Вместо эпиграфа:
Это - время лавин…
(Кейдах)
Вверх. Вопреки стае.
В разрыв аорты.
Скорость - за сто...
Сгораем! Сгораем!
Воздух - твердый.
Сопротивление. Взрыв. Горение...
Пикирует
Чайка
по имени
Джонатан
Ливинстон!
Симфония восхода фа минор
Она может быть очень грустной.
Эта музыка.
Как грустно
все прекрасное на Земле.
Миг, ускользающий
в пропасть.
Бесконечности. Не
существования.
Существования
без те....
До и после.
Нас.
Море безучастно к этой
краткости. Остановись мгно...
Перед рассветом
Свидетелей нет.
Ознобно-холодно, но зато - пустынно...
Отдыхающие - тюлени беспечные - спят.
Чайки по-хозяйски лениво
выходят на прогулку.
Галька еще прохладна.
И вот тогда,
Когда первая чайка
Коснулась воды...
Нет-нет...
еще не время...
только у горизонта стало предательски светлее...
Нет... вот тогда, когда ...
Покричав как на Привозе и
успокоив молодняк
Старый вожак подошел к воде...
Издалека...
От самого горизонта ...побежала -
- первая - намеком... искорка
- блик по воде...
И вот... еще неяркий
- узором - отражаясь от раздевалки и тентов -
- -россыпью по гальке -
- кружевом - тень-свет- ...
нежно-щадящий,
Не испепеляющий как в полдень,
почти незаметный...
робкий свет
... первых солнечных лучей...
но уже через миг он залил весь пляж -
и нет никого, с кем
можно было бы поделиться этим чудом -
и поднимая руки - все равно никто не увидит....
И передразнивая чаек - смейтесь , пернатые! -
- до легкости в теле - до ощущения - что живем вечно -
Купаться в первых лучах солнца...
Последнего дня у моря...
Какая она все-таки грустная -
Эта музыка...
Слушайте музыку моря...
Как расслышать музыку моря? Как понять его душу?
Мне кажется, что море – живое, и когда я прихожу в моменты грусти на его берег, иногда оно затихает, чтобы расслышать меня. Тихо так, словно собеседник, затаив дыхание, выслушивает вашу исповедь. И я долго сижу на берегу и молча рассказываю ему про мою жизнь. О, как оно умеет слушать! Кажется, что даже волны подбирает, оно просто не пускает их на берег, как кошки подбирают ногти внутрь мягких лапок, чтобы случайно не ранить любимого человека. Так и море собирает волны в кучу, не пуская их, тихо-тихо… Море слушает меня, затаив дыхание. А потом – легким ветерком, отзвуком этого ветерка в дюнах, шелестом камышей спрашивает:
- А ты, ты хочешь послушать меня?
-Да, - молча отвечаю я ему. И оно рассказывает мне обо всем: о рыбах, живущих в его глубине. О людях, многие столетия назад бороздивших его просторы.
А иногда оно непослушно, оно сердится, кипит волнами, ветер свистит так, словно гудит орган. Это море хочет поведать мне о том, как несправедливо устроен мир. И я слушаю его страстную речь, и киваю головой в такт ветру: да, не все правильно в этом мире. Да, войны – это страшно, они не нужны. А нужна любовь, и она вечна. Хотя люди, к несчастью, смертны.
Слушайте музыку моря…
Оно мудрое, мое море, оно знает то, что неведомо людям…
Моя Мелодия
Мелодия простая в душе моей живет –
Там дудочка играет и скрипочка поет.
То встречи, то разлуки, то шторм, то звездопад –
И еле слЫшны звуки – не в такт и невпопад,
Отчаянно и нежно, упрямо – вновь и вновь
То – дудочка-Надежда и скрипочка-Любовь.
И чтобы там ни вышло, каким потерям – счет…
Но скрипочка играет и дудочка поет!
Взаимное сошествие с орбиты…
И лампа чем-то розовом накрыта,
И до утра горел неяркий свет,
И сон, и явь, и было или нет –
Взаимное сошествие с орбиты?
И озеро светилось за окном,
И озеро в глазах твоих светилось.
Я падала, иль это только снилось –
Твоя рука… и ветер под крылом?
Из жизни солнечных зайчиков
- А вы видели, сколько их на стене?!
- Пятнадцать, и еще один живет на окне!
- Вы думаете, они образуют пары?
- Конечно! Как эти двое, с гитарой! Муж и жена!
- Вот те на! А это кто?
- Их ребенок: маленький солнечный зайчонок!
- А это блики, это - их стая? А им не грустно,
Ведь солнце уйдет и они растают!
- Да нет, они вернутся, когда солнце снова нырнет в окно!
- И давно они здесь живут?
- Лет триста, давно!
Вот, смотри: по столу и прыжком - на факс!!! - еще побежала парочка,
Торопятся в Солнечный заячий ЗАГС!
Птица палевого солнца
Вверх по лестнице взбежать,
У открытого оконца
На мгновенье удержать
Птицу палевого солнца,
Птицу, легкую как тень
Из архива сновидений,
Забежавшую на день
В лихолетье, в безвременье.
В волосах металась медь,
По стеклу текли печали
Светлых глаз, она вначале
Все пыталась улететь,
Яркой радугой играла,
То летала, то спала,
То грустила и болела,
Но - была! Была! Была!
...
Вверх по лестнице взбежать,
У открытого оконца
Больше некого держать.
Где ж ты, палевое Солнце?
Один шанс на миллион
Когда мир покажется безнадежно глупым,
а жизнь – слишком короткой,
есть одно средство, но учти, этот шанс – один на миллион.
И дается он только один раз.
Когда ты поставишь крест на своей браваде,
И поймешь, что высота – слишком рискованное предприятие для тебя,
Когда ты с предельной ясностью осознаешь,
что ничего плохого тебе уже никто не сможет сделать
После того, что тебе уже сделали,
Все покажется ерундой.
Но…
Есть один шанс.
И дается он только раз.
Преодолей спасительный страх.
Ужас высоты,
Отрыва от земли,
Страх высоких чувств,
Оторопь перед этим странным чувством под названием любовь.
И когда ты повиснешь между небом и землей,
И тебе уже будет все равно,
Чем окончится это сумасшествие,
Потому что тебе уже давно не дорогА эта
Жизнь в паутине депрессии,
В лабиринтах безнадежной
Серости городских камней,
Даже тогда ты не почувствуешь еще ничего,
Ничего нового.
Мир будет по-прежнему глуп,
А жизнь коротка.
Но когда ты пройдешь
Этот чертов карниз,
Прижимаясь к стенке и
слушая удары собственного сердца по камню,
Вот тогда…
Нет, еще рано. Еще не все.
Но когда ты трижды уцелеешь,
И поймешь, что Бог еще не достаточно на тебя сердит,
И побывав на Грани,
Ты все еще жив…
Это значит, что ты готов,
Что все может произойти.
Уже почти…
И вот первые лучи солнца коснулись вершины.
И если тогда
Ты не родишься заново,
И краски не вернутся снова в твой
Посеревший от прожитых лет день,
То они уже не вернутся никогда.
Но если…
Если ты остался один на один с Богом
и вся планета лежит у твоих ног,
И ты стоишь на клочке земли под названием вершина,
Купаясь в первых лучах восходящего солнца,
Запомни этот миг.
Потому что другого более яркого мгновения
Уже не будет в твоей жизни.
Юго-западные ветра
У судьбы поблажки не просим мы.
Вот и с детством прощаться пора.
И уносят нас в жизнь, и уносят нас
Юго-западные ветра.
Мы живем от весны до осени.
Тебе - Грозный, а мне - Ангара.
Пусть хранят нас московские, добрые
Юго-западные ветра.
То у жизни тепла не допросишься,
То сжигает душу жара.
Только просятся, в сердце просятся
Юго-западные ветра.
А победа все переносится,
И уже с сединой вечера.
Где бы ни был я, свет твой доносится,
Дом родной на семи ветрах.
От шести континентов к пяти морям
Самолет улетает с утра.
Мы вернемся, и вновь согреют нас
Юго-западные ветра.
Если ты лебедь - ищи себе птицу вровень
Лучше лететь одной в высоте и падать,
И леденящих верст ощущать непрочность,
Зная, что нет никого в поднебесье рядом,
От высоты пьянея нелетной ночью,
Белым беречь крыло, потому что крылья
Испепеляют всех, кто их тронет всуе,
Где-то внизу побросав тех, кто рядом были
Так безнадежно бескрылы.
Спев - «Аллилуя!».
Спев – «Аллилуя, о, свет мой, о, свет мой вечный!»
Спев – «Аллилуя, тебе, высота скитанья
Вечных снегов на Пути первозданно Млечном,
Млечных Путей на заснеженных вечных гранях!»
Если ты лебедь, не трать на не тех полета,
Если ты лебедь – ищи себе птицу вровень.
Белый мой, белый… что ж душу знобит от чего-то?…
Видно, нелегкий маршрут тебе уготован.
Каравелла
Твоя каравелла уже подняла паруса.
Ты долго мечтал о такой - легкокрылой как май.
Еще полчаса до отхода, еще полчаса.
Попутного ветра тебе и удачи. Прощай.
И вот уже песенку странствий пропела волна.
А я опоздала. В мечтах, в зазеркальной дали
Я счет потеряла годам, спутав все времена.
Нет, я не грущу, мой хороший. Ну что ты! Смотри -
Твоя каравелла уже подняла паруса.
И в окна стучится большой океанский прибой.
А я опоздала всего лишь на четверть часа,
На целую жизнь и на краткую встречу с тобой.
Откуда тоска, если ветер бушует в крови?
Не помни меня и любимой меня не считай,
И там, на ревущих широтах меня не зови -
Мой ангел-хранитель беречь тебя будет всегда.
Уходили капитаны на рассвете
Уходили капитаны на рассвете,
В час, когда особо яростен прибой,
Звал в дорогу их шальной, веселый ветер,
И высокая звезда над головой.
Уходили капитаны, не прощаясь,
Разбивая чьи-то девичьи сердца.
Ничего и никому не обещая,
Не снимая обручального кольца.
Ни раскаянья, ни боли, ни сомненья
На их лицах не увидел бы никто,
Уходили, как уходят на мгновенье,
А не на год, или десять, или сто.
Но когда в пучине тонут каравеллы,
И спасения они уже не ждут,
Над волнами полетает ангел белый,
Капитанской Девой все его зовут.
Ее крылья в половину небосвода,
Ее свет подобен утренней звезде,
Она взглядом успокаивает воды,
И уходит прочь, ступая по воде.
Ее лик всегда один и вечно новый,
Каждый видит в ней любимую свою,
Говорят, что грустен взгляд ее лиловых
Глаз, и светозарен как в раю
Смотрит ангел, тихо выдержавший муку,
Так безропотно, с улыбкой на устах,
Ангел, принявший пожизненно – разлуку,
И в спасении не ведающий страха.
Уходили капитаны на рассвете,
В час, когда особо яростен прибой,
Им не страшен был ни шторм, ни грозный ветер,
Ведь хранила их звезда над головой.
Музыка разбитых сердец...
…. Музыка летит над планетой,
Тихая, пронзительная музыка разбитых сердец….
….
Ее звали вовсе не Ассоль. Как ее звали? Да разве это важно?
Ее дом был на горе. Каждое утро она выходила на балкон и, вглядывалась в горизонт, в надежде, что там покажутся алые паруса, ну пусть не алые, пусть даже бледно розовые в лиловую крапинку.
И не важно, что в том городе никогда не было моря.
А за городом, на самой окраине, почти у горизонта, волнами шумела сирень…
Однажды в ее дверь позвонил почтальон, и принес ей посылку, в которой были веточка сирени и маленький бинокль, отражавший только свет ночных неоновых ламп, рассыпанных тут и там по тихим улочкам, которые - все как одна - петляя, сбегали с пригорка к железнодорожной станции.
Но на этой станции поезда никогда не останавливались, а их гудки по ночам не давали ей спать.
И она написала мелодию для дудочки и гудков проносившихся всегда мимо поездов.
И вскоре поезда стали насвистывать только эту мелодию, и тогда в дверь снова позвонил почтальон, но на этот раз он не принес ничего, кроме билета, на котором не было даты.
Больше она не выходила на балкон, но каждое утро бежала на станцию встречать пролетавшие мимо поезда.
Однажды остановился экспресс красного цвета с надписью белым - «Алые Паруса».
- Какая, однако же, путаница происходит в этом мире, - подумала девушка, но навстречу ей уже шел молодой белокурый астроном.
Десять лет они прожили в маленьком городке, но – удивительное дело – когда она тайком от мужа поглядывала в бинокль, он снова отражал только свет неоновых фонарей.
Как-то под утро она почувствовала странное беспокойство, и вышла на балкон, прихватив бинокль.
Она долго смотрела, как встает солнце, и его блики заиграли в стареньком бинокле. Они плыли по полу балкона, по ее ногам, кружили, поднимаясь вдоль ее тела, выше, выше, к волосам, затем, игриво соскользнув на перила балкона, и, повальсировав там для приличия, слетали по водосточной трубе вниз, во двор, рисуя узоры на асфальте. Они были всех цветов радуги, и даже желтые в лиловую крапинку…
Днем ее муж собрался в дорогу и уехал, ни проронив ни слова. Но теперь у нее были эти блики, которые каждое утро складывались в новый узор, и образовывали письмена.
Ей писал ее капитан!
Десять лет она получала эти письма, надеялась и ждала.
А на одиннадцатый, когда город замело листвой, вместе с кленовым листом на ее балкон упала фотография. На ней был черноволосый пират с голубыми, шальными глазами. Он писал ей, что его бригантина уже в пути, что ей надо немного подождать, ведь ему надо преодолеть тысячи километров и пару океанов.
Окрыленная, она подлетела к зеркалу, чтобы расчесать свои прелестные цвета старинного золота волосы, и увидела в них седину…
С первым снегом пришло последнее письмо, а потом бинокль угас, и больше разноцветные блики не вальсировали вокруг нее, не складывались в слова.
Жители городка больше не обращали внимания на худенький, словно оцепеневший, скованный льдом силуэт, что появлялся в предрассветных сумерках на балконе в доме на горе. Кое- кто поговаривал, что разглядел в ладони этой женщины маленькие алые пульсирующие комочки, и самые отчаянные головы даже утверждали, что это бьются осколки ее разбитого сердца…
Как-то весной к перилам балкона пристала каравелла. У нее не было алых парусов, а капитан, сошедший с ее борта, был совсем седой. Его лицо прочертили глубокие морщины.
Он говорил ей, что всю жизнь стремился к ней, и как это жалко, что пришел он так поздно, но теперь ее горе позади, и они всегда будут вместе. И она почти смирилась с мыслью, что это и есть он, ее капитан, и к сентябрю даже начала шить себе белое подвенечное платье. Но в день перед венчанием на ее балкон вместе с первым опавшим кленовым листом снова упала фотография юного черноволосого пирата.
Люди увидели, как во время венчания разноцветные блики упали на голову невесты, и заскользили по ее волосам, и там, где они касались волос, седина исчезала, сменяясь чистым золотом. А там, где они касались ее лица, с него исчезали морщины. Затем зеваки увидели, как невеста выбежала из церкви, не дождавшись окончания церемонии венчания.
И старый капитан вышел следом с невидящим взглядом, а в его ладони бились маленькие алые осколки…
Больше капитана никто не видел.
И только почтальон потом всех уверял, что седой капитан был очень похож на астронома, и даже показывал оставленные им фотографии молодого черноволосого пирата, вырезанные из какого-то журнала прошлого века, которые капитан якобы посылал жене, не ему никто не верил…
...
…
Ты слышишь эту музыку?
Она еле слышна, почти беззвучна, но шторм не способен заглушить ее…
Пронзительную, печальную музыку разбитых сердец…
Мартовский жеребенок
В белый промельк снова день погружен.
Это март весенним снегом шалит.
Зарыдали тротуары навзрыд.
Уплывает в море площадь.
Мостовую бьет трамвай колесом.
Жеребячья в нем проснулась душа.
На стоянке щиплет мокрый асфальт
Меднокрылая лошадь.
Жеребенка я возьму под уздцы.
Что-то слишком он сегодня крылат.
Но уже он убирает шасси
Над Останкинской башней.
Видно, вправду мы с тобой близнецы,
Инфрарыжий, нежно тающий март.
Ах, как пляшет и во мне, и в тебе
Жеребенок вчерашний!
Саксофонист по имени весна
Ах, Анна, Ксения, и вы, Мария-Марта!
Прекрасны лица, и печальны голоса…
Но, - боже мой, но, - черт возьми! – начало марта –
Непредсказуемо-шальная полоса…
Еще не верится, что все иначе будет,
Что наши судьбы переменятся с утра,
Но кто-то смотрит вам вослед с улыбкой Будды
И шепчет тайное знамение: «Пора…»
И в спящий город, где в сугробах стынут тропки,
Оцепеневшие, казалось нам, навек,
С утра на цыпочках совсем по-детски робко
Прокралось солнце и нырнуло в рыхлый снег.
Еще не верится, что новое возможно,
Еще душа разлукой прежнею больна,
Но заиграл безумствий блюз вдруг март-безбожник -
Саксофонист по имени весна…
Ах, Анна, Ксения, и вы, Мария- Марта!
Какие лица и какие голоса…
И, - черт возьми, и, - боже мой! – начало марта,
Непредсказуемо-шальная полоса!
Вальс очарованных сердец. Апрель
Земля танцует в до мажор,
Вальсируя как пьяный глобус,
Расплылся счастьем светофор
И улыбнулся вслед автобус,
Свистит небрежно ветерок
В карманах, кошельках, затылках,
У безбилетника (меж строк)
В штанине спрятана бутылка,
Влюбленно улица сплелась
С соседней, наплевав на пробки,
Мимоза, ошалев, зажглась
От страсти к тортику в коробке.
Подсолнухами по теплу
В подземке бомжи расцветают,
От взгляда девушки в углу
Спецназовец, краснея, тает.
... И мамой пахнущий Телец
В парной межзвездной колыбели
Разучивает на свирели
Вальс очарованных сердец
Всех подданных страны Апреля.