Кровь стекала по лицу и капала на грудь как слеза, слеза из самого сердца – алая слеза, слеза, означавшая конец всему. Всему во что она верила, что ненавидела, о чём мечтала, чего хотела, что любила (любила ли?). Она не была способна любить. Верить – да, ненавидеть – да, надеяться – да, но любить – нет. Никогда. Ни любить, ни плакать она так и не научилась. Слёзы – слабость. Любовь – слабость. А выживают только сильные. Слабые только думают, что выживают, они лишь существуют и то только для того, чтоб сильные нашли себя, и, глядя на них, слабых, поняли к чьему лагерю принадлежат. Но только сейчас, когда пуля проходила сквозь плоть, раздирая ткани, оставляя за собой лишь пустоту и кровь, она поняла одну, казалось бы, незначительную деталь: да, сильные выживают, всего лишь выживают, но живут-то слабые, ведь без слёз, без любви жить невозможно… возможно только выживать… и вдруг почему-то так захотелось любить, плакать – жить.
Но было слишком поздно. Уже ничего нельзя было вернуть: последний, вдох начал наполнять лёгкие таким свежим, таким чистым воздухом, что жить захотелось ещё больше. Только зря: пуля уже с невероятной скоростью рассекала пространство комнаты, приближаясь к своей цели: толстой стене, обшитой дубом, чтобы позже, быть извлечённой молодым офицером, который будет спешить домой, на свадьбу к сестре, где встретит свою будущую жену. Но это будет потом, а сейчас она доживала свои последние мгновенья.
Перед смертью, пролетают самые яркие моменты жизни… у всех, кроме нее. Она увидела всё то, что могла бы пережить: любимый и любящий муж стоит рядом с ней, одетой в лёгкое летнее платье, развевающееся на ветру, рядом бегают счастливые дети, их дети, а на её глазах блестят слёзы, не алые, обычные, прозрачные, полные счастья и любви слёзы. От безысходности безумно захотелось кричать, но крик, едва родившись, навеки застрял в бездыханном теле, так и не вырвавшись в жизнь.