Вспомнилось.
Прошлой осенью решили мы с другом метнуться в Грецию. Так вышло, что и у меня, и у него, образовалось некоторое количество свободных дней – а это редкое совпадение, которое грех упускать. Так почему бы двум благородным донам не метнуться в Грецию? Лорд Байрон – всегда так делал!
Поскольку уикенд был неурочным, наши алмазные доньи не могли составить нам компании. Моя Женька защищала интересы одного из наших банков в Стокгольме; Лёшкина Ло – мочила каких-то автохтонных нахалов в одной из непрохладных точек этого грешного глобуса. Кажется, на сей раз - в Нигерии. Мы все – трудоголики.
Чтобы эллины не приняли нас за сладкую лазоревую парочку, мы прихватили с собой младшего братишку Лёхи. Не то, чтобы нас сильно парило, за кого нас принимают, но сладкая лазоревая парочка – это всё же слишком, вызывающе банально для Эллады. Пусть уж хоть за троечку принимают.
Надо сказать, эти братья-опоссумы – один другого стоят. Разница в возрасте – пять лет; в живом весе – пять кило (Лёха всё-таки хоть и заморыш, но боец, накачка адекватная); в интеллектуальном развитии... вообще почти никакой разницы. Не больше, чем, скажем, между Марксом и Энгельсом. Или - Бивисом и Батхедом. Лёшка знает на пару языков больше и имеет диплом ГЮА; Сашка всё ещё студент, но при этом - «перспективный молодёжный писатель».
После напряжённого первого дня блаженного отдыха, измотанные морскими забавами, умиротворённые литрами «освежительной» рецины и малость поджаренные тамошним Гелиосом, мы возлежали на одрах в нашем трёхкоечном нумере, пребывая в состоянии томной, тупой и в целом приятной охуелости.
Мы взяли один номер на всех не из жлобства, но лишь из скромности. И – пусть эллины впрямь думают про нас, что хотят, в меру своей испорченности. Тем более – в наши планы не входило соблазнение местечковых прекрасных Ленок. Не Парисы какие-нибудь, чай, чтоб уязвлять гостеприимство тамошних Менелайчиков. Правда, мы не учли, что на курорте дофига русских русалочек, от которых не забаррикадируешься демонстрациями внутрипацанской самодостаточности. Но это уж другая тема.
Итак, мы возлежали, млея под ровное жужжание кондея, и ****оболили. Периодически – кто-то из нас высказывал здравое соображение: ну всё, хорош ****ить, спать пора! И все честно начинали работать над погружением в сон.
Но почему-то - не хотелось. То есть, мне, может, и хотелось, но кого это волновало в том номере? И вот сквозь куртины моей уж было наладившейся дрёмы доносится многозначительный, конспиративный и громкий Санькин шёпот:
- Лёш, а, Лёш!
С Лёхиной стороны:
- У?
- В рот возьмёшь?
Лёха взвивается, как портативное торнадо, в Саньку летит шуз. «Поэт, бля!»
Санька, забившись под одеяльце, хихикает долго, гнусно и триумфально.
Через пять минут – с Лёхиной стороны, приглушённо-многозначительно:
- Слышь-ка, Саш…
Тот:
- Чего?
- В жопу дашь?
Санька (презрительно-разочарованно):
- Какой жалкий плагиат!
В него летит второй Лёхин шуз. Тут я зверею, как минотавр перед лицом команды заготовщиков пантокрина. Вскакиваю рывком. Мягко укоряю:
- Пидарасы херовы! – подумав, повышаю градус упрёка: - П-пятиклассники, ****ый в рот! П-пионеры, бля!
Оба – трясутся всеми своими тщедушными тельцами, взбивая зефиристое суфле из жгучих волн моей ярости.
Потом Лёха прикладывает руку к сердцу, торжественно клянётся:
- Всё, Тёмыч! Больше – не повторится! Теперь – спим железно!
- Бля буду – и клитор на отсечение дам! – вторит Санька.
Ворчу:
- Думаешь, я у тебя клитор не найду?.. Ты сам удивишься…
Проваливаюсь обратно в дрёму.
Через десять минут – Лёхин голос:
- Тём! А, Тём?
Припоминаю, где мой ствол. Под подушкой – где ж ему ещё быть? Это не «ковбойская» рисовка – это правда жизни. И у Лёхи, и у меня – волын всегда под рукой. Суров наш мир… Бывает, в силу обстоятельств мы ложимся спать, не почистив зубы, но чтобы не подоткнуть ствол под голову – такого быть не может. Так мы вообще не уснём. Или – не проснёмся, когда-нибудь…
Откликаюсь со всей задушевностью Немейского льва, доведённого до запора овсяными хлопьями «Геркулес»:
- ЧЕГО?
В ответ – тишина. Долгая. Очень долгая. Уж успеваю снова занырнуть в дрёмотный омут. И тут – Сашкин звонкий, торжествующий тенорок:
- А вот *** ты рифмы дождёшься!
Лежу, анализирую. Прикидываю. Если Саньку сейчас кастрировать – у него не будет детей. И через пятнадцать-двадцать лет никто не приползёт к его порогу поутру на бровях, не обзовёт папашку зажравшимся буржуйским ушлёпком и не будет вымещать на нём Эдипов комплекс всю дорогу. Да и с девочками у него, у Саньки, всё будет безнапряжно, потому что – какие там напряги, когда нет яиц? Так достоин ли этот подонок такого благодеяния, как кастрация?
Ещё прикинул: если бы мне по-настоящему надо было спать – уснул бы профессионально, по-нашему, по-дзенбуддийски, на раз-два-три, и не ебут чарующие звуки внешнего мира. А значит…
Я встал, включил свет. Сказал:
- Ладно, пацаны, давайте, что ли, ещё по баттлу винчика раздавим?
***
Какое отношение имеет это всё к состоянию прозы.ру? Да вот как-то глянул (по Сашкиной наводке) рецензионный трёп ныне лидирующих здесь литературных камрадов – и чего-то вспомнилось. :-)
Разумеется, я ни в коем случае не брюзжу и не морализаторствую (ещё чего не хватало!), и не считаю такое «пионерлагерное» состояние риторики чем-то плохим – но вот вспомнился этот эпизодик.
А раз вспомнился – то изложился.