«Оно» появлялось всегда неожиданно, вернее неожиданным был момент его появления. Вроде бы ничто не предвещало его появления, и вот Оно уже есть. Он заранее знал, что оно - «Нечто» - вот-вот появится. Ситуация складывалась весьма парадоксальная: с одной стороны, вроде бы ничто об этом не говорило, ничто не предвещало его появления; но, не успевал он об этом только подумать как Оно уже было здесь. И он об этом знал.
Откуда же он мог это знать?
Он не мог себе этого объяснить. Словно само окружающее пространство менялось с его появлением, что-то в нём становилось иным. С другой стороны, странно было вести речь и каком-то пространстве, если его окружала непроницаемая мгла, кото-рая воспринималась как нечто вещественное, осязаемое, поэтому речи о какой-либо перспективе, о какой-либо метрике идти не могло. Не было того зрительного вос-приятия окружающего мира, как целостного набора звуковых и зрительных образов, тактильных ощущений, которые могли бы подсказать, дать хотя бы малейшее пред-ставление о том, где он находится. Он был окружён кромешной, липкой тьмой, которая давила так осязаемо, словно он замурован в удушливом, темном склепе.
Объяснить логически возникающее чувство появление «Нечто» было невозможно: не было слышно ни малейших звуков, способных выдать его появление; ни какого-либо движения; либо ещё, чего-либо, что могло подчеркнуть, изменения в окружающем его мире, послужить признаком его появления. Да и о каком движении можно было вести речь в непроглядной тьме.
Постепенно эта тьма, словно какая-то жидкость, начинала тонкой струйкой втекать – словно пропитывая - в само его существо: в душе возникало противное, тоскливое, гнетущее состояние; сердце сдавливала появлявшаяся тяжесть; тело наливалось свинцом.
И вот, наступал момент, когда сознание уверовалось в совершенно противоес-тественном факте, что сама окружавшая его непроницаемая мгла есть одновременно и время и пространство, что они есть квинтэссенция той кошмарной сути, не под-дающейся пониманию,а само "Нечто» - это порождение самой тьмы окружающего его мира.
Вот поэтому-то Нечто так постепенно и проявлялось из «ниоткуда» и из «ничего».
Можно было предположит, что оно являлось формой жизни этой тьмы, самовыраже-нием сущности этой вселенной. Оно начинало заполнять окружающее время, которое в эти мгновения начинало восприниматься как нечто материально ощутимое, как само пространство. Да и можно ли было оперировать таким понятием как «время» здесь, где оно словно превращалось в медленно сжимаемое вокруг него прост-ранство. Как можно было оперировать здесь этим термином, если для разума не было точки отсчёта, не существовало понятий «в начале», «в продолжительнос-ти», «потом», как не было самого главного - понимания, где он находился, и каким образом здесь оказался.
Память была девственно чиста, словно само его существование начиналось только с мо- мента его появления Здесь.
Он абсолютно ничего не помнил до того момента, когда начинал чувствовать себя здесь: существовал момент бифуркации, менявший само восприятие его сознанием окружающей действительности, когда понятия «до этого момента» и «после этого момента» приобретали совершенно иной смысл, менялась сама суть восприятия им самого себя как личности.
По-видимому само представление о самом себя, не заметно для него трансформи-ровалось, претерпевало - при этом переходе из мира «Земной» реальности в дру-гой, совершенно чуждый и непонятный ему мир, где он не знал, кто же он такой здесь – не только физическое изменение, но менялись психологические и логичес-кие взаимосвязи в его организме, в разуме.
Но, что же такое его организм представлял здесь?
Здесь, он не знал ничего даже о самом себе: что он есть такое, или, кто же он такой как существо живое и разумное; есть ли у него имя; есть ли у него прош-лое; что же он представляет из себя как личность; где он жил, или находился то того момента, как попа-дал сюда?
В этот же мир он попадал - а это он почему-то знал наверняка - из мира «Земной» ре- альности, хотя абсолютно не помнил, что этот был за мир, где он находился, и кем он там был: обозначение той реальности, в которой он находился до того, как попадал сюда в его памяти обозначалось как - «Земная» реальность.
Только его сознание могло ему подсказать, что он оставался и здесь по-прежне-му homo sapiens.
Сознание было бессильно ответить на самые элементарные вопросы, его разум находил во тьме незнания и непонимания. Его сознанием владел только страх, и разум был бессилен чем-либо помочь, чтобы с ним справиться.
Разум не задавался подобными вопросами; все его переживания по этому поводу и попытки самоосмысления происходящего мгновенно заканчивались, как только он пытался лишь только понять – как и зачем он оказался здесь.
После его внедрения в этот мир вся его жизнь - если нахождение здесь можно было опре- делить как жизнь – распалось на два отрезка: до появления здесь, и после появления, ас- социируемое с понятием «Нечто»
Он не мог даже представить себе, что же он сейчас представляет из себя: остался ли только его разум, не способный мыслить адекватно складывающейся ситуации и не способ-
ный найти интерпретацию происходящего без тела и сердце заполненного ужасом; осталась ли только душа, мятущаяся в темноте безвыходности в ожидание гибели; либо он всё таки сохранил своё человеческое обличие и сознание?
Все эти мысли стремительно пронеслись в первые мгновения его появления здесь, а затем появлялось «Нечто» и его разум полностью переключался на осознание новой ситуации и на поиски выхода из этого безумия.
Отчаяние, безысходность происходящего, какая – то мрачная и смертельная предопределённость неизбежности смерти вливались в сердце. От этого «Нечто» словно исходили волны целенаправленного желания уничтожать всё, что бы ни попадается на его пути; что противоречило самому существованию его. Он и что-то иное, отличное от него самого, были невозможны в мире, где было оно -«Нечто». Словно сама суть его существования, его самореализации заключались в уничтоже-ние всего того, что отличалось от него самого. Может быть сам мир, который его породил, пришёл в противоречие с тем, что сам же и породил? А, может сам мир, породивший это «Нечто», для того его и породил, чтобы оно, рано, или поздно уничтожило само себя и этот мир?
Кем же осознавало себе это «Нечто», и что он представлял собой, в представлении
«Нечто»?
А, может быть, это была сама смерть в таком зловещем обличие?
Было ли это так, он этого не знал, - тем более в то время, когда оно, приближаясь, неумолимо его настигало, он мог только это предполагать в силу самого его неестественного появления здесь.
И то, что органы чувств не могли физически почувствовать появление «Нечто», и его появление воспринималось только на уровне подсознания, только ещё более усугубляло ситуацию, ещё больше усиливало состояние непередаваемого ужаса, неотвратимости происходя- щего, превосходства этого «Нечто» над ним.
Оно надвигалось издалека, не спеша, неумолимо. Вновь его сознание использова-ло термины не имеющие смысла в этом мире, оно определяло приближение «Нечто» в обычных терминах.
Эти термины - «издалека», «не спеша», «приближалось» - не имели здесь ни малейшего смысла ни с точки зрения физики, ни с точки зрения формальной логики, но они имели смысл для его разума как мера измерения длительности его существо-вания во времени, как отрезок времени, который ему отводился для жизни в этом мире.
«Издалека» и «не спеша» означали только то, что у него ещё оставалось время - а что такое здесь означает понятие «время» здесь? – чтобы его разум мог осмыслить своё состояние и найти выход.
Он не видел, и не знал откуда оно появляется; как оно передвигается; как оно к нему приближается и, главное, как это возможно - приближаться одновременно со всех сторон. Оно словно материализовывалось из «ничего», из «ниоткуда», из «никогда». Оно было ни кем и ни чем, но одновременно и кем-то и чем-то, что можно было интерпрети ровать как мрак во мраке. Он его сразу начинал чувство-вать, как только оно начинало «проявляться», и знал наверняка, что оно уже здесь, что оно уже есть, и оно есть, потому что «Есть» наверняка; словно в это мгновение менялась плотность пространства и времени его окружающих, а, может быть, где-то глубоко в подсознании – скрываемой тонкой, почти незримой, туман-ной завесой второго плана - промелькнула мысль, что это «Нечто» и этот мир есть ни что иное, как порождения тёмной стороны его Я; что ситуация, в которой он оказался, есть нечто иное, как борьба двух начал в его собственном подсознании, борьба между собой двух сторон его собственной личности…..
Однако раздвоение разума на два плана – завуалированной, глубоко крытой работы подсознания, и его борьба в том мире, где под угрозой находится само его существование как сущности находящейся не только под угрозой физического унич-тожения, но и уничтожения как личности - быстро прекращалось с появлением «Нечто».
Зная заранее о постепенном приближении «Нечто», он, однако, не мог ни убежать, ни куда – либо скрыться. Почему–то, он всегда оставался, намертво прикованным к тому мес-ту, - где это «Нечто» его настигало, - словно к жертвеннику. Да и как возможно осущест- вить было какое-либо передвижение в мире, где отсутствовало само понятие пространства?
Оно постоянно настигало его именно ночью, в которой он был вынужден зачем-то с ним вновь и вновь встречаться; вновь и вновь проходить все круги этого Дантова ада душевных мук и физических пыток. И физических тоже, потому что все, что с ним ни происходило, он чувствовал каждой клеткой своего тела, словно он жил реально в этом иллюзорном мире, где его тело способно было испытывать чисто физическую боль. Но в таком случае, разве можно было назвать иллюзорным то, что ему причиняло все эти муки. И потом, откуда он знал, что этот мир иллюзорный? Ему так хотелось предполагать, иначе ни разум, ни сердце не выдержа-
ли бы постоянно повторяющегося кошмара этих встреч. Его нервная система, в это время, словно перегруженная информационная система, заставляла хаотически его разум отрываться от осмысления происходящего и тормозить, формируемые ею сигналы на бегство, либо на поиски физического укрытия.
И вот, когда казалось что всё, ещё одно мгновение, и оно его поглотит, раздавит, унич тожит, «Нечто» вдруг оставляло его в покое, и исчезало: исчезало самым непостижимым, самым опять-таки неожиданным образом - оно исчезало, свёртываясь в одно мгновение в точ-ку и пропадало. И вот, его не было « ни в чём» и «ни где», словно оно никогда и не су- ществовало.
Однако, с каждым разом, с каждой новой встречей в очередной ночи, приближаясь к нему всё ближе и ближе, оно словно предупреждало его, что рано, или поздно, наступит такой мо-
мент, когда оно не даст ему этой, ещё одной, передышки, не предоставит отсрочку до сле- дующего раза, и конец его всё равно неизбежен
…..а затем, словно запечатлев в его памяти сам факт передышки, словно успокоив его, дав ему возможность расслабиться, выждав несколько мгновений, оно – «Нечто»- предостав- ляло ему возможность испытать момент кульминации его конца, наступал апофеоз это траге- дийной ситуации, наступал самый трагичный момент развязки этих встреч с «Нечто»: оно по- являлось сразу, одновременно со всех сторон и он чувствовал как оно начинает его затяги- вать в себя…., высасывать из него его Я! ..........
…………………………………………………………………………………………………..
…..было ли это продолжением той же самой встречи, или это была новая встреча, он не мог понять, потому что для его сознания таких понятий, как вчера-сегодня, раньше –позже, не существовало, были только провалы в памяти, которые позволяли его измученному Я окончательно не потерять свою сущность…….
………………………………………………………………………………………………….
……было ли началом конца, либо очередной пыткой в чреде периодически чередующихся встреч с «Нечто».......
. . .
Это была также пытка временем, пытка ожидания конца, пытка ожидания неизбежности, неумолимости предстоящей смерти.
Это была вероятностная игра жизни со смертью.
Откуда же он мог знать, что его ожидает, если ему каждую ночь, вновь и вновь прихо- дилось встречаться с «Нечто», проходя, переживая эту ситуацию с самого начала, если она имела продолжение в последующей ночи?
Откуда же он всё это мог знать, если каждую новую ночь для него всё начиналось как бы с самого начала, и он не мог помнить всё то, что происходило с ним в ночь предыдущую?
Оно надвигалось медленно, не спеша. Словно зная, что деваться ему всё равно некуда, и сознавая полную безысходность складывающейся для него ситуации, оно растягивало эту пыт- ку, будто сам процесс его постепенного уничтожения доставляло «Нечто» неизъяснимую ра-
дость; словно оно смаковало весь тот неописуемый ужас, который ему внушала. Можно было предположить, что она – эта пытка – доставляло этому «Нечто» какое-то садистское наслаж- дение; наслаждение от испытываемого им ужаса; своей влас ти над ним; от предвкушения в скором времени его полного уничтожения. Создавалось впечатление, что оно живое - всё понимающее и чувствующее его страх – разумное существо. Было ли это на самом деле так? Но ведь ничто не говорило и об обратном.
Обычно так себя ведёт хищник, загоняющий жертву в ловушку и не желающий на это тра-
тить особенно много сил; осознающий, что намеченная жертва все равно никуда не денется;
осознающий своё превосходство в силе,хитрости, способности предвидения развития ситуации на много шагов вперёд. Так вёл бы себя разумный хищник, для кото рого сам процесс поимки жертвы представлял бы собой игру, игру жестокую, садисткую, с заранее известным концом для обеих сторон, в которой одна из сторон –охотник, дьявольски жестокий в своей болез- ненно извращённой нравственности загонщика заведомо более слабой дичи; вторая- мечущий-
ся в тисках разума жертва, осознающая неизбежность приближающегося конца.
Иногда оно замедляло своё движение навстречу и начинало охватывать его со всех сто- рон, словно желая продлить его агонию, растягивая удовольствие от предстоящего его уничтожения. Оно наблюдало за ним словно паук, наблюдающий за трепыханием мухи в паути- не, видящей его - паука приближение; оно осознавало свою полную власть и над ситуацией и над ним.
Его отличием от мухи было только в том, что та была не разумна и в ней проявлялся в такие мгновения лишь безусловный рефлекс; он же испытывал осознанный и переживаемый ужас, чувствовал и осознавал свою беспомощность как существа разумного, стоящего на бо- лее высокой ступени развития, чем то, что его готово было поглотить.
Может быть от него исходили какие-то волны ужаса, которые это «Нечто» чувствовало; может быть оно питалось энергией, излучаемой его напряжённым - в поисках выхода из этого мира – разумом? Оно словно высасывало из него всю энергию.
Но это означало, что «Нечто» стояло на более высокой ступени развития, чем он.
И опять возникал парадокс
- А воспринимало ли это «Нечто» его как существо разумное? Что могло сказать в его пользу как о существе разумном? Было ли само «Нечто» - разумным? Если так, то в какой степени оно осознавало себя как существо разумное, а своё поведение адекватным склады- вающейся ситуации «Человек - Нечто»? И, наконец, а действительно ли он стоял на более высокой ступени развития, чем это «Нечто»?
Почему, в таком случае он не может избежать этой ситуации, не может найти решеня, благоприятного для него? Определяют ли морально-этические нормы степень развития су- щества разумного? И, наконец, что же определяет само понятие разума?
И «Нечто» как будто бы понимало его внутреннее состояние и отношение к происходящему, как может только понимать существо также разумное, но разумность и морально-этические нормы которого лежат совершенно в иной плоскости, враждебной ему.
Он чувствовал исходившее от этого «нечто» равнодушную, давящую волну мрака и ожесто- чения в отношении не только себя, но всего живого, которое было абсолютно чуждо самой сущности этого «Нечто».
Откуда оно приходило? Точнее не приходило, а появлялось.
Из детства, где что-то его напугало, и до сих пор этот страх, сохранившийся в глуби- не его памяти, не хотел его отпускать, трансформируясь в этот кошмар в виде «Нечто»?
Из, предшествующих прожитых лет, которые напластовались многочисленными не до конца пережитыми тревогами, которые он когда-то подавил, а теперь они вырвались на свободу и мстили ему, создав для его мир иллюзорной действительности, который в ином пространстве и времени постепенно стал его явью, и где главными действующими лицами были он и
«Нечто»? И вновь возникал вопрос о реальности и иллюзорности всего происходящего с ним. Слишком реальными были переживания, чтобы можго было в такие мгновения считать этот мир плодом его фантазии, плодом кошмарного сна.
Последовало ли оно за ним из другого пространства и времени, где ему иногда казалось он когда-то жил? Может быть, в своих предшествующих инкарнациях он действительно находил-
ся в иных Вселенных? И вот наступил момент, когда они вырвались их его памяти на свобо- ду; когда, по неизвестной ему причине на свободу вырвалось всё , что хранилось на черда-
ках и в подвалах его памяти. Может быть энергия его психики в итоге вызвала откуда-то из иных измерений это чудовищное воплощение, с которым он когда-то находился в ментальном контакте, даже не подозревая этого?
Что они ещё хранили, его кладовые и подвалы памяти, что его ещё ожидало впереди?
Могла ли его психическая энергия материализоваться в окружающий его мир?
Могла ли она перебросить его разум, его сознание через время в иной мир?
Может быть это раздвоением его личности, каждая из которых жила своей жизнью в своём мире, не зная и не подозревая о существовании другой?
Какие секреты и неожиданности таились в тёмных глубинах его сознания, способные мате-риализоваться в столь яркие и чувственно - жизненные образы и сцены, способные стереть границы между различными Вселенными, между микро - макрокосмосом?
А, может быть, это разыгрывался сценарий неведомого ему и бесконечно повторяющегося уже многие века и тысячелетия Вселенского эксперимента, в котором он, как и многие другие, ему подобные, не подозревая сами того, выступали в виде подопытных кроликов?
В таком случае, почему был выбран он?
Происходило ли нечто подобное с другими?
Что служило критерием отбора?
Кто и какой результат ожидал?
Словно этот экспериментатор ждал, когда его сознание найдёт иной выход, иное решение этой тупиковой для него ситуации; словно искал новые, иные пути решения этого психологи- ческого, а может быть не только психологического эксперимента; надеялся, что он сможет решить эту мрачную задачу каким-то иным, совершенно неожидан- ным, способом, посылая его вновь и вновь в эту психологическую мясорубку и, давая возможность - в последний момент, когда видел что нового решения он найти не может - ускользнуть в мир реальности, чтобы через сутки вновь бросить его вновь в этот водоворот переживаний.
А, может быть, это и была проверка его на разумность?
И вот теперь, когда «Нечто» приходило, он чувствовал это каждой клеточкой своего тела и души, которые словно понимали неумолимо надвигающуюся бездонную, непроглядную алчущую бездну, готовую их поглотить, превратить, переплавить во что-то, что не будет более по- хоже на человеческую суть, либо ни на что-то иное, что подвласт но его разумению. И это чувство неотвратимости, неизбежности приближения «Нечто», которое уничтожит его не толь- ко физически, уничтожит его как личность, поглотит его душу; угнетающая тяжесть, посте- пенно, капля за каплей втекающая в организм, пропитывающая и отравляющая его своим ядом; сознание невозможности куда – либо скрыться, спрятаться, спастись, наполняло всё тело непередаваемым ужасом, выжигая словно
раскалённым жезлом его мозг в описках выхода.
Может быть, он был для этого «Нечто» просто куском пищи, которое тот спешит прогло- тить, не замечая, что этот кусок есть ни что иное, как живое и разумное существо, способ-
ное испытывать страх и боль? А, может быть именно то обстоятельство, что он разумен и вызвало дополнительную ненависть этого «нечто» в этом стремени его уничтожить, но унич- тожить не торопясь, не спеша, чтобы насладиться это сладострастной картиной пытки; испы- тать своё безнаказанное могущество перед ним, перед этим корчащимся от страха ничтожест- вом - разумным существом, слабым, беззащитным, понимающим суть происходящего, его неотвратимость, и бессильного что-либо изменить.
Откуда-то из темноты, - но как можно было говорить о темноте, когда его глаза здесь ничего не могли видеть; и как можно говорить «понимал», если само это понятие не имело здесь и сейчас никакого смысла, - медленно и неотвратимо, надвигалось что–то огромное, невидимое, не постижимое; оно надвигалось не спеша, заполняя каждое мгно вение каждый атом пространства, которое было его бытием, сжатым до понимания «не понимания » происх- одящего. Да и само понятие пространства для него сейчас было сжато, ограничено практи- чески только тактильными восприятиями поверхности его тела того, на чём он покоился. Разумеется, он не мог это чувствовать, потому что находился здесь, в этом странном мире, но тело пыталось найти хотя бы какую-нибудь зацепку, хотя бы что-нибудь, что могло послужить ему опорой в этой неравной борьбе.
И здесь его тело содрогнулось в конвульсии, словно пытаясь сжаться в точку, исчезнуть из этой ирреальной потусторонней реальности. В этот момент его разум осознал, что он не чувствовал и этого. Боже, он даже не знал, и не понимал, где он находится, лежит ли он на чём-то, или лежит ни «на чём», а «где–то»; разум отказывался понимать и интерпрети- ровать ощущения его тела. Он просто был, и был пока здесь. Но, где? Он был всего на все- го мизерным сгустком боли и страха, монадой микрокосма, не способным не только избежать это- го кошмара, но лишённый даже возможности позвать на помощь. Впрочем, кого и как он мог позвать?
А есть ли в том, или там, где он находился в эти мгновения, ещё кто-нибудь?
А существовал ли он сам? Кто и что он вообще такое? И, наконец, есть ли он? И если есть, то что, кроме ужаса, сжимавшего сердце, могло подсказать ему, что он это - «Он»?
Его разум вновь и вновь возвращался – в процессе поиска выхода из этого мира – словно кружась по кольцу, к этому всё более его тревожащему вопросу. Не реальность происходяще-
го, её неправдоподобность, острота ощущений, вызывали в сознание самые противоречивые мысли.
* * *
Тьма надвигалась. Надвигалось «нечто» удушливое, давящее на разум, затмевающее собой всё и вся неизбежностью своего существования и приближения. Вот это-то и было в эти часы его миром, это всё и было - «Он», «есть», «здесь» «сейчас», «где-то» и «зачем-то».
Воздуха становится всё меньше и меньше, он начинает задыхаться, не может вздохнуть полной грудью, потому что оно, это «нечто», постепенно наваливается, сдавливает, обвола- кивает со всех сторон, расплющивает, вжимает его во что-то.Нет, не во что-то, а в себя. Рот судорожно пытается схватить хотя бы небольшой глоток воздуха, но это становится сде-лать всё труднее и труднее; кажется, что сейчас, ещё мгновение и грудная клетка будет раздавлена превращена в лепёшку, в месиво из измельчённых костей и разорванных тканей; вот сердце от нехватки кислорода уже не стучит, а судорожно, рывками, вздрагивает; из пересохшего от напряжения горла доносился уже лишь хрип; ломит в висках; пульсирующая, режущая боль короткими вспышками из висков ударяет в глаза; острая игла, при каждом су- дорожном движении его тела, пытающегося ещё сопротивляться, пронзает насквозь сердце, заставляя замирать, почти умирать.
В такие моменты он, наверное, терял сознание, потому что отдельные эпизоды его на- хождения в «здесь» почти полностью выпадали из памяти, когда много позже он пытался восстановить в памяти эти моменты.
Пульсирующая боль в висках всё усиливается; пылающее, пожирающее плоть пламя готово испепелить и разорвать мозг, - почему-то равномерно раскачивающийся из стороны в стороны сам по себе, и как огромный молот, бьющий изнутри по черепной коробке, отдавая в ушах всё усиливающимся гулом ударов. Его Я извивается, корчится, нет, даже не корчится, а только пытается это сделать, но остаётся скованное невидимыми путами.
Бескрайняя во времени и пространстве, размазавшая его по всей Вселенная, боль, зах- лестнувшая то, что ещё оставалось от него, что ещё способно было отделять его от боли, заставляет весь этот бесконечно длящийся кошмар воплотиться в звериный рёв, вырыва- ющийся из его пересохшего горла…, или это ему только кажется?
Но, наверное, даже этот рёв, ему только казался, потому что его организм не способен был в эти мгновения не только издать какой-либо крик, а просто издать любой звук, горло судорожно, рывками сокращалось, он задыхался….сознание постепенно начинало его покидать, угасать…
* * *
И в это, последнее мгновение он просыпался…..
И в это мгновение он просыпался от собственного крика полного отчаяния, безмерной тоски, страха и боли Сознание ещё спало, и мозг находился пока в плену обволакивающего его ночного кошмара, может быть поэтому он и продолжал ещё кричать. Он проснулся, но по- ка этого не понимал, как не понимал и того, что кричит. Но вот, наконец, туман сновиде- ния – если это можно было назвать сновидением – начал постепенно отступать, рассеивать- ся, и этот надсадный, захлёбывающийся от боли и страха крик, на конец, достиг его ушей, а затем и мозга.
В этот момент он, наконец, окончательно проснулся и понял, что его разбудил крик, и этот крик был его. Его разбудил собственный крик - надрывный, полный страха и боли
Это был не просто крик, а перемеживающийся с хрипом вой, озверевшего и остервеневшего от безнадёжной тоски, боли и безысходности ситуации дикого зверя.
Его сознание – единственный свидетель и участник этой неравной схватки с кошмаром, надвигающимся из глубины ночи, которая, казалось, длилась целую вечность, не оставляя ни малейшей надежды на избавление, и иной исход, кроме как быть раздавленным, задохнув- шимся в медленной и мучительной агонии - последним, отчаянным усилием всё таки вырыва- ло его - в тот момент, когда казалось, что «Нечто» уже почти настигало его из мира мрака и выталкивало в мир реальности, где его душа, наконец, могла успокоиться, а дух обрести свободу.
Такое с ним иногда бывало и раньше, когда он просыпался глубокой ночью от собственно- го надрывного крика, переполненного ужасом: ему снилось что-то бесформенное, массивное, огромное и тёмное, чему трудно было дать какое-либо определение, наваливалось на него, готовое раздавить, расплющить, уничтожить не оставляя ни малейшей надежды на спасение.
Когда он просыпался, полностью уничтоженный там, откуда только что вернулся, вернул ся в реальность окружающего мира, всё тело - словно пропущенное через жернова гигантской мясорубки, где его перемалывали, перетирали, превращая в ничто, а затем вновь по крупин- кам ссыпали и утрамбовывали в оболочку его тела - покрывал холодный липкий пот, которым была пропитана и простыня и наволочка подушки, на которых он лежал.
Сон, похожий на явь. Не сознавая этого и, вместо того, чтобы проснуться, он пытался сопротивляться этому чёрному, бесформенному, невидимому и огромному монстру навалива- ющемуся на него; старался упираться в него руками, но тут же чувствуя, что не можем ими пошевелить, они как бы спеленаты, и не подчиняются его воли; он хочет сдвинуться, смес- титься с этого места, увернуться, но тело не слушается, оно обездвиже но, или, может быть, парализовано; он задыхается от нехватки воздуха, рот безуспешно пытается схватить хотя бы глоток живительного воздуха, но грудь придавлена, раздаётся только какой- то хрип, но он его не слышит, а только ощущает какой-то частью ещё живого, как ему кажется, обессиленного организма.
Значит в нём уже было что–то раздавлено, значит,не было никакой надежды на спасение, нет выхода, он погребен заживо здесь, где–то, не понятно где и зачем…
Он не видит и не понимает, что происходит и от этого ужас ещё больше переполняет каждую клеточку тела, мозга, сознания. Разум мечется в поисках выхода, но ему не хва- тает ощущений, он ищет за чтобы ухватиться, где найти точку опоры в непроглядной темноте зрительного и тактильного восприятия, и не находит….
Сердце готово выскочить из груди, оно колотится, как огромный молот по грудной клет- ке, он даже ощущает эти удары, слышит их, содрогается от них, но не в состоянии ему помочь.
Время остановилось, замерло; оно заодно с… ним….. с этим «нечто»….
Что-то, рождённое в глубине его сознания, собранное из миллионов частичек разбитых надежд и желаний, неудовлётворённых страстей, растоптанных и отвергнутых, без ответных, даже самых светлых и добрых чувств и побуждений, сотканное из многих километров душевной боли и страданий, выкристаллизовалось в нечто законченное, тёмное, озлобленное, что над- винулось на него безысходным мраком отчаяния и боли; затопило, опрокинуло весь мир при- вычных ощущений; превратило спасительный сон в мир мрака и ужаса.
Сон уже перестаёт быть сном, а становится частицей его жизни, жизни вполне реальной, переживаемой и вполне ощущаемой.
Но разум и чувства этого не знают, они живут в другом измерении, в ином мире, и этот мир есть мир, порождённый тёмной стороной его сознания. Как добро и зло не могут сущест-
вовать оторвано друг от друга, ибо одно из них порождает второе, так и в глубине его соз-нания живут два мира, симбиоз светлого и тёмного начал. Они как две Вселенные - светлая и тёмная - есть аз и ять одной сущности, одна есть порождение другой, одна умирает, другая нарождается, и наоборот. В той, которая гибнет, мириады живых существ, вопиют от ужаса предстоящей смерти, безысходности и предначертанности бытия, предвещающего закат и гибель всего сущего в их мире. И они, боль и ужас всех сущностей этой Вселенной,нашли своё отражение в его сознании, как некой обобщённой монаде всех их я. И он переполненный этим безграничными ужасом и болью, являлся последней их надеждой на спасение. Он отраже- ние этой последней безграничной веры, последняя надежда на спасение.
Так, кто он такой? Он это - «Он»; или он это - «Они».
И это сопротивление, эта внутренняя пружина, распрямляется и вырывается наружу кри- ком; криком муки, воплем ярости истерзанной ужасом ночного кошмара души, воплем, абсолют- но не похожим на человеческий голос. Это вопль, в котором слились и стон и тоска всех жизней этой Вселенной, какой – то звериный рёв, полный ярости, и безысходной тоски изму- ченной этой пыткой души.
Он вздрагивает, прорываясь сквозь пелену чего–то упругого, и вязкого одновременно, не отпускающего его, сопротивляющемуся упрямству воли и его желания прорваться в привычный мир света. Но вот он вырывается, он уже здесь на поверхности, но пока ещё не осознаёт этого. Темнота глубокой ночи не даёт возможности сориентироваться, ему кажется, что он ещё там, что это только временная передышка, которую смог завоевать. Тело ещё не слушается, ноги и руки ватные, он весь покрыт холодным потом; грудь с трудом вздымается, наполняясь воздухом, которого ему так долго не хватало. Хотя он и проснулся, но был ещё по-прежнему весь там, в том кошмаре, который преследовал его в том мире и теперь последовал за ним сюда, в этот мир, наполненный жизнью, и пока ещё не отпускал его.
Он ещё не осознаёт, что всё закончилось; его разум уже всплыл из глубины мира ирреаль-
ности и грёз, на поверхность мира ощущений и самоосмысления. Но сигналы его органов чувств ещё не достигли мозга, и тот продолжает пока жить тем, что оставалось внутри его сердца и души, продолжает жить недавним прошлым, пусть не реальным фи зически, но реаль- ным для его внутреннего мира переживаний……….
Он лежит на спине весь мокрый от пота. Постепенно он начинает осмысливать окружающую действительность, но воспринимает пока её через ужас недавнего пережитого.
Он вновь, теперь уже наяву переживает весь тот ужас, который ему приснился там.
Приснился?
И, хотя он уже здесь разум его по-прежнему пока там……
Он лежит полностью выдохнувшийся от этой неравной схватки в том мире, из которо го он только что вернулся в реальность. Страшная слабость, распластавшая его на кровати, не позволяет даже пошевельнуться, сменить позу одновременно занемевшего тела и расслаблен ного тела.
Глаза бессмысленно смотрят в темноту ночи. Он смог вернуться потому, что там всеми его поступками последние минуты управлял уже не разум, а инстинкт самосохранения, жела нии жить, страх уничтожения. По всему телу разливалась такая слабость, как будто не давно его всего избили палками, превратив тело в однообразную желеобразную массу без костей распластавшуюся сейчас на простыне. Грудь судорожно вздыма- лась от нервных судорожных вздохов, которые его организм – ещё до конца не успокоившийся - пытался совершать.
Но вот постепенно искорка разума пробивается из глубины затуманенного сознания на поверхность, в глазах появляется некоторая осмысленность.
Он начинает понимать, что всё пережитое им только что, не что иное, как сон, но од-
новременно с тем столь реальный. И вместе с этим из глубины памяти всплывает подсказка, что это не просто сон: сон повторяющийся –пусть не часто, но регулярно, неоднократно - на протяжение столь длительного периода, а последние месяцы возвращающийся всё чаще и чаще; сон после которого он должен привыкать к тому реальному миру, в котором он действи-
тельно живёт; сон после которого он многие часы - и этот период времени всё больше и больше растягивается – должен заставлять своё сознание возвращаться в реальный мир, а не жить образами ночных сновидений, которые пресле дуют его наяву; этот факт заставляет задуматься об иных причинах вызывающих разд- воение жизни его Я на два мира.
Но сейчас он был в мире реальности, в мире, где он был властен управлять своими же
ланиями и поступками, своими мыслями и чувствами. Прошедшей ночью «Нечто» подобралось слишком близком и, будучи сейчас здесь, а не там, он должен был осмыслить, что же с ним происходит, найти первопричину происходящего, ибо впереди была следующая ночь, из схватки в которой на этот раз он не был уверен, что сможет вновь вернуться назад.
Что же с ним тогда будет?
Где он тогда окажется?
Останется в том мире, или его настигнет смерть?
Для размышления у него впереди был всего только один день.
* * *
На следующий вечер, после работы, - а это была пятница - когда он сидел в кресле око- ло небольшого журнального столика, и что-то писал, неожиданный, осторожный, чуть замет- ный порыв холода коснулся его сердца. Как будто лёгкий ветерок, поднятый непонятно чем и как, пробежал по его телу. Он насторожился, это не был порыв холодного ветра из-за пло- хо затворенных ставней окна. Он всей кожей лица и тела почувствовал соприкосновение с чем -то совершенно иным, словно чуждым самой его сущности: будто чьи-то незримые тонкие щупальца осторожно скользнули по поверхности кожи его тела и мгновенно исчезли. Невольно вздрогнув, он напрягся, замер, словно к чему-то прислушиваясь.
Каким-то звериным чутьём, сохранившимся наверное, от предков, он почувствовал какой-то внутренний дисбаланс, какое-то беспокойство, которое пока объяснить не мог.
Где-то в глубине сознания мелькнуло на мгновение что-то неуловимое, какая – то мысль, которую он не успел ухватить, столь скоротечной она была. Чувство непонятной и беспри- чинной тревоги неожиданно закралось в сердце. Он продолжал писать, но внутренний диском- форт, и эта необъяснимая тревога всё сильнее и сильнее охватывали его.
Неожиданно, он поймал себя на мысли, что весь вечер, не смотря на то, что занят, ин- стинктивно, внутренне к чему-то прислушивается, что-то ожидает. Какие–то сигналы поступа-
ли в мозг, ассоциативные ощущения из подсознания выталкивали на поверхность, в мозг, ка- кие-то образы, сюжеты, старые и давно забытые переживания, цепочки неотработанных и не- завершённых результатов размышления, всё, что хоть как-то было похоже и могло ему помочь разобраться с ощущениями сегодняшнего вечера. Внутри него, независимо от его желания, в подсознании шла незримая работа: что-то с чем-то сравнивалось, сопоставлялось, анализ-и ровалось, вновь сравнивалось; отбрасывалось как ненужные результаты, не поддающиеся интерпретации разумом, оставалось лишь то, что хотя бы отдалённо что-то подтверждали, находили аналогии в предшествующем жизненном опыте.
Тревога нарастала. Неожиданно чувство, что вот-вот, что-то должно произойти стало настолько явственным, что он невольно встал, и несколько раз не спеша, прошёлся по комна- те, затем подошёл к дивану и прилёг, стараясь успокоиться.
Наверное, он задремал…………
… а может быть, это было одно из тех пограничных состояний мозга, когда он отключает соз- нание от окружающей действительности. В такие минуты оно переходит в совершенно иной мир, находящийся неведомого где, находящийся за порогом нашего понимания. Находясь там, по другою сторону мира восприятия нашего земного Я, мы не можем сказать бодрствуем ли, дремлем ли. Мы только замечаем, когда мы были здесь, и когда мы снова стали здесь. А, что было между «тогда» и «сейчас», нам это остаётся неведомое. Кто бы нам о нём мог бы рассказать?
Неожиданно он услышал зов, тихий-тихий, едва слышный, словно его отделяли от него мно гие и многие километры пространства; а, может быть, это было не пространство, а время, отделявшее от этого зовущего зова. Откуда он появился – из прошлого, из будущего? Но можно ли было сказать, что он его услышал? Наверное, нет, ибо это не было звуком, это было именно зовом, который он чувствовал всей своей сущностью, за ставившим его заме- реть, сосредоточиться, внутренне напрячься, чтобы лучше почувствовать, не ошибся ли. Он его звал за собой, манил, обещал, будоражил чувства, околдовывал, наполняя сердце теп- лом, странным сладостным предчувствием какого-то давно ожидаемого и желаемого, но почти забытого события: словно интонация, тембр, откуда-то появившийся – а, может быть, ему это только показалось, запах - напомнили ему что-то очень знакомое, но что, он ни как вспомнить не мог. Он его всё более и более волновал, тревожил, звал, увлекал за собой. Было в нём что-то такое, что завораживало, вызывало желание приблизиться к источнику этого зова, увидеть, может быть, даже прикоснуться к нему, почувствовать, что же это такое, что вносило такую сумятицу в душу.
Желание становилось всё сильнее, всё невыносимее, словно их связывали тончайшие невидимые, но необычайно прочные нервные волокна, позволявшие источнику, наполнять его этим нестерпимым желанием приблизиться к нему. Состояние радости всё глубже и глубже погружало его в состояние необычайного спокойствия, отрешённости от всего бренного.
Если бы кто-нибудь мог бы его увидеть в этот момент со стороны, то, несомненно за- метил бы, как тело его расслабилось, дыхание замедлилось, на лице появилась слабая отстранённая улыбка.
И здесь он услышал голос, так хорошо ему знакомый, который его звал. Звал за собой звал к себе. Голос был тихий, едва слышный, но он узнал бы и услышал его среди миллионов голо- сов, даже если был ещё более тихий. Он приглашал его последовать за ним.
Куда? Да, какое это имеет значение. Ведь это был её голос, её приглашение. Он удивился, как она могла оказаться здесь, точнее там?
Но, может быть это, была совсем и не она?
Но сейчас для него это не имело никакого значения. Он просто слышал её голос, и ему казалось, что он даже её видел, но почему-то очень смутно. Её образ всё время дрожал, очертания были нечёткие, зыбкие, иногда ему даже казалось в этом образе совершенно иные черты, казавшиеся, почему-то очень знакомыми, хотя он был уверен, что никогда подобный образ не встречал, но все равно знакомые. Однако эти черты так знакомо - незнакомые, на мгновения сменявшие её черты, вызывали в душе чувство тревоги; откуда-то из глубины его памяти всплывали смутные отрывки наверное его недавнего прошлого, в котором этот стран- ный образ он должен был быть ему знаком. Но когда, где, как он ни пытался напрячь память, вспомнить так не мог. Внутренняя тревога, нервозность состояния усиливались.
Она продолжала его звать. Он слушал, не понимая, что это уже не мир реальности, а мир грёз, мир воспоминаний, мир боли и страданий, и она звала его именно туда, где его ждали ночной кошмар, в который он всё более и более погружается.
Разорвалась пространственно-временная грань между двумя мирами, и тот мир,в который его разум и вся его сущность регулярно, каждую ночь погружались, и до недавнего времени был отделён от мира его земной реальности, соприкоснулся с последним.
Тонкие энергетические нити из мира тёмного протянулись в мир светлый, увлекая его созна-ние, его душу за собой в мир иновременья, мир соединяющий прошлое, настоящее и буду- щее,и ещё многое, что неведомо человеческому разуму
. . .
Но сейчас он пока этого не знал, не ведал, не понимал. Понимание этого придёт позже, когда изменить что-либо будет уже невозможно.
Но он этого всего уже не замечал и не понимал. Он видел и слышал только её.
- Кого? Он этого не знал, ему было важно лишь то, что там его жадло что-то новое, неведомое и, может быть удивительно прекрасное....
И вот наступил момент, когда он уже не мог выдержать этого нестерпимого желания
-….. я иду, я иду….
закричал он и, рванулся навстречу этому зову. Но это не было звуками его голоса, не было движением его тела, это был порыв его души и сердца. Его голоса никто не смог бы услы-шать, и тем более заметить движения, потому что губы его были сомкнутыми, а тело по-прежнему оставалось неподвижным.
Но одновременно с тем он уже спешил навстречу тому неведомому зову в том своём неведо-мом никому - мире, в котором он уже сейчас находился.
Он бросился навстречу этому зову и рухнул в бездонную пропасть, из которой ему навст- речу хлынул поток мертвящего мрака.
Волна ледяного холода прокатилась от головы к сердцу, что-то напало на него из темно- ты небытия и погнало в мрак отчаяния. Ему захотелось закричать, его разум рванулся на встречу его желанию вырваться на поверхность реальности, вернуться в привычный мир, но было уже поздно…
. . . .
«Нечто» возникало неожиданно, словно проявляясь из «неоткуда» и из «ничего».
Отчаяние, безысходность происходящего, какая – то мрачная и смертельная предопреде- лённость переполняла сердце. От этого «Нечто» словно исходили волны целенаправленного желания уничтожать всё, что ни попадается на его пути; преднамеренного, осознанного желания убивать, словно единственным смыслом его существования было нести смерть.
А, может быть, это и была сама смерть в таком зловещем обличие?
Он этого не знал, и тем более в те мгновения, когда оно его уже настигло…….
25.03.2006.