ГАЛЕРЕЙКА 3
Праздники закончились, и разруха дохнула прямо в лицо. «Праздники» - это Виталиков день рождения, который мы отмечали три дня.
Первый день – накануне – в ZOO-Баре, при колоссальном стечении народа (мы насчитали потом около сорока человек), под аккомпанемент нашей любимой музыкальной группы, которой руководит друг Виталика – Андрей Близнюк, пианист и композитор от Бога (я окрестила его "профессором"). Виталик летал по залу, обхаживая своих гостей – подливал водки, подносил пиво, раздавал орешки, гордый, опускался рядом со мной на стул, через минуту срывался и мчался в другой конец галы, стоило кому-нибудь поднять руку – мало ему было официантов! И сам так светился, так горел и так был счастлив от бесконечных восторженных тостов, что я умирала от умиления.
Все прошло замечательно, и я бы добавила – назидательно. Виталик показал всем нам, каким человеком нужно быть, чтоб тебя любило такое количество людей.
Второй день – непосредственно девятнадцатое ноября – мы провели дома, причем Виталик провел его в моей постели. Он проснулся только к обеду, в час дня, и, поужинав в семь, снова заснул.
На третий день я пригласила его на «торжественный ужин вдвоем» в «Червену паву»(красный павлин), где дают прекрасную запеченную форель и бужоле. Это и был мой ему подарок. На нечто большее у меня просто не было средств, тем более, что дома сидит пнем внезапно свалившийся мне на голову Стен.
* * *
Семнадцать дней Стен проживал в нашем доме, семнадцать дней. А мне показалось – семнадцать лет, до того я изнемогла: мыслимо ли это – друг юности, полной ошибок, приезжает к тебе в гости, а ты ощущаешь его присутствие как угрозу собственной жизни?!
Видимо, в эмигрантской среде мыслимо. Никто не любит непрошенных гостей, но мы их просто не можем себе позволить. За каждый шаг надо платить, и когда взрослый мужик ходит за тобой на веревочке и ест из твоих рук, если ты ему дашь, что есть, и спит, укрываясь твоим покрывалом, которым ты обычно застилаешь постель, и пьет из твоей кружки, а потом ее бросает немытую, а если попросишь помыть – льет столько воды, будто принимает ванну, то такого человека начинаешь не «догонять», а ситуацию видеть безысходной…
Да еще тут эта галерея!
Мы отправили Стена вчера ночью поездом в лагерь для «упырхликов» (беженцев). Он решил попросить убежища, и те десять дней, которые он проведет в карантине, я попросила его не звонить мне. Сказала, чтобы вообще не заикался, будто у него тут какие-то друзья есть. Билет до этого табора стоил двести пятьдесят крон, а Стен сознался, что у него всего двести. Наташа дала ему еще двести – бедная моя девочка – это она под дождем заработала у Значка на станке четыреста крон и поделилась с ним,с дураком. Я поделиться ничем не могла, только что накормила ужином и дала на дорогу полпакета сосисок с двумя ломтями хлеба.
А утром позвонил папа. Не было еще и шести. Сказал:
- Ну извини, если разбудил. Никак не привыкну к разнице во времени. Деньги отправил в пятницу. Думаю, дня через три получишь.
- Папочка! – горячо зашептала я, - прости ты меня, стрекозу твою, еле видимую! Я тут решилась – помоги маме с продажей нашей квартиры и возьми оттуда денег, сколько сочтешь нужным.
- Вот то-то и оно, что ты стрекоза у меня, - сказал отец, - На черта мне твои деньги сдались. Здоровья на них не купишь.
- Да живи ты тысячу лет!!!
- Твоими молитвами, - буркнул папа и бросил трубку.
* * *
Я проснулась сегодня в пять часов утра от чувства жгучего стыда, который преследует меня даже во сне.
Мы отправили Воррену третью коллекцию Маришкиных пастелей и купили альбом. Я ворковала:
- Разместим фоточки красивенько, по коллекциям – под каждой я текст веселый придумаю, назовем все вместе «Сказками для самых маленьких взрослых», а в конце, в скобочках, скромненько поставим: «Продано в Америку, штат Нью-джерси, за тысячу пятьсот пятьдесят долларов».
Вот с этих самых скобочек все и началось.
- Продано за тысячу пятьсот пятьдесят долларов! - сказал Виталик, - это жлобство. Это как в магазине с уцененной обувью. Человека интересует, прежде всего, работа художника. Сразу же совать ему в нос цену – это дурной тон! Ты же в галерее, когда даже спрашивают тебя, «сколько стоит?» - начинаешь пространно описывать технику, цвет, линию, школу… Почему на Маришку должна стоять цена?!
- Цена в скобочках, - отрезала я, - дешево, но со вкусом. Да, человека интересует прежде всего работа. Но, во-вторых, цена. И не фиг прикидываться тут овцой. Мы занимаемся бизнесом, а не романтикой.
- Ты никого не слушаешь! Ты сама все знаешь! Причем за всех!! Кто тебе дал право распоряжаться чужими жизнями?! – и понеслось. – Ты только говоришь, что меня любишь! А на самом деле я тебе нужен только для того, чтобы было кого в блюдце с молоком тыкать!!
- Молоко я тебе давала в кружке, в горячем виде, с маслом и медом, и только потому, что у тебя болело горло! А вот я тебе, действительно, нужна только для того, чтоб оттачивать на мне свое скорпионье жало!
- Ты хоть слышишь, что ты говоришь?!
- А ты хоть видишь, как ты поступаешь?! Третий день смотришь свой долбанный футбол до двенадцати часов ночи, выжидая, пока я засну…
- Как тебе не стыдно, Ира.
- Не стыдно. Не потерплю. Надоела тебе пуще пареной репы – так и вали, а не изобретай дурацких поводов в виде скобочек! Скобочки его, видите ли, покоробили! Эстет, твою мать! Ты меня еще начни учить, как картины продавать! Заворачиваешь своих шестьдесят ксероксов в день – и заворачивай!!
Виталик повернулся на другой бок и непробиваемо замолчал. А утром собрался и уехал в свой подвал.
* * *
Вечером я не взяла бутылку вина домой. Знала уже – стоит выпить глоток, и начну звонить ему, в ногах валяться. Наташа приготовила мне чай, улыбнулась и лукаво сказала:
- А знаешь, мамочка, Виталик немножечко прав – ты всех в миску с молоком тычешь…
Хотела я сказать, мол, хорошо еще, что с молоком, да сдержалась, факт, у нас с дочерью темпераменты разные. У нее – в мою маму: та всю жизнь спокойна, как дохлая лошадь. Такое впечатление, будто вся жизнь перетекает через нее волнами, а у нее на дне ни травинки не шелохнется. Лишь бы нервы остались целыми. На самом деле, как я сейчас понимаю, сие есть дар, великое искусство. Такт и самообладание, культура и гены. Но у меня темперамент в папу. Моего рыкастого, самовластного, щедрого и яркого бедного папу…
…На последней минуте я продала трех Шульманов невесть откуда объявившемуся Эдду. Эд – американец. Скульптор. Показывал свои шедевры на глянцевых фоточках. Воевал во Вьетнаме. На фоточках – сплошные воины. А сам без ума от Модельяни. Так и норовит любую работу за полцены купить. Как продавец, я заработала тысячу, и мы с Маришкой по три. Но если бы не папа – я бы этот месяц не пережила, а посему - возвращаюсь на Гавелак.
Теперь уже точно возвращаюсь.
Гавелак, вообще-то, овощной базар. Круглый год здесь продаются яблоки, апельсины, ананасы, дыни, лимоны, виноград, отменная кислая капустка, лук, чеснок, помидоры, картофель, зелень всех сортов. И вдруг нет-нет, да и мелькнет между малиной и клюквой станек с картинками – это наши. Несущие миру красивое, доброе, вечное. Это мы, которых горбачевская перестройка вытолкнула на европейский рынок. Вот мы стоим в буквальном смысле слова на этом рынке в центре Праги, в сердце Европы, и пытаемся придать этому рынку человеческое лицо. Да что там человеческое! Детское!!
Слава пану Соукупу!
Слава любимому справцу Милану!
* * *
И слава инженеру-электрику Франтишеку Томашеку, который надоумил нас без малого три года назад создать «золотое кольцо»! Из двенадцати человек, каждый из которых, благодаря его мерному верчению (колеса, то есть), мог бы рассчитывать на «хороший» станек раз в три месяца, «средний» - каждое воскресенье, и «плохой» - каждую субботу. Преимущества этого «колеса» самые умные разъясняли самым тупым, в числе которых, к стыду своему, оказалась и я.
- Допустим, - терпеливо говорил мне художник Шитый, - Первый раз мы потянем жребий, и тебе выпадет первый номер…
- Спасибо.
- Нет, серьезно. Ты на субботу окажешься первой и получишь «таг».
- Пойдет дождь и все картины смоет.
- Ну, Ира! На следующую субботу ты будешь последняя.
- Спасибо.
- А поскольку мест в субботу, как правило, два-три-четыре, а в воскресенье семь-восемь-девять, то окажется, что месяц ты места не будешь получать…
- Большое спасибо.
- Месяц из трех! Зато два следующих месяца, начиная с девятой, восьмой, седьмой и так далее – ты будешь подниматься все выше, пока однажды снова не окажешься первой!
- Раз в три месяца!!
- Ну а так, часто ли тебе удавалось быть первой?! Подумай, Ира, мы все – люди с высшим образованием, у некоторых уже взрослые дети – и по две ночи дежурим на базаре, спим на лавках, склочничаем, обижаемся, обвиняем друг друга! Так больше продолжаться не может.
- Не может.
- Поэтому слава пану Франтишеку! Напишем письмо пану Соукупу и поставим свои подписи под нашими фамилиями.
Так мы тогда и поступили. Список выглядел следующим образом:
Пирумов, Закарян, Миракян, Мирьянов, Шитый, Тютюник, Эдигарян, Ахметов, Аветисян, Никаноров, Антипов, Гаглоева, Беспалова.
Запомните эти имена, исключая мое собственное, поскольку все это – настоящие профессионалы. Список выглядит так и доныне, не считая пары несущественных изменений: умер Виктор Мирьянов, светлая ему память, да из французских странствий вернулся Артуш и выбил место для фирмы «Афродита», под которой в настоящее время выступает Мураз. И в последний вагон уходящего поезда успел заскочить Мингалев.
* * *
Милан был рад, что я притащилась ни свет ни заря, и хотя подхихикивал над моим рвением, но оценил – выдал 53 «таг». Я заплатила и помчалась на И.П.Павлова, в клинику. И в очереди отсидела недолго, и врач мне понравился. Узнав, почему я в первый раз отказалась от операции – он мне наглядно нарисовал мои женские недра и те два кусочка, которые нужно удалить на шейке. Кусочки получились у него мизерными по сравнению с шейкой, и я успокоилась. К тому же доктор пообещал местный наркоз и пребывание в клинике всего одну ночь. Операцию назначил через месяц, шестнадцатого января.
Еще год назад я бы по этому поводу выпила. Потом бы я выпила, чтобы согреться. Потом бы выпила за первую продажу, если бы она была, и так далее. Нынче я «разбалилась», пощелкивая пальцами от мороза, и побежала в галерею: обуть валенки. Тут подоспел Богдан, и плеснул мне домашнего чайку из термоса. Я пила свой третий чай, когда продала Рема (мы помирились). Чай остыл, но я «отбила» станек и заработала триста крон.
- Ты знаешь, - сказал Богдан, выпив панак, которым я его угостила за проданный оригинал (что поделать, привычка!), - у меня был такой довольно долгий период в жизни, когда я совсем не пил. Сейчас вспоминаю – я очень гордился собой. Но еще больше я собой гордился, когда не курил. Тогда я прямо лопался от гордости. Татьяне за каждую сигарету вычитал: фу, мол, от тебя пепельницей несет! Теперь понимаю, что был несносен.
- Есть у меня надежда, Богдан, был у меня учитель. Я тогда только закончила университет и сразу попала на работу во Всероссийский журнал «Уральский следопыт», слыхал? Вот там все были «академики» - опытные, взрослые, с отточенными перьями. Мой учитель вообще был титан, его потом убили. А тогда он был старше меня лет на семнадцать. Тогда ему было, как мне сейчас. И он уже два года как не пил. Но всякий раз, когда в редакции случалась пьянка – на Новый год, Восьмое марта, Девятое мая, день рождения главного редактора – мы закрывали двери в четыре часа на клюшку (допускались к столу только самые любимые авторы – Стругацкие, Крапивин, Слепынин и т.д) на втором этаже в холл выносились столы, стулья, все соленья и варенья из дому, картошечка, отваренная на плиточке, «сныканной» в отделе прозы и поэзии от пожарников (Ира, почисть картошечку ты, я знаю, ты глазки честно вырезаешь! - Анатолий Поляков,зав.отделом краеведения), - и мы сидели далеко за полночь, повышая градус за градусом, от тоста к тосту. Какие у нас бывали алаверды! Как мы пели!!
Тут к моему станку подошли люди, я метнулась к ним, еще храня в глазах тепло тех праздников, и продала три Катиных финтифлюшки, заработав как на ремовском оригинале – восемьсот крон.
- Так что там, с твоим учителем? – спросил Богдан вечером, когда мы уже собирались.
- Он был душой компании, - засмеялась я, - его все обожали.
* * *
Ну пожалей, пожалей себя. В пять утра проснись, поплачь, посмотри на эту светящуюся елочку, на эту пальму в кадке, бабу Ягу над ней – единственный символ твоей богемности, а далее, на стенку, кресла, ковер, наконец, на те две кровати, из которых одна тебе теперь ни к чему, и – о, Господи! – вспомни что-нибудь, ну хоть что-нибудь, чтоб остановиться, перестать вспоминать, перестать кусать локти, забыть…
Вспомнила. Мне нужно вставать и ехать в полицию продлеваться. Что может быть важнее для эмигранта, чем получение годовой визы?!
Визу я получила, да так легко, что еле успела выпить стаканчик кофе из автомата перед четвертым кабинетом. И вот притча – никакой особой радости мне это не принесло. На душе было все так же муторно. И мне было глубоко плевать, что они опять написали «Младенова» вместо «Младеновова». Им не надо, а мне тем более. Все, что мне сейчас надо, это яду.
На Гавелаке была в половине девятого и достала козырный 27-ой «таг», сразу же продала пару Катиных финтифлюшек, иной раз только принты и спасают. Пришел Рем, принес три работы взамен одной проданной. Получив деньги, сказал:
- Пойдем, пропустим по бокальчику?
- Нет, Рем. Я уже две недели не пью.
- Тогда кофе.
- Не хочу.
Он внимательно посмотрел на меня и вдруг с неожиданной нежностью произнес:
- Извини. Просто я подумал: человек с возрастом на словах становится толерантен, а на деле – нетерпим. Насколько я знаю этого человека – он добрый и довольно-таки покладистый.
- Он ангел!
- Ну а ты, поскольку привыкла жить одна и во всем полагаться только на себя, выработала в себе качества бойца. На работе это хорошо, но для дома это не подходит. Нужно научиться разделять эти вещи. Мужчину нужно не только любить, но и уважать…
* * *
Я лихорадочно «разбалилась», лихорадочно дождалась продавца Никольской, попросила его посмотреть краем глаза за моим станеком и побежала на Сходы. Пешком! Как в Мекку!
Мне было ужасно стыдно, мне казалось, все Сходы будут надо мной потешаться, но не было еще и десяти, - не было никого. Первым пришел Саша – Виталиков друг, они вместе снимают «этот» подвал, -и ни здравствуй, ни хороша погодка сегодня, - я завопила:
- Почему ты один?! Виталик не ночевал в подвале?!
- Это я ночевал у Симоны. Не знаю, где Виталик. Да я сейчас ему позвоню.
- Только не говори, что я здесь, - прошептала я и увидела, как Виталик поднимается по лестнице со станком на плечах. Две огромные деревянные конструкции на таких худеньких плечах – чем не крест? – глаза настороженные:
- Подожди меня внизу, в кафе. (Настоящий кавалер).
- Нет, я с тобой пойду.
- Поможешь мне крест нести?
- Ну, хоть шутить в состоянии.
Я приноровила шаг:
- Уж если заговорили о крестах. Хочу попросить тебя о самаритянском поступке. Операция через девятнадцать дней. Я очень боюсь. Побудь со мной это время. А потом, если захочешь, уйдешь. Обещаю.
- Да, это ты придумала гениально, - говорил Виталик, когда мы уже сидели в кафе, - Это прямо-таки железобетонная просьба. Ты ведь прекрасно знаешь, что я не смогу отказать.
- Ты же такой добрый мальчик.
- Да, но только из сострадания.
- Только из сострадания.
На станке я была в половине второго. «Все равно ничего не происходит», - сказал продавец Никольской. В два часа я продала Рема и отбила станек. В три продала холстик Никольского и заработала две тысячи крон. Две Люсиных финтифлюшки позволили мне позвать Виталика вечером в новое кафе «Арха»(Ковчег). Мы ели блинчики с лесными ягодами. Как самый лучший бифштекс «У Радницких», так самые лучшие блинчики в «Архе», проверено. Тем более, официанты пританцовывают, что для Праги явление редкое.
* * *
Виталик плел мне всякие милые глупости. В частности, сказал, что в следующий раз мне даже приход на Сходы не поможет, и было видно, что он силится сохранить лицо. Чтоб я не думала, будто мне достаточно только свистнуть, и было видно, как он настрадался без меня. Аж похудел, бедненький. Еще бы день-два я промедлила с трезвой-то головой, - и погиб бы.
- Я буду ниже травы, - шептала я, -тише воды. Я видела сегодня реку, она всегда ниже земли.Я буду ниже воды.( знала бы я, что умеет вытворять вода!!)
- Я тоже буду на тебя «моц годный», - сказал Виталик, и глазки его подозрительно заблестели( вот уж тут не надо перевода, мой любимый, мой вдумчивый читатель, мало ли что говорит мужчина женщине, когда ее хочет)
Я проснулась в пять часов утра в последний раз. Увидела, как он рядом спит, и девятый вал счастья накрыл меня. Ведь он любит меня, любит. Иначе бы так не обижался. Иначе бы не вернулся.
Ради него я совершу невозможное. Я покончу с этой разрухой.
И первое, с чего я начну, - это с этой чертовой галерейки.