Слова и мысли облекаются в плоть. Я сказал о колком морозе и накликал зиму, я подумал о переливчатой капели, и весна застучалась снова…
Календарь всегда лгал мне – я находил подснежники посередь января, а летом порой отыскивал снежный сугроб в тёмном подвале. Только нюхом я определяю время года.
Осень – запах дымчатого необычайно свежего тумана по утрам, зима – холодно-свежая пустота, пощипывающая кончик носа, весна открывалась мне ароматом талой, чуть подопревшей воды и оживающей в хвойных стволах смолы, а лето – неповторимая душная смесь сухого песчаного ветерка с мелкими паровыми капельками. Стоит потянуть носом, и сразу оценишь, сколько ждать нового времени года.
Звонят колокола, и я вспоминаю, что на носу масленица, а за ней Пост. Минёт – доживём до Пасхи. Воскреснет Христос, воскреснет природа, и я печально вздохну – жди жаркого лета, зашторивай окна.
Не успел подумать – а вот и оно, лето, и потный туман распростёрся в долях миллиметра от тела. Посмотришь в окно, где тополь раскидистый искрит изумрудными листочками и вспомнится оплавленная вершина горы Синай, на которую однажды встали стопы Божии – благолепное и опасное присутствие Святого Духа. Нет, не зря Пятидесятница, предваряющая лето, напоминает нам об языках огненных, это живое свидетельство, что в грядущее время года нам надлежит быть переплавленными жарой, трудом и омытыми собственным потом.
А я тем временем силюсь вспомнить все те лета, которые были в моей жизни, но тщетно – они странным образом слиты, сплавлены в нечто безначально-бесконечное. И всё же первое воспоминание моей жизни именно летнее – странное марево самого раннего детства, ещё бессловесного. Золотисто-зелёная листва густо раскинулась над головой и впереди, чувствуется покачивание, блики радужно мерцают на ресницах, а я погружаюсь в сон. Редко ещё случится вспомнить момент засыпания. А потом я просыпаюсь и уже не могу разобраться где сон, а где явь…