Старик умирал. Он осознавал конец спокойно и равнодушно, давно примирившись с неизбежностью.
Облака на закатном небе то проявлялись привычно, то превращались в оранжевую мглу, теряя четкость и ясность. Высоко, под облаками, в неистовом хороводе кружились ласточки. Их неугомонный и неуместный гвалт мешал. Он хотел тишины.
Старик сидел на скошенной траве, прислонившись к грушевому дереву. С глубины изношенного тела поднимались неровные, судорожные волны умирающего сердца... Он попытался, было, потянуться к кувшину с водой, но очередной прилив слабости не позволил сделать это.
Рука - с вывернутой к небу, потрескавшейся, широкой ладонью осталась лежать возле щербатого, почерневшего от столетия, маленького кувшина...
Старик проследил руку взглядом. Сто с лишним лет эти ладони не знали покоя, выполняя волю хозяина. Всегда и все делая исправно, теперь они, как загнанные лошади, виновато, бочком лежали на траве, как бы извиняясь, что не могут больше...
...Они никогда не делали плохого дела: сажали деревья, ухаживали за садом и пчелами, писали родным, тщательно выводя буквы, перелистывали страницы любимых книг, зажигали свечу и осеняли хозяина крестом... Со временем натружались, теряя чуткость, но набирались усталости и мудрости. Только пугливыми они стали к старости: дрожали то и дело...
Но было самое главное, что им было поручено: эти ладони часто и прилежно чистили покосившееся надгробие, лаская старую, пожелтевшую фотографию той, которая навсегда изменила его жизнь...
Восемь десятков лет назад он, молодой студент, впервые встретил ее. Сказать, что он ее любил, значит - ничего не сказать. Разве можно любить воздух или воду?! Как описать уверенность, что можешь летать, или жажду - бесконечно стоять под ее окнами, готовность - карабкаться в поисках первых фиалок, способность - писать возвышенные и тонкие сонеты, любить радостно каждого встречного и ревновать ко всему миру...
Эти пальцы, теперь холодные, с синими, набухшими ручейками застываюшей жизни, боялись ласкать ее маленькие руки. Они благоговейно впитывали ее смиренную тишину, как насущную необходимость, как вершину вожделения и страсти, как совершенство... Как веру!..
В последний раз те руки были такими же холодными... Она умерла через три месяца после знакомства, в одночасье растаяв от неизлечимой чахотки...
...Он не искал ни любви, ни смерти, не топил горя в вине и не выставлял его напоказ. Он попросту забыл, что есть на свете радость и счастье. Отойдя от учебы, друзей и мирских соблазнов большого города, он превратился в живой памятник светлой и тихой печали, дав обет никогда не жениться...
...Луч заходящего солнца, проскользнув сквозь листву, загорелся на щеке, прощаясь.
-И-ду - прошептали непослушные губы...
...Одинокая слеза, робко начав путь вниз, застряла, помешкав, и скатилась...
«Иду, - прошептал угасающий разум, - и-ду...»
...Маленькая собачка, забредшая в сад, зигзагами шныряла по траве. Заметив старика и взлаяв, подбежала и обнюхала сначала кувшин, затем ладонь, и приблизившись к лицу, - косясь то в одну, то в другую сторону, - игриво заглядывала в синие, застывшие глаза. Потом отскочила, поерзала задом, недоуменно взлаяла снова и продолжила свой беспечный бег.
Звонили вечерню...