Сновидения тают от меня, рассыпаясь распахнувшимися шишками, исчезая в палой хвое.
Средоточья снов просыпаются зёрнышками-орешками, укромно прячутся, залегая каждый в своём сокровенном, уютно и прочно исчезая.
Сойки пробужденья склёвывают их зорким глазом, мышки-полёвки пробужденья нащупывают их цепкими лапками, белки пробужденья торопливо вылущивают их в деловитые защёчья... Всё правильно, по весне они проклюнутся по корешкам всамделишности крепкими хвойными росточками, пряными и полными сил о памяти по себе, и тут же пойдут в рост.
Я гляжу на мир сквозь сновидения и на сновидения сквозь мир. Я и сам – средоточие смолистых веточек, мохнатых новорожденных шишечек, ядрышков и орешков, соцветий мхов и трепетных искринок... Хитренький и шустрый, бусинный и тонкий, меховый и лапкий...
Просыпаясь, я вылущиваюсь из сновидений, как из цветной фольги, сновидения распадаются во мне на сны и виденья, а я – на сон-мища тающих (по)дробностей...
Я просыпаюсь просом восприятий, выпадая из нездешности, из затухающей целостности всеобъятий снов... предрассветные куры принимаются за меня с живостью дня...
И просЫпавшись весь, без остатка, - я проснулся – просЫпался в явь.
29.I.05.
***