Здесь пахло старой тканью и табаком. В аккуратных коробочках лежали миниатюрные куклы и куколки, воспитанные миниатюрной сценой. Улыбочки, нарисованные гуашью, не стираются. Миниатюрные сердца всегда тёплые.
Некоторые оживлённо рассказывали соседям о миниатюрных сыгранных ролях, потерях и радостях. Некоторые, подперевшись спинкой о картонный бок коробки, бредили, плакали и кричали. Они были "первые".
Они видели и помнили всё - старый подоконник и седеющие фиалки, бросающие сухие ладони на пол. Они помнили ручки девочки, что вяжет на диване уже не им костюмы, а свитера и носочки внучкам.
Она помнили голос настройщика Михалпалыча - доброго мужчины в очках с толстыми стёклами и с запахом винограда.
Старая кукла зажмурила свои миниатюрные глазки, один из которых держался на тоненькой ниточке, и простонала что-то, видимо, из своих первых миниатюрных ролей.
Сквозь закрытые глазки она ощутила яркий свет настольной лампы. Миниатюрная душа встрепенулась, прыгнула чеширцем на пол, и замерла.
Один шов, и вата-кровь вырвалась наружу.
Второй шов, и ткань-кожа медленно отходит. Оранжевая ткань тела - в коробку с цветными обрезками. Чёрные точечки глаз - в жадное мусорное ведро.
Красный кусочек - из стороны в сторону, метается, прячется. Пойман пальчиками и тоже в ведёрко.
"Не смоют любовь
ни ссоры,
ни вёрсты..."
(В. Маяковский)