Мамочка или вредная старуха

Творя добро иль причиняя зло,
Помни о законе бумеранга!
Дел наших бумеранг,
Закончив свой полёт,
Нам же непременно всё вернёт.


Валентина - женщина, которой давно уже за пятьдесят,  ехала в переполненном трамвае, стоя на «полторы ноги».  Именно, на полторы, а не на одной или двух, как должен бы стоять человек.  Ноги ее к концу дня «гудели» - так она называла свое ощущение, когда жаловалась подруге или доктору. Сейчас ей  хотелось бы одного – покоя. Но она понимала, что  покой лишь маячит  где-то впереди, превратившись в эти минуты из желания в мечту.
Женщина с трудом удерживала в руке тяжелую сумку,  с тайной надеждой искоса  поглядывала на тех, кто сидит: нет, пока никто вставать не торопится, значит, им тоже ехать еще и ехать.
Но человек  привыкает к обстоятельствам. Наступил момент, когда пассажиры перестали толкаться, отвоёвывая себе пространство. Валентина тоже расслабилась,  стиснутая со всех сторон жаркими телами и мысль ее быстро улетела далеко из этого трамвайного салона.   
  «Ведь сколько раз уже предлагала мамке переехать ко мне! Так нет! Она, видите ли, не хочет расставаться со своей комнатушкой. Вредная старуха! Ну, какая разница, где жить?! А мне каково, мотаться к ней  через всю Москву! Надо  еще раз серьезно поговорить, припугнуть ее. И правда, вдруг умрет там одна. Пока я доеду! Ой, нет! Не дай Бог!».
- Гражданочка, вы  на следующей выходите?
Мужчина, по голосу -  средних лет, начал  сзади телодвижения, пытаясь протиснуть свои крупные габариты туда, где и для яблока места нет. Методом толкания и перетекания справился-таки с теми двумя метрами пути,  отделяющими его от выхода, и на остановке благополучно покинул вагон с видом победителя.
«Счастливый, уже приехал! – вздохнула Валентина, поставив, наконец, вторую ногу на всю стопу. – Я тоже счастливая, - улыбнулась она сама себе, -  теперь могу стоять твердо».
Валентина вспомнила притчу про бедняка и козу, которая сделала его жизнь невыносимой. Выгнали из дома козу, и жизнь сразу улучшилась. Спасибо козе: она помогла увидеть  жизнь с другой стороны. Это замечательное качество: во всем находить свои плюсы. Вроде бы все живем в одной стране, и семьи у нас похожи, и проблем у каждого полно. Но у одних  жизнь кажется  легкой, а другие из этих своих проблем не вылезают.  А так хочется, жить радостно!
Вдруг рядом освободилось местечко. Валентина бросила короткий взгляд на  стоящих вокруг, определяя на вид более нуждающихся в этом сиденье, и поняв, что других претендентов нет, села и, с облегчением вздохнув, потерла затекшие от тяжести руки.
За окном весна бушевала своей молодостью и свежестью, призывая поучаствовать в этом буйстве всех желающих. Почки набухли и готовы раскрыть  секреты, обнаружив в туго свернутом клубочке узорные покрытые липкой смолкой листочки. Ива развесила  длинные сережки, густо покрытые цыплячьего цвета пыльцой, от которой то тут, то там чихают прохожие,  и, не расставаясь с носовым платком, коротко объясняют подозрительным:
- Я не больна. У меня просто аллергия.
«У Катюшки тоже аллергия на цветение, - подумала женщина о своей внезапно повзрослевшей дочери, - даже  лицо порой пятнами покрывается. Что с ней делать?». Мать озабоченно напрягла лицо, как будто могла сейчас решить проблему современного человечества – борьбу с аллергией.
«И ведь не слушает меня совершенно!  И таблеток не пьет, и гулять идет именно в парк, где полно пыльцы. А мне только: «Не лезь, ма! Сама знаю».  Да, дети выросли, им мать нужна для обслуги. Как удобно - домой приходишь, а там – еда на плите, чистое белье в шкафу, дома порядок.  Как будто оно все само собой появилось. И с матерью можно вовсе не разговаривать».
Валентина с грустью подумала о сыне: «В этом году Кириллу исполнится тридцать. Он уже три года, как сам стал отцом, автоматически превратив  меня в бабушку. Сынишку «подбрасывает» регулярно, а сам звонит редко, и не поговорить, а только узнать, все ли в порядке».
Валентина на большее не претендует. Сын не пьяница, не наркоман, оказался хорошим отцом и заботливым мужем - это уже много. Она видит в этом и свою заслугу.  Воспитывать детей пришлось фактически одной, муж умер внезапно, когда их отношения еще не угасли и не превратились  в  совместное отбывание наказания, как бывает порой у людей после десяти лет брака. У них с мужем была любовь, которую они  легко перенесли на сына и дочку и смогли, видимо,  заложить в детей что-то очень важное, что Валентина называет «корнями».  И сын, и дочь с уважением вспоминают отца. А Валентина не раз прибегала к помощи отца, к его авторитету. Скажет только:
- Отцу бы такое поведение не понравилось!
Глядишь,  в доме опять устанавливается гармония. Так было еще недавно.  А сейчас  - одни проблемы: взрослые дети, стремящиеся к свободе и независимости, и старая мать,  нуждающаяся в постоянном уходе. И при таком количестве нуждающихся в ее помощи Валентина нередко чувствует себя  одиноко.
 
Так в мыслях  о своей непростой доле женщина доехала до нужной ей остановки.
Еще через четверть часа она стояла перед дверью, обитой синим дерматином - так когда-то захотела мама, чтобы внуки быстро находили свою дверь по цвету. Среди всех коричневых дверей одна – синяя. Валентина предпочла бы не  выделяться, но с мамкой не поспоришь. Она вообще привыкла настаивать на своём, недаром же проработала всю жизнь в министерстве управления. Вот и управляет всем и всеми даже теперь, когда стала немощной и старой.
Женщина поставила на пол сумку и достала ключи. Прислушалась. В квартире слышна громкая грамотная речь - работает  телевизор. Почему-то на сердце сразу стало легче, как будто при включенном телевизоре не могло произойти ничего плохого.
- Привет, мама, - дочь сделала три шага вглубь комнаты, чмокнула старую женщину в вялую кожу щеки, - Как ты тут, – и не дожидаясь ответа, продолжила, - а я с трудом добралась. Народу везде полно. Скоро без ног останусь, вены стали вылезать.
Женщина по-хозяйски прошла на кухню и начала выкладывать на стол продукты, которые купила специально для матери, и коробочки с крышками – еда, которую Валентина давно уже готовит на два дома.
- Мам, ты чего молчишь? – крикнула она, выглядывая в дверной проем.
- А что тебя интересует? – отозвалась старушка недовольным голосом.
- Ну, расскажи, как жила здесь эти два дня? Что делала? Что нового произошло?
- Да что у меня может нового произойти? Ты что, смеешься надо мной?! Я ведь с кресла практически не встаю.
- Ну вот, я  и говорю, - обрадовалась Валентина, что тема возникла сама собой, - переезжай к нам. И тебе  с нами веселей, да и мне не надо будет по три часа на дорогу тратить. Москва перегружена, на улицах пробки, пока я до тебя доберусь, сил уже нет. А ведь здесь меня тоже не отдых ждет - работа.
Валентина сказала, как пожаловалась, и ждала от матери сочувствия. Но старость эгоистична. Старая мать сама нуждается в этом сочувствии и понимании, которого, как ей кажется, она давно уже ни от кого не получает.
- Нет, -  категорично заявила старушка, - пока ноги носят, я хочу жить одна. А если для тебя дорога тяжела,  приезжай реже. – После небольшой паузы добавила обиженным тоном: -  Можешь и совсем не приезжать. Передай меня в «социальную защиту» и не приезжай. Они по долгу службы за мной ухаживать будут.
- Ну что ты говоришь, мама! Какая социальная защита, когда у тебя родственников полно, - с трудом сдерживая раздражение, возмутилась Валентина. – Я же не отказываюсь от тебя, а наоборот, хочу, чтобы ты была со мной.
- Ну вот, приехала и опять расстроила меня, - недовольно ворчала старушка, с трудом поднимаясь со своего насиженного места. Придерживаясь  за мебель, попадавшуюся на пути, она проковыляла в свою спальню и демонстративно закрыла за собой дверь, всем видом показывая дочери, что разговаривать с ней не хочет, и видеть ее, по-видимому, тоже.  Но из комнаты доносились жалобные ворчания матери:
- Родственников полно, а за бабкой ухаживать некому. Все только ждут, когда я квартиру освобожу. Кирилл вон совсем не ездит, а ведь был моим любимым внуком!
Валентина взглянула на часы, и перестала прислушиваться к причитаниям матери.
- Настроение на нуле, - констатировала она. - Вот вредная старуха, знает же, что Кирилл загружен  заботами: своя семья, маленький ребенок. Ладно, - остановила она  размышления, - быстро приберусь и домой.
Из квартиры матери вышла, когда на улице  сгустились сумерки.
Валентина ехала в полупустом вагоне метро, и ничего не замечала. Ей было жалко себя.
«Разве это жизнь?! Мотание одно. Я уже давно себе не принадлежу. Разве для этого я родилась, чтобы всю жизнь работать для других!  А моя жизнь, похоже,  вообще ни для кого ценности не представляет!».
- Вам плохо?
Женщина словно очнулась от своих размышлений, и взглянула на пожилого человека, державшего в руках длинный зонт, похожий на  трость.
«Откуда здесь, в метро, такой персонаж?!», - мелькнула у Валентины мысль, но она ответила холодно:
- Всё  нормально.
В наше время не принято разговаривать с посторонними. Все едут, с головой погруженные в себя, и ничего вокруг не замечают. Даже если замечают, не реагируют: не мое дело. А тут, вдруг,  человек интересуется чьим-то самочувствием! Это само по себе необычно.
Валентина еще раз, теперь уже внимательно посмотрела на старичка. Худощав, одет опрятно, даже можно сказать изысканно. Волнистые с проседью волосы аккуратно причесаны. Из-под торчащих бровей, как это часто бывает у пожилых людей, смотрят умные, живые глаза с ясным взором.
Валентина вдруг почувствовала  доверие к этому чужому человеку. Ей захотелось с ним поговорить. Так бывает - мы легко  и с удовольствием рассказываем мало знакомым попутчикам все тайны и хитросплетения своей жизни.
- Извините за резкость, - сказала она уже мягче, -  Я от старенькой матери еду…
- О, вы счастливый человек, - с готовностью откликнулся он, - у вас есть мать!
Счастливый человек. Валентина никогда не задумывалась об этом. Скорее наоборот, она привыкла считать мать дополнительной нагрузкой, но  никак не источником счастья.
- Всё не так просто, - попыталась она возразить, но как тут расскажешь то, что копилось годами, а потом   складывалось изо дня в день куда-то в глубину души, пропитываясь обидами и претензиями.
- Конечно, не просто. Просто, было бы не интересно, и ничему бы нас, людей, не научило. Мы учимся, запоминаем и дорожим только тем, что даётся с трудом.
Человек улыбнулся, и было в его улыбке что-то такое доброе, как будто у него вообще никаких своих забот нет, и его искренне волнуют только проблемы этой, уже немолодой женщины.  Валентине  хотелось с ним поговорить. Но не в метро, перекрикивая грохот колес, а где-то в спокойной обстановке. Но человек сам спросил:
- Вы на какой станции выходите? - И тут же предложил, - Может, поднимемся наверх, посидим в сквере?! Здесь на «Тверской» есть чудесный бульвар. Там растет дуб, под которым сидел Пушкин. Вы только подумайте! Сам Александр Сергеевич!  - мужчина поднял указательный палец, усиливая жестом, значимость слов. - Ну что, выходим?
Валентина, всегда такая осторожная, тут полностью доверилась чужому человеку, поднялась и на словах «Осторожно, двери закрываются…», двое почтенных людей выскочили из вагона.
Нестандартность ситуации вызвала в ней необычные эмоции: она почувствовала на миг  озорной азарт, какой могла позволить себе лишь в юности: «А, будь, что будет! Не съест же он меня!».
 
Поднявшись на эскалаторе наверх, Валентина усомнилась в правильности своего поступка, но отступать было поздно. Сделав первый шаг,  надо делать и второй.
Тверская улица была залита огнями. У «Макдональдса»  стояли люди, и наблюдалось обычное в этом месте оживление.
Какое-то время шли молча. Валентина старалась подстроить свой шаг под темп идущего рядом человека, все же он уже далеко не молод.
Бульвар был тускло освещен  редкими фонарями. На лавочках расположились влюбленные или желающие найти любовь. Валентина старалась не смотреть в их сторону, чтобы не смущать их и не смущаться самой. Наконец, увидели, что парочка, занимавшая целую лавку, встала и направилась в сторону кафе. Валентина с готовностью села на их место и на другой конец скамейки положила свой пакет - знак того, что присутствие еще кого-то нежелательно.
Старичок, прежде чем опуститься рядом, слегка поклонился и представился:
- Меня зовут Александр Борисович. А то мы с вами еще не познакомились, и я не знаю, как к вам обращаться.
 - А меня  можно называть Валентиной.
- Очень приятно! Хорошая сегодня погода. Весна, а на улице тепло, как летом. Вы какое время года больше любите?
- А я все времена люблю, - вдруг оживилась Валентина, - Мне как раз это и нравится, что времена года регулярно меняются, не то что где-нибудь в Африке, где всегда жара, а   зима отличается от лета только тем, что  идет дождь.
- А мне раньше нравилась осень, как Пушкину. Простите за такую вольность: сравнивать себя с величайшим человеком. У него есть такое стихотворение:
«Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас.
Так иногда разлуки час
Живее сладкого свиданья».

А на закате жизни мне весна стала милей, - задумчиво сказал Александр Борисович. – Так радостно встречать весну и вновь переживать пробуждение природы, как новый этап жизни, новый цикл.
- Мне с вами так хорошо, - вдруг откровенно призналась Валентина, -  У меня ощущение, что вы мой давний друг, и вы все про меня знаете, и не только про меня.
Валентина взглянула в глаза своего случайного знакомого. Они, как всегда,  улыбались. Удивительное свойство человека – улыбаться одними глазами. Лицо как будто серьезное, а в глазах – добрая улыбка. Хорошо и легко находиться рядом с такими светлыми людьми. Они могут просто молчать, а рядом с ними все равно хорошо и спокойно; душа как будто отдыхает и очищается в их чистоте, и тревоги отступают. 
- Вот вы сказали, что я счастливая, что у меня мама есть, - продолжила Валентина недавний разговор. - Но мне с ней так трудно! Она не очень-то меня в детстве баловала, для нее работа всегда на первом месте была, а потом уже, на втором или десятом - мы с папкой. Мне ее материнской любви всегда не хватало.  А теперь она стала старой, обижается на меня, что я с ней мало разговариваю, что прихожу редко. Хотя я приезжаю к ней через день.
- Вот и причина вашей тоски, - поставил диагноз слушатель. - На взаимных обидах отношений не построить. Ваше счастье в том, что мама есть, хотя жизнь ее уже не годами - месяцами измеряется, а возможно, неделями. Никто  срока не знает, но у вас есть еще возможность научиться ее любить.
- Я и так ее люблю, - горячо возразила Валентина, - могу, не могу - еду к ней. Предлагаю ей ко мне переехать, так она категорически отказывается.
- Правильно и делает, - усмехнувшись,  заключил старичок, а женщина с удивлением на него посмотрела.
Александр Борисович пояснил:
- Представляете, вам с ней час находиться рядом тяжело, а если такая пытка будет постоянно,  вам свет белый  не мил покажется. Да и ей это не на пользу. Пожилым людям трудно стереотипы ломать. Отказаться от своего прошлого и настоящего - для многих это равносильно смерти, что и происходит часто со стариками.
 
- Так что же делать?! - в отчаянии задала вопрос женщина, как будто этот первый встречный должен знать лучше, чем она сама, что делать ей со своей мамой.
- Для начала – успокоиться, довериться судьбе и Богу.  Не думаете же вы, в самом деле, что человек может всё!?  Хотя бы сделать хорошо ту малость, которая действительно от нас зависит! Я не знаю, как вы будете налаживать  отношения со своей мамой, но могу поделиться своим опытом.
Женщина сидела в пол-оборота, внимательно вглядываясь в черты лица сидящего рядом человека, стараясь не упустить ни одного его слова. Почему-то ей казалось, что это очень важно – принять его опыт.
- Моя матушка, по милости Божьей, жила довольно долго.  Между нами  до последнего момента сохранялись  нежно-дружеские отношения. Мы сумели оторваться от материального притяжения и перевели наше общение на духовный план.  Душа человека – это та часть божественного, которая дана каждому из нас, как ценнейший подарок, который часто мы не оцениваем совсем. Ковыряясь в материальном, ищем там счастья, и не находим, но забываем элементарное -  хотя бы поднять голову к небу.
Валентина слушала внимательно, но ей показалось, что в какой-то момент она отвлеклась, потеряв «красную нить»; слишком непонятно звучали эти слова.
- Как это «оторваться от материального», - озвучила  она свой вопрос.
- Мы не  обсуждали вопросы, связанные с бытом, едой, одеждой, не загружали друг друга  чужими сплетнями. Мы делились своими маленькими успехами, своими открытиями,  старались быть откровенными друг с другом и уважали выбор друг друга. Если мама хотела сидеть в мороз у открытого окна – это ее выбор. Почему я должен ей это запрещать?! Она в своем уме и сама решит, что ей есть, пить или как поступать. Я это называю уважением. Я тоже хочу, чтобы ко мне относились с уважением.
 
Валентина вся обратилась в слух. Ее сердце стучало от волнения. Она вспомнила, как часто, не спрашивая мать, делает то или иное блюдо для нее,  она диктует ей, что надеть, что поесть, покупая продукты не по ее желанию, а с точки зрения полезности, чем неизменно вызывает со стороны матери возмущение, и всё заканчивается маленькой ссорой и новыми обидами. А общения на другом плане, не материальном, у них просто не бывает. 
«Какой ужас! Ведь так оно и есть. Я бы тоже не хотела, чтобы меня тупо ставили перед фактом».
Валентине захотелось сегодня же вернуться к маме и просто сесть рядом с ней на кровать, взять ее старческую истощенную руку  в свою теплую и еще сильную. Захотелось сказать матери то, чего она никогда раньше не говорила:    что она любит ее, что мать ей дорога, и что она очень боится ее потерять. 
А мужчина продолжал:
- Мы с матушкой часто говорили о  вещах непреходящих, что делало общение ценным для нас  обоих.  Когда у нее ухудшилось зрение, я  читал вслух то, что ей интересно: рассказы Чехова, Бунина или притчи. Бывало, что  одна, сказанная  реплика,   натолкнет на нужную мысль, поможет найти правильный выход из какой-то сложной жизненной ситуации, с которыми непременно сталкивается любой человек. А какую радость испытываешь, если удается выйти из трудного положения достойно! Я вот уже сам старик, а до сих пор звучит во мне  ее голос: «Слушай свое сердце, оно плохого не посоветует. Сердце – это лучшее, что есть в человеке. А если хочешь, чтобы человек изменился – измени своё отношение к нему».
Александр Борисович ласково, по-отечески, посмотрел на женщину. Она перестала следить за своей позой и выражением лица, как это всегда делают женщины, находясь рядом с незнакомыми людьми. Она стала сама собой.  Казалось, что в этот вечер она поняла что-то очень важное и чтобы не потерять это важное, Валентина ничего больше не говорила. 
- Жизнь коротка, - вновь заговорил мужчина, - и не стоит отравлять ее взаимными претензиями, чтобы  не мучиться потом угрызениями совести. Теперь я это точно  знаю…
Валентина молча наблюдала, как в небе мигают звезды. На душе становилось легче от принятого ею решения. Она давно уже не испытывала такой легкости и смирения. Не хотелось больше спешить и нервничать.
«Завтра же начну жить по-новому, - твердо решила она. - Я тоже буду мамке притчи читать. Помню, что Катюшка ей как-то принесла книжечку «Притчи от ОШО», мы тогда даже ссориться меньше стали…».
- Я ведь тоже родитель, - голос в ночи вернул Валентину в действительность, - и я вот что отмечаю: мои дети относятся ко мне так же, как я относился к своей матушке. Так уж, видно, устроено в жизни: учит живой пример, а не слова. 
 Валентина встала, взяла свой пакет с зонтиком и  двумя пустыми пластиковыми контейнерами с крышками, в которые она положит завтра еду для мамы.
- Спасибо вам! Вы мне очень помогли. Никогда бы не поверила, что я могу вот так с незнакомым человеком весь вечер в сквере просидеть. Но сюда ехала одна Валентина, а уезжает совсем другая.
Валентина многозначительно посмотрела на старичка, который при свете фонарей казался еще старше.
- Позвольте мне оказать вам маленькую услугу! Я посажу вас в такси и оплачу вашу дорогу до дома. Время-то уже позднее, метро закрыли.
- Спасибо! – еще раз поблагодарила женщина, уже садясь в машину.
- Всего вам доброго! Держитесь, что бы, не случилось!

Валентина поднималась в лифте на свой этаж, а в голове продолжали звучать слова недавнего собеседника.
«Сейчас всё расскажу Катюшке,  Она не поверит…».
Дверь оказалась открытой. Валентина сразу насторожилась и напряглась. Не снимая обуви, она пробежала на кухню, где сидела заплаканная Катя.
- Что? –  обреченно  вымолвила мать.
- Бабушка умерла, - всхлипнула Катя,  и обе женщины громко зарыдали.

***