
Я взглянул на часы, где секундомер вел обратный отсчет. Оставалось 4 минуты 35 секунд.
И пирамид нет. Все было зря. Я поддался на иллюзию. Мир поиграл мной как с котенком и оставил за ненадобностью на этой вершине. И вдруг на все существо вдруг снизошло необычайное спокойствие. Душа наполнилась осознанием вечности всего, что только есть, было и будет. Не было ни страха, ни огорчения, что вот так все заканчивается, ни сожаления об упущенных возможностях. Я принял все так, как оно есть.
– И пирамиды появились!!!
Как будто на лист с акварельным рисунком плеснули воды, и изображение потекло вниз. С четырех отдельно стоящих горных образований, только лишь отдаленно напоминающих пирамиды, и которые мы всей группой тщательно обследовали не найдя ничего, вниз, к подножью “стекли” деревья, вся растительность, лишние искажающие куски породы…. И пирамиды предстали во всей красе. Абсолютно ровные, как будто отполированные, черные, сверкающие, подобно мраморным, под лучами восходящего солнца и светом, исходящим от Виманы. Вид пирамид завораживал. Величественная монументальность этих изумительных построений, созданных неизвестным космическим зодчим, внушала благоговение и восхищение. Все, что мы обследовали целых два дня, было просто иллюзией. Маскировкой от постороннего глаза. Обычные горы, необычные только своим отдаленным сходством с пирамидами.
– Пирамиды есть! – закричал я, – жаль, что никто мне так и не поверил…
– Я поверила, – донесся тоненький голосок откуда-то сзади.
Обернувшись, я увидел карабкающуюся вверх Настю, сжимающую в кулачке окровавленные тряпки. Она нашла мой след и нашла меня. И пришла. Одна!
– Я поверила…. Я знала, что ты не мог ошибиться.… Я сразу пошла за тобой, как только ты решил вернуться и еще раз все проверить, но ты шел так быстро.… Я потерялась в этой тайге. Та ловушка, в которую ты угодил, меня поправила. Я почувствовала, как тебе было больно, и пошла по этому ощущению. И я нашла тебя!
Тут она увидела черные сверкающие пирамиды и осеклась пораженная.
– Вот это да! Они настоящие! Какая кра.… Какие они… Пирамиды!!!
У меня вновь появилось желание жизни, потому что Настя не готова была принять смерть так же просто. И в голове откуда-то появились картинки, и мысли понеслись с огромной скоростью, появилось понимание взаимоотношений людей и сионов, причины многих неувязок, приведших к этой катастрофической ситуации, и пришло решение:
– Вимана! – заорал я в небо и замахал руками, как будто она могла услышать и увидеть меня со своей космической орбиты. Не стреляйте! Не надо! Не стреляйте! Все можно исправить!
Солнце продолжало расти и повышать яркость. Меня никто кроме Насти и леса вокруг, не слышал. И я заметил, что в лесу нет ни единой птицы, которые обычно встречают солнце своими песнями. Не было даже легкого ветерка. Все вокруг словно замерло в ожидании. Звенящая пустота.
Я рухнул на колени от ощущения безысходности и сжал голову обеими руками. Единственная мысль спрессовала энергию в голове, как бы лучом вырывающуюся навстречу второму солнцу, а в сердце родился раскаленный шар, который рванул вверх по телу и заставил раскрыться горло первобытно-диким криком, в котором как я почувствовал, зазвучало все мое существо:
– А-а-а-а-а! Вимана, мать! Услышь меня! Это я Тор! Твой сын!
Не было ни малейшей надежды на то, что она услышит мой зов, или кто-то другой услышит и передаст. И времени уже почти нет. Сердце колотилось ударами шаманского бубна в ушах, и появился свист. Тоненький свист:
– На связи!
Компьютерный голос Виманы показался таким родным, таким настоящим, что из глаз брызнули слезы:
“Значит эти сны – все правда!”
– Что ты хочешь, сын мой?
– Пусть будет жизнь!
– Ты будешь жить! Вайтмара в полной готовности.
– А все это вокруг? Деревья, птицы, звери, города, люди, все, что было создано с такими трудами.… И Настя!
Пауза перед ответом показалась длиною в жизнь.
– Сионы! Нужна перестройка. Это может быть болезненно, но необходимо.
– Земля погибнет, я же это видел столько раз.
– Это твои страхи проецировались в сны. У нас все очень четко рассчитано. Ошибок не бывает. Перестройка проводилась уже множество раз. Не бойся.
– Но мы, моя группа, не успели на замену группе Хана.
– Это немного усложнило задачу, но и всего лишь. Координационная группа будет выслана на точку закладки пространственного кристаллического магнита, куда бы он ни переместился, сразу после зачистки местности. Все будет хорошо.
– Сионов не нужно уничтожать, – буквально прокричал я, наблюдая, как второе солнце начинает пульсировать, уже набрав необходимую мощность.
– Решение уже принято. Расчетное время согласовано. Все произойдет так, как оно должно произойти. Уже идет обратный отсчет.
– Эту вечную войну можно прекратить. Нужно сотрудничество. У них ведь наверняка есть достижения, которые могут дополнить жизнь. А ошибка с их планетой…. Все ошибаются. Нельзя гнать того, кто ошибся. От этого и у нас люди озлобляются и становятся врагами для всех. Обязательно нужен шанс. Хоть один единственный шанс. Тогда везде будет мир. Немного, совсем немного доверия. Самый отъявленный злодей может измениться, если получит шанс и поле деятельности!
– Ты хочешь дать шанс сионам?
– Что я могу дать? И кому я могу дать? И как? Вы же сейчас всех в порошок сотрете. И меня с Настей в том числе, и всю нашу группу, и миллионы других людей.
Пульсация прекратилась, и показалось, что второе солнце задумалось. Я вдруг понял, что идет совещание между Виманами, и смотрел на свои часы, отсчитывающие последние секунды. Настя стояла рядом и смотрела на этот же циферблат. Страха в ее глазах не было. Она верила мне, а я так и не знал, получится ли взять ее в свою Вайтмару. Я вообще ничего не знал.
– Три!
– Два!
– Один!
Секундомер остановился. И ничего не произошло. Еще секунда. Еще секунда. Мы с Настей переглянулись.
– Что происходит?
– У тебя есть пятнадцать минут, – прозвучал в голове компьютерный, но очень похожий на человеческий голос Виманы, – на то, чтобы убедить Вечного Ворона.
Солнце на небе замерло. Второе продолжало подниматься над линией горизонта. А в пирамиде открылся сверкающий неоновым, синим цветом вход….
Не разбирая неровностей под ногами, мы с Настей помчались вниз. Я даже забыл о вывихнутой ступне и распоротом бедре.
– Пятнадцать минут?
– Пятнадцать минут!
– Всего пятнадцать минут?
– Целых пятнадцать минут!
– Надо успеть все объяснить ворону.
Корректировать секундомер на руке показалось расточительным действием, и поэтому вся надежда была лишь на четкость изложения идеи, убедительность и логичность. И если убедить ворона не удастся, то никакого времени вообще для нас не будет. И вообще ничего больше не будет.
Внутри пирамида оказалась совсем иной. Не такой, как во все те разы. Внутри ничего не было. Только коридор с черными отполированными стенами и потолком. У меня внутри все упало. Где теперь искать лифт? И в голове стрельнула логическая цепочка. Раз ворон был в самой высокой части пирамиды, то и лифт должен быть максимально близко к центру. Неоновые огоньки имитировали бордюр, окаймляя коридор снизу маленькими светлячками. И вскоре начались ответвления. На первой же развилке мы с Настей встали как вкопанные. Но времени на размышления терять было никак нельзя.
– Я налево, ты направо. Найдешь лифт, ори изо всех сил!
Настя молча кивнула, и побежала в правый рукав. Левый отвод оказался изогнутым зигзагом, и я почувствовал, как адреналиновый запал кончается, и вновь появляется тяжесть в движениях, и дергающая боль в ступне. Бег стал замедляться, и после очередного изгиба тоннеля, я окончательно потерял ориентацию. Светящиеся точки по краям дороги стали злить, и в голове оставалась только одна мысль:
– Надо идти!
И как только впереди появилась развилка сразу в пять сторон, энтузиазм окончательно иссяк, и появилось опустошение, и апатия ко всем действиям вообще. Да еще и электризация появилась вокруг. По стенам, в разных местах периодически пробегали голубые и белые разряды, волосы на голове также периодически вставали дыбом, и воздух стал сильно насыщен озоном. Или аэроионами, тут уж не разберешь. И в голове вспыхнула мысль:
– Раз ионизация появилась, значит до центра пирамиды близко. И искать его надо по максимальной электростатической разрядности.
Широко раздувая ноздри, я кинулся в проход, откуда сильнее всего пахло озоном. Проход вывел к круглой площадке тоже с пятью разветвлениями. Но выбрать направление я не успел. Стоило только добежать до середины этой площадки, как нечто рвануло меня вверх, за все тело сразу. Ощущение жуткое, но пугаться было поздно. Это и был тот искомый лифт. Но скорости необычайной. Не знаю, возможно ли такое словосочетание, но я бы назвал это статическим вакуумом. Тело прямо таки вбросило под пирамидальный свод, и под ногами появился каменный пол. Прямо передо мной на черном монолитном постаменте вращался ртутный шар, диаметром больше трех метров. Точно такой, как и в глазу ворона во сне. Но здесь ворона никакого не было. Только глаз. То есть шар. Да и тот холодный, безразличный и зеркальный. И в нем появилось отражение Виманы с множеством глаз – Вайтмар, присоединенных к материнскому кораблю. В “глазах”, люди внимательно наблюдали за происходящим на экранах. Вимана была похожа на многоячеистый глаз стрекозы. Это моя Вимана. Хотя как назвать ее моей? Это скорее я ее, а не она моя! Хотя и так и так, наверное, будет правильно. И справа появилась вторая Вимана, мало чем отличающаяся от моей. Это была Вимана сионов. Эти два гигантских глаза смотрели на меня из ртутного шара, который назывался вороном вечности. Я прекрасно понимал, что они меня видят, хотя и не осознавал как именно. И цейтнот времени подстегнул на пробуждение ораторского искусства. Я предложил обеим сторонам отставить в сторону шахматную доску, где фигурами выступали целые страны, человеческие сообщества и религиозные конгрегации. Я предложил сообща строить мир. И в зеркальном шаре стали появляться архитектурные композиции, о которых я мечтал с детства. Здания, которых не было нигде на Земле. Они были в моих мечтах. Глаз ворона потрясающе точно переводил мои ментальные построения в изображения, чтобы их могли увидеть все желающие. Я неким внутренним чувством знал о способности именно таких геометрических комбинаций влиять на психику любого живого существа попавшего в поле воздействия. И злоба, агрессия и иные разрушительные чувства, испарялись из ума и души, как по мановению волшебной палочки. Я видел эти здания во снах и видел людей, которые жили в таких мегагородах. Эти люди навсегда забыли о таком отвратительном понятии как война. Это были мегаполисы творцов. Они каждый день творили новое, и с каждым творением, достигалось все большее совершенство. Сам процесс творения доставлял всем живущим необычайную радость и наслаждение от жизни, и побуждал к большему и лучшему. Я показал обеим сторонам перспективу, которой можно было бы достичь совместными усилиями. И наши согласились сотрудничать. Это было очень трудно сделать. Как в драке прекратить наносить удары, и опустив руки твердо сказать, что с этой секунды я отказываюсь бить. И прекращаю защищаться. Быть уязвимым очень неприятно. И сознательно сделать себя уязвимым очень трудно. И Вимана сняла защиту. Вайтмары сделавших выбор в сторону созидания, оказались безоружными и подверженными любому, даже слабому агрессивному проявлению, как новорожденные младенцы. У меня остановилось дыхание. Если сейчас сионы захотят, то смогут нанести решающий удар, поскольку им предоставился шанс, которого они ждали очень и очень долго. Планет множество, и разрушать их уже стало делом привычным, а вот взорвать Виману…. Этот соблазн слишком велик. И плазменные пушки сионовской Виманы в одну секунду набрали мощность. Контур Виманы залился солнечным светом. И я понял, что снаружи на небе погасло второе солнце, чтобы тут же загорелось третье. На Вайтмарах сионовской Виманы, почти на всех мониторах, линии прицеливания сплелись на нашей Вимане. Почти на всех…. На некоторых мониторах, в иных капсулах осталась панорама нового мира. Новых городов, новых архитектурных построений и коммуникаций. В сионовской Вимане произошел раскол. И я понял, что у сионов желание творить тоже сильно. И только из-за расчетных ошибок, однажды их цивилизация потерпела крах. Но стремление к творчеству, к росту, созиданию нового и совершенного, не может погибнуть даже в душе отъявленного негодяя. Наша беззащитная Вимана четырьмя тысячами глаз смотрела на направленное на нее оружие невероятной разрушительной силы и ждала. Так доверяют матери своим детям – преступникам. До самого последнего вздоха мать верит, что ее дитя не может быть плохим. И дитя всегда подтверждает эту веру. Хотя, бывает что и слишком поздно. Здесь же было не дитя. Здесь был враг, открыто объявивший войну очень давно. И если при равных силах можно мирно играть в шахматы, то в этой ситуации, лишение себя защитного контура равносильно самоубийству. Время шло, а вспышки так и не было. Сердце гулкими ударами в уши, подобно набату, отсчитывало секунды. Неровные секунды, и до предела наполненные осознанием смысла жизни. Жизни, которая может закончиться в любой момент. Без Виманы Вайтмары не просуществуют и сорока восьми часов, по земному исчислению. Это верная гибель для всех ячеек стрекозиного глаза. Контур атаки Виманы сионов полыхал золотом и пульсировал в ожидании команды “огонь”. Сразу под ним находился второй контур. Защитный, синего цвета. Два контура. Несколько томительных мгновений ожидания, и золотой контур погас. А следом погас и синий. Сионовская Вимана тоже отключила защитный контур. Короткая пауза, и сионы выдали звуковое подтверждение на все Вайтмары одновременно, выражая общее мнение, достигнутое в процессе очень непростого совещания:
– Танцуем танго!
Шквал радости всколыхнул космическое пространство. За этим рискованным поединком наблюдали еще тридцать пять кораблей. Тридцать пять Виман содержащих четыре тысячи Вайтмар каждая. Еще сто сорок тысяч очень разумных существ в капсулах Вайтмар, затаив дыхание ждали развязки. И все разом, этой сионовской фразой, взорвались радостью и осознанием, что сионы тоже могут шутить.
Танго, как слияние противоположностей, мужчины и женщины, иньской энергии и янской, белого и черного, добра и зла, света и тьмы. Слияние для совместного творения. Слияние, когда отбрасывается всякая защита, и возникает союз. Пусть на какое-то время, на время танца, но союз, где царит максимальная открытость, предельная незащищенность. Тотальное доверие партнеру. Мир будет строиться потом, позже. Мир строится не всегда просто, но это уже обоюдное творение, и скорость построения мира всегда зависит от обеих сторон. Но первый момент, самый первый момент, когда доверие завоевано, уже случился. И Сионы были приняты в братство. Я понял, что ЭТО случилось, и в изнеможении упал на спину.
Нечто рвануло меня вниз точно также как и подняло вверх. Я сшиб с ног Настю, вышедшую в ту же самую точку.
– Ты откуда упал, и куда вообще пропал?
– Настька! – меня распирало от необычайной радости, – мы сделали это!
– Что, это?
– Мы сделали мир! Конца света не будет. Никогда! Ты понимаешь? Никогда! Сионы согласились! Они сказали: “танцуем танго!”
– У тебя нога….
– Один танец она выдержит, – мужественно произнес я, обхватывая Настю за талию и, сделав казенное лицо танцора, заскользил по лифтовой площадке.
Неоновые огоньки и бело-голубые сполохи электростатических разрядов по стенам закружились, сливаясь в линии и полосы.
– Танцуем!
– А это значит, что завтра восходящее солнце вновь взорвет горизонт своими улыбающимися лучами, и будет закат с неповторимой игрой красок. Будут звезды величественно сиять над головой, будет освежающий дождь, и узорчатые снежинки будут медленно таять на ресницах. Будет цветной шорох осеннего листопада и звенящее едва слышными колокольцами зеленое весеннее облако над каждым деревом. Будут петь миллионами голосов птицы, и ошеломлять прекрасными сочетаниями и тончайшими, красочными переходами цветы. Деревья будут тянуться ветвями в небо и корнями вглубь земли, люди будут встречаться, и влюбляться, будут рождаться дети и радовать своими беззубыми и слюнявыми улыбками всех вокруг. Все будет! А главное будет ЗАВТРА. И оно будет всегда! Просто потому, что жизнь на Земле продолжается, а в космосе….
– А в космосе ТАНЦУЮТ ТАНГО!