Я хочу быть таким, как ты, анамнестическая повесть

Предисловие к повести «Я хочу быть таким, как ты»

Проза Олега Севостьянова обладает странным сочетанием детскости и инфернальности. Трепетное, почти болезненное сочувствие мятущейся детской душе — с ее страхами и обидами — позволило автору проникнуть в сложный, противоречивый, ежесекундно меняющийся мир юной личности, неосознанно бунтующей против несовершенства жизни.
Повесть Севостьянова пронизана магией недосказанности и обреченности. Герой повести блуждает в мире снов и страхов, будто в кафкианском лабиринте. Монстр подсознательного влечения к смерти в повести завораживающ и привлекателен, в нем за занавесом обаяния с трудом угадывается носитель абсолютного зла.
Трудно определить круг читателей, к которому апеллирует Олег Севостьянов. Это не взрослые и это не дети. Скорее автор обращается к душе как таковой, к душе, способной чувствовать оттенки света и мрака, к душе, летящей по спирали жизни, подгоняемой ощущением близкого дыхания смерти.
Но Олег Севостьянов не является неоромантиком зла в чистом виде. Черный ангел, вдохновляющий Севостьянова, имеет белоснежные крылья и глаза больного жизнью человека.
Перед вами повесть с неровным пульсом и прерывистым дыханием. Если вы не знаете, какого цвета изнанка страха — эта странная проза не для вас. Но если вы хотя бы раз в жизни пытались заглянуть в бездны своей души — вы найдете время открыть для себя мир Олега Севостьянова.

П а в е л МОРОЗОВ.


1

Лунный свет был бледен и синеват. Облитые им деревья металлически блестели. И трава блестела. Она была напитана тяжелой ртутью. Ртутная испарина лежала и на листьях. Листья не шевелились. Каменные россыпи, каменные поля белели голо и слепо. Небо расчистилось от жидкой мглы. Оно неподвижно чего-то ждало.
Идти было трудно. Стальные прутья побегов вырастали из черной земли, словно из бездны. Хлестали по рукам. Всякое движение сопровождал страх. Игра светотени наложила на валуны, зубчатые столбы и ноздреватые глыбы гримасы злых божеств. Звезды, тусклые и холодные, напоминали застывший в полете снег. Напоминали изучающие глаза.
За одежду постоянно цеплялись вьющиеся травы, путались под ногами. Острые шипы вкалывались в брючины, и тогда следом тащились змеистые растения, шелестя в листве. Женьке чудилось, будто это щупальца леса, который его ненавидит. Мрачный лес... Он угрожает тенями каменных столбов. Завлекает пустотами подлунных полян. Морочит тропами, ведущими в никуда. И молчит тишиной, глядя немигающими глазами чужих звезд.
Было безветренно. Женька ежился и старался унять дрожь. Он шел медленно. Он знал, что идет медленно. Он то торопливо перебегал открытое место, то осторожно ступал в зарослях, обмирая из-за подозрительного шороха. Но это были только звуки его собственных шагов. В остальном стояла тишина. Глушь.
Острые шипы царапали и кололи. Женька не обращал на это внимания. Старый школьный пиджак был застегнут на одну пуговицу, последнюю. Остальные оторвались, когда Женька ехал на лесенке товарного вагона и когда прыгал на ходу. И когда... Женька крепче стиснул пуговицу в пальцах и опять заоглядывался. Пуговицу он давно уже не отпускал. Он помнил примету: если держаться за пуговицу, ничего плохого не случится. Правда, Женька не верил в приметы. Но за сегодняшний день произошло то, что заставляло верить в странные вещи. Ничего особенного, нет, ничего особенного... Женька передернул плечами. Некоторое время назад ему примерещилась чья-то вертлявая тень там, позади, на холме. Женька убедил себя в том, что это именно померещилось. Но все равно было страшно. Женька тоскливо ругал свою судьбу за сегодняшние испытания в ночной глухомани. Зачем его сюда понесло, зачем... Он давно понял, что заблудился. Он шел только чтобы идти - на одном месте страшнее. К тому же ему казалось, будто за ним крадется некто... Женька резко обернулся. Никого. Похоже, людей действительно здесь нет. А вурдалаки и все прочее вовсе не существует. И нечего бояться. Да? Женька посмотрел по сторонам, словно искал подтверждения. Тишина.
Застывший лес не издавал ни звука. Не ухал филин, не перекликались другие обитатели подлунного мира. Ртутный свет словно вытравил все, что имеет кровь. И немигающие звезды наблюдали за тем, как пробирается по холмам дрожащий от страха и холода мальчишка, который уже десять раз сбился с пути в этой странной пустоши.
А может, он вообще кружит на одном месте? Женька остановился. Унылое редколесье. То под гору, то в гору. Блестят стволы деревьев, блестят похожие на гигантские клыки каменные столбы, отломы скал. И все одинаковое, одно и то же. Как в зеркале. Женьку вновь охватило отчаяние. Он и днем не выберется из этого лабиринта злоколдовства! Или выберется? Надо не идти, чтобы не заблудиться еще больше. Сесть под деревом и сидеть. Развести костер. Нет, костер нельзя. Дым учуют, огонь заметят. Кто? Да мало ли... Женька выбрал подходящее дерево и вжался между двумя его стволами. Ему даже сделалось уютно и он стал думать, что бояться непонятного глупо. И несовременно. Оборотни, упыри... Чушь. Таких оборотней нет. Есть другие. Они ходят среди людей, стараются ничем не отличаться, жить, как все. Внешне они и есть обыкновенные люди. Не видно ведь, что у них в душах. Таких надо опасаться. Но все-таки большинство людей нормальные. А бывают и хорошие. Женька принялся делить всех, кого он знал, на плохих, нормальных и хороших. Вообще он делал это часто и получалось у него по-разному - смотря какое настроение. Сейчас ему хотелось, чтобы хороших было как можно больше. Чтобы за дальними деревьями вдруг показался теплый огонек, а там еще и еще - домики тихого села с садами и пашнями, со стогами сена, дымным запахом жилья и лаем собак. Не нужно больше ничего, только это.
Женька закрыл глаза и ткнулся подбородком в колени. Острая жалость к самому себе чуть не заставила его заплакать. Но тут опять дохнул холодком страх. Страх темноты и того, что в ней. Женька не знал, что в ней, и не сумел бы объяснить. Но он боялся этого и понимал, что уже не сможет избавиться от своего потустороннего страха. У других такой страх проходит, а у него не пройдет никогда... И надо же, чтобы именно ему выпала эта жуткая ночная дорога по пустынному редколесью. Ни людей, ни селений. Ни единого огонька. А может, все-таки есть? Женька шевельнулся, и страх опять напряг все его мускулы. Женька подумал, что в случае чего от этих мускулов не будет никакого толка. Он долго стоял, глядя то в одну сторону, то в другую. То вперед, то назад. И вдруг увидел...
Теперь он ясно различил на белом лунном холме ускользнувший в сторону силуэт.
Все замерло в нем. Он не закричал лишь потому, что крик задохнулся где-то внутри. Он не хотел, не желал верить увиденному и ждал, пока вновь не заметил в темноте быстрое движение. И тогда, уже не разбирая ничего ни перед собой, ни вокруг, рванулся вниз по склону холма. Он перелетал через кусты и камни, уворачивался от деревьев, зажмурившись, сшибал сухие ветки; он чувствовал только то, что за ним кто-то гонится и постепенно настигает. Этот кто-то еще далеко, но силы покидали Женьку, не хватало воздуха. А ночной мир по-прежнему молчал и наблюдал звездами неба, и скользкий ртутный свет рябил под ногами. Женька с разгону прыгнул с невысокого обрыва, не устоял, кубарем прокатился дальше, ударившись о выступающие корни дерева... Но боли даже не ощутил, а скорее схватился за ветку и принялся отчаянно взбираться наверх - это мельком напомнило о спортивном канате и о чем-то еще - сучья и бугристая кора царапали, цеплялись за одежду, однако страх был сильнее. Женька сел в развилку, поджал, сколько мог, ноги, притиснулся к холодному стволу - пусть его не заметят здесь, не найдут, промчатся мимо и никогда больше не вернутся, не вспомнят о нем; он, ей богу, честное слово, ничего плохого не желал тому, кто гнался за ним, ну совсем ни капельки, пускай только его не трогают, и он готов на что угодно, все согласен стерпеть, лишь бы не было ничего необъяснимо жуткого, того, что выходит из тьмы... Однако в следующий миг с обрыва спрыгнул тот самый силуэт, темный и гибкий, и, едва коснувшись земли, кинулся напрямик к Женькиному дереву. Женька коротко всхлипнул от страха и рванулся к нависшей над ним ветке. Ветка обломилась, Женька полетел вниз. Перед тем, как все померкло, он успел подумать, что это уже случалось, но, кажется, не с ним, и что это - лишь бесконечно повторяющийся сон.

* * *

Но вот он проснулся. Было позднее утро, и был легкий ветерок. Женька чувствовал щекой его дуновение. Он смотрел в небо, еще не очнувшись от сна окончательно. Солнце стояло над лесом. Теперь лес не казался таким зловещим, как ночью. Ночью... Женька дернулся, что-то смутно вспоминая, и приподнялся на локте, огляделся. Он лежал на жесткой траве с метелками. Под головой белая курточка... У него не было такой! Женька вскочил и увидел желтоволосого мальчишку с загорелым и подвижным лицом. Мальчишка сидел на темном камне, большом и плоском, в нескольких шагах от Женьки. Встретив непонимающий Женькин взгляд, он улыбнулся и шевельнул бровями. Брови у него были почти черные.
— Н-ну, ты спишь... — Он качнул головой и скуповато усмехнулся.
Женька промолчал и нагнулся, чтобы поднять куртку. Покачал ее нерешительно. Спросил:
— Твоя?
Желтоволосый кивнул. Он ловко поймал брошенную Женькой куртку и положил ее рядом на камень. Брюки у него были выцветшие, грязно-белые теперь, местами оборванные и потертые.
— Спасибо, — сказал Женька.
Желтоволосый опять кивнул. Пошевелил пальцами ног и спросил, изучающе глядя на Женьку:
— Тебя зовут как?
Женька назвался и, нахмурившись, сказал, что ему не нравится его имя.
— Мне тоже, — сказал желтоволосый. — Меня тоже так зовут. А ты зови Нарси, раз у нас даже имена одинаковые.
“А что еще у нас одинаковое?” — подумал Женька. Но вслух спросил:
— Нарси — это прозвище?
Быстрая тень коснулась лица Нарси, но он лишь отрицательно качнул головой. Женька заметил, что у него необычные глаза: даже не скажешь, какого цвета — в них все отражается, как в осколках зеркала. Но это, видимо, оттого, что Нарси сидит лицом к солнцу... Женька не мог понять, кого он напоминает ему. Вроде бы кого-то очень знакомого, или известного, или... Нет, не вспомнить. А может, это только кажется. Но все же мысли, связанные с Нарси, были привычными, как если бы Женька говорил сам с собой. Нарси, Нарси... Раснен, Ненсар... Нарси.
— Куда ты идешь? — спросил Нарси. — В Замогильное?
— Это что, село? — удивился Женька.
Нарси кивнул.
— Не знаешь разве? — Он изогнул бровь, махнул куда-то в сторону. — Это там. Но далеко...
— Я тут случайно, — вздохнул Женька и потоптался на месте, неприязненно глянув в гущу леса.
Нарси перехватил его взгляд и ухмыльнулся.
— А-а-а, вон ты откуда. Сбежал из дому?
Женька снова вздохнул, сел на траву и выдернул пушистую метелку, желтоватую, как волосы Нарси. И рассказал, что на лето его сплавили в деревню к родственничкам, пропади они пропадом. Отец четвертый месяц в морях, а мать затеяла дома ремонт, дышать нечем в комнатах, сама у знакомых ютится, пока все не высохнет. Ну, а его, Женьку, — к тетке. Отдохнуть да по хозяйству подсобить. Последнего становилось все больше и больше, так не договаривались. Тетка же еще повадилась таскать Женьку в церковь, соблюдать всякие дурацкие вещи: тут тебе молотком не стукни, тут тебе пост блюди, тут молитвы зубри. А на озеро с пацанами не пускала, гадина преподобная, так что никакого нормального житья и одни муки, самому от них святым сделаться можно не в пример какому-нибудь Себастьяну; в общем, дело дошло до скандала, Женька подсобрал свои вещички и кое-что из провизии (за полтора месяца упорных трудов — имел право) и, не таясь особенно, поскольку его действия всерьез не рассматривались, ушел на волю. На воле он уже вторую неделю, и ничего, пока ни о чем сильно не жалеет, хотя победствовать слегка пришлось, да и есть уже почти нечего, но до конца лета уже немного, продержится. А потом домой.
Нарси на протяжении Женькиного повествования безо всякого сочувствия смеялся и прихлопывал себя по бедрам. Когда Женька закончил, он спросил:
— А какую награду дадут тебе за это дома?
Женька хмуро помолчал, потом сказал, что никакую.
— Там и не узнают. Тетка письма не напишет, неграмотная. Подумает, что я домой слинял. А мать выспрашивать не будет, приехал — и точка.
Нарси опять хохотнул. Женька ему определенно нравился.
— А ты тут — что? — поинтересовался Женька.
— Почти как и ты, — беззаботно сказал Нарси. — Тоже гуляю.
— Ты из этого, как его, Замогилья? — Женька не был уверен, что произнес название поселка правильно.
Нарси едва не упал с камня и принялся хохотать так, будто услышал невесть что, даже слезы у него на глазах появились. Женька не обиделся, напротив — рассмеялся тоже. Когда оба они подавили последние смешки, Нарси ответил:
— Нет.
Он это сказал — и запнулся, задумался. Словно вспомнилось ему что-то, о чем забывается ненадолго. Женька посматривал на него и подносил к губам желтоволосую травинку.
Нарси спросил:
— А ты-то как попал в эту долину?
— На поезде ехал, — с неудовольствием вспомнил Женька. — И вот дернул же черт именно тут спрыгнуть.
— Это верно, черт и дернул... — зубасто усмехнулся Нарси. — А в других местах тебе и не спрыгнулось бы.
— Да ну! Везде мог, поезд всю дорогу медленно ехал, я даже запутался, в какую сторону... С одной стороны глянешь — вроде вперед, с другой — вроде назад. Ну да я сквозь дрему...
Нарси продолжал улыбаться и кивать с видом знатока, а на Женьку посматривал с ожиданием. Женька рассказывал дальше:
— ... смотрю — место вроде малолюдное. И спрыгнул. Да чересчур уж малолюдное-то оно, знал бы... Я вообще не то чтобы прямо такой трус, а тут дрожал, как осиновый лист.
— Осина тут ни причем — задумчиво пробормотал Нарси. — А сколько... сколько времени ты ехал на этом... поезде — помнишь?
Женька хмыкнул пренебрежительно:
— Что ж не помнить-то? — Он вдруг растерялся, потом пожал плечами, будто спорил сам с собой. — Да ну... часа три-четыре... где-то так.
— Тик-Так... — сказал Нарси.
— Чего — тик, так?
— Так, просто... — Нарси сладко потянулся, глянул на Женьку, заулыбался. — Эх, погодка-то класс!
— Холодновато больно, — усомнился Женька. — Вот вчера было куда теплей. Видать, дожди недалеко идут.
Нарси неожиданно рассмеялся.
— Вчера... дожди... недалеко... — Он тряхнул головой: — Ах-ха! Идем искупнемся, тут сплошь озера кругом.
— Н-ну, можно, — нерешительно согласился Женька, косясь на поджарую грудь Нарси. Сам-то он был в рубашке, свитере и пиджаке — и как раз. Искупнемся... Где тут озера? Женька прекрасно знал, что никаких озер поблизости нет. Разве что два небольших ставка с мутной водицей. Это озера? Женька вспомнил, как удирал ночью от темного, и хотел спросить об этом Нарси. Но сдержался. Этот эпизод Нарси знать совсем не обязательно. Может, он и так знает? В самом деле, кто подсунул Женьке под голову куртку? Женька осмотрелся. А где то дерево, с которого он сорвался? Где тот обрыв? Ах, это ведь во сне... или нет... Каменные столбы, сглаженные древними ветрами — они везде и всегда одинаковы, похожи друг на друга. Холмы да балки — все те же. Слепые валуны, обросшие мхом, — это сейчас они теплые и обыкновенные, а ночью на них оживают чьи-то лица и маски...
— Ну? Шевелись, — сказал Нарси. Он уже стоял, нетерпеливо подергивая ногой.
— Подожди, — сказал Женька, пытаясь все прояснить.
Кто его перенес от того дерева? Неужели тот, темный? Женька передернул плечами и повернулся к Нарси. Нарси свел над переносицей брови. Может, он еще не познакомился со здешними обитателями ночи? А Женька уже знаком, с него хватит. Надо уходить отсюда. Предупредить Нарси. Позвать с собой — вместе будет интереснее, чем одному.
— Нарси, — сказал Женька. — Ты эти места хорошо знаешь?
Тот непонятно пожал плечам.
— Ну, знаю.
— А города или села тут поблизости где?
— Не очень близко, — ответил Нарси. Он прищурился, словно меряя расстояние до горизонта. — Откуда ты ехал — ты и сам знаешь. А с других сторон далековато. А что?
— Что... Не сидеть же здесь.
— Не сидеть — так пошли.
— А куда?
— Привет. Откуда я знаю? И тебе какая разница?
— Мне лишь бы подальше отсюда.
— Напрасно, — осуждающе сказал Нарси. — Мне здесь нравится. Необыкновенный край.
— Ага, я вижу, — с ухмылкой сказал Женька.
Нарси глянул на него вопросительно, однако Женька не счел нужным объясняться. Спросил:
— Какие у тебя планы?
Нарси качнул головой, лицо его сделалось сумрачным.
— Не знаю, — ответил он с непонятным сожалением. — А ты? Дальше пойдешь?
Ветер шевельнул его желтые волосы. Задрожала трава и поникшие листья на деревьях.
Женька посмотрел на белую курточку.
— Разве тебе не холодно?
Нарси покачал головой, но курточку надел.
— Я бы остался, — тихо сказал Женька. — Но... Тут как-то неуютно. Мне нравятся такие места, как здесь, чтобы все по-настоящему, а я — как первопроходец. Но здесь мне не нравится.
Нарси молча кивал, глядя в лес. Лес, лес, лес...
— Послушай, а как ты меня увидел? И где? — спросил Женька.
— Там, рядом, — рассеянно ответил Нарси. Он опять над чем-то задумался. Что-то неизвестное Женьке поглотило его. И остальное не имело никакого значения, ничего изменить было нельзя. Все так, как есть. Тик-так...
— Нарси!
Нарси перевел на Женьку неподвижный взгляд.
— Женька...
— Что?! — Женька резко оглянулся. Но ничего не было. Никого не было.
Нарси рассеянно сказал:
— Ты спал под деревом прямо на земле. А я перенес тебя сюда. Ты и не проснулся, только бормотал какую-то чепуху.
— Какую?
— Не помню. Про какую-то Долину Сновидений... Какая разница, если чепуха...
Женька потрогал свою болезненную макушку. Крепко он грохнулся с дерева, сотрясение, наверно, раз до самого утра без сознания провалялся.
— Ничего страшного, — понимающе сказал Нарси.
Такой тонкий и гибкий, с руками почти без мускулов, как он смог вот так запросто перенести Женьку с одного холма на другой? Но по спортивному канату он, наверное, лазает хорошо...
Нарси уловил примерный ход Женькиных мыслей и снисходительно усмехнулся. Шагнул к нему, и тот в следующий миг оказался на земле, безуспешно пытаясь высвободиться. Ногами Нарси переплел его ноги, а руки сжал одной своей рукой.
— Ничего не получится, — сказал Нарси. — Сопротивляйся хоть как.
Потом он пружинисто вскочил и сразу сел на камень. Женька перевернулся и тоже сел.
— Ладно, верю, — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.
Нарси молчал, глядя на горизонт своим неподвижным взглядом. Безоблачное небо словно застыло.
Женька спросил:
— Нарси... Ты здесь никого не видел?
— Кроме тебя никого. А что?
Собравшись с духом, Женька признался в своем бегстве прошедшей ночью. Ему опять вспомнились ртутные поляны, черно-белые маски на камнях, вертлявая тень... Тень сухого дерева лежала на лице Нарси, и весь он сидел в тени. Он будто не слушал, что говорит Женька. Но когда Женька закончил, Нарси сказал:
— Ерунда. Знаешь, что это было? Мираж.
— Хорошенький мираж! Мираж — это когда видишь то, что...
— То, что готов увидеть. То, о чем ты думаешь, а не чего хочешь. Ты видел зеркального призрака.
— Ко... Кого? — Должно быть, Женькино лицо сильно вытянулось.
— Да это то же самое, что и мираж, название только другое. Что это вообще такое? Это отражение твоих мыслей, страхов, желаний.
— Конечно! — съехидничал Женька. — Страсть как я желал повидаться с этим твоим зеркальным призраком.
— Да не с моим, — искренне засмеявшись, сказал Нарси. — Ладно, ну тебя... Значит, из-за этого ты собираешься отсюда уходить?
Он спросил безо всякой насмешки, а обыкновенно, даже светло как-то. Женька пожал плечами.
— Одному не очень весело ночью в таком лабиринте. А если будем вместе...
— Лады, — с легкостью сказал Нарси и поднялся. — Вперед, ха-ха-ха, в Замогилье!
Женька тоже заулыбался, потом расстегнул сумку, где были вещи и продукты.
— Не хочешь перекусить? Тащи хворост, картошки испечем.
Нарси глянул на него быстро и словно против воли. Затем медленно отвернулся и принялся срывать сухую траву с пушистыми колосками-метелками. С желто-русыми метелками-волосами.
Женька с недоумением потер щеку. Подошел к сухому низкорослому дереву и стал ломать мелкие ветки, думая о Нарси. Он все старался вспомнить, кого Нарси ему напоминает, но вспомнить никак не мог. Ветки обламывались легко и почти беззвучно в его пальцах. Словно каменные. Словно все здесь каменное. И сила в руках Нарси тоже каменная. Сила земли. То, что выходит из земли... Как эти давние столбы, слепо поднявшие кверху лица безымянных божеств. На поле древней опустошительной битвы вне времени.
...Сколько времени? Женька глянул на солнце и сощурился. Огонь он зажег одной спичкой, закрывшись от ветра. Желтое пламя обняло ветки и травяную солому. Женька подумал, что так горят соломенные крыши, подожженные вражескими стрелами. Нарси смотрел на огонь и, кажется, думал о чем-то похожем. Или о чем-то вспоминал. Он механически бросал в костер ветки; ветки ложились упорядоченно, колодцем. Руки у Нарси были цепкие и быстрые. Женька только теперь заметил, что они сплошь в ссадинах и царапинах, будто Нарси часто приходится драться не на жизнь, а на смерть.


2

К концу дня они покинули холмистую равнину редколесья. Деревья, ставшие уже привычными на вид, будто лишь теперь ожившие и переплётшиеся ветвями, неровной стеной отошли вдаль. С другой стороны была близкая череда невысоких гор. У подножия гор блестела речка с крутым правым берегом и тонущими ивами. Женька предложил идти вдоль берега.
Они прошли еще не так много, когда увидели впереди крыши изб среди зелени запущенных садов. Какое-то чувство подсказывало, что здесь давно никто не живет.
Нарси и Женька остановились около заболоченной пристани. Над прогнившими досками настила возвышался деревянный идол.
— Это Дана, — Нарси улыбнулся и отпустил Женькину руку, — Вода-Мать.
Он подошел, балансируя на бревне, к основанию идола и посмотрел вверх. Женька различил в резьбе потемневшего дерева девичью фигуру.
— Богиня воды? — спросил он.
Нарси перевел на него медленный взгляд и не ответил. О чем-то задумавшись, он опустил голову и так стоял некоторое время. Брови его двигались. Потом он торопливо осмотрелся, видимо, что-то разыскивая. Но давно уже не было того, что он искал.
— Интересно, сколько лет прошло с тех пор, когда люди бросили это, — сказал Женька. — Кажется, будто лет сто...
— Остались только боги, — откликнулся Нарси.
Женька посмотрел на него удивленно.
— Неужели сюда с тех пор никто не возвращался?
— Нет.
— Ну, хотя бы туристы...
— Зачем? — сказал Нарси. Сузил глаза.
Порыв ветра зашумел в развесистых седых ивах.
— Некому возвращаться, — сказал Нарси. — Никто не помнит, как их звали... Кругом Страна забытых имен...
— А... — начал было Женька, но замолчал.
Избы с провалившимися крышами, покосившиеся и темные, сумрачно прятались среди беспорядочно растущих деревьев. Огромные травы заполонили дороги. Мощные бревна все еще сохраняли черты колодца.
— Я думал, ты знал, что здесь — это, — сказал Женька.
— Я и знал, — ответил Нарси.
— Это и есть твое Замогильное? — вроде как в шутку спросил Женька.
Нарси болезненно поморщился, потом сказал:
— Я про него на ходу придумал. А это... Это просто заброшенное селение.
— Но почему заброшенное? — спросил Женька. Река уходила к ширившемуся закату. "Дон, дон-н", кричала из камышей незнакомая птица. — Почему заброшенное? Место-то какое хорошее.
Нарси сошел с пристани и остановился напротив Женьки.
— Ну, представь, — сказал он. — Вот ты — царь. Что бы ты сделал, если бы твой народ поверил другому царю и подчинялся ему?
— Пошел бы на этого царя войной, — пожал плечами Женька.
— А если он, оказывается, сильнее?
— Ну... Выгнал бы предателей, наверно...
— А если предатели — все!
— Так не бывает, — сказал Женька.
Нарси испытующе взглянул на него, отвернулся, подошел к краю обрыва. Внизу был омут. Тайное движение вод.
— Бывает, — равнодушно сказал Нарси.
Женька встал рядом с ним. Высота... Он отступил.
— Тогда я ушел бы сам.
— Вот они и ушли, — закивал Нарси.
— Люди?
— Боги. — Нарси столкнул с обрыва кусок глины. — А потом ушли и люди. Потому что предали своих богов. А новые оказались чужими.
Нарси неожиданно дернул Женьку к обрыву; тот рванулся назад и едва не упал. Нарси развеселился.
— Сумасшедший, — передернувшись, сказал Женька. — А если бы я полетел?
— Утонул бы и стал малкой. Правда, если ты не крещен. Ты ведь не крещен?
— Нет.
— Тогда еще не все потеряно…
— Ну тебя со своими малками, — Женьке не нравились такие разговоры, да и устал он уже от выходок Нарси. — Я, кстати, не девчонка.
— В малок не только девчонки превращаются, — нахмурившись, сказал Нарси. — Мальчишек тонет больше.
"Дон-н, дон-н", — опять прозвучало из камышей. Медленные круги пошли по воде. Женька поежился. Решив переменить тему, он сказал Нарси, что следует подумать о ночлеге. Солнце уже коснулось пологой горы.
Нарси согласился как будто без охоты, колеблясь. Его настроение зависело от невидимых причин. Женька, когда они ходили среди заброшенных изб, вдохновенно строил планы на остаток сегодняшнего дня и на обозримое будущее. Он рассчитывал остановиться здесь хотя бы на несколько дней. Почему бы нет — крыша над головой кой-какая имеется, воды вдоволь, дров тоже, рыба так и ходит у берега, в старых садах еще остались яблоки. Рассуждая обо всем этом, Женька настолько увлекся, что почти позабыл о Нарси и о том, куда полагается смотреть, если идешь по пересеченной местности. Споткнувшись, Женька налетел на какое-то острие.
— Глаза для чего? — сказал Нарси, глядя, как Женька закатывает штанину.
Женька, морщась, осторожно подтягивал грубую материю к колену.
— Чепуха, — сказал он, — бывало и хуже. Почти не болит... Ог-го!
Над коленом был неглубокий, но обширный порез. Шло много крови.
— Тик-так... — произнес Нарси, глядя на Женькину рану.
Женька почувствовал слабость и дрожь, в ушах зазвенело.
— Ты что, крови боишься? — странно донесся голос Нарси.
— Нет... — прошептал Женька.
— Ты напоролся на... — Слова Нарси ускальзывали от Женькиного сознания. — ...заражение крови...
Нет, подумал Женька. Почти не спал той ночью... Просто устал, столько всего... А если и вправду заражение крови? Рана загрязнена, надо высосать кровь из раны, иода нет… Как после укуса змеи. Высосать… Женька не хотел вставать, лежать было лучше. Еще немного полежать... Что это нашло? Заболел? Нет, он не боится крови. Сколько раз... Что это Нарси задумал?.. Было щекотно и немного больно. И вообще, как-то не по себе…Нарси отпустил Женькино колено и вытер губы. Потом слегка затормошил Женьку. Сразу все прояснилось. Женька рывком поднялся, словно очнулся от нездорового сна. Ему было неловко от того, что Нарси пришлось возиться с ним, было стыдно за свою слабость. Нарси смотрел на него пристально. Женька подумал, что вот-вот вспомнит, на кого же он все-таки похож...
— Ну? — подмигнув, спросил Нарси.
Женька принялся разглядывать рану. Кровь остановилась. Он смущенно повел плечами.
— Ты это... сильно ослаб, — сказал Нарси. — Смотри, опять в обморок брякнешься.
— Не брякнусь, — угрюмо ответил Женька. — Все прошло.
Все действительно прошло и теперь случившемуся можно было только удивляться. Женька сдвинул края раны и перетянул носовым платком.
— Стой, приложи сперва подорожник, — посоветовал Нарси. Будто сразу не мог сказать! — На, возьми.
Он протянул очень большой и мясистый лист подорожника. Лист был какой-то красно-бурый, жесткий. Женька вытер его и немного поцарапал, чтобы выступил сок. И снова перевязал рану. Рана, между прочим, была пустяковая, просто сразу вытекло много крови.
— Не жжет? — спросил Нарси.
Женька мотнул головой почти с возмущением. Улегся на траву и облегченно вздохнул. Нарси сидел рядом и разглядывал кучу хлама, бывшего когда-то вполне приличной, судя по размерам, усадьбой. Брови у Нарси шевелились, а нос смешно морщился, будто от щекотки перышком. Женька хотел спросить, на что он налетел, но решил не возвращаться к этой теме. Он поискал глазами вокруг, однако ничего не увидел в густотравье. Нарси все еще морщил нос, и это рассмешило Женьку. Приподнявшись, он ляпнул его ладонью между лопаток. Нарси от неожиданности подпрыгнул на месте. Женька расхохотался.
— Чего ржешь? Так болит? — спросил Нарси.
— Ага! — Женька опять откинулся на спину и от удовольствия прикрыл глаза. — Знаешь, это здорово, что мы встретились. Что бы я один...
— Здорово, — не сразу сказал Нарси.
"Дон-н, дон-н, дон-н-н" — донеслось от берега.
День неторопливо заканчивался, и это было не важно. Вечер наступал хороший, теплый и тихий. Лишь в небе невидимо ворочались воздушные течения.
Женька глубоко вдохнул и подул в небо. Он не мог знать, что произошло там, в надпланетной бездне. Он сказал:
— Давай и вправду останемся тут, сколько сможем. Слышь, Нарси. Ты говорил, что тебе тоже некуда спешить.
Нарси молчал, не оборачиваясь. Потом обернулся.
- Женька, я соврал. Но не в этом дело...
"А в чем?" — хотел спросить Женька. Ветер вспучил листву старых деревьев. И будто похолодало. Одиноко чернел над рекой бог-идол.
— Плохо, что мы встретились, Женька.
Женька ничего не говорил и не мог шевельнуться, боясь пропустить хоть один звук окружающего мира. Почти неслышно дул ветер. Солнце уносило зарю. Небо темнело и делалось настороженным. Ждущим.
Нарси сел прямо и посмотрел на Женьку без улыбки.
— Это ведь я шел за тобой ночью в долине, — тихо сказал он.
— Зачем... — невольно вырвалось у Женьки.
Об этом не нужно было спрашивать. Нарси молчал. Женька разглаживал примятую траву. Потрогал пушистый цветок одуванчика. Поздний. Время одуванчиков давно прошло.
Почему он не догадался раньше, сам? Видимо, потому что его второе «я» отталкивало такие мысли… А теперь все разом вспомнилось, все необычное и на первый взгляд непонятное. И не стало ничего непонятного. Вода-Мать, малки... Нет, так не бывает. Нет, Женька и сейчас не хотел так думать.
Бывает... Оттого что предали своих богов. Женька неуверенно посмотрел на Нарси.
Нарси словно прочитал его мысли.
— Не хотел сразу тебе говорить, — вздохнул он.
— Но почему так? — куснув губу, спросил Женька. Он чувствовал какую-то смутную неосознанную вину.
Брови Нарси удивленно дрогнули, но тут же опустились. Нарси ожидал, что скажет Женька. Женька сказал:
— Но если... Ну и что? Ты только объясни.
— Я сам толком не знаю, — с горечью сказал Нарси. — Я делаюсь совсем другим. И потом вспоминаю все как сон... И ничего не могу сделать.
Женька смотрел в темнеющий вдали лес. И лес пристально смотрел на него скрытым сумраком. Так вот чего он ждал...
— А что теперь? Что дальше? — спросил Женька.
— А дальше это должно исправиться, — быстро и словно оправдываясь, ответил Нарси. — Что-то должно произойти, я это чувствую. И все должно стать, как было раньше.
— Значит, ты не всегда..?
— Конечно, нет. Я был, как и ты. А потом... — Нарси напрягся. — Потом я сделал одну вещь... так нельзя делать, и я знал, но... Это как лабиринт. Только ничего нет... Просто Замок Огромный.
— И что? Что там случилось? — сквозь странные видения, возникающие в воображении, спросил Женька.
— Не помню, — прошептал Нарси. — Этого никто не помнит. Но было страшно. Будто умираешь. Срываешься и падаешь вниз.
Страшно. Будто умираешь… Женька передернул плечами, стараясь представить это. Это было давно.
Очень давно.
Он посмотрел на Нарси. Нарси был где-то далеко. Хотя он и сидит рядом и, протянув руку, можно коснуться его исцарапанной руки, он далеко-далеко. Не с ним, Женькой. И туда, где Нарси, Женьке не добраться. Сумел бы, да не сможет. И это не вина Нарси, это какой-то заколдованный круг, королевство кривых зеркал. Лабиринт, сквозь который можно пройти, но нельзя возвратиться назад.
— А что ты сделал? — спросил Женька.
Нарси качнул головой.
— Не спрашивай… Может, расскажу, но потом... А пока не спрашивай, ладно?
— Ладно. Нарси, давай вместе искать это.
— Ты не понимаешь, — усмехнулся невесело Нарси. — Искать бессмысленно. Да и зачем? Оно всегда рядом с тобой. В тебе самом.
Женька заколебался и потому спросить не успел. Нарси сказал, пряча взгляд:
— Теперь нам надо разойтись.
— Почему? — равнодушно спросил Женька.
— Еще есть время, — продолжал Нарси. — Ты пойдешь в одну сторону, а я в другую. Тогда я не найду тебя.
— Но ты ведь уже меня знаешь.
— То буду не я.
— Значит, как в сказке?
— Да, наверно. Только в плохой.
— Не важно, — возразил Женька. — Потом должно быть хорошо. Мы придумаем свой конец. Один ты не сможешь ничего сделать, и я тоже. А вдвоем сделаем.
Нарси слушал его, чуть улыбаясь, словно погрузился в собственные грезы. Потом посмотрел на закат и сказал:
— Как солнце скроется — надо идти. Иначе потом я убью тебя.
— Слушай! — Женька даже вскочил. — Значит, ты… вампир?
Нарси чертыхнулся.
— Это совсем не так, как в кино или в книжках, — сказал он.
— Но в главном — так?
— Ну, так. Но не совсем.
— Тогда... Нарси, — тихо сказал Женька. — Я хочу быть таким, как ты.
Порыв ветра ударил в лицо, заскрипело старое дерево. Нарси втянул голову в плечи. Он посмотрел на Женьку, словно с трудом узнавал его.
— Нет, — сказал он. — Я же говорю, это не то. Ты просто потеряешь жизненные силы. И жизнь. Или тебя заманит вода или пустота. А это... Это можно только самому. Если предопределено. Но тогда это случится и так. Но пусть лучше нет. То, что я сделал...
— Что бы ты ни сделал, — сказал, подбирая слова, Женька, — это не ты виноват. Не может быть, чтобы ты один за все в ответе… Это неправильно. И никто не должен был с тобой так поступать. Нарси... Нарси, не надо...
Нарси лежал, уткнувшись лицом в курточку, плечи его вздрагивали. Волосы, подсвеченные тающей зарей, были оранжево-алыми. Женька огляделся, словно кто-нибудь мог оказаться поблизости, и взял руку Нарси. Прозрачная тяжесть лежала у него на сердце. Нарси рядом — и его нет. А он, Женька, потерялся в бесконечной анфиладе пустых гулких залов. Ряды стен и колонн. Лестницы, коридоры, высокие окна. Тишина. Только эхо его шагов. В лабиринте огромного часового механизма, когда часы стоят вечно.
Узкая полоска солнечного круга лежала на горизонте. Уже совсем мало времени...
— Нарси, ты же говорил, что все вернется, — сказал Женька. — Все изменится.
Нарси перевернулся и сел. Женька не видел его лица.
— Я остался один, и везде — Страна забытых имен. И давно уже поздно. — Нарси потрогал Женькин одуванчик. — Я привык. И даже не знаю, как теперь быть. Понимаешь, я не могу захотеть, чтобы изменилось. Что со мной будет тогда? Ведь я все равно знаю то, что знаю, ведь это уже не просто сон. И со мной было то, что было.
— Ну, хорошо, — с нетерпением дернулся Женька. — Ну, может, все-таки...
— Нет. Я тоже хочу, чтобы ты... Но нет. Это как заклятье.
— Наложи его на меня, свое заклятье-проклятье.
Нарси медленно покачал головой.
Он взглянул на закат и махнул рукой Женьке. Женька с отчаянием рванул траву вместе с последним одуванчиком, вместе с куском дерна и швырнул в окно пустого дома. Земля запорошила ему глаза, и от этого ему стало очень горько, тоскливо, брошено. Женька стукнулся лбом о здоровое колено. Все было бы иначе, все было бы обыкновенно, если бы он не узнал о Нарси, не знал, что с ним. Но теперь из-за его безысходной тайны Женьке хотелось разделить с ним все. Хотелось плыть с ним на одном плоту, пусть этот плот шаткий и ненадежный. Пройти весь путь, лишь бы он не кончался.
А может, и без Нарси. Но чтобы все было с зеркальной точностью, как у него. Женька не знал, но чувствовал, что это необъяснимо тяжело. Но без этого ему было теперь плохо.
Нарси потянул его за рукав.
— Нет времени.
— Нарси...
— Убирайся прочь, слышал?!.
Женька отступил, остановился.
— Нарси, как мы днем встретимся?
Нарси сник и махнул рукой.
— Скорее всего, никак. Уже поздно... — Он вдруг взбешено толкнул Женьку в грудь. — Убирайся! Сюда потом придешь!
И развернувшись, помчался к темнеющему вдали лесу. С минуту Женька смотрел ему вслед, но Нарси не оглядывался, и тогда он, прихрамывая, побежал в противоположную сторону.
Заря почти угасла, стало холодней. Небо все ближе оседало на землю, медленно отверзая свои пристальные глаза-звезды.

* * *

Он долго бежал, потом шел и снова бежал, но делал это помимо желания, как бы выполняя необязательное, однако обещанное. Берег за покинутым селением стал ровным и невысоким, без пляжей и омутов. Река несла воды прямо. Деревья, поначалу отдельно стоящие, постепенно множились и, наконец, превратились в сплошные заросли, подступающие к самой воде. Вода подмывала их корни и влекла к себе.
Женька вилял между стволами, перепрыгивал через пни. Кто-то давным-давно прорубил здесь тропку. Мог ли он догадываться, что когда-нибудь здесь будет бежать Женька? А за ним — Нарси? Женька часто озирался. Прислушивался. Страха не было, это другой лес.
Он опять перешел на шаг. Надел пиджак, болтавшийся за спиной. У берегов перекликались лягушки да бесшумно носились над рекой летучие мыши. Женька все время думал о Нарси. Далеко или он? Если он сейчас выскочит из-за вон той коряги, неужели не узнает? Сказать ему — смотри, это же я, Женька! Привет! Неужели он... Как там он это делает? Но он и сам говорил, что в книжках и фильмах про это сказано неправильно. Глупость, ерунда. Только зачем он сначала пытался убедить Женьку, что темный ему лишь привиделся? Не хотел сразу об этом. И вообще не хотел… Мог промолчать. Но сказал. Тянул до последнего, мучаясь между двумя противоположностями. Он оставил Женьке равные шансы, чтобы от него самого ничего не зависело — только от Женьки. Женька усмехнулся. Он чувствовал уверенность, что все будет... как? А так — ни белое, ни черное. Но он не был уверен, что это хорошо.
Впереди темнело за деревьями какое-то строение. Женька остановился на краю поляны. Крыша, кажется, черепичная, нигде не проваленная. Стекла окон целые, аккуратное крыльцо. Домик лесника? Женька долго ждал, но не дождался ни огонька, ни звука. "Кто-кто в теремочке живет?" — неожиданно вспомнилось ему. Женька короткой перебежкой метнулся к окну. Сзади вдруг зашуршало, он резко обернулся. Никого. Шорох повторился... Да это еж, пропади он пропадом! Женька облегченно вздохнул, отерев со лба пот, и склонился над большим колючим комом. В отличие от него, еж, видимо, ничуть не испугался. Он хмуро блеснул глазками и обошел Женькины ноги, продолжая заниматься своими делами. Чтобы сбить с ежа спесь и показать, кто здесь главнее, Женька чуть поддел его кроссовкой, послушал рассерженное пыхтение и направился к крыльцу. Дверь была еще крепкая, с тяжелым кольцом-подковой. Не ожидая, что дверь не заперта, Женька дернул кольцо. Заржавелые петли глухо скрежетнули. Женька попятился. Затем собравшись с духом, чиркнул спичкой. Спичка потухла, успев осветить побеленные стены сеней, рукомойник в углу, еще кой-какую утварь. Женька покопался в сумке и достал обломок толстой свечи. Зажег фитиль.
Справа темнела подпертая шваброй дверь. Женька нерешительно остановился, постучал по косяку. Потом взял швабру наперевес и потянул на себя изогнутую ручку, едва не выронив свечу.
Это была комната, квадратная, небольшая, единственная в доме, если не считать просторного чердака (чьи размеры угадывались по крыше), куда вела узкая лестница с перилами. Дверца на верхней площадке лестницы была закрыта. Под длинным столом у окна виднелся прямоугольник люка. На дощатом полу лежала рогожа.
Женька поднял свечу, осматриваясь. Даже при слабом свете он увидел осевшую повсюду пыль. На стенах заволновалась потревоженная движением воздуха паутина.
Сняв с подлестничной этажерки стакан, Женька установил в нем свечу, сдул с табуретки пыль, сел. Но тут же встал и подошел к громадному старинному буфету. За стеклами его верхних полок стояла вполне современная посуда, разные мелкие вещи. Очевидно, в доме не жили постоянно, а только бывали время от времени. И в последний раз — очень давно.
Надеясь, что хозяева не обидятся на него за любопытство, Женька решил все хорошенько обследовать. Это было одним из его любимых занятий. Буфет, старый, почти древний, молчал о неизвестном. Перебирая вещи, Женька не переставал помнить о Нарси, но не беспокоился; мысли тихо толкались где-то внутри. И предчувствия опасности не было. Этот дом говорил о чем-то другом. Женька знал, что у него еще много времени. И что Нарси придет не скоро. Не раньше, чем за полночь. А сколько сейчас времени?
Женька подумал об этом — и замер. Прислушался. Слабое тиканье часов доносилось из недр буфета. Женька распахнул нижние дверцы.
Часы лежали в деревянной коробке, большие наручные часы с прочным корпусом и широким браслетом. КОМАНДОРСКИЕ. Женька повторно прочитал название, думая, что ошибся. Он знал, что есть "Командирские", хорошие, надежные часы. А что значит "Командорские"? Покосившись на образа в углу, Женька вынул часы из коробки. На крышке снизу стояло:
ЯН РОМАН СВЕТИСЛАВ
И три значка, слитые в один двенадцатикольцовой цепью: славянская звезда солнца, песочные часы с весами и корона в круге. Женька долго разглядывал гравировку, но она ничего не говорила ему. Его смущало то, что часы до сих пор шли и секундная стрелка трепетала от цифры к цифре. Значит, здесь недавно кто-то был? Нет, на корпусе часов все та же пыль, к ним не прикасались очень долго... Женька надел часы — они, конечно, болтались на браслете, но рука стала как бы более сильной. Половина одиннадцатого. Какое время они показывают? С сожалением вздохнув, Женька опустил часы в коробку и поставил ее на место. Это было сокровище, но брать себе чужие вещи Женька не любил. Он еще немного покопался в буфете, уже почти без интереса, повертел в руках двустороннее зеркальце. Что-то шуршало за стенкой, наверное, мыши.
Спать не хотелось. Это было странным — ведь прошлая ночь и позапрошлая выдались утомительными. Но Женька не думал об этом. Вот подкрепиться бы не помешало. В сумке оставались несколько сухарей, длинный отпилок сахара да пять или шесть картофелин. Придется экономить. Надо было хоть яблок набрать в садах заброшенного хутора... Такие мысли разогревали аппетит, и Женька съел один сухарь и отгрыз немного сахара. То, что продуктов оставалось мало, не огорчало его, а наоборот, как бы вдохновляло: судьба подвергает его некоторым испытаниям, и он эти испытания выдерживает. Например, наловит завтра рыбы и испечет ее в листьях и глине. И все дела. Плохо только, что нет соли. Ну да ничего. А может, соль есть в этом доме… Женька подумал, что после этих приключений будет иметь полное право командовать отрядом на "Зарнице" — игра должна состояться в начале сентября. Или он войдет в группу диверсантов. Жаль только, что ему нечем подтвердить свой нынешний поход. Да и игра не будет серьезной. Сейчас и то куда серьезней. Женька глянул в пыльное окно, ему стало неспокойно. Прихватив стакан со свечой, он вышел на крыльцо. Опять что-то шелестело в траве, наверное, тот же еж. Или другой, их тут полно... Уже, пожалуй, часов десять. Нет, больше. Что же все-таки случилось с Нарси...
Поляна перед домом была светлой от луны. Луна, почти полная, остановилась на кронах деревьев. Вода реки будто застыла, легкий ветер не рябил ее. Женька долго смотрел на неподвижную стеклянную гладь. Она завораживала его. Комары садились ему на руки и лицо, он отгонял их механически.
...Он стал думать о луне. О луне существует много легенд, но Женька не помнил ни одной. Где-то пел соловей, мелькали вокруг звезд летучие мыши. Женька подбрасывал кверху кусочки глины, и мыши обманывались, полагая, что это пролетают большие вкусные жуки. Женька наблюдал стремительные виражи ночных хищников и думал, что неспроста этих созданий считают атрибутом нечистой силы. Некоторые виды летучих мышей сосут кровь, их называют вампирами. Днем бессильны, а ночью... Женька снова посмотрел на луну. Скоро полночь. И луна почти полная. Многое совершается в полночь в полнолуние. Полная луна — завтра. А Нарси должен появиться сегодня. Но здесь, вокруг, не тот мертвый лес с ртутными полянами и фигурами высоких камней…
Женька вспоминал все, что знал о сверхъестественном мире. Да, в полнолуние потусторонние силы, если они действительно есть, выходят из своих тайных убежищ и снов. Это особое время, когда духи тьмы обретают могущество и власть. Над чем? Над человеческим миром, конечно, потому что иное им не нужно. Они всегда здесь, только с другой стороны. Это как зеркало. Оттуда выходит лишь то, что там есть. Луна светит отраженным светом, и появляются оборотни, призраки. Они греются под холодным светом луны. Темные силы, которые всегда с тобой... В тебе самом… Женька передернул плечами и заставил себя не смотреть больше на луну. Опять подумал о Нарси. Малки — это утонувшие некрещеные дети. Страшно, говорил Нарси, будто умираешь... никто не помнит... я был, как и ты, а потом... и ничего не могу сделать... потому что предали своих богов... Что же ты сделал, Нарси? Острокрылая тень скользнула по Женькиному лицу. Женька неотрывно смотрел на воду.
…Вернувшись в дом, Женька после некоторых колебаний забаррикадировал наружную дверь и дверь в комнату, затем взял новую свечу и поднялся на чердак. Он ожидал, что на него бросится стая летучих мышей, как это показывают в фильмах, однако не летучие, а вполне обыкновенные мыши разбегались у него из-под ног. Кота на вас нет, подумал Женька. Кстати, почему нет черного кота? Должен быть, по идее... Женька с недоумением оглядел непонятную схему, прикрепленную к двум вертикальным балкам. Что это? И что здесь написано? «Станция закрыта, поезда не ходят…» Пожав непонятной надписи плечами, Женька отошёл от балок и постоял у выходящего в лес полукруглого окна. Чердак разочаровал его. Переломанная мебель, тряпье, заросли паутины. Не паутина, а водоросли. Спустившись в комнату, Женька заглянул в погреб. К краю люка была приставлена лестница, и он осторожно сошел по ней, держась за перекладины. Здесь оказалось интереснее, чем на чердаке. Самое удивительное — у одной из стен был камин. Почему здесь, а не в комнате? Впрочем, Женька привык уже к странностям этого дома. Он вспомнил, что наверху, около буфета, поднимается к потолку выступ-колонна — это, значит, дымоход. А трубу он просто не заметил, она с другой стороны крыши, а не посередине. Поставив стакан со свечой на земляной пол, Женька насобирал щепок и дощечек, выдвинул задвижку. Огонь разгорелся легко, сразу осветил помещение. Женька сел на срез толстого древесного ствола и нашел, что здесь уютнее, чем в комнате. Вот только дров нет, придется разбирать заваленные двери и искать в лесу хворост. Можно, конечно, доломать вон те ящики в углу, но... Женька был как бы гостем, да еще незваным, поэтому лучше ничего такого не делать. Лучше сделать вот что. Женька принялся собирать весь мусор, лежащий на полу и способный гореть. Получилось не так уж мало. От огня воздух прогревался быстро, и Женька стал прикидывать, как обустроить здесь себе постель. Он соорудил из ящиков ложе и лег, опробовав его. Но ящики шатались, доски были шершавыми и жесткими, Женька долго переворачивался с боку на бок и в конце концов разозлился на все эти неудобства. Он к тому же загнал занозу и чем-то порезался. Дремота пропала, и Женька опять задумался о Нарси. Уже, наверное, около полуночи. А сколько на "Командорских"? Подбросив самых толстых и сырых досок, Женька поднялся в комнату.
Не зажигая свечи, он подошел к окну. По лесу летел ветер. Небо было светлое и близкое. Качались и терлись друг о друга ветками деревья. Что-то скрипело в доме, и тонко позванивало стекло. Женька смотрел на реку. Крупная рябь у берега играла контрастом белого и черного. Жались к воде камыши. Вода-Мать, подумал Женька. От окна сильно сквозило. В беспокойном воздухе метался запах ночных цветов. Вспомнив, что хотел глянуть на часы, Женька подошел к буфету, раскрыл дверцы. Он сразу увидел, что часы светятся фосфором. А тогда из-за свечи этого не было заметно… Стрелки показывали без трех минут полночь. Женька поднял брови. Лизнув все еще кровоточивший палец, он бездумно снял с полки зеркальце и поймал в нем отражение светящегося циферблата. Секунды в зеркальце побежали в обратную сторону. Это понравилось Женьке; он зажег свечу и поставил зеркальце за ней. Две свечи. Настоящая и зеркальная… Женька потрогал пламя зеркальной свечи. Оно было холодным. Стекло чуть туманилось вокруг пальца. Зеркальце, величиной с ладонь, круглое и тяжелое, имело по краю двойную огранку. Женька перевернул его и на другой стороне увидел такое же отражение. Он долго разглядывал свое лицо, будто находясь под гипнотическим влиянием собственного взгляда. На обод зеркальца упала капля крови из пораненного пальца. Женька поморщился. Опять кровь. Он вспомнил о другой ране и потрогал над коленом. Боли не было, и он не стал осматривать повязку. Смог бы он сделать, как Нарси? А если бы его укусила змея?
Женька подошел к окну и, поймав в зеркальце луну, направил на лицо лунный зайчик. Ему показалось, будто тиканье командорских часов сделалось отчетливее. Дрогнуло пламя свечи. И еще одна капля крови, скользнув по зеркальному ободу, замкнула грань круга.
Зеркальце вспыхнуло рубиновым светом.

* * *

Когда к Женьке вернулось зрение, он увидел, что свеча погасла. Стеклянный звон в ушах исчез. Женька переглотнул, помотал головой. Он словно вспомнил что-то очень важное, но вспомнил внутренней, скрытой от сознания, памятью. Все должно быть именно так. Тик-так... Женька посмотрелся в зеркальце. Лицо было необычным, измененным в лунном свете. Женьку немного удивляло то, что он не удивляется собственным догадкам. Невероятное состоит из ряда вполне вероятных вещей. Кто это сказал? Нарси? Нет, это совсем другая история.
Он вдруг ясно ощутил, что в комнате пахнет сумеречными лилиями. Сильный запах воды… Женька торопливо взял спичечный коробок, онемевшие пальцы сами были, как спички. Но быстрое движение на краю поляны приморозило его взгляд к окну.
Страх возвратился к Женьке моментально. Это было то, что и прошлой ночью. Тень, как бы вобравшая в себя существо тьмы, метнулась к последнему, ближайшему, дереву. Женька дернулся, присел, затем вскочил. Нет, это не Нарси, нет, это не Нарси, нет... Господи, но что это... Женька вспомнил о висящей в углу иконе, а если молитву, как там учила тетка: Господи, спаси, ежели ты есмь на небеси... Черт, не то! Женька хотел перекреститься, уронил спички, нагнулся, не отрывая взгляда от дерева — в это время фигура выступила из-за ствола, лунный свет упал на нее.
Это был Нарси. Понимание этого принесло Женьке облегчение. Точнее, безразличие. Пусть Нарси поступает, как хочет. Лишь бы это было не страшно, лишь бы это был обыкновенный Нарси, тот, какой он днем. Полуденный.
Это был полуночный Нарси. Не мигая, Женька смотрел, как он идет, как подходит к дому, останавливается у окна. Та же курточка, наброшенная на голые плечи, те же светлые взлохмаченные волосы. Женька понял, что Нарси не видит его, или видит, но не глазами; зрачки Нарси двигались бесцельно, неосмысленно. На лице блестели мелкие бисеринки пота. Брови то поднимались, то опускались, веки вздрагивали, рот скалился, кривился. Будто Нарси пытался улыбнуться, однако мимика не подчинялась ему — и так и не родившаяся улыбка превращалась в гримасу боли. Нарси прикасался к стеклам, постукивал по раме, отдергивал руки, словно обжигаясь. Казалось, он что-то отталкивает, отстраняет, зовет, делает какие-то знаки. Это продолжалось, видимо, долго... Женька следил за Нарси почти без страха, с любопытством и ощущением нереальности происходящего. Как во сне, когда снится, что видишь сон на грани пробуждения. Но пробуждение наступило.
— Нарси... — прошептал Женька.
Нарси замер, потом прижал ладони к стеклу.
— Открой, — незнакомо сказал он.
Женька попятился от окна.
— Нарси ... ты меня узнаешь?
Тихо застонав, Нарси резко взмахнул рукой. Женька продолжал медленно пятиться, ладонь его, скользя по столу, наткнулась на зеркальце. Зеркальце? А свеча? Женька схватил забрызганный воском стакан, поставил на стол, чиркнул спичкой. Нарси с резким звяканьем разбил стекла, ворвавшийся ветер задул свечу... Так вот, почему руки у него...
— Это же я! Женька! Нарси, мы же целый день...
Нарси весело выкрикнул свое "ах-ха!" и рванулся вдоль стены к крыльцу. В сенях что-то грохнуло. Не медля, Женька схватил стакан со свечой и зеркальце и спустился в погреб. Мысль, что Нарси навеки замурует его там, на миг обожгла ужасом и тут же растворилась в новом грохоте — это была первая Женькина баррикада, через минуту не станет и второй, и тогда... Проклиная себя за самонадеянность, Женька набросал в жар камина деревяшек, зажег свечу. Наверху опять загремело, задрожали потолок и балки, выбилась фонтанчиками пыль. Люк распахнулся, Нарси с разгону слетел вниз.
— Это же я, вспомни... — отскочив в угол, пролепетал Женька.
Нарси переступил с ноги на ногу и ухмыльнулся. Ухмыльнулся нормально, по-человечески. И смотрел он теперь тоже вполне по-человечески. В упор смотрел на Женьку. У того даже появилась надежда, что он все-таки возвращается в обыкновенное состояние и попросту разыгрывает его, но тут он снова оскалился — будто ножом полоснул.
— Нарси! — вскрикнул Женька, прижавшись к стене.
Нарси сейчас же подошел к нему на прежнюю дистанцию. Но дальше не двигался. Женька заметил это и почувствовал себя чуть увереннее. Нарси шевельнулся, сказал сквозь зубы:
— Иди. Ко. Мне.
Женька судорожно дернулся и стукнулся затылком о стену.
— Лучше... Лучше сам иди... — пробормотал он.
Нарси сжал кулаки и стал метаться от стены к стене, на стыке которых в углу стоял Женька. Руки у Женьки дрожали, он держал зеркальце и свечу, словно загораживался ими.
— Сюда... брось... открой... — на мгновение останавливаясь, приказывал Нарси и продолжал носиться из стороны в сторону и опять замирал, грозил, уговаривал. — Хочу твоей плоти, хочу твоей крови!..
Женька часто дышал, струйки пота стекали по всему телу. Он как бы отключился от происходящего, бездумно наблюдая за Нарси со всеми его гримасами и ужимками, осмысленными словами и нечленораздельными выкриками.
— Ну, иди! нам есть, о чем поговорить! — орал Нарси нетерпеливо и яростно. — Я сделаю, как ты хотел!
Находясь в оцепенении, Женька не воспринимал всего этого полностью. Какая-то охранительная сила отражала стремительные наскоки Нарси, напрочь сдувала его ползучее проникновение.
— Ты хотел быть таким, как я! — безумствовал Нарси, хохоча и хлопая себя по коленям. — Ты таким будешь — ты такой есть — ты таким был. Я — это ты — это я! Ты — это я — это ты! Ну-ка повторяй древнее заклинание! Повторяй — и ты вспомнишь всё!
Женька дрогнул и оторвался от стенки. “ Я — это...”
— Иди, иди! Ближе! Переступи грань, отбрось круг, он мешает! Ну!
Женька медленно и неуверенно, как по краю пропасти, пошел к Нарси, однако Нарси почему-то отступал; они поменялись ролями — теперь Женька шел к Нарси, а тот уходил от него, запутывая следы между подпирающими потолок балками.
— Ты хочешь умереть! Ты же хотел умереть, лишь бы только остаться со мной и быть там, где я! Ты останешься навсегда, ах-ха! Брось все, тогда ты тоже сможешь обернуться, брось! Ид-ид! Иди!
Женька через силу передвигал ноги, руки у него дрожали, постепенно опускаясь все ниже. Призрачные голоса и звуки из прошлого становились понятнее, в никогда не виданных образах проступали знакомые черты… Ты — это ты — это ты, шептал кто-то, нет, ты все забыл, вспомни, кто ты на самом деле и сколько пролетело времени, ты спрашивал, говорил Нарси, что случилось, а то было всего-навсего падение, падение-раздвоение, но ты в стране забытых имен и не хочешь вспоминать... это лабиринт? — да, лабиринт, называй, как угодно, бессмысленное самонаказание, сон про Замок Огромный... Женька услышал позади скачущее эхо, как в спортзале, где прыгает мяч; он шел к Нарси, он поднимался за ним по канату, не глядя вниз, ну вот, вот он, до него уже можно дотронуться, ну вот, вот и ты, теперь спускаемся вниз, Вода-Мать давно ждет нас... Женька полетел вниз, на спортивные маты, и на миг пришел в себя — он упал на колени, пытаясь вырваться из оцепенения, но звуки шагов делались все громче, нет, это щелчки маятника, тик-так, вперед-назад, назад-вперед, я — ты, ты — я, полдень-полночь, прошлое-будущее.
И опять ослепительно сверкнуло красным.

* * *

Он сразу все вспомнил, но все очень смутно. Однако мелочи были не важны. Ему не хотелось подниматься. Ничего не хотелось.
В камине дотлевали угли. Проем люка был бледно-сизым — светает. Перевернутый стакан с огарком свечи лежал рядом, в нем отражалось багровое мерцание камина.
Женька с трудом встал. Привалился к балке. Во всем теле чувствовалась разбитость и болезненная истома. О том, что произошло, не хотелось думать. Но это правда. Это есть, потому что это было. Осознав это окончательно, Женька закрыл лицо руками. Ему стало тоскливо и горько. В воздухе еще ощущался отживший запах сумеречных лилий.
Держась обеими руками за перекладины лестницы, Женька поднялся в комнату. Нарси был там. Серый рассвет проникал сквозь окна, и небо было серое, и Нарси был серый, скорчившийся в углу со спрятанным от света лицом. Я это ты, подумал Женька. Ничего не изменить...
— Нарси.
Нарси не пошевелился.
Ночь еще не ушла, день не спешил.
— Нарси! — отрывисто повторил Женька.
Он с растущим отчаянием неуверенно подошел к нему, остановился. Присел рядом. Нарси необычно, тающе выглядел в предутренних сумерках. Женька долго смотрел на него, боясь, что... Что? Он коснулся его холодных твердых пальцев.
— Нарси!!!
Нарси вздрогнул и оторвал от колен голову. И сразу снова опустил.
— Значит, ты... все в порядке... — прерывисто вздохнул он. Он догадывался, конечно, о чем думает Женька.
— Да, все нормально, — выдавил Женька. — А ты...
Нарси не ответил, глухо спросил:
— Ты все помнишь?
— Наверное, нет... — стараясь обмануть Нарси, сказал Женька. — Ты прибежал. А дальше... не знаю. А я… я теперь стал таким, как ты?..
Нарси открыл лицо и длинно посмотрел на него. Не ответил. За окнами медленно исчезала мгла. Сквозь разбитые стекла задувал ровный и очень тихий ветер. Поежившись, Женька отошел от Нарси и подставил лицо ветру. В нем был запах сонного леса.
— Женька. Ты, наверное, думаешь...
— Нет. По правде нет. — Женька смотрел на Нарси от окна, улыбчивый и невеселый. — А если бы наоборот, разве ты думал бы так?
Нарси неожиданно усмехнулся.
— Все как есть, — продолжил Женька. — И все правильно. Я это понял.
— Что? — разглядывая пол, спросил Нарси.
— Да все. Вообще. Ну, ты же сам говорил. — Женьке не хотелось ничего объяснять. Это и не требовалось.
— И ладно, — сказал Нарси.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

* * *

Женьке наконец удалось проверить некоторые свои предположения. Печеная рыба оказалась вполне съедобной. А Нарси придумал еще и сварить уху в тазу умывальника. Он наловил не только рыбы, но и раков, достал бугорчатую ракушку и вдобавок поймал большую лягушку, есть которую Женька напрочь отказался. Но уха получилась хорошая, ее съели без остатка.
День выдался ясный и ветреный. Легкие перья облаков летели на юг. Женька смотрел в другую сторону. Он о многом решил не говорить и не спрашивать, чтобы догадаться самому. Чтобы ничего не произошло раньше своего времени.
Нарси тоже молчал. Беспокоиться было уже незачем. Он сказал, что с ним, с Женькой, все определилось.
— А может, вернемся? — спросил тогда Женька.
Но Нарси ответил, что все равно ничего не возвратить и не изменить. Это было отражение Женькиных мыслей.
— К тому же впереди отличные места, — добавил он, — большое озеро, горы. Почти край земли… Помнишь, ты хотел?..
Женька хотел, хотя и не помнил.
И теперь он смотрел в сторону обветренных берез и нежаркого солнца. Там было что-то другое, знакомое и незнакомое одновременно. Поле древней битвы осталось позади, сюда не должны долететь вражеские стрелы. Граница — рядом. Женька подумал о Нарси, и тот сказал, будто откликаясь:
— А со мной сегодняшней ночью все станет ясно. — Он лежал на боку и дул на колоски травинок. — Ночь пройдет — все исполнится.
— Если бы все, — сказал Женька.
— Все, что должно, — сказал, глядя на него, Нарси. — Не только то, что тебе кажется, будто ты хочешь. А все, чего ты ждешь на самом деле.
— Ну и пусть, — пожав плечами, вздохнул Женька. Помолчал, глянул на Нарси, усмехнулся. — Теперь-то мне не нужно драпать от тебя.
Нарси сел, поджав под себя ноги.
— Тик-Так, — сказал он, — ты мне напомнил...
— Про что?
Но Нарси уже бежал к дому. Помедлив секунду, Женька бросился за ним.
Они внимательно осматривали помещения, словно пришли впервые. Сейчас, в дневном свете комната выглядела чистой и опрятной даже при всей пыли и паутине. Эти стены, половицы, старая лестница с перилами... Жить здесь? Нет, нет. Женьке хотелось уйти отсюда. Он зажег фитиль свечи, но свеча, опустившаяся ко дну стакана, погасла. Нарси держал на ладони закрытое зеркальце.
— Одна сторона твоя, другая моя, — сказал он Женьке и подмигнул.
Женька нахмурился, потом раскрыл дверцы буфета и вынул коробок с часами.
— Видал такие?
— А-а... — словно вспоминая о несбыточном, произнес Нарси. — Командорские... Нет, не видал. Но слыхать приходилось. Это часы-талисман. Ну, конечно, для тех, кто верит в талисманы.
Женька положил коробку на место и закрыл буфет. Сколько еще идти этим часам? И до тех пор талисман не потеряет свою силу... А если их остановить? Если разбить зеркало?
— Нарси! А может, это как-то связано...
— Нет, — устало сказал Нарси. — Пожалуй, связано, но не в этом дело. Разве что найти ключ... Я же говорил тебе, никто не виноват, кроме меня. Женька, идем отсюда. — И, не дожидаясь его, вышел из комнаты.
Женька посмотрел в пустой дверной проем. В этом доме образовалась вековечная пустота. Пустота неотвратимого. Здесь никто не смог бы жить. Тех, кто сюда приходил, давно уже нет. Только видения и знаки умерших богов. Передернув плечами, Женька покинул дом.
Он побежал к реке и остановился около Нарси. Оба они пристально смотрели на воду. Скрытые течения время от времени темнили светлую гладь. Здесь нельзя было быть одному.
— Сегодня полнолуние, многое должно измениться, — сказал Нарси. — Чего ты ждешь на самом деле...
Женька молчал. Пустота неотвратимого что-то успела сделать с ним. Она уже давно что-то сделала с Нарси. И когда они ушли от этого дома, Женька думал, что Нарси не с ним, он остался там. Но если вернуться — там тоже его нет. Он ушел в пустоту безвозвратно.

* * *

…Вода была теплая, прозрачная и будто неживая. Над водой стоял закат, густой и неподвижный. Желтое небо казалось обманом. Оно казалось безразличным и в то же время жестоким. День постепенно меркнул. Плот плыл очень медленно.
Женька сидел на носу плота, а Нарси ближе к корме. Каждый погрузился в свои мысли, но мысли были одинаковыми. Никто ничего не делал. Женька думал, что он понимает все лучше Нарси. О чем думал Нарси, сказать было нельзя. Нарси смотрел на воду.
Стоял длинный закат, огромный тусклый закат. И до вечера оставалось очень много времени.
Стояла тишина, ничто не нарушало тишины. Голоса, если говорить, отзвучивало эхо. Но никто не говорил.
Нарси и Женька изредка переглядывались. Женька смотрел на поглощенное зарей солнце. Ветра не было, зной оседал сам по себе. Река расширялась, разливалась жидкостью густого заката. Плот едва двигался в медленном течении. Толстые бревна в два слоя были сбиты железными скобами. Река превращалась в озеро, которому не видать конца. Река вливалась в озеро, которое там, еще далеко впереди, раскинулось от северного края земли до южного.
Женька не чувствовал движения. Он сидел, опустив ноги в воду, и не чувствовал холода. Он касался воды, покрытой пленкой заката. Вода была теплая, прозрачная и будто неживая. Плот был старый и шел сам, никто не управлял им. Нарси неподвижно смотрел в реку. Река была очень глубокая. Женьке казалось, словно все это уже было. Бесконечный закат, плот, большая река, он, Нарси. Ему хотелось заплакать, он не знал, почему. Не помнил.
Через какое-то время у одного из островов устья они увидели пароход. Пароход был громадный. Очень старый, с тремя гребными колесами, вдоль бортов и сзади. Он стоял здесь с давних пор. Речная протока образовывала прибрежную мель, он стоял на этой мели обросший со всех сторон камышом, ивами и желтыми лилиями. А сам был белым. Он и сейчас оставался таким. Как высоко ни вырастали ивы, они не могли достать его палубы.
За пароходом различалось какое-то строение, в тусклое небо уходила башня...
Плот подплывал ближе. Пароход стоял с большим креном налево. Пустыми глазницами смотрели круглые иллюминаторы. Женька вспомнил брошенный дом. Он заметил, что Нарси разглядывает пароход с необычным вниманием. Это почему-то встревожило Женьку. Он сказал:
— Уйдем отсюда.
Нарси покачал головой, не оборачиваясь.
Плот огибал остров — нет, это был не остров, потому что дальний край сливался с берегом. Мыс? Женька не знал, как называется выступающий кусок суши, перед которым еще было устье реки, а потом вдруг стало озеро. Женьке было все равно. Тревога делалась сильнее. Женька не знал, что такое тревога. Ему было все равно.
За пароходом оказалась водокачка. Водонасосная станция. Водонапорная башня... Нарси посмотрел на Женьку и снова отвернулся. Женька почувствовал ревнивую обиду. И еще он подумал, что нужно было не слушать Нарси там, в пустом доме. Хуже быть не могло.
А за водокачкой были карьеры.
Правый якорь парохода был сорван, почти до самой воды свисала цепь. Сверху, с носовой палубы, тянулся к водокачке толстый трос. Трос был натянут над водой; у основания станции угадывалась глубина.
Плот едва двигался в плавнях, которые окружали накренившийся корпус парохода. Закат не кончался, просто делался тусклее.
— Зачем мы сюда?.. — равнодушным тоном спросил Женька.
— Подожди немного, — отозвался Нарси. Он глянул на Женьку с недоумением.
Наконец плот ткнулся в притопленный берег.
— Пошли, — сказал Нарси.
Пожав плечами, Женька выпрыгнул на траву. Плот качнулся. Потом стал медленно отплывать. Нарси остановился, будто что-то забыл на нем. Посмотрел на Женьку и зашагал дальше. Он шел со стороны заката, поэтому Женька не видел его лицо...
Пароход, врезанный носом в берег, стоял как бы в гавани. На большой деревянной будке висела фанера с надписью. Никто не обратил внимания на вылинялые буквы. Краска на досках облупилась, пересохла. Дверь и несколько окошек были заколочены. Сквозь жжение тревоги Женька отметил, что здесь нет пристани. Водонасосную станцию окружал забор из бетонных плит, кое-где поваленных то внутрь, то наружу.
Нарси часто поглядывал на Женьку.
— Что? — спросил тот. — Ну, что мы тут будем делать?
Нарси ответил не сразу.
— Я-то откуда знаю... — Он поводил лопатками и кивнул на пароход. — Давай туда.
— А как? Я не канатоходец.
Нарси улыбнулся, он знал, как.
— Видишь? — Он указал на якорную цепь. Мощная, с перемычками, она была не хуже лестницы. — Ну, давай, кто первый!
Женька не побежал с ним наперегонки. Пошел к воде. В горле было немного больно и тесно. Нарси ждал на кромке берега. Потом разделся, взял одежду под мышку, оглянулся. Вошел в воду — сразу по колено. Опять оглянулся. Зашагал вдоль борта. Нехотя Женька сделал то же самое. Вода была словно кипяченая. Может, это не водокачка, а водогрелка? Может, здесь есть кто-нибудь... Женька чуть не упал. Ему плохо видно было сквозь размытую пелену… Нарси все оглядывался, но теперь закат был за спиной у Женьки. Женька шел за Нарси, дно оставалось на одном уровне, ил обволакивал ступни по щиколотку. Сейчас под пяткой шевельнется какая-нибудь гадость. Нарси, ты не боишься пауков? Их тут хватает, сидят на листках кувшинки, греются... Он отчаянно ударил ладонью по воде. Чтобы разогнать пауков...
Якорную цепь покрывала рыжая ржавая пыль. Нарси ухватился за звенья, подергал. Цепь ответила глухим позвякиванием.
Женька не мог сдвинуться с места, смаргивая с ресниц солёные капли. Может быть, все исполнится... Женька чувствовал, как по ногам ползут волосатые водоросли, разбуженные ходьбой. Мышцы сводило то там, то здесь. Надо что-нибудь сделать, чтобы это прошло, и надо остановить Нарси. Почему же ты медлишь, Женька...
Женька шагнул, словно в пустоту — сердце билось усиленными толчками и глаза слепли не то от ветра, не то от слез, не то от падения.
— Подожди меня наверху! — выпалил он.
Нарси глянул сверху вниз, кивнул. Сложил ладонь козырьком и посмотрел на гаснущее солнце. Цепь негромко проскрежетала о чём-то. Нарси стал подниматься быстрее, как по спортивному канату в школе... В школе? Нарси, ты... Женька подумал, что он сейчас сорвется, и, закусив губу, схватил освободившийся конец. Но это были железные звенья, а не канат. Женька резко запрокинул голову и увидел измазанные ржавчиной ноги Нарси. Ему показалось, что он уже сорвался и падает, падает, падает... Бесконечно, на одном месте...
— Ты что, спишь? — крикнул Нарси. — Давай ко мне!
Женька вздрогнул и внимательно посмотрел на его лицо. Закрывая глаза, он почему-то не мог его вспомнить.
Стиснув зубы, Женька рванулся вверх. Он не соскользнет. Он лезет не так, как Нарси, который обхватывал цепь ногами. Это ведь не канат в спортзале. Женька спешил. Никто не висел на цепи внизу, и она скрежещуще раскачивалась под ним. Ох, как она раскачивалась! Глаза запорошило пылью, но Женька зло смеялся. Он смеялся сквозь зубы, лез, слабея, все выше и лягал пятками белый бок гиганта. С ним ничего не может случиться. Высота сбивала дыхание, но Женька не пугался высоты. Он поставил ногу в отверстие клюза, перевалился через планширь и встал на палубе, оглядываясь. Нарси стоял за якорной машинкой. Женька с облегчением снял с шеи завязанную узлом одежду. Нарси заусмехался.
— Похож на раскрашенного индейца, — сказал он.
— А ты-то... Сам-то, — отдуваясь, огрызнулся Женька.
 Нарси смотрел на него уже без улыбок.
— Ну что, — сказал он. — Получается?
— Ты про что? — беспокойно спросил Женька.
— Да это я так... Ну, что делать будем?
— Ты у меня спрашиваешь? — возмутился Женька. — Я, что ли, притащил тебя на эту посудину?
Нарси помолчал, поводил пальцем по флагштоку. Женька надел кроссовки и гулко протопал к нему по наклонной палубе. Палуба была горячая, нагретая солнцем. Да только где оно, солнце? Лишь безвременно долгий закат. А он босиком по горячей палубе...
— Женька, — тихо сказал Нарси, — ты дружил с кем-нибудь? У тебя есть настоящий друг?
Женька пожал плечами.
— Нет, наверно, — ответил он задумчиво. — А ты?
— Я — да... Ладно, двигаемся. Поглядим, что тут.
Нарси ловко перебрался на приподнятый правый борт и нетерпеливо махнул рукой медлившему Женьке. Женька чувствовал в нем какую-то перемену.
На посадочной палубе не было ничего интересного, только путаница трапов, люков, переборок. Они поднялись в надстроенные ярусы. Осколки стекол хрупали под ногами. Нарси неосторожно ступал по ним, и Женька удивлялся, как он до сих пор не порезался. Хотя Женька почти не думал о Нарси. Его захватили воспоминания прошлого, неверные, как воспоминания сновидений. Будто то, что с ним было, было лишь во сне. Большая река, не то Днепр, не то Дон. Пассажирский теплоход. Нарси. Или не Нарси? «Ты дружил с кем-нибудь... я — да...» Одинаковые узкие каюты с облезлыми полками покрыты ворсом пыли. Спасательные круги, надписи синим о том, что не следует делать пассажирам во время плавания. Что же ты сделал, Нарси? Что с тобой случилось?.. Ветер дергал конфетный фантик, застрявший под дверью, и никак не мог выдернуть. А вон стеклянный шарик, кто-то потерял его здесь или забыл.
— Женька...
Он обернулся — Нарси стоял в проходе, вернее, полулежал на наклонной переборке.
— Что?
— Ты уже был здесь?
— Нет, конечно. Я вообще не бывал здесь. Зачем меня... нас сюда занесло, не понимаю.
— Разве тебе здесь не нравится? — тихо и с нажимом спросил Нарси.
Женька хмыкнул.
— Я не собирался сюда плыть. Этот дурацкий плот...
Нарси коротко рассмеялся.
— А ты что, никогда не строил плот? — насмешливо спросил он.
Женька опять ощутил жгучую тяжесть под сердцем. Что-то таяло, уходило, как воздух из пробитой велосипедной камеры.
— Разве я придумал плыть на этом плоту? — глядя вниз, тихо спросил Нарси. — И теперь ты на самом деле не хочешь отсюда уходить...
Женька посмотрел на него виновато.
— Понимаешь... У тебя никогда не было так: вот ты берешь какую-то штуку... и вдруг вспоминаешь, что с тобой случалось что-то точь-в-точь похожее?
— Да, — кивнул Нарси. — Мы, наверно, живем не одну жизнь. — Он встрепенулся, оттолкнулся от переборки. — А давай попробуем повспоминать!
— Как?
— А так! — Нарси подмигнул ему и скрылся за поворотом перехода. — Эй, догоняй-не-отставай!
“Ай! ай...” повторило эхо. Женька бросился бежать по его затухающему следу.
— Нарси!
«Арси, арси...» «Зови меня тоже Женькой, так будет интересней!.. сней...»
— Нет! Не-ет!!! Нарси, стой! Стой, скорее! Я не могу!..
Женька ударился о переборку и заколотил по ней руками и ногами. Отчаяние заполнило в нем все без остатка.

* * *

...одиночество. Закат все-таки угас, но небо оставалось вылиняло-светлым, еще не вечерним. Женька долго слонялся по перекошенным палубам. Он искал Нарси, потом решил не искать его, но продолжал искать мимовольно. Могло ли быть иначе? Ведь он искал его так давно.
Он поднялся в капитанскую рубку. По ней гулял ветер. На электрощите был нарисован предупреждающий знак, которого Женька боялся в раннем детстве. Может, Нарси там? Женька дернул ручку. Потом лег грудью на сломанный пульт управления и ткнулся лбом в сгиб локтя. Где же Нарси? Сколько можно прятаться? Я так не играю...
Он спустился вниз. Мертвые механизмы застыли в машинном отделении. А если попробовать запустить машину? Женька с усилием повернул какой-то привод. Под тускло поблескивающим кожухом что-то дрогнуло. “Нарси!” — позвал Женька. Звуки голоса сразу померкли в металлической тишине. Ветер наверху изредка позванивал судовым колоколом. Женька разыскал трап и поднялся на следующую палубу. Каюты, каюты, каюты...
— Нарси!
Каюты, каюты...
Он сел на ступеньке и обхватил рукой холодную стойку перил. Пусто было вокруг. Не хотелось никуда идти. Нарси мог сбежать на водокачку, а там увлечься чем-нибудь и на время забыть о Женьке. Водокачка очень старая, ветхая, с обвалившимися карнизами. Зачем она здесь? Позади нее карьеры, недостроенные корпуса. Наверно, для этого... А может, и там его нет. Может, он ушел в пустоту безвозвратно. Женька позвал Нарси и спрятал лицо на коленях.
...Он вдруг увидел его — Нарси вышел на освещенную площадку и настороженно прижал к губам палец. Он был одет по-спортивному, в белую футболку и красные тренировочные брюки. Женька вскочил и крикнул со злостью и облегчением: “Где тебя носило?” Нарси стремительно шагнул к нему и закрыл ему ладонью рот. Сказал: “Идем”.
Они долго шли по сумеречным палубам, по лабиринту тамбуров, переходов. Женьке казалось, что Нарси нарочно выбирает самый запутанный путь. Потом была широкая каменная лестница и, увидев из окна пароход, Женька понял, что каким-то образом они оказались на водонасосной станции. Нарси наконец остановился в глубине длинной тупиковой комнаты. Из отверстий в стенах внутрь проникали свет и ветер.
Нарси опустил глаза. Женька знал, что он скажет, и смотрел мимо него.
— Ты, наверное, уже все понял, — вздохнул Нарси. — Я долго скрывал от тебя... Извини. Но ты... Ты ведь сам хотел...
— Да, — сказал Женька. — А ты?
— И я... Ты все спрашивал, что я сделал. Что со мной случилось. И я тебе говорил, что во всем виноват сам. Знаешь, как это... — Нарси старался объяснить. — Ну, например, убийца и самоубийца. Считается, что убить себя — хуже, чем кого-нибудь другого. Убийце могут отпустить грех, а самоубийцу не прощают.
— Дурацкое сравнение, — сплюнув, сказал Женька.
— Не в нем же дело, — снисходительно сказал Нарси. — Ты говорил: я хочу быть таким, как ты. Понял? Ты сам захотел, никто не заставлял тебя. И даже это еще не все. Никто вообще тебя не спрашивал. Ты — это ты — это ты.
“Я — это я — это я”, — подумал Женька. — “Никто не виноват, кроме меня...”
— Значит, человек не может изменить свою судьбу? — Женька медленно покачал головой. — Нет. Так не может быть. Нет!
Нарси с грустью посмотрел мимо него.
— Вспомни, ты сам говорил, что иногда тебе кажется, будто то, что есть, уже было когда-то. Ну вот... Судьба человека — замкнутый круг. Замкнутый зеркальный круг. Мы все из долины сновидений.
Было бесконечно горько, и что-то мешало дышать. Женька переглотнул, встряхнулся. Замкнутый зеркальный круг. Поезд, на котором он ехал. В какую сторону? Черный вагон, страна забытых имен... Кем он был? Кем был ты, Нарси?
— Но я не пойму, — сказал Женька. — Ну, что теперь? Почему теперь ты...
— Ты ведь уже почти вспомнил, — прошептал Нарси. — Но не хочешь с этим мириться.
— Не хочу!
— Но время не ждет, не стоит на месте. Это не получается. Можно только идти туда или назад.
— А если идти вместе со временем?
Нарси отвлеченно покачал головой. Потом сказал:
— Это я виноват... Еще тогда, помнишь... А ты нет. А я все знал, как будет. Еще тогда.
Женька с неожиданной легкостью расправил плечи.
— Теперь и я знаю.
Нарси, похоже, не услышал. Думал о чем-то своем.
Ветер сделался сильнее, резче задувал в щели. И все чаще звенел на пароходе колокол. Начинало смеркаться. Нужно было уходить.
Женька вздрогнул — Нарси коснулся его руки.
— Прощай.
— Подожди, — сказал Женька. — Подожди...
Нарси стоял, глядя под потолок.
— Помнишь, ты еще что-то говорил про древних богов, — сказал Женька, — и про этих... духов...
— Малки-навки, елки-палки, — пробормотал легкомысленной скороговоркой Нарси. Потом виновато посмотрел на Женьку. — Ты поверил? Извини, я... Мне хотелось, чтобы интересней...
Женька молчал. Ничего не мог сказать. Не за что было зацепиться. Да и незачем.
Нарси вздохнул, затем подошел к большому круглому иллюминатору в дальнем конце комнаты. Женька лишь теперь заметил его, увидел в нем ночь — ртутные поляны и металлический лес, и безмолвие пристального неба. Нарси взялся за канат, покачал его. Обернулся к Женьке. Потом оттолкнулся и, как на маятнике, влетел в черную дыру иллюминатора. И исчез.
Вернее, исчезло то, что было за стеклом, а иллюминатор стал зеркальным кругом. “Нарси!” — запоздало крикнул Женька. — “Я хочу быть таким, как ты”.
Он схватился за болтающийся конец каната, но канат сорвался и упал на пыльные спортивные маты.
Всхлипнув, Женька подскочил к зеркалу и с размаху разбил в нем свое отражение, и вдруг часть стены отошла, оказавшись дверью, Женька метнулся в узкий проход и увидел кафельный бугор колодца. Колодец был замурован, оставалась только небольшая дыра — лишь руку и просунуть. “Нарси!” — позвал туда Женька. — “Нар-си-и!..” Он схватил что-то острое и тяжелое и ударил по кафелю, принялся бить изо всех сил, но за расколотыми плитками открывались новые, а Женька все бил и бил, не чувствуя боли, в безвременной тоске, в страшном отчаянии, в вечном одиночестве, и после очередного удара по светящейся фосфором, как часы, плитке, вокруг задрожало и задвигалось, стены стали беззвучно рушиться, погребая Женьку под руинами лабиринта, но тогда он проснулся.

4

Он сидел на ступеньках трапа, судорожно вцепившись в поручень, и хватая ртом воздух. Сон испарился окончательно. Придя в себя, Женька обвел глазами помещение. Здесь, внутри парохода, было уже почти темно. Нарси так и не появился... Холодная волна тревоги подняла Женьку на своем гребне, он вскочил и выбежал на открытую палубу. Наверное, он дремал всего несколько минут — только-только подступали сумерки.
Где же он, ну где же он? Женька опять принялся метаться по салонам. А вдруг его завалило на водонасосной станции? Или кто-нибудь напал на него. Женька бросился на нос парохода, перелетел через фальшборт и, срываясь, спустился по цепи в воду. Уже выбравшись на берег, он вспомнил, что одежды Нарси на прежнем месте вроде бы нет... Потом!.. Все потом. Женька не думал ни о каких опасностях, которые могли грозить ему, отчаянное беспокойство было сильнее. “Нар-си!” Кажется, где-то хлопнула дверь... Женька подумал, что если не найдет Нарси, то умрет. Даже если с ним произошло страшное — это лучше неизвестности. Тогда будет ясно, что именно произошло. И тогда...
— Нар-си! Жень-ка-а!..
Он услышал ответ. Нет? Или эхо?
— Где ты?!
“Где ты...” Или все-таки это он? Для эха это слишком ясно прозвучало. “Нарси, Женька!” “Женька!” Это он — там, в проклятом заброшенном лабиринте! Женька не мог думать иначе. Он помчался по бетонному коридору, но коридор уводил не туда, куда было нужно; он метнулся назад, но оказалось, что запутался в одинаковых помещениях; он носился по этажам водокачки, не считая, сколько их, не зная, сколько уже времени и сколько времени прошло; он спотыкался и падал и звал Нарси, не способный определить, кто или что отвечает ему. Раз или два его обманывали порыжевшие зеркала — Женька думал, что это Нарси, но натыкался на собственное отражение, и поэтому бил зеркала, бил и ломал какие-то табуретки, рукомойники, что-то еще...
Обессилев, он бездумно вошел в длинную комнату с низким потолком. День закончился, а ночь еще не наступила, и в отверстия в стенах проникал бледный слабый свет, делая все в комнате сизо-синим. У дальней стены что-то лежало на темном прямоугольнике. Блестели осколки... Спортивные маты, снятый с креплений канат, разбитое зеркало. Женька поднял самый большой осколок, заглянул.
— А, — сказал он, — так вот, где ты спрятался от меня. Ну-ка вылезай! Почему ты мне сразу не подсказал, что мы с тобой — как близнецы?
Женька осторожно дохнул на стекло.
— Может, мы с тобой братья-близнецы, и нас растеряли?
Ветер отсчитывал время неровным звоном колокола.
— Не плачь, Нарси. Мы с тобой все равно будем вместе, пусть только настанет полночь. Сегодня полнолуние, и мы загадаем одно и то же желание. Оно исполнится, я уже знаю, как надо сделать... Это не страшно, подумаешь.
— Надо только немного подождать. Ты зря ушел. А потом потерялся. И сейчас мы — отражения друг друга. Но это пока.
Женька подмигнул зеркалу. Отражение близко — лишь руку протяни. Но рукой руки не пожать. Пальцы коснутся холодного стекла.
— Ну да ничего, — вздохнул Женька, — уже скоро...
Он вздрогнул, услышав какой-то звук. Может, это ветер стукнул пустой рамой... Женька заметил контуры двери в стене и, пошатываясь, поднялся. Дверь была не заперта. Лестница спускалась куда-то в темноту. Вниз.
— Нарси, ты здесь?
— Здесь...
— Ну вот, — вздохнул Женька. — Этот ход ведет на башню?
— На башню...
— Сейчас, я иду.
— Я жду...
— Это ведь ты? Нарси, да?
 — Нарси, да...
Женька помахал рукой в темноту и посмотрел в осколок зеркала. Он не верил зеркалу и старался узнать свое лицо в отражении. “Это вправду я”? Я — это ты — это я?” Столько лет прошло за это лето...
— Нарси, я иду!
— Угу!
— Нарси, это Лабиринт, я понял!
— Я понял!..
Женька не ощущал теперь страха темноты. Нарси шел впереди и откликался. Какие-то трубы, вода по щиколотку... Женька шел очень долго, он только держал впереди руку, чтобы не наткнуться на что-нибудь по ходу. Хотя Нарси ведь не наткнулся.
— Нарси, мы когда встретимся?
— Да встретимся!
Наконец Женька увидел впереди серебристый свет. Свет полной луны проникал сквозь круглые окна в шахту водонапорной башни. Вокруг ствола из различных труб и креплений шла наверх винтовая лестница.
— Нарси, ты здесь?
— Здесь... — послышалось теперь не сверху, а снизу.
Женька вздохнул и устало привалился спиной к железной стенке.
— Ты меня обманываешь, — горько сказал он. — Я знаю, что тебя по-настоящему нет.
— Нет...
— Тебя давно уже нет, но мне тебя никогда не забыть.
— Никогда не забыть...
Женька медленно поднимался, едва переставляя ослабевшие ноги. Лестница под ним опасно шаталась, ему было все равно. Когда он добрался почти до резервуарного отделения, что-то с грохотом обрушилось вниз. Женька повис на руках, но даже не испугался. Он лазил по канату не так, как Нарси, который просто обхватывал его ногами. Поднявшись на верхнюю лестничную площадку, Женька без сил упал на что-то мягкое и сейчас же заснул.

* * *

Было солнечное утро. Потоки света ложились на ржавый металл, взбугрившуюся краску труб. Женька некоторое время лежал, вздрагивая от холода. Потом выполз на внешнюю кольцевую площадку водонапорной башни и спрятался от ветра. С этой стороны как раз грело солнце.
Он думал о том, что было вчера, припоминая все до самой малой детали. Панического беспокойства и отчаяния, как тогда, Женька не чувствовал. Тоска оставалась, но он глушил ее четким осознанием того, что решил сделать. Назад пути нет. Лестница обрушилась на дно башни. Но башня не такая уж высокая. Женька глянул вниз, чтобы убедить себя в этом. Да, высота небольшая. Если взять всю одежду и соорудить из нее веревку, получится совсем не высоко. На площадке еще какая-то ветошь — и до земли будет рукой подать. Жаль, на земле нет матов, как в спортзале.
И все же, куда запропастился Нарси? Женька достал из кармана осколок зеркала. Что заставило его уйти? Он бережно приложил ладонь к лицу своего отражения. Ладонь оттуда, из зазеркалья, оттолкнула его руку холодной твердостью. Может, Нарси еще удастся найти. Может, его никогда не было.
Женька вздохнул и, присев над краем площадки, осторожно отпустил осколок. Зеркальце сверкнуло, падая вниз. Легло в траву и, кажется, даже не разбилось. Но Женька не мог этого видеть с такой высоты.
Он принялся за вязку веревки. Нужно было разорвать одежду, лучше по швам. И потом крепкими морскими узлами...
Ну вот, не так уж плохо получается. Все равно иначе не спуститься. Все равно... Жаль, конечно, что внизу нет матов, как в спортзале. Правда, и в спортзале можно убиться насмерть. Да? Зачем же это случилось, Нарси. Мы ведь просто играли... Я же не виноват, Нарси? Или виноват? Все равно. Я с тех пор хотел быть во всем похожим на тебя. Сделать то, что сделал ты. Все равно. Я хочу быть таким, как ты.
Женька без страха спускался по связанной из одежды веревке. Ее не хватило. Он знал, что ее не хватит. Но до земли было не так уж далеко...
Женька зажмурился и разжал руки.