МАША СОКОЛОВА
Глава 16
*************
Над Карелией зависло горькое дымное лето 1944 года. Молоденький солдат - лет семнадцати - в огромных стоптанных кирзовых ботинках с обмотками, в дырявой белесой гимнастёрке, многократно снятой с погибших товарищей,суетливо бегал среди палаток военно-полевого госпиталя.Потёртая, видавшая пули и осколки, грязная каска все время норовила съехать с бритой мальчишеской головы на его серые глаза. Одной рукой он придерживал её, а другой, хватая за рукава медсестер, врачей, скороговоркой спрашивал, окая:
- Вы не видели Машу Соколову? Где Маша Соколова? Мы с ней из одной деревни. Из Усланки на Свири - мы.За одной партой в Важенской школе сидели! Ну, где же ты, Маша Соколова?
- Да тут я, Шурик!..
Из жилой палатки фронтового госпиталя вышла высокая статная девушка.
Север России никогда не жалел красоты и нежности для девочек лесных деревень. Грибные блуждания по лесам, парное молочко, бабушкины ватрушки, ягодки-малинки, крепкий сон на сеновалах, вечерние посиделки, озорной колючий морозец, свежий лесной воздух - все это наливало женщин Русского севера светлой чистой красотой, награждало отменным здоровьем, добрым покладистым характером и ласковым любящим сердцем. Соколова не была исключением. Всё было ладно - любо. Военная форма подчеркивала женственность фигуры: отглаженная гимнастёрка, затянутая ремнём, синяя тесная юбочка, сапожки с брезентовыми голенищами и короткая стрижка делали ефрейтора Соколову больше похожей на танцовщицу из фронтового ансамбля песни и пляски, чем на измученную фронтовую операционную медсестру. Увидев любимую, Саша замер от неожиданности, вспомнив детскую игру в «замиралки». Улыбаясь, как до войны на школьном дворе, Маша протянула к Саше указательный палец и звонко крикнула:
- Отомри!
Он рванулся к ней и плюхнулся на колени:
- Ма – ша - а - а! Дроля, дролечка ты моя! Нашёл я тебя, милая!
- Ты что, Шурик? Как ты нашёл меня? Война кругом! Встань! Не срами меня при людях, - зашептала Маша. – Не дури! Не стой на коленях! Ты солдат! Я - не царица какая-то! Меня на смех поднимут подруги!
- Ну и пусть! Ты послушай меня! Для меня ты царица, настоящая царица! Война? У меня - только два часа! Два часа и всё! Понимаешь? Сегодня в бой ухожу на ту сторону Свири! Усланку нашу буду освобождать! - Шурик махнул рукой в сторону реки:
- Может, не вернусь живым. Пойдем со мной в твою палатку! Прошу тебя! Я тебя еще с детства люблю! Тогда вот я боялся тебя! Приблизиться к тебе не смел… Смешно, да? Теперь не боюсь! Всё равно - война! А я? Стыдно ребятам сказать, солдатом стал, воюю, а девок ещё не знал. Вот убьют, а я так и не узнаю: за что парни ножами друг друга пыряют. На войне пули дуры... Их бояться надобно, а не любви…
- И я тебя люблю, Саша! Встань! Пойдём, пойдём ко мне в палатку! - Мария наклонилась к Шурику и по-матерински просунула руки подмышки. Рывком поставила его на ноги. Он крепко сжал её ладони и почти закричал:
- Радость то какая! Ты меня любишь?.. Вот что война делает! Ты же была моя недоступная мечта! Ты такая красивая! Я хочу на тебе жениться! Если меня сегодня не убьют, то женюсь на тебе обязательно! Пойдёшь за меня?
- Уже пошла, милый!
Маша прижалась к нему все своим существом, торопливо покрывала его мокрое лицо поцелуями, глотая слёзы:
- Жена я твоя, Саша, жена, Богом данная!
- И я твой муж, Маша! Чую сердцем, что я тебе тоже Богом суженый!
- Пойдем, Саша! Пойдём, милый, в палатку! Жив ты будешь! Супруга я твоя настоящая! Иди ко мне! Утешу тебя я, приласкаю, зацелую! Только, Богом прошу, живым из боя возвращайся. Ждать тебя буду...
Фронтовые подруги деликатно отошли в сторонку от «семейной встречи»,организовав вокруг палатки сторожевую заставу.
Никого из раненых солдат и офицеров
даже близко не подпускали к полевому храму любви:
- Понимаете, к Машке мужа из десанта отпустили всего на два часа! Святое дело любовь!
Мужчины понимали. Тихо, с завистью, грустно обходили "любовный объект" стороной.
****
С восходом солнца - Александр в составе штурмового батальона морской пехоты Ладожской флотилии форсировал Свирь.
Не все солдата пересекли прибрежный заливной луг и добежали до леса. Их укладывали в родную землю перекрестным огнем пулеметы из дотов; дробили шрапнелью мортиры; отрывали ступни ног противопехотные мины...
Они так долго ждали желанного наступления по всему Карельскому фронту, что даже страх смерти не мог остановить их натиск...
Саша заскочил в знакомый лес одним из первых.
Родная роща! До войны сюда ходил с Машей по грибы, да по ягоды.
В сосновом бору бой перешел в рукопашную драку. Никто не знал где свои, а где чужие. Снаряды и мины, натыкаясь на высокие стволы корабельных сосен, взрывались над головами бойцов. Немцы, финны, русские дрались остервенело: глушили головы прикладами; ломали носы и выбивали глаза кулаками, ногами, железяками; рассекали шеи саперными лопатками, захлебываясь матом в дикой ненависти друг к другу.
В какой-то момент боя Шурик потерял слух и чувство страха. Рванула мина. Осколки не зацепили.
Но взрывная волна бросила Шурика на каски врагов.
Вертелся юлой, чудом уклоняясь, и от пули, и от штыка. Споткнувшись о труп немца, кубарем скатился на дно окопа. Вылез, продолжая машинально стрелять по всему,что шевелится...
Увидел,как из траншеи вылетела немецкая граната с длинной деревянной ручкой и упала почти рядом с ним. Шурика подбросило взрывной волной, перевернуло через голову и шмякнуло о землю. Не чувствуя себя, оглохший, ослепший, контуженый, он пытался из последних сил вскочить, бежать, стрелять, драться. Второй осколок разорвал его грудь. Александр приткнулся затылком к накату блиндажа. Глаза широко открыты, устремлены осмысленно в родное карельское небо:
Край лесов, озёр, туманов;
Чистый воздух, пенье птиц,
Красота старинных храмов,
Красота девичьих лиц…
Карелия, Карелия,
Страна переплетения
Любовных ожиданий,
Сказочных свиданий…
«Эй, карельская кукушка:
Сколько лет мне куковать?
Я ещё ведь не старушка,
Я умею целовать!..»
Карелия, Карелия,
Страна переплетения
Любовных ожиданий,
Сказочных свиданий…
Я сижу на бережёчке:
«Прилетай, мой сизокрылый,
Я накрашу губки, щёчки
Зацелуй меня, мой милый!..»
Карелия, Карелия,
Страна переплетения
Любовных ожиданий
Сказочных свиданий.
****
Через неделю полевая почта доставила санитарке Соколовой похоронку. Почтарь, отводя в сторону глаза, молча вручил фронтовой конвертик. В конверте покоилась довоенная фотография Маши, которую Шурик выкрал из школьного фотоальбома, уходя на фронт. На обратной стороне рукой Александра было написано:
- "Это моя жена. Я люблю тебя, Мария!"
На карточке остались бурые следы его крови.
Сжав зубы, с почерневшим лицом ворвалась в блиндаж начальника госпиталя:
- Товарищ подполковник медицинской службы!- Ее голос задрожал:
- У меня… У меня жениха, то есть, не жениха, а мужа убило. Вот похоронка. Мы не успели расписаться. Помогите мне с ним расписаться посмертно!
Хирург знал и о визите солдатика:
- Это невозможно, Маша. Не плачь, милая!На войне не в загсах браки заключаются. Смерть вокруг. Какие браки?.. Ордена посмертные бывают, а вот жён посмертных - не знаю! Впервой слышу. У меня сегодня на операционном столе десять молодых боевых офицеров скончалось. Все, как один, здоровые, красивые ребята. Им бы жить да жить! А сколько раненых сегодня осталось без рук, без ног - не считал... Через Свирь под огнём переправлялись. Ад! Отступать некуда. И кому больше повезло - убитым или раненым - я не знаю. Иди, Машенька, поспи малость. Поплачь немного Маша! Поплачь, дорогая! У меня дочка такая же молодая, как ты. Вот так, значит. Она в блокадном Ленинграде от голода умерла, а я вот - живой... Почему? Зачем?.Чтобы руки, ноги покалеченные, молодым отрезать?..
****
C огромным трудом Мария доплелась до палатки, рухнув на нары; вытащила из загашника под матрасом фляжку со спиртом. Обжигаясь, выпила одним глотком остатки свадебного пиршества. Голова пошла кругом. Тело помнило горячие ласки Шурика, но сознание не могло представить её мальчика, Сашу, Сашку, Александра мёртвым. Как жить дальше?..
Невольно по-бабьему завыла в полный голос. Завыла как раненая волчица. Так рыдали ее русские бабушки, прабабушки; так причитали матери, теряя в бесконечных мировых войнах России своих детей, мужей, любимых.
Вскочила, заметалась в узких проходах госпитальной палатки. Словно дикая ласка, попавшая в капкан, задрожала, упала на солдатское одеяло, пытаясь заткнуть рот гимнастёркой, полотенцем, кулаком, чтобы хоть как-то остановить нахлынувший поток сотрясающего постоянного горя:
- Деда убили в первую мировую! Старшего брата – на гражданской! Отца на финской! Любимого на этой…
О, Боже!.. Когда же ты остановишь это вечное проклятие России?..