Анализ «Сказки о царе Салтане...» требует особой проницательности и вдумчивости ввиду довольно сложной задачи, стоящей перед исследователем. Эта сложность обусловлена структурной выстроенностью произведения: течение событий здесь происходит не одномерным путем, плавно переходя от одного сюжета к другому, а путем возвратно-поступательного развития, наподобие челнока, ткущего полотно ткани. Такая, основанная на повторениях текстура имеет давнюю традицию в построении сказочных сюжетов во всем мире. Этим приемом достигается эффект эпического повествования, когда в сжатые сроки происходит многофазовое развитие, так что произошедшее в течение нескольких дней на деле вбирает в себя значительно больший, исторически значительный интервал времени. Аналогично, и в «Сказке о царе Салтане», очевидно, имеется в виду не случайная, наспех сконструированная небылица, а спрессованный сгусток мысли относительно исторической перспективы развития того идеального государства, который построил Гвидон.
Развитие событий получает первоначальный импульс сразу же от первых строк сказки, представляющих собой взведенную пружину, от разворачивания которой закружилось все последующее действо. Что же тут происходит? Три девицы оповещают нас о своей жизненной установке. Одна нацелена на веселье («Приготовила б я пир»), другая – на материальный достаток («Наткала бы полотна»), ну а третья мечтает о продлении рода человеческого: «Я б для батюшки царя / Родила богатыря». Мы видим, что если две первые героини хотят взять от жизни все, что можно – наслаждения и достаток, то третья, напротив, отдает себя ради порождения жизни. Здесь явно выражено противостояние двух мировоззрений – потребительской и в известной степени жизнепоедающей, фактически – жизнеотрицающей – с одной стороны, и жизнеутверждающей – с другой. В последующем эта дихотомия зла и добра будет двигать всю сюжетную линию нашей сказочной истории.
Важно, что роль зла в сказке оказывается вторичной, оно лишь нападает на результаты добрых дел. Так, только после того, как добрый царь Салтан выбрал из трех сестер ту, что олицетворяет благо, т.е. ту, которая обещала родить ему богатыря, женился на ней, и та действительно родила сына и осуществила тем самым благое деяние, зло стало действовать. Во-первых, оно дополнилось до замкнутой в себе, самодостаточной троицы сватьей бабой Бабарихой, которая встала на место выбывшей царицы. Причем, если сама царица представляла идею любви, то сватья Бабариха представляет некий суррогатный заменитель этой идеи: сватья хлопочет вокруг свадьбы, вокруг любви, но сама не любит. И, во-вторых, это гармоничное в себе (т.е. полное) зло обманным путем отлучило царицу с сыном от царя, замуровало в бочку и бросило в морскую пучину.
Морские скитания отлученных – это первое движение диалектического челнока, ткущего ткань произведения. После его осуществления формируется отклик добра на отталкивающее (и в смысле нашего неприятия его, и в смысле отлучения героев от царя) действие зла. Действительно, царица с сыном есть воплощенное жизнеутверждающее благо, оно естественным образом вписано во все проявления жизни, в само естество природы, и поэтому неудивительным оказывается отклик океана на просьбу растущего «Не по дням, а по часам» ребенка-царевича «выплеснуть» их на сушу: «И послушалась волна: / Тут же на берег она / Бочку вынесла легонько / И отхлынула тихонько». После этого вышедший из заточения повзрослевший за время скитаний царевич пронзает стрелой злого коршуна-чародея, спасая царевну лебедя, и утверждает остров своего нового пребывания в качестве места, свободного от зла. А когда царевна лебедь своим волшебством создает удивительный город, у которого «Стены с частыми зубцами / И за белыми стенами / Блещут маковки церквей / И святых монастырей», то остров окончательно превращается в обиталище блага, окропленное присутствием божественного духа. И это есть подлинный ответ изгнанников на злые козни «ткачихи с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». Те отринули их от царя с тем, чтобы самим занять место возле него и руководить им. Благо же, переместившись в новое место, которое можно мыслить как место-напротив государства Салтана, стало жить не воспоминаниями об утраченном, а воссозданием райской жизни. Прежний рай, т.е. гармония мирного сосуществования полярных отношений к жизни, идеально выраженный в уютных начальных строках «Три девицы под окном / Пряли поздно вечерком» разбился, когда царь Салтан выделил в этой гармонии только одну часть – жизнеутверждающую, а другим частям указал на подчиненное положение: «Поезжайте вслед за мной / Вслед за мной и за сестрой». Противостояние между различными частями прежнего гармонического единства должно было неминуемо случиться, оно было предопределено выбором царя, и в результате возникшего противоречия благо оказалось с самим собой наедине. Впрочем, дело тут даже не в выборе Салтана. То, что его внимание обратилось на жизнеутверждающее начало, закономерно. Он действовал так, как должен был действовать, как на то толкала его добрая, т.е. прикоснувшаяся к благу, сущность. Гармоническое единство трех сестер распалось после того, как каждая из них высказалась о своей мечте. Иными словами, единство наблюдалось в допредикативном состоянии, в состоянии до-высказывания. Обращение же к слову выявило, что в единстве имеются различные составные части: злая составляющая и добрая. А поскольку в произведении зло действует всегда после добра, то, выходит, зло выступает артикулируемой, критикующей антитезой по отношению к жизнеутверждающей деятельной тезе. При этом важно подчеркнуть: зло не самостоятельно, оно есть следствие отрицания блага. Самостоятельным статусом обладает только благо, именно оно есть бытийная основа мироздания и именно поэтому ему помогает и стихия, когда она «Бочку вынесла легонько», и волшебство в образе царевны лебедя – то волшебство, которое есть настоящее, не выдуманное чудо, которое в истинном воплощении есть Бог (в отличии от баек «ткачихи, поварихи с сватьей бабой Бабарихой»).
Получается, вся сказка – это история о возникновении добра и зла из единого начала, и о последующем взаимодействии между ними, представляющее собой диалектическое взаимодействие тезы (добра) и антитезы (зла). Переход от одного к другому и есть то движение челнока, после каждого хода которого произведение усложняется возникновением очередных «зацепок» в виде новых сюжетных поворотов. Причем наша аллегория с челноком усиливается тем, что каждый акт общего диалектического движения имеет поэтическое оформление в виде плавания по океану: или в бочке, или с купцами на кораблях происходит передача импульса то в одну, то в другую сторону. Это или теза передает эстафету антитезе, или, наоборот, антитеза осуществляет свой злодейский ход и «палочка» в эстафетной игре переходит к тезе.
В самом деле, после установления райской и наполненной божественной одухотворенностью жизни на том острове, где очутились князь Гвидон и мать царица, т.е. после формирования ответа добра на действие зла, купцы приносят весть Салтану о чудесном городе, правитель которого князь Гвидон кланяется ему и зовет к себе в гости. Салтан порывается ехать, но зло, окружившее его в виде «ткачихи с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой», удерживает его при своем влиянии, нашептывая ему (от лица поварихи) о том, что тот город будто бы и не чудо вовсе, и взамен ему предлагает следующую фантазию: «Ель в лесу, под елью белка, / Белка песенки поет / И орешки все грызет, / А орешки не простые, / Все скорлупки золотые, / Ядра – чистый изумруд; / Вот что чудом-то зовут».
Здесь надо пояснить, что в сказке понимается под чудом. Чудо у Пушкина всегда имеет божественное происхождение. Настоящие чудеса творит Бог. Собственно, любое Его творение чудесно по самой своей сути. Поэтому чудо тождественно творению Бога, а поскольку все, что Он сотворил, существует, то чудом оказывается простое существование. Так вот, повариха в своем нашептывании царю говорит о не-существовании чудесного города, о котором извещают купцы, и утверждает существование чудесной белки. Что здесь имеется в виду? Судя по всему, чудесный город «С златоглавыми церквами» представляется государством с высокими духовными ценностями. Повариха же, рассказывая о белке, грызущей орешки с золотой скорлупой и изумрудными каменьями вместо ядер, подразумевает материальную сторону дела. Она намекает, что высокодуховный град без денег, без материальной обеспеченности (без злата и изумрудов) не может долго существовать, и поэтому то, что он есть – какая-то случайность, не чудо в буквальном смысле слова – в смысле божьего творения, вписанного в естество всей жизни. По ткачихе, в скором времени грубые жизненные реалии возьмут свое и от высокой духовности останутся одни фантазии о ней, так что и ехать-то туда нет никакой нужды. Это явный вызов благу: по мнению зла, благо само, без материальных и преземленных ценностей невозможно. Материальная же озабоченность еще вначале всего повествования была переведена в область зла, так что получается, повариха утверждает о невозможности добра (блага) без присутствия зла. Ответ блага этому выпаду оказался симметричным: благодаря царевне лебедю в райском городе Гвидона появилась волшебная белка. Простая критика поварихи обернулась реальными делами доброго начала. Оказывается, если захотеть, то и духовность можно ввести в непротиворечи-вое сопряжение с материальным достатком. Это сопряжение, вообще-то, есть результат действия чуда, но важно, что осуществляется оно в плоскости жизненной деятельной реальности, когда белка по факту обогащает город. Напомним, что аналогичная ситуация была и в начале сказки, когда «три девицы» занимались делом, т.е. пряли и тем самым осуществляли единение своих противоположных начал. Здесь явно прослеживается мысль Пушкина о том, что чудо единства достигается реальными делами, а в разговорах оно утрачи-вается. Более того, можно даже сказать, что по Пушкину благо потому и обладает самостоятельным статусом, что оно есть деятельность, причем деятельность созидающая, создающее некое существование. Зло же не самостоятельно и для своей активности требует плоды блага, в которые оно запускает свои щупальца критиканства и отрицания, чтобы насытиться его соками и, в конечном счете, уничтожить. Зло оказывается паразитом на теле блага.
После создания деятельного ответа добра (в виде белки) на критику зла, зло не унимается и продолжает свой натиск. Теперь из уст ткачихи слышим, что, дескать, и чудный город, и чудесная белка в нем – все не то, не есть чудо, а вот «В свете есть иное диво: / Море вздуется бурливо, / Закипит, подымет вой, / Хлынет на берег пустой, / Разольется в шумном беге, / И очутятся на бреге, / В чешуе, как жар горя, / Тридцать три богатыря, / Все красавцы удалые, / Великаны молодые, / Все равны, как на подбор, / С ними дядька Черномор». Иными словами, ткачиха утверждает, что высокодуховный и богатый город не есть чудо, поскольку не может долго существовать вследствие неумения защищаться от врагов, которых, судя по всему, всегда много, и которые всегда готовы захватить незащищенное богатство. И в противовес духовному, но невооруженному богатству она указывает на военную силу, которая, по ее мнению, есть настоящее чудо, т.е. то существование, к кото-рому следует стремиться.
Ответ со стороны Гвидона и царевны лебедя на этот очередной выпад зла был незамедлительным: город приобрел именно ту гвардию, которую придумала ткачиха. Фантазия зла опять превратилась в реальность добра, которое подтверждает свою силу не разговорами, а делами. При этом важно, что вышедшие из пучины моря витязи оказываются частью некоторой обобщенной стихии, т.е. частью жизни в ее наиболее общем воплощении. Получается, что город оказывается под защитой всей природы, всех жизненных обстоятельств, т.е. всего того, что позднее, у Л.Н. Толстого, обретет обозначение в виде «силы вещей». Именно сила вещей становится истинной защитой создаваемого райского города. Но что это за такое в конкретном выражении – сила вещей? Представляется, что здесь следует иметь в виду преднамеренное создание таких обстоятельств, которые в своей сумме оберегают народ от напастей. Таким образом, можно с высокой долей уверенности утверждать, что тридцать три богатыря с дядькой Черномором во главе олицетворяют не столько грубую военную силу, сколько политическую мудрость руководства государства. Ткачиха сомневалась в возможности соединения мудрости управления с материально обеспеченной духовностью, но просчиталась. Ответом на это сомнение стало усиление райского города, наполнение его еще большим жизненным содержанием, чем это было раньше. Такова действительная сущность блага: оно не слабеет под напором критики и сомнений, а усиливается, поскольку не отрицает эту критику, а творчески относится к ней, превращая ее из голого отрицания в синтетическое утверждение.
Реакция зла на все это остается в прежнем ключе. Оно не принимает достижения благой деятельности и осуществляет свой последний рывок. Баба Бабариха утверждает, что все сделанное у Гвидона ничего не стоит, и что настоящим чудом следует считать(«молвить», т.е. опять, как и ранее, зло взывает к артикулируемой антитезе) заморскую царевну, от которой «не можно глаз отвесть». Эта царевна «Днем свет божий затмевает, / Ночью землю освещает, / Месяц под косой блестит, / А во лбу звезда горит». Если присмотреться повнимательнее к этому образу, то в нем легко распознать саму красоту, как она есть. Бабариха явно указывает на отсутствие в городе Гвидона общей красоты, т.е. той упорядоченности, которая безоговорочно принимается как должное. Что ж, и эта проблема для блага – не проблема. Царевной-красавицей оказалась та птица-лебедь, которая принимала живейшее участие в становлении райского города и которая была источником всех чудесных деяний на этом поприще. Истинная красота в ее лице соединилась с чудом становления гармонии на исходно пустынном острове (из небытия), после чего красота и становление, т.е. жизнь, отождествились: теперь красивым стало то, что жизненно, и жизненным – что красиво. Царевич Гвидон женился на прекрасной царевне лебеде, привнес в свой город необходимую гармо-нию, оживил его и превратил из умозрительной конструкции в живую реальность.
Да, именно так теперь следует понимать все происходящее в сказке. Теперь к нам пришло понимание, что до сих пор речь шла об умозрительной схеме всеблагого места, города. Каким он должен быть? задался вопросом поэт. Последовательно рассуждая, идя от злой и ядовитой критики, он создавал идею-мечту об идеальном государстве. И пока в этой идее не хватало самого главного – жизненной деятельной активности в виде царевны лебедя, идея оставалась идеей, уязвимой для критических высказываний в ее адрес. Но после того, как идея стала реальностью, у злого критиканского тандема «ткачихи с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой» все аргументы иссякли. Ведь отрицать чудо существования можно только тогда, когда ее нет в реальности, т.е. когда нет самого существования. Когда же женитьба, это жизнеутверждающее действо (опять действо оказывается имманентным благу) вдохнула жизнь в доселе абстрактный город Гвидона, всякая попытка отрицать это существующее чудо жизни стала пустой, и сила зла выдохлась.
Надо сказать, что зло выдыхалось постепенно, по мере того, как оно вы-давало свои критические антитезы. Поэтически это выглядело как последова-тельное «выключение» из игры «поварихи, ткачихи с сватьей бабой Бабарихой» Гвидоном, когда он, превращенный в комара, муху и шмеля, кусал своих обидчиц. После каждого укуса злой персонаж в следующем акте уже молчал, побаиваясь последствий своего «длинного языка». Можно сказать, что в каждом члене этой злобной троицы была заложена только одна потенциальная антитеза, которая могла срабатывать только единожды. Сработав раз, сила персонажа иссякала, соответственно, уменьшалась и общая сила зла. Видимо, Пушкин этим хотел сказать, что количество доводов «против» добрых дел всегда ограничено (в сказке их всего три), так что надо просто набраться терпения и постепенно, от шага к шагу, учитывая критику (даже злую), идти к намеченной цели.
После оживления чуда-города, города-мечты, и, соответственно, выдыхания силы зла Гвидон уже уверен в себе и зовет в гости Салтана (призывает его к действию) не прежним образом, через один только поклон, но и с передачей с купцами в его адрес определенной порции критики: «Да напомните ему, / Государю своему: / К нам он в гости обещался, / А доселе не собрался». Гвидон ставит в укор Салтану невыполнение им своего обещания. И надо же, подействовало. Легко преодолев слабое сопротивление злой троицы, которая уже не имела былой власти над ним (не имело аргументов «против»), царь прибыл-таки в гости на чудо-остров. Тем самым воссоединилась разорванная когда-то гармония семейного (исторического) единства, а диалектическое противостояние добра и зла кончилось полной победой добра. При этом зло покаялось и осталось существовать далее: оно и в правду неуничтожимо, как неуничтожима антитеза при наличии тезы, но выродилось, и в ситуации единства, обусловленного реальным положением вещей, не несет в себе угрозы. Реальность устойчива к отрицанию и даже допускает веселье с пиром, которое когда-то, до воплощения мечты об идеальном городе, казалось ужасной и жизнеотрицающей формой бытия. Теперь пир – естественная часть жизни и сам поэт не прочь испить «мед-пиво». Пушкин вместе с царевичем и царевной лебедем построил такой рай, в котором мирно сосуществуют разные стихии.
Мы кончили наш пошаговый анализ «Сказки о царе Салтане...». Так в чем же итоговый ее смысл? В общем, здесь можно подвести следующий итог. Конечно, общая идея Пушкина касалась построения идеального государства. Но не только. Ведь не зря на первом месте в названии произведения стоит имя Салтана. Значит, эта сказка и о нем, т.е. в ней речь идет не только о том, каким должно быть государство, но и каким должен быть в нем правитель. И вот что получается.
Получается, что идеальное государство, по Пушкину, есть ответная реакция общества на существующее зло. При этом все основные моменты в государственном устройстве – и экономическая составляющая, и защита от врагов и иных напастей, и т.д. – все они должны существовать не сами по себе, ради красивой умозрительной схемы (наподобие необоснованных мечтаний двух сестер о «пире» и о «полотне» в начале сказки), а для обеспечения гармоничной жизни всего общества, когда все пронизано идеей утверждения жизни. Ведь стремление к жизни есть исходная позиция в любых начинаниях, а сама жизнь есть главное чудо божественного творения. Правитель такого государства (в сказке им был Гвидон) получает власть вследствие его активной благой позиции, в частности, потому что он спасает от когтей злого чародея-коршуна чудесную птицу-лебедь, являющуюся символом красоты и жизненной гармонии. И именно в ответ на это добро жизнь дарит правителю и власть, и богатство, и мудрость управления делами. Это означает, что власть не дается в руки как манна небесная, а является итогом жизненной позиции правителя. Такой ход, очевидно, противостоит идее наследуемой монархии, в которой полномочия, строго говоря, передаются вне зависимости от личных качеств наследника. В принципе, здесь Пушкин практически вплотную подошел к необходимости выборности власти. В его время такой взгляд на политическое устройство был большим вольнодумством и грозил большими неприятностями тому, кто его высказывал. Но использованный жанр сказки, с эзоповым языком аллегорий, защитил поэта лучше всяких щитов: произведение стало одним из любимейших во всех дворянских, т.е. про-монархических кругах царской России.
Надо сказать, Пушкин отличает утопию и реальность, для чего и противопоставляет царство Салтана острову Гвидона. Если у Гвидона государственное строительство осуществляется в соответствии с тем, как оно должно быть по требованию жизни, то у Салтана мы видим ситуацию, которая сильно напоминает реальность, когда добрый, но слабохарактерный самодержец оказывается окруженным сворой слуг, утверждающих от его имени свою черную волю. Царь понимает ущербность своего положения, но сделать ничего не может, ему только и остается как сидеть «На престоле и венце, / с грустной думой на лице». Повлиять на царя можно (и должно) только критикой его действий, точнее – бездействий, чтобы вывести его из состояния отдаления от дел. При этом критика возымеет свое действие только если она будет исходить от реального, утвердившегося человека, много добившегося в этой жизни. Ведь Гвидон осмелился на увещевание отца на предмет неверности своему обещанию приехать к нему в гости только после женитьбы на царевне лебеде и утверждения своего города в качестве жизненной реальности. Получается, если в идеальном государстве выборный правитель поставлен в такие условия, что естественным образом учитывает критику в свой адрес и строит жизнь адекватно реальности, то в современной Пушкину эпохе с монархическим способом управления, в ситуации, далекой до идеала, положительные изменения достигаются лишь мягкой, но настойчивой критикой власти со стороны уважаемых в обществе людей. Здесь антитеза (критика) превращается из зла в благо, и происходит это когда она не отрицает нечто, а призывает к действию.
Таким образом, рассмотренное поэтическое произведение Пушкина оказывается, по сути, своеобразным политическим трактатом. Толчком к подобного рода рассуждениям, очевидно, послужило неудавшееся восстание декабристов, к которым поэт имел известное отношение. Именно после этого знакового события появились «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Капитанская дочка» и, конечно, «Сказка о царе Салтане...», в которых Александр Сергеевич с разных сторон пытался осмыслить ту глобальную реальность, что зовется Россией. Поразительно, но результаты его размышлений актуальны и по сей день, после почти двухвековой истории, наполненной самыми разнообразными событиями. И наш анализ в этом убеждает, не правда ли?
февраль 2007 г.