«Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье…
Веселится и ликует весь народ».
Н.В. Кукольник.
…Вот уж, который день августовское солнце обрушивало с небес свой гневный жар.
Знойное марево, раскаляя крыши домов, плавя асфальт и выжигая траву на газонах, парило над городом.
…После полудня неожиданно, Бог весть, откуда, едва всплакнув, пролился вялый дождик.
...Но вскоре солнце вновь припекло и иссушающее одеяло летнего неба, подёрнутое белёсой дымкой, с новой силой задышало…, залюбило…, окутывая горячей влагой выхлопных газов рокочущий звенящий Загородный проспект.
Яростные лучи прострелили прозрачные плафоны крыши Витебского вокзала.
Составы, тяжело отстукивая на стыках рельсов, словно ища укрытия от вселенской жары, вползали внутрь прохладного затенённого перрона и, пошатываясь, медленно скользили вдоль платформ.
Встречающие, взволнованно поспешая следом, вытягивали головы, прикладывали козырьком ладони и, заглядывая в покрытые пылью окна, блаженно улыбались и махали руками...
Локомотивы изнеможённо шипели, выдыхая последние силы, и останавливались...
Сладко-кислый запах туалетного мыла, мазута, сгоревшего угля, поездной копоти,
расползался и зависал под сводами чугунных ажурных арок старинного перрона, шибал в нос и слезил глаза...
Ларьки с жареными пирожками, носильщики с тележками, смех, цветы, непрестанные объявления по громкой связи, преддорожная суета - ...от всего упоительно кружило голову и волновало сердце...
На огромных круглых часах, на балках арочных перекрытий, расселись голуби. Разглядывая внизу людское скопление, птицы с удивлением и опаской вертели головками, подёргивали хвостиками и гадили на головы, увлечённых вокзальными проблемами граждан…
Время беспристрастно отщёлкивало минуты…
Загодя рассредоточившись в пятом вагоне поезда «Ленинград - Великие Луки», распихав чемоданы, реквизит, ящики с аппаратурой, предвкушая радостные перемены и неплохие заработки, артисты Ленконцерта прибывали в отличном настроении.
Лилия Трофимовна Конюкова, пятидесятилетняя женщина с крупным лицом под толстым слоем пудры и выбеленными волосами, пристроившись с листком бумаги у окна в купе, обсуждала с мужем Николаем Николаевичем предстоящую гастрольную работу.
Милые три маленькие дворняжки во всех поездках сопровождавшие Лилю и Николая Николаевича, прыгали возле хозяев и, высунув мокрые языки, радостно тявкали на весь вагон.
Собачки выступали в детских концертах: на радость публике лаяли, считая примеры, танцевали, забавно подвывая, изображали пение, когда Конюков дул в губную гармошку. Щёки у него при этом надувались, нос подрумяненной картошкой расплывался по лицу, глаза выкатывались, а торчащие волосы на лысой потной голове смешно шевелились.
Было очень весело!
Мельком бросая сквозь треснутое вагонное стекло взгляд на бурлящий перрон, Лилия Трофимовна вытягивала нос, постукивала карандашом по столу и, выговаривая что-то мужу, сердито пушила ноздри.
Тот словно школьник стоял перед женой-руководительницей и, внимая каждому слову, вылетающему из ярко-красного Лилиного рта, поглаживая ластившегося к нему Тузика, виновато кивал головой...
Но вот объявили отправление.
Народ на перроне засуетился...
Протискиваясь сквозь толпу, ощупывая глазами тёмные окна вагонов, блондинка с потерянным лицом и платочком, зажатым в руке, старалась высмотреть предмет своего воздыхания - Сеню, уезжавшего с группой артистов.
Сам "предмет" - солист Ленконцерта Семён Горон взволнованно метался внутри вагона от окна к окну и, цепляясь пальцами за стёкла шарил встревоженными чёрными глазами по толпе провожающих.
Словно вороненок, пойманный и посаженный в клетку злым птицеловом, заколотил он кулаком по стеклу, когда, наконец, вдруг увидел белокурую красавицу.
Глаза их встретились...
«Милое создание», указывая на себя и на него пальчиком, приложив кулачок к уху, улыбалась.
Семён кивал ей в ответ и, тряся пальцем у огромного торчащего крючком носа, что-то взволнованно говорил.
Состав дернуло, и поезд медленно тронулся с места...
Провожающие загудели, замахали руками вслед отъезжающим...
Неторопливо скользя и раскачиваясь по сверкающим на солнце, хитросплетениям стальной паутины, осторожно нащупывая всей своей тяжестью главный путь, состав начал выбираться из депо…
Гастроли начались!..
Гастроли!..
Конечно, сильно сказано!..
Эти гастроли были просто банальными «чёсами».
В месяц бедные артисты «делали» по пятьдесят, шестьдесят концертов...
Ещё долго не могли угомониться гастролёры, расхаживая по вагону, заглядывая, друг к другу в гости и кучкуясь по интересам.
Да-да, да-ди, да-да, да-ди, – ...всё дальше и дальше уносил их поезд в темнеющее небо, навстречу узкой затухающей полоске горизонта...
За окном нескончаемой вереницей бежали телеграфные столбы, мелькали станции, полустанки, бесконечные леса...
Душная ночь тянулась долго и утомительно...
- Сдавайте бельё, не задерживайтесь!
К Пскову подъезжаем! Поезд ждать не будет! – кричала проводница, пробегая в очередной раз по вагону, стуча поездным ключом по дверям купе.
У Лилии Трофимовны и Николая Николаевича сердито залаяли разбуженные собачки.
Наговорившись, нашутившись, хорошо выпив за очередные гастроли, не выспавшиеся артисты, встречали утро нового дня уставшими и безразличными лицами.
Началась вагонная суета...
Народ стал готовиться к выходу.
Состав тяжело припарковывался к перрону почти с тридцатиминутным опозданием.
Псков встречал приезжающих лёгким летним обдувающим ветерком.
Тополиный пух рьяно вьюжил по мостовым, лез в глаза и нос, выстилал близлежащие газоны белыми перинками.
После душного вагона, пропитанного запахом туалета и кислого белья, воздух на площади перед вокзалом казался свежим, чистым, почти горным!
Ян Абрамович Лившиц, администратор Псковского концертно-эстрадного бюро, приехал на вокзал ранним утром, за полчаса до прибытия поезда...
Раздражённый не выспавшийся Лившиц, сухо поприветствовав и усадив артистов в маленький «пазик», повёз их по тем временам в самую лучшую гостиницу города - «Октябрьская».
Утренние часы пробежали быстро и незаметно.
Концертная бригада успела разместиться по номерам, получить суточные на пять дней: - по 2.20. в сутки, …и даже на скорую руку перекусить в гостиничном буфете.
В 15.00. завывая и прокашливаясь, автобус, отъехав от гостиницы, вырулил из города, и точно сопротивляясь чему-то, затрясся по областным путям-дорогам.
Эх, дороги!..
Глиняные валуны из засохшей грязи и песка после не дай Бог маломальского дождя, превращались в скользкую жижу и машины тогда, словно мухи в черничном варенье, выжимая из себя все лошадиные..., бесполезно елозили вдоль дорог в ожидании тракторной тяги.
К счастью, вот уже несколько недель дождём и не пахло.
Пыль столбом висела в воздухе после проезжающих машин и подолгу оседала на придорожные кусты и деревья...
Через три часа изнурительной езды, наглотавшись пыли, вконец разбитые, по проседающим деревянным балкам ветхого моста над узкой речушкой «Черёхой», артисты въезжали в село «Марамарочка».
Из окон остановившегося на боку автобуса наблюдали они за огромным, медленно двигающимся по центральной улице села, стадом бурёнок.
Ожидание тянулось долго и мучительно...
Жара донимала!..
Было решено открыть дверь.
Вместе с жарким воздухом в автобус залетели огромные синие мухи.
Тёплая вонь ударившего в нос свежего коровяка сопровождалась неистовым рёвом проходящей мимо скотины.
Артистов с непривычки мутило...
Собачки отчаянно лаяли на коров, и никто, даже хозяйка не могла их успокоить.
Наконец, машина зафырчала, завелась и, трясясь, сдвинулась с места.
В местах обычного скопления народа у магазина, на МТС, на дверях правления, просто на столбах и на заборах висели расклеенные плакаты и афиши, возвещавшие о предстоящем концерте.
«Семён Горон, русские народные песни» - было написано большими красными буквами под фотографией загадочно улыбающегося Семёна.
…Окрест мгновенно разнеслась весть о приезде автобуса с артистами из Ленинграда.
Большой крепко сколоченный деревянный дом с вывеской «Клуб» стоял в центре села.
К нему «пазик» и подрулил...
На пороге перед распахнутой настежь дверью, улыбающийся во весь рот председатель здоровался с каждым за руку и приглашал в помещение.
- К восьми не успеть!.. – мотал головой председатель. – Коров надо доить!
Хорошо если в девять начнёте….
Артисты кое-как устроились в двух обнаруженных за маленькой сценой комнатах.
Лилия Трофимовна с собачками и женщинами заняла большую комнату, в другой разместились музыканты и остальные мужчины.
Председатель принес ведро свежей холодной воды с кружкой на цепочке и, поставив, сей натюрморт на табурет в женскую комнату, указал через окошко во дворе на деревянную постройку, на которой синей краской были написаны большие облезшие «М» и «Ж»…
- Это…, если понадобится, пожалуйста…– как бы, между прочим, чувствуя некоторую неловкость, произнёс председатель и, опустив глаза, смущённо улыбаясь, удалился.
Две обгаженные мухами лампочки над сценой тускло освещали свежевымытый пол.
Музыканты расставляли аппаратуру и меря шагами ещё сырые доски, подключали микрофоны.
- У!.. У!.. А!.. О-о-о!..– стоя на сцене, кричал в зал радист Андрюша Кириллов. Хлопал в ладоши, выставлял ухо и прислушивался, проверяя акустику. – Раз, раз…
Раз, два, три.
Проверка…
Раз…, два..., – делово подперев руки в бока, очень недовольный звуком, озабоченно мотал он кудрявой головой, – А!.. О!..
Раз, раз…
Ну, просто говно по трубам!
Что такое?!
- Андрей, ты что, в лесу? – взвизгнула Лилия Трофимовна из своей комнатки.– Безобразие, какое! Это надо же?!
Собачки наперебой затявкали….
- А где Конюков? – сердито прокричала Лиля. – Собак кто будет готовить?..
Большими буквами, написав объявление: «Билеты здесь», Николай Николаевич где-то раздобыл маленький столик и, поставив его у дверей клуба, в семь часов сел продавать билеты.
К восьми часам селяне стали подтягиваться к клубу.
Возбуждённый, в ожидании чего-то необыкновенного из Ленинграда, народ, стоя в очереди с любопытством глазел на лысого делового человека, продававшего сиреневые фантики.
Аккуратно отрывая корешок с надписью «контроль» Николай Николаевич показывал рукой на распахнутую дверь. – Проходите, пожалуйста! Вот сюда… – говорил он, поправляя съехавшие на бок очки.
Люди заходили в зал и рассаживались по стульям.
К девяти, клуб был набит до отказа и гудел, как потревоженный улей...
Многие, кому не хватило стульев, выстроились вдоль стен.
Задрав головы в полуметре от сцены, сидели женщины с детьми и лузгали семечки.
Время от времени народ начинал громко хлопать, требуя начала представления.
- Аншлаг! Ну, полный аншлаг! Это хороший знак! – как ребёнок радовался Николай
Николаевич. – …Давайте начинать. Пора! Пора!
- Я скажу, когда надо начинать!.. – строго осадила мужа Лилия Трофимовна, гася очередную беломорину в блюдце. – Займитесь своим делом, Николай Николаевич!
- Я и занимаюсь...
А чем я занимаюсь?! М-м, главное…, своим делом... – обидчиво замотал головой уязвлённый муж.
В 21.00., Николай Николаевич и артист оригинального жанра жонглёр Володя Столяров, растащили два зелёных куска материи, висевшие на натянутой проволоке в разные стороны, и под музыку на сцену вышла конферансье Лилия Конюкова.
Зал ахнул!
Сверху крохотной сцены на них смотрела внезапно откуда-то появившаяся «небожительница» в тёмно-синем люрексовом платье с большим алым цветком на лацкане и в лаковых красных туфлях на высоких каблуках.
«Светская львица» с белоснежной шапкой начёсанных волос, взмахнула наклеенными длинными ресницами и, раскинув руки, натянув на лицо широкую улыбку, вдруг заговорила поставленным голосом…
- Я не пойму причины,
Чем объяснить?..
А факты ведь не лгут,
Концерты, как всегда ведут мужчины…, –
…и, вскинув указательный палец над головой, игриво продолжила... –
И очень редко женщины ведут!
Меж тем мы водим самолёты,
Возводим зданья,
Строим корабли.
У нас не сыщется работы,
С которой справится б, мы не смогли!
И вот, друзья!.. – многозначительно продекламировала Лиля.
Зал замер…
Сидящие на передних стульях бабы перестали щёлкать семечки, а дети, сидящие у них на коленях, пооткрывали рты. –
С волненьем и не смело,
Взялась за этот жанр…,
И вот концерт веду…
Я знаю! Я освою своё дело!
И женщин никогда не подведу!
…Женщины наивно улыбались и трогательно кивали головами.
Лилия Трофимовна, наигранно хлопая ресницами, заканчивая свой монолог, постепенно залезала на пафосную ноту…–
Обычно зрители несут цветы артистам,
И восхищаются их ярким мастерством.
Я …восхищаюсь вами!
И со сцены,
Бросаю мысленно вам тысячу цветов!..
Народ, не веря своим ушам, от удивления выкатил глаза.…
По залу прокатился одобрительный рокот…
- На этом я хочу закончить своё слово,
К нему, немногое хочу добавить я...,–
…и словно вспомнив что-то архиважное, конферансье приложила ко лбу палец…– Ах, да!..
Должна представиться,
Артистка Конюкова,
Здравствуйте, друзья!..
Клуб взорвался аплодисментами...
Лиля отвесила низкий поклон публике, её стал душить кашель…
Николай Николаевич, стоящий за кулисой, с умилением слушал Лилю, и вместе со всеми хлопал в ладоши.
- Это успех! Успех!
Лилия Трофимовна зашла за кулису, приняла от стоящего наготове, сияющего от восторга Николая Николаевича, стакан с водой и отпила глоток…
Публика продолжала аплодировать…
- Что Вы здесь делаете?.. – строго спросила Лилия Трофимовна.
- Как, что делаю, Лиля?
- Идите, готовьте собак.
- Все собаки готовы, Лиля!.. – обескуражено отвечал Николай Николаевич. -...М-м, главное, что делаю?!
Концерт продолжался...
Конферансье Конюкова объявляла следующие, и следующие номера.…
На сцене пели, танцевали, показывали фокусы и жонглировали...
Абсолютный фурор произвели дрессированные собачки.
Особенно радовались дети.
Тыча пальцами, они звали собак по имени и, смеясь, дразнили их.
Собачки лаяли на детей, вызывая общий восторг...
Единственный прокол произошёл в конце их выступления, когда Николай Николаевич не доглядел за Тузиком.
Бедное животное, слегка поотвыкнув от аплодисментов и общего внимания, в конце выступления подбежало к зелёной занавеске и, задрав ногу, от всего собачьего сердца поприветствовало зрителей.
Дрессировщик под аплодисменты и под рёв зала увёл со сцены четвероногих артистов...
Народ смеялся от души!
Давно в Марамарочке так не веселились!..
Николай Николаевич с взмокшим лицом и всклокоченными остатками волос на лоснящейся от пота и напряжения лысине, вынес на середину сцены складной столик, и почему-то поклонившись уже притихшему залу, поспешил скрыться за кулису.
Выплыв на середину сцены Конюкова начала читать в преддверии Олимпийских игр очень актуальный, одобренный Управлением культуры и рекомендованный к исполнению худсоветом Ленконцерта, монолог о спорте.
Спортивно-концертный жанр, в котором выступала Рая, назывался «каучук».
Конюкова дочитывала монолог, плавно подводя смысл к началу номера...
- …в исполнении артистки Ленконцерта Раисы Тингаевой он так и называется - пластический этюд! – вдохновенно пропела Лиля.
Музыканты заиграли лирическую мелодию, и по сцене плавно взмахивая руками, заскользила «каучук - Рая».
Зал обмер…
Многое видали "марамарочане"! Но такого!..
Даже помыслить не могли, что такое возможно!..
Артистка была почти голая!
Её наготу прикрывала узенькая, блестящая ленточка бирюзового бюстгальтера и маленькие, такие же блестящие трусики.
Рая, легко вспрыгнув на столик, приняла немыслимую позу: свернулась на животе кольцом и, уставившись в зал облепленными блёстками немигающими глазами, поставив около ушей ноги, …обхватила ступни руками.
Мужики, в восхищении глупо улыбаясь, пооткрывали рты.
Бабы смущённо отворачивались...
Где-то в середине зала молодуха стала колотить своего кавалера по голове. Тот, смеясь и отшучиваясь, закрывался руками...
В это время свет в клубе погас.
Народ заревел.
Мужики засвистели..., и свет скоро включили.
Раскрасневшаяся от волнения Рая стояла за кулисой, и по-спортивному, как бы разминаясь, нервно оттягивала ножку….
- Извините, извините, товарищи артисты!
Продолжайте, пожалуйста! – кричал в конце зала, стоявший у выхода, председатель. – Мы разберёмся с хулиганами!
…А ты, Василий, чтоб завтра с утра пришёл в правление!
На сцену вновь вышла Лилия Трофимовна.…
По-деловому, не дожидаясь, когда стихнут аплодисменты, она, как на партсобрании, подняла руку...
На всякие такие непредвиденные штуки у неё были специально заготовленные, неоднократно проверенные репризы.
Зрители затихли…
- Вот, я тут слышала свист… – очень серьёзно, со всей ответственностью сказала Лиля.
Люди в зале загудели, завозмущались.– Пусть уходят, не мешают другим концерт смотреть...
Пьяные, сволочи!..
Это Васька с дружками, паразит!..
- Вот…, когда поезд свистит, – продолжала ведущая, – …он трогается, …а когда, человек свистит, …он тоже… – и Лилия Трофимовна с укоризной покачала головой…
- Трогается!.. – хором выдавил зал и, смеясь, зааплодировал...
В клубе становилось душно, но это не было помехой хорошему настроению, воцарившемуся в зале...
В конце помещения открыли пожарную дверь с видом на огромную кучу угля, рядом с которой на ящике сидел отдыхающий, только что оттанцевавший испанский танец и ещё не успевший переодеться, Володя Афанасьев.
Поодаль, было видно, как Николай Николаевич выгуливал на поводках собачек.
Раскрасневшиеся вспотевшие лица селян светились радостью от встречи с прекрасным…
Зал не смолкал от оваций!..
Лиля в очередной раз вышла на сцену, и едва не задев лампочку, воздела руки.
- Песня, песня! Ты, как птица!..– читала с пафосом Лиля. – Песня, что с тобой сравнится?! В исполнении солиста Ленконцерта, Лауреата Всероссийского конкурса Семёна Горона!
Последние слова утонули в громе аплодисментов...
На сцену выпорхнул худенький Семён в чёрном костюме с большой белой бабочкой на шее.
- …Раздунай, мой Дунай! Ах! Весёлый Дунай!
Раздунай, мой Дунай! Ах! Весёлый Дунай! – самозабвенно пел Сеня. –
Ах! Мой весёлы-ы-ы-ый, Дуна-а-а-а-ай!
Он лихо дёрнул головкой, и эффектно закончив песню, раскланялся...
Песни звучали одна за другой и принимались на «ура!»
…Далеко за пределы клуба разносился пронзительный тенор Семёна.
Лауреат заканчивал программу своего выступления «Коробочкой».
...Возбуждённые деревенские пацаны носились вокруг дома, залезали на угольную кучу и прыгали с неё под музыку.
Скучающий Афанасьев, нарвав несколько стеблей лебеды и ещё каких-то сорняков, подозвал одного, …самого шустрого.
- Как только дяденька кончит петь и начнёт кланяться…, – доверительно, по-учительски серьёзно наставлял Афанасьев, – ты подбежишь к нему и подаришь это...
Он сунул мальчишке в руку букет с травой. – Понял?..
Уставившись на настоящего артиста, малый хлопал глазами и, вытягивая язык, слизывая соплю, кивал торчащими во все стороны рыжими патлами.
- Пожалей, душа-зазнобушка, молодецкого плеча-а-а-а! – расставив руки, звонко тянул Семён...
Зрители аплодировали!
Аплодисменты переходили в овацию!
Это был, бесспорно, успех!
Горон стал кланяться, уходить, и снова кланяться…
Шкет с перепачканной углём физиономией, подбежал к сцене и, открыв рот в блаженной улыбке, вылупив глаза на артиста, протянул ему «цветы».
Семён взял букет и поклонился.
...Взглянув на подарок, …он покраснел и криво, сконфуженно заулыбался.
В два прыжка оказавшись за кулисой, он отбросил траву на пол.
- Афанасьев дурак, дурак, сволочь, …идиот! – визжал Сеня. – Что он себе позволяет, Лилия Трофимовна?..
Но Лиля его не слышала.
Аплодисменты, крики: «Браво! Бис!», заглушали пронзительное возмущение Семёна...
Лилию Трофимовну распирал смех...
Еле сдерживая себя, вновь давясь от кашля, Лиля свободной рукой смахивала с глаз слёзы, другой рукой снова и снова вызывала Горона на сцену.
Музыканты играли бисовку!
Зал скандировал!..
Так, или примерно так, прошло больше месяца гастролей.
Уставшие, вымотанные этой тяжёлой поездкой, музыканты в тиши гостиничных номеров оттягивались портвешком и перемывали артистам кости...
Завтра домой!
Скорей бы, уж!