Алгебра была последним уроком, поэтому думалось уже о том, что будет после занятий, и его взгляд зацепил расписанную мелом доску только чуть-чуть и проскользнул в окно. За окном жила весна, а здесь она жить не могла, здесь засыхали даже цветы на подоконниках… Нет, цветы тут, конечно, ни при чем, просто ему не даются математические науки. Он вспомнил, как Клавдия Герасимовна назвала математику зашифрованной в цифрах и формулах музыкой. И сказала, что у Ромки Летина “очень тонкий математический слух”, а у него… И что Ромкино исполнение “гармонично и точно”, а у него как… Какогония? Какофония? Он попытался сейчас вспомнить это слово, но не сумел. Вспомнилась только горячая обида и закипевшие слезы. Что-то часто они стали в последнее время закипать, это плохо. Говорят, это из-за переходного возраста. Ему недавно исполнилось четырнадцать лет.
…Он курил быстрыми частыми затяжками, хотя торопиться было некуда. Просто осталась такая привычка с интернатовских времен — тогда курить надо было торопливо и так, чтоб никто не заметил. Но теперь он не в интернате, а в обычной школе, и теперь у него есть тетя Галя. И сейчас он пойдет домой. Правда, идти туда не очень хочется. Вернее, совсем не хочется. Поэтому он и не спешит, можно подымить еще чуток, где там спрятался в кармане большой окурок “примадонны”… ага, вот он, и добавить немножко травки. Его пальцы привычно свернули самокрутку, а память напомнила о том, как писали изложение о вреде курения, пьянства и наркомании. Учительница на следующем уроке даже ставила его работу в пример — не по грамотности, ошибок у него много, — говорила, что он лучше всех знает эту тему. Он всегда улыбался, вспоминая об этом. Он действительно знает эту тему лучше всех не только в своем классе, но и во всех седьмых классах школы. А может, и во всей школе. Хотя в шестом он остался на второй год — не из-за скверной успеваемости по учебным предметам, просто он полтора года вообще не сидел за партой, “беспризорничая” по всей округе. И за эти полтора года он научился многому-многому. Тот мент из детприемника не то в Воронеже, не то в Харькове, — как он сказал? Он сказал что-то про школу жизни. И тогда ему было тринадцать, а теперь уже четырнадцать лет.
…Но, по-моему, подумал он, все зря… Одноклассница Ирка Снежко не то уронила, не то выбросила какую-то красочную бумажку, он остановился, поднял. Посмотрел вслед Ирке и хотел окликнуть ее, но она уже убежала с подружками. Он еще долго смотрел и слушал, как они щебечут и пересмеиваются. Ирка нравится ему, но он в этом не признается, потому что знает: ей-то он не нравится и она до сих пор обзывает его “интериком” и “бомжом”. Так делают многие в классе, но они — ладно, а Ирка… Он куснул губу и переглотнул. Что это у нее за картинки? А, их верующие распространяют. Что-то тут написано про одиночество… “Двоим лучше, нежели одному… если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его”. Он положил листочек в карман. Кто интересно, этот Экклесиаст? Иностранец какой-то. Надо отдать Ирке и спросить. Нет, не у нее. У тети Гали и ее мужа? Нет, они, наверное, опять будут пьяные. У кого? Он даже остановился, мысленно представляя всех знакомых и гадая, как бы они ответили ему. И оказалось, что из всех учителей и других взрослых нет такого человека, у которого хотелось бы спросить что-нибудь по-настоящему. Ведь иногда хочется спросить сразу о многом, одним словом, одним вопросом, одним дыханием. Он вздохнул и, вынув листочек, опять стал рассматривать его. Там было написано о Боге, и он вспомнил почему-то, что Бог создал мир за семь дней, и подумал, что, наверное, напрасно Бог так торопился. Тетя Галя говорила, что если спешат, оставляют много недоделок. Лучше бы Бог не спешил, тогда, может быть, была бы живой мама… И, может, не было бы той войны, где погиб отец, которого он даже не помнит. И Валька не бегал бы от отчима и не кинулся бы под машину. Интересно, а правда, что он кинулся специально? Вальке навсегда осталось четырнадцать, а ему тогда было двенадцать, но теперь уже тоже четырнадцать.
…Тетя Галя ушла, грохнув дверью. Да, подумал он опять, все зря. Зря согласился, чтобы тетя Галя усыновила его. Зря люди рождаются, а потом у них умирают родители. Зря люди рождаются… И зря светит солнце. Оно становится ярче, ярче, потом расплывается и капает с ресниц солеными оранжевыми искрами. Он подумал, что дым сигареты сейчас отчего-то особенно горек, да и сигарета дрянь, табак так и лезет в горло… Он достал из шкафа старую куклу — с нею играла тети Галина дочь, но она уже взрослая и живет в другой стране — и долго смотрел в глаза, которые никогда не были живыми. Глаза эти закрывались, если кукла лежала, и открывались, если стояла. Закрывались и открывались. Закрывались и… Он взял поводок с ошейником, единственное, что оставалось еще у него от лохматого существа, которое его любило и которое любил он, — достал и набросил на шею куклы. Подставил табуретку и подвесил поводок на гвоздь над дверью. Кукла не то стояла на табуретке, не то висела на поводке. Поэтому глаза у нее были полузакрыты.
И он смотрел полузакрытыми глазами куклы в окно — там, в конце улицы, была школа, в которую он больше не пойдет, потому что там не у кого спросить о том, о чем спрашивают одним дыханием. В школе уже зажглись окна платных вечерних секций, но зажглись они не для него. Он бережно развернул куклу лицом к входной двери, которую захлопнула тетя Галя — тетя Галя хочет, чтобы он убирал квартиру, просил деньги у прохожих и работал на даче, для этого она и усыновила его, наверное. Он смотрел полузакрытыми глазами куклы в сгущающийся сумрак прихожей, на запертую снаружи дверь, и он чувствовал себя этой куклой, заброшенной и одинокой, которую достают тогда, когда им нужно и используют для того, что им нужно, а потом… Он укрепил на гвозде поводок и подергал его — хорошо держится. Он все-таки повернул куклу лицом к окну — где-то там могила мамы, куда-то туда завезли его собаку, вон школа с отличником Ромкой и симпатичной Иркой.
И оттолкнул ногой табурет.
«…По факту смерти несовершеннолетнего М. следствием установлено … самоубийство. Уголовное дело в отношении его приемной матери … не возбуждать.
Старший следователь прокуратуры (подпись)».