Глава 3. Жара, музыка, много страсти.
Рикки проснулась около одиннадцати. Это было еще довольно рано. Потому что стояло лето, были каникулы, никуда не надо просыпаться ни свет ни заря... Рикки еще потянулась и поворочалась. Лорд подошел и понюхал ей лицо, потом лизнул в щеку.
- Привет, милый, - Рикки чмокнула его в лоб, - а дома никого нет, что ли?
Босиком, в трусах и футболке, Рикки пошлепала на кухню. Дом был пуст, на столе лежала записка: "На обед борщ и картошка с котлетами, Римма, следи, чтобы Саша обедал". Саши уже в помине не было. С летом пришел и футбол, поэтому Смагины не видели своего сына до самой темноты.
- Как я за этим ушлёпком следить должна, интересно? - сказала сама себе Рикки. И зажгла газ под чайником. Потом прошла в ванную и долго "занималась собой", как выражалась ее мать. То есть, яростно чистила зубы, протирала лицо лосьоном, а потом еще смазывала веснушки на лице особым настоем, который сама смастерила из петрушки. Каждую веснушку надо было смазывать отдельно. Летом они вылезали откуда - то сами по себе, черт бы их побрал. Других девок донимают прыщи, Рикки же замучили веснушки.
На кухне закричал диким голосом чайник, а в коридоре и комнате одновременно затрезвонили спаренные телефоны.
- Блин! - крикнула Рикки. Промчалась на кухню, выключила газ, а потом - к телефону. Лорд бежал за нею, лаял и норовил укусить за жопу. Лорд не любил беготни по квартире.
- Алло! Ариш, ты?
- Я, - ответила Аришка, - ты чего, спишь до сих пор? Мы же обещали к ребятам в школу сходить!
- Я уже умытая. Сейчас, почавкаю чего - нибудь, и соберусь.
- Давай, порезче, уже времени много.
Рикки сжевала бутерброд с сыром. Потом добавила второй, с вареньем. Голод жег ее постоянно. Она росла с нечеловеческой быстротой. Ни грамма в ширину, только в высоту. Было ощущение, что растут, в основном, ноги. Юбки и шорты делались короткими, к ужасу матери, не успев поноситься и месяца. Аришка была уже значительно ниже Рикки. Хотя она добирала в другом. У нее нахально обрисовывались женские формы. При тонкой талии грудь была уже третьего размера.
Июнь в этом году выдался жаркий. Рикки надела всего лишь короткий сарафанчик тигровой расцветки и этнический лохматый кулон на длиннющем шнурке. Кулон подарил ей Москвич.
Аришка уже ждала около "Восточных сладостей".
В школе было пустынно, только стайки одиннадцатиклассников и девятиклассников кучковались около подоконников с тетрадками. Шла пора экзаменов. Из всех классов удушающе воняло жасмином и пионами, которых выпускники натащили учителям.
Москвич, Масик, Тёпа, Костян и Рыжий возились в актовом зале. Репетировали концерт, который предполагалось дать на выпускной. По всей сцене были разбросаны колонки и чехлы от инструментов. Окно в "радиоузле", как называли крошечную каморку за сценой, было нараспашку. Потому что пацаны ежеминутно там курили. Пепельница была сделана из консервной банки, изрезанной по краям. Когда приходила Лилия, учительница музыки, пепельницу срочно прятали - в сейф для аппаратуры. Туда Лилька не заглядывала никогда, как, впрочем, и в "радиоузел" вообще.
- Привет! - сказала Аришка. И тут же плюхнулась на колонку задницей.
- Привет! Вы здесь не садитесь, идите в каморку. Мы сейчас репетировать будем, - сказал Москвич.
Сказал, вроде бы, не очень приветливо, но, едва девчонки уселись, вытащил из сейфа две банки коктейля "Трофи" со вкусом фейхоа и поставил перед ними на парту.
- Поправьте здоровье пока. Мы уже с утра чуть бахнули, чтобы игралось лучше.
Девчонки стали цедить коктейль и наблюдать за ребятами. Москвич вел партию соло - гитары. Он и свои композиции сочинял, и чужие играл. Лилия назначила его ответственным за радиоузел, из - за чего Алевтина (классная Москвича) просто от злости лопалась. Она его терпеть не могла, тряслась при одном взгляде на него. Вообще, Москвича или любили, или ненавидели, это уж факт. Посредственных чувств он не вызывал.
На клавишах играл Тёпка из восьмого, он был Масику двоюродный брат, и, единственный из всей школьной группы, мог считаться профессиональным музыкантом, поскольку учился в музыкалке по классу фортепиано. Масик был бас - гитаристом, Костян лупил по барабанам. А Рыжий просто был на подсосе, таскал провода, и готов был на все, только бы не прогнали.
После "Трофи" девчонкам показалось, что пацаны играют, как боги. И самим пацанам, кажется, нравилось. Они сбацали "Let it be", потом мелодию из "Титаника", потом композицию Москвича, которую он называл "интро". И "Школьный вальс", который приказал им исполнить на выпускном директор.
- Нет экспрессии ! - закричал Москвич раздраженно, снял с себя гитару, бросил ее и пошел, злой, в каморку курить.
- По - моему, есть все, - сказала Аришка. - И экспрессия, и ритм. Чего ты хочешь, непонятно.
Москвич вытащил из пачки сигарету, протянул ее Аришке и сказал:
- Лучше покури и не умничай, ладно?
Аришка спорить не стала. Затянулась сладко. А Рикки спросила напрямую:
- Что тебе не нравится?
- Чего - то не хватает. Нет, я знаю, чего. Вокала не хватает. А у нас у всех голоса позорные. Я высокие ноты не вытягиваю. Без вокала - какая это группа?
- Я тебе сто раз говорила - пусть Рикки попробует, - сказала Аришка. - У нее классный голос. Я же слышала.
Аришка слышала только пение Рикки дома под магнитофон. Рикки никогда в музыкалку не ходила, а в школе по музыке у нее было традиционно "четыре", потому что она не очень хорошо вела себя на уроках.
- Если она не хочет даже попробовать, - сказал Москвич, а сам посмотрел Рикки в лицо, - что мне, на коленях стоять перед ней, что ли?
- Попробуй, в конце - то концов! - крикнула Аришка. - Что ты ломаешься, как сдобный пряник?
Рикки сказала:" Ладно". Просто потому что от "Трофи" пропали комплексы, и потому что Москвич на нее так смотрел...
Ребята вылезли на сцену, взяли инструменты, а Рикки дали микрофон.
- Какую знаешь? - спросил Москвич.
- "Титаник".
Пацаны сделали проигрыш, начали уже первый куплет, а Рикки молчала.
- Ну, ты чего? - спросил сердито Масик.
- Я не могу пока с музыкой. Дайте, я так попробую!
- А, блин, ерундой занимаемся! - проворчал Костян.
Рикки дождалась, когда они заткнулись, потом еще минуту вертела растерянно в руке микрофон. А потом запела. Сначала не очень громко. А потом увидела, что Москвич смотрит на нее удивленно - восторженно. И запела громче. И смелее. И добавила такие модуляции, которые позволяла себе только дома перед Аришкой. Голос у нее всегда был слегка мальчишеский. А в пении звучал то низко, то отчаянно - высоко, то хрипловато. Высокие ноты она брала без всякого труда. Ни в одном месте не сфальшивила.
- Послушай, это здорово, - сказал удивленно Масик, - я даже не думал, что Рикки так может голосить!
- Я тоже, - только и сказал Москвич. И положил руку на струны.
- Давай с музыкой, Рикки, ладно? Хотя бы с одной моей гитарой.
- Ладно, - сказала она. Похвалы пацанов ее приободрили. Вообще - то ей и отец говорил, что у нее голос хороший, и друг отца, Олег, который жил в Москве и имел консерваторское образование. Но никто никогда не придавал этому особого значения. Традиционно у всех взрослых считалось, что пение и музыка - глупые занятия.
Сначала заиграл Москвич, а потом и пацаны подключились, и Рикки уже не стеснялась, пела, и Лилька, когда зашла в зал, остановилась с обалдевшим лицом. Увидев ее, Рикки тут же микрофон бросила.
- Римма! - крикнула Лилька. - Это же поразительно! Почему ты никогда не пела? Что у тебя было по музыке?
Лилька в школе работала всего два года, а до этого был старый пенсионер - музыкант, которого доводили как щенка.
- Антоныч мне четыре ставил, - сказала Рикки.
- И в музыкальную школу ты не ходишь? - удивленно спросила Лилька.
- Не - а.
- Ну, вот, - удовлетворенно сказала Лилька, - теперь будет кому петь "Школьный вальс"! Со словами все - таки лучше будет звучать, правда, мальчики?
- Лилия Сергеевна, я такую совковую туфту петь не буду. Позориться на весь город! - почти крикнула Рикки.
- Мы же ее играем, - возразил Москвич, - почему не спеть? Зато потом будем петь, что хотим, правда, Лилия Сергеевна?
- Ну, что у нас в программе, конечно, - согласилась та.
Рикки ничего пока не сказала, хотя от "Школьного вальса" ее коробило. Они договорились, что Рикки будет ходить на репетиции каждый день вместе с ребятами. Попели еще, а потом все стали расходиться. Масик и Аришка, по негласной договоренности, ушли первыми. Пацаны умотали гурьбой. А Рикки и Москвич остались в зале. У Москвича были свои ключи от зала. Лилька ему безоговорочно доверяла.
- Перекурим? - спросила Рикки.
Вместо сигареты Москвич обнял ее и поцеловал. Поцеловал - не то слово. Слепился с ней на полчаса, если не больше. В каморке тихо жужжало радио, включенное на самую маленькую громкость. Из окна слышались звуки летнего Дмитровска: мычание коров и крики детей. У Рикки и Москвича мозги плавились от растянутого удовольствия и возбуждения. Даже Рикки была вся в испарине, а Москвича вообще била дрожь. В процессе этой дрожи он залез сзади рукой ей в трусики, и теперь гладил пальцами по поверхности, и от этих поглаживаний Рикки было и приятно и страшно.
- Женька! Ой, отпусти меня, Женька, сейчас задохнусь!
Он отлепился от ее губ и стал целовать плечи и грудь, стянул лямки сарафанчика, а потом и лямки лифчика, припал к соскам. Рикки уже не стояла, а непроизвольно села на парту рядом с пепельницей и пустыми банками из - под "Трофи". Москвич очень быстро оказался с нею рядом. Расстегнул джинсы и положил руку Рикки себе на низ живота.
- Твердый какой, кошмар! - сказала Рикки. - Как у вас чудно устроено, блин!
И стала гладить его и сжимать легонько, пока Москвич не задышал тяжело ей в плечо. Жидкость упала на грязный пол, и Москвич немедленно размазал ее носком кроссовка.
- Теперь можно и перекурить, - обессиленно сказал он.
Покурили. Оба были мокрые от пота. В каморке было жарко, несмотря на распахнутое окно.
- Ты весь мокрый, как мышь, - засмеялась Рикки.
Он ничего не ответил. Взял ее руку и сжал в своей.
После сигареты они поболтали про поход, который намечался в конце июня, после выпускного. Собиралась идти вся компания.
- У меня мать с отчимом в Египет собрались, - сказал Москвич, - меня с собой зовут. Сдался мне их Египет! Лучше мы в поход сходим. Только надо Антона уговорить, чтобы палатки дал.
- Антон - то даст, он из этих учителей один нормальный человек.
Пошли домой. Техничка Верка что - то пробурчала им недоброжелательно в спину, но никто на нее и не глянул. Москвич и Рикки всегда ходили за руку. Поэтому Верка и бурчала. А Алевтина и Любаша, классные Рикки и Москвича, передергивались все, едва видели это.
- Ариш, знаешь, мне какая мысля в голову пришла? - спросила Рикки. - Я хочу Эди попросить этот сраный "Школьный вальс" переписать.
- Как переписать? Щас, погодь чуток, у меня кот на занавеску залез, я его выкину оттуда...
Говорили по телефону. Рикки валялась на диване полуголая с книжкой. Жара плавила мозги и кости. Тем не менее умная мысль пришла Рикки именно в разгар этой жары.
- Я здесь, - сообщила Аришка, - так как переписать?
- Новые слова написать. А музыку Женька сделает. Ему это - как два пальца обоссать. Оставим только название - "Школьный вальс". Если директору так приперло.
- Ага, - согласилась Аришка, - Эди классные стихи сочиняет.
- Вот я хочу попросить ее написать что - нибудь про школу, но новое, не эту же тупость петь времен царя Гороха!
- Женька и сам неплохие стихи пишет.
- У него другая тематика. У него мистическая направленность. Про школу он не сумеет.
Аришка одобрила, и Рикки, надев с насилием над собой шорты и топик, пошла к Эди. Благо, дорога проходила большей частью под столетними вязами, в тени. Иначе сгореть было можно. У Рикки была снежно - белая кожа, и она всегда сгорала на солнце дотла. Чертовы веснушки тоже размножались от солнца со страшной силой.
- Эди? А Эди нету, - удивленно сказала мать Эди. - Разве тебе Костик не говорил?
- Нет, а что?
- Она замуж выходит. Сегодня поехали в Москву все заказывать - платье, ресторан, венчание.
- Как замуж? - пораженная, как громом, спросила Рикки. - Я с ней разговаривала в прошлый понедельник... она ничего не говорила!
- А это только пять дней назад решилось, - слегка ехидно сказала мать Эди, - моя дочь любит все кувырком делать! Ни с кем не посоветовалась, позвонила отцу в Турцию, а тот тоже хорош...
- Она, что ли, в Турцию замуж выходит? - спросила Рикки, невежливо перебив мамашу Эди.
- Нет, она за этого, качаловского короля, у которого по всему свету магазины. За Панина.
- Зачем? - почти с ужасом спросила Рикки.
- Не знаю, Римуля, зачем, может в голове у ней повредилось, хочешь, позвони ей завтра, сейчас я тебе номер дам...
Рикки позвонила Аришке и сообщила. Аришка, к удивлению Рикки, нисколько не возмутилась таким дурацким поступком Эди.
- Почему? Они богатые, офигеть, эти Панины. Будет одеваться, как кукла, и на мерсе ездить. А что ей за радость в этом архиве паршивом работать за три копейки? Ей там не место. Она вон какая красивая!
- Но с таким жлобом жить, ты подумай, Аришка! О чем она с ним разговаривать - то будет?
- Как о чем? - Аришка на том конце провода и улицы Рагозина засмеялась. - Будет говорить - дай денег! Дай денег! А чего еще - то?
- Рикки, это я, Женька. Мне баллончики с Москвы привезли, пойдем рисовать?
- Пошли! Подъезжай!
Был уже вечер, не так жарко, мать из зала крикнула Рикки, чтобы та накинула что - то с рукавом. Но Рикки и не подумала возвращаться. Выскочила из дома в шортах и майке. Москвич уже ждал ее на своем мотоцикле. Рикки прыгнула сзади и обхватила его за талию руками.
- Куда поедем?
- Я такое место нашел, зашибись!
Место оказалось и в самом деле великолепное. Над старым кладбищем нависал обрыв. Часть обрыва хранила остатки старинной облицовки, сделанной еще в прошлом веке. Под обрывом, рядом с кладбищем, лежало озеро Белое, местная достопримечательность.
- Здесь так будет клево, Женька! - в восторге сказала Рикки.
Мотоцикл разместили под ивами, надели резиновые перчатки (по словам Москвича, без них было нельзя) и полезли на обрыв. Работать было тяжело. Приходилось лежать на пузе и брызгать сверху. А потом нижнюю часть граффити подбрызгивали снизу. Провозились до самой темноты, три раза делали перекур. Зато результат был потрясающий. Бело - красно - черные буквы в метр величиной каждая. С изгибом надписи посередине. С небесно - голубым оттенением.
"МИР, ЛЮБОВЬ, СВОБОДА"
- Женька! - воскликнула Рикки. - Слушай, это отпадно получилось!
- Да, - согласился Москвич. - Не часто у меня так здорово получалось. Мы оставили свой автограф в этом прогнившем Дмитровске! Вошли в историю!
Назавтра, уже отрепетировали и вернулись домой (к Рикки, поскольку дома сто пудов никого не было), и почавкали чего - то вдвоем на кухне, зазвонил телефон.
- Ну, кто, блин, там! - крикнула Рикки. И пошла в свою комнату. Москвич сел в кресло. Чтобы не слушать ее телефонного разговора. Он был предельно хорошо воспитан. В смысле телефонных разговоров родители Рикки не проявляли такой деликатности.
- Рикки, это я! - крикнула Аришка. - К Масику менты приходили!
- Зачем? - удивилась Рикки.
- Спрашивали про граффити.
Рикки помолчала удивленно.
- А почему менты? Кому наша граффити жить мешает?
- Им, наверное, мешает. Спрашивали Масика - это кто так похулиганил,ты не знаешь? Мол, не ты ли сам? И не твой ли друг из Москвы?
- Откуда они знают?
- Ну, блин, точно они не знают, но, что Женька граффити делает, здесь все знают. Мог кто - то и протрепаться.
- Я не понимаю, кому какое дело. Во - первых, это за городом. Во - вторых, чего там хулиганского?
- Я не знаю, Рикки, но ты, давай, позвони Рыжему и предупреди, чтобы молчал, как рыба. А я позвоню Костяну, а Масик Тёпку уже предупредил.
Рикки положила трубку и повернулась удивленно к Москвичу:
- Прикинь, менты ходят спрашивают ребят про нашу надпись. Во тупые, а!
- А я так и знал, что будут мозги крутить этой надписью. Деревня гребаная, все здесь им в диковинку!
Позвонили Рыжему. А потом завели альтернативу, легли на диван и обнялись.
До вечера новостей про граффити не было. Часов в семь Рикки позвонила Эди в Качалово по номеру, данному ее матерью.
- Да? - спросила Эди.
- Эди, привет! Это Рикки!
- Ой, Рикуля! Здорово! А где ты номер взяла?
- Твоя маман дала. Ты чего же нам даже не сказала, разве так делают друзья.
- Я забегалась, Рикки. Это спонтанно получилось. Мать мне начала свои концерты по сто первому разу закатывать. Я в депрессняке была. А тут этот Борька подвернулся. И быстро все решили.
Рикки спросила осторожно:
- Тебе он нравится?
- Да нормально все.
- Правда? - удивилась Рикки.
- А почему нет? - спросила Эди спокойно. - Он меня любит. Ничего для меня не жалеет. Не надо с этими предками чокнутыми считаться. И на работу долбаную ходить.
- Ты не будешь работать?
- Нет. Я буду дома книги писать. Я всегда так мечтала, ты знаешь.
- Ну да. Мне бы увидеться с тобой, Эди. Дело есть. Имеется у тебя время до свадьбы?
- Имеется, конечно. Приезжайте завтра утром. Я машину пришлю за вами. К десяти, пойдет?
- Давай!
Бодрый голос Эди вызвал у Рикки подозрения, а резоны её показались предельно несерьезными. Тем более хотелось Эди увидеть. Назавтра они с Аришкой позвонили ребятам, чтобы на репетицию их не ждали. Около "Восточных сладостей" их уже ждал знакомый мерс. За рулем был Валентин.
Он даже не отреагировал на девчонок, хотя видно было - моментально узнал.
- Садитесь сзади, - скомандовал он. И поехали.
Особняк был тот самый, знакомый. Рикки ощутила привкус отвращения, но тут же его в себе подавила. На крыльце показалась Эди. На ней был никогода не виденный девчонками раньше коротенький халатик, расписанный ирисами и райскими птицами. На ногах - домашние туфельки с каблучком и красными перьями. А в ушах, при близком плане - висячие серьги с брильянтами. Эди казалась какой - то странной и чужой, потому что данная роскошь ей поразительно шла, и в то же время не шла.
- Пошли, чего вы стоите, как бедные родственники! - засмеялась она. И повела их в особняк.
Прошли мимо холла, знакомого девчонкам. И - на второй этаж. Спальня оказалась та самая, где Рикки потеряла свою девственность. Рикки и запомнила - то из всего только картину в золоченой раме и ярко - красное покрывало.
Эди еще до приезда Рикки и Аришки накрыла здесь столик.
- Садитесь! - сказала она, и первая села в красное кресло. В таком кресле и три Эди уместились бы.
- Сейчас шампанского хлопнем! Я по вам так соскучилась!
Эди стала открывать бутылку, а Рикки и Аришка сидели, как онемевшие. На столе было изобилие сладостей, причем таких красивых и соблазнительных, каких девчонки сроду не видели. Рикки добили пирожные в виде роз. На лепестках были даже прозрачные капельки росы.
- Это вы из Москвы пирожные привезли, Эди? - осторожно спросила Аришка.
А Рикки смотрела зачарованно на ногти Эди. Явно дизайн из салона. Белые лепные цветы со стразами и жемчужинками.
- Ага, - сказала Эди, - мы там три дня проболтались. Я хоть человеком себя почувствовала. В салон красоты сходила. На массаж. Сразу вся депрессия прошла.
- Еще бы! - воскликнула Аришка. - А свадьба в Москве будет?
- Ну да. Через месяц. Папан мой приехать должен. Под него подстраиваемся. Так бы нас прямо сразу расписали.
- А платье уже купили?
- Здесь висит, - Эди показала на гигантский шифоньер. - Сейчас, выпьем и покажу. Зацените. Я сама выбирала.
У Аришки язык чесался от тысячи вопросов, а Рикки и спрашивать боялась. Потому что про платье и салон красоты ей было не интересно. А хотелось спросить: а о чем ты с ними разговариваешь, с этими Паниными? А как ты с ним спишь? Про это спрашивать не стоило, понятное дело, еще обидится Эди.
Аришка выпила бокал шампанского, смолотила три разных маленьких пирожных, воскликнула восторженно:
- Ой, и рахат - лукум есть!
А Рикки только спросила:
- Где покурить можно, Эди?
- Да здесь, - спокойно сказала та.
Принесла с тумбочки около кровати перламутровую пепельницу. И пачку "Ротманс". Себе она вставила ротманс в мундштук. Девчонки никогда раньше не видели, чтобы кто - то курил с мундштуком. Только в кино.
- Классно так, да, Эди? - восторженно сказала Аришка.
- Ага.
Рикки была зачарована. С одной стороны, Эди такое заслужила. С другой стороны - насколько она искренне это воспринимает?
Потом было еще по бокалу, и стали смотреть платье. Девчонки даже завизжали. Поток белого атласа и шлейф на четыре метра.
- Мама дорогая! Сколько же такое стоит?
- Двадцать пять кусков, - сказала Эди. И вдруг серьезно добавила:
- Я бы в жизни не подумала, что буду замуж выходить в таком платье.
Рикки подумала - это достаточно гадко. Что бы там не говорили. За деньги выходить хрен знает за кого?
- Ты чего, на меня обижаешься, что ли? - в лоб спросила ее Эди. Видимо, уловила выражение лица.
- Нет, что ты, - вежливо сказала Рикки.
- Нет, я же вижу, ты на меня смотришь не по - хорошему. Думаешь, я очень плохо поступаю, да?
- Нет. Не плохо. Просто... я думаю, что из этого не выйдет хорошего, - честно сказала Рикки.
- Ты еще маленькая, не понимаешь, - жестко ответила Эди, - как можно устать от жизни. Когда никому ты не нужна, когда никакого просвета в жизни нет. Я не заслужила в нищете жить! Я не заслужила, чтобы меня постоянно использовали и бросали. А он меня любит. По - моему, это слепому видно.
- Конечно, видно, - сказала Аришка.
- Ладно, я, наверное, не понимаю, - тихо сказала Рикки.
Потом они выпили еще по бокалу, и беседа потекла по другому руслу. Рикки рассказала про стихи к новой песне, и Эди сказала:
- Напишу, конечно! Это совсем нетрудно. Тем более, у меня что - то было из старого на такую тему. Чуть подработаю, и все.
Потом Эди показала фотки из Москвы. В разгар рассматривания фоток заявился Бока. Увидел девчонок и на секунду рожа его одеревенела. Особенно когда посмотрел на Рикки. Рикки, наоборот, на него не глядела. Сказала вслед за Аришкой :"Здрасте", и стала рассматривать бокал из - под шампанского.
- Знакомься, Борис, - сказала Эди, - это мои девочки. Ирина, Римма. Мы их зовем Аришка и Рикки.
- Вы чего в такой жаре сидите? - спросил он. - Кондюк включили бы.
Он включил его сам. По спальне потянуло холодком.
- Ой, как клевенько! - воскликнула Аришка. - И чего мы, правда, не додумались?
Бока положил на столик пакет. В пакете оказалась черная черешня со здоровенными ягодами.
- Это откуда? - спросила Эди.
- Просила - я привез, - ухмыльнулся он.
- Шампанского выпьешь с нами? - предложила Эди.
- Не, не хочу.
Эди встала, открыла в шкафчике зеркальный бар с холодильником и налила сока в высокий стакан, бросила туда льда. Бока тем временем сел в ее кресло. И, когда Эди вернулась, ей только и осталось, что сесть к нему на колено.
- Пей, вот тебе сок, - сказала Эди. И добавила, непроизвольно посмотрев на Рикки:
- У меня муж непьющий, прикиньте!
Аришка улыбнулась. Рикки - из вежливости - тоже. А сама смотрела на них. Эди сидела у Боки на коленях. А его рука лежала у Эди на талии. У Эди было выражение лица - все окей, так оно и должно быть. У Боки было на морде написано - полюбуйтесь, что я себе купил. Так Рикки казалось, и было ей невыразимо тошно. Она взяла бутылку - налить еще шампанского. Но непроизвольно взгляд ее падал на Бокину лапу с толстыми и короткими пальцами. У Москвича пальцы были длинные, и, как говорила Риккина мать - "артистические".
Лучше не сравнивать. Слишком невыносимо.
- Ладно, нам пора, - сказала Аришка чуть попозже. - Ты нам позвонишь, да, Эди?
- Конечно! - воскликнула Эди. - Пойдемте, я Валентина с вами отправлю!
Они вышли во двор, и ни о чем плохом не говорили, только про песню, и про мелодию, про все нейтральное. Валентин сел за руль, девчонки забрались снова на заднее сиденье. Тут Бока снова появился - Эди уже целовала девчонок на прощание - и сунул к ним в машину два пакета.
- Это что? - спросила Эди.
- Ну, подарки, - сказал он. - Им побаловаться.
Аришка приоткрыла один пакет. Бутылка вина, конфеты, виноград, еще какая - то снедь.
- Спасибо! - воскликнула она.
А Эди посмотрела на Рикки, сказав глазами: "Вот видишь!"
Рикки сказала:
- Я тебе позвоню, Эди!
- Ты чего такая пришибленная? - спросила Аришка, когда они уже вышли из машины.
- Просто так.
- Просто так не бывает. Тебе неприятно его видеть, да?
- Мне это как - то по фигу.
- А что тогда?
- Эди жалко. Неужели другого выхода нет? И всем так...
- Что - так?
- Или жить с дебилом за деньги, или в говне утонуть?
Аришка сказала задумчиво:
- Деньги иметь - это неплохо.
Рикки крикнула, уже не в силах больше выносить всю эту херню еще и от Аришки:
- Послушай, по - твоему, Эди там место, да? Она только этого достойна? Жрать и спать? И ты так же хочешь?
- Я не хочу работать на фабрике, как моя мамка, - сказала Аришка. - И не обязательно только жрать и спать. Теперь она издаст свои книги. Сейчас все только за деньги. А то ты не знаешь.
Рикки хотела было возразить, но увидела, что Аришка сама заведенная до предела. У Аришки родители - пролетарии. Вряд ли она пойдет учиться в вуз. Короче, между ней и Рикки есть порядочная разница. Рикки смолчала, пришла домой и рассказала Москвичу по телефону.
- Психология голодных, - спокойно ответил тот. - Если Эди так сделала, то она - не настоящий талант. Настоящий живет в нищете, но остается свободным.
Москвич всегда мог привести много умных аргументов и примеров. Он стал рассказывать Рикки про Ван Гога и других художников, и у Рикки малость улеглась злость.
А назавтра приехали менты.
Репетиция шла полным ходом, когда в зал вошла пара ментов и Алевтина. Все мгновенно замолкли, кроме ударника. Костян еще несколько раз шарахнул в полной тишине по тарелкам, а потом удивленно оглянулся. И увидел.
- Кто тут Сотников? - спросил мент постарше (вообще, они оба были молодые).
- Я, - вызывающе спокойно ответил Москвич.
- Положи инструмент и иди к нам, - скомандовала Алевтина.
Москвич снял гитару и спрыгнул со сцены. Рикки немедленно пошла за ним, а потом и все пацаны - тоже. Алевтина крикнула:
- Вас кто звал?
Но мент сказал:
- Ничего, мы со всей бригадой сразу побеседуем. Похоже, они все в курсе.
- В курсе чего? - спросил Масик злобно. Масик никогда сдерживаться не умел.
- В курсе того, как ваш дружок городскую собственность испортил, - ответил мент. И сел за стол, который вообще - то считался столом заседаний, а, поскольку никаких заседаний в зале со времен перестройки не проводилось, был весь облеплен жвачками.
- Значит, Сотников, - сказал мент, - а зовут как?
- Евгений Викторович, - ответил Москвич.
Он говорил своим обычным голосом, ну, может, чуть громче. Но Алевтина сразу зашипела:
- На тон ниже, Сотников! Ты тут не с дружками своими разговариваешь!
Мент спокойно записал и посмотрел на Москвича:
- Ты сделал надпись на стене около озера?
- Ну, я, - слегка пожал плечами Москвич.
- А ты в курсе, что это называется - хулиганство?
- А в чем хулиганство? - спросил Москвич.
- Ты дураком не прикидывайся! - типа строгим голосом сказал мент. - Там водоем, люди отдыхать ездят. И надпись твоя дурацкая... весь вид портит.
- Надпись не дурацкая, - сказал Москвич, - она красивая. В стиле граффити. Никакого неприличного подтекста в ней нет. Мир, любовь, свобода. Мы же не матом написали.
- Ты, Сотников, думаешь, ты самый умный, да? - завелась Алевтина с полоборота. - А все остальные тут дураки? Он, видите ли, уважаемая милиция, выше всех себя считает. Он же из Москвы приехал, а мы здесь - деревня необразованная...
- Когда я так говорил, Алевтина Михайловна? - спросил Москвич.
- Ты знаешь, что твоя надпись - это лозунг хиппи? - спросила Алевтина. - Любовь, свобода... это призыв к половой распущенности. Это глупому известно. Вот такую пропаганду молодой человек в нашем городе малюет, уважаемая милиция.
- Так, - менту самому такое и в голову бы не пришло, и он тут же что - то записал корявым почерком в своей папке. - А живешь в Дмитровске с кем?
- С бабушкой.
- Родители в Москве?
- Да.
- Кем работают?
- А вы знаете, - ответил Москвич уже нагловато (вывели из себя), - я с вами без них и разговаривать не обязан. Вызывайте их, тогда пожалуйста.
- Здесь твой классный руководитель, мы имеем право беседовать с тобой при ней.
- А я имею право при этой женщине ничего не говорить.
От этих слов Алевтину чуть не взорвало, и она стала было орать нечто вообще маловразумительное: "Вы посмотрите на него! У него же сам вид антисоциальный! Еще неизвестно, может он чего употребляет! Понаедут тут всякие!"
Мент перебил ее осторожно (похоже, сам ее испугался):
- А остальные ребятки тоже говорить не будут без родителей? С кем Сотников это рисовал?
- Со мной, - сказала Рикки.
Голос у нее стал хриплый. И руки слегка задрожали.
- А, понятно! - ехидно сказала Алевтина. - Любовь и свобода! Интересно, папе твоему это понравится, Смагина?
- А кто у нас папа? - спросил мент.
- Папа у нас - редактор "Вести", - ответила Рикки.
Она представила реакцию папы, и ее уже колотила бессильная ярость. Это было похуже, чем в истории с математичкой Наденькой.
- Все понятно. С папой побеседуем. А остальные - тоже великие художники?
Все промолчали. Москвич сказал ехидно:
- Нет, остальные пока - только великие музыканты.
Дома, конечно, Рикки разревелась. Москвич растерялся, поскольку плачущей ее никогда не видел.
- Ну, что ты, Риккуля? Нам ничего за это не будет, сто пудов. Я знаю все законы. Это ничья не собственность, и это за пределами города. Так просто, поездят по мозгам, и все. Если мой папан с Москвы приедет, он их просто раком поставит за это...
- Тебе ничего не будет. А мне отец навсегда запретит с тобой общаться.
- У тебя нормальный отец.
- Тебе так кажется. Ему самое главное - чтобы про него не подумали плохо в администрации города. Они ж газету эту сраную финансируют...
Москвич прижал ее к себе и долго молча целовал. Он не понимал тонкостей этой жизни, потому что был человек из другого мира.
Вечером Рикки смоталась с Москвичом, потому что была уверена, что отец вернется с работы уже все знающим. Ребята сидели на бревнах около старого здания райтопа до синих сумерек. Курили и пели под гитару. И, конечно, обсуждали произошедшее.
- Если эта фигня завертится, нас еще на выпускной петь не пустят! - сказал Рыжий.
- Ни ***! - уверенно возразил Костян. - До выпускного осталась неделя. Чего они за неделю без нас сделают?
Потом Москвич проводил Рикки до дома и сказал:
- Если будут донимать, иди ко мне ночевать. Бабуля ничего не скажет.
- Зато мои потом скажут, что ты меня совращаешь, - сказала Рикки. Поцеловала его и пошла - как на казнь.
Казнь началась прямо с порога. Где была, как смела так поздно гулять, на часах - половина двенадцатого.
- Каникулы же, - проворчала Рикки, скидывая шлёпки. - Все гуляют, вся молодежь.
- Ты не молодежь. Ты еще ребенок, дорогая моя. Слишком рано повзрослела. Любовь Андреевна звонила, и сейчас мы с тобой серьезно побеседуем.
Рикки села в кресло напротив отца и подсунула ноги под себя.
- Ну, что еще? - мрачно спросила она.
- Ты не придуривайся! Прекрасно знаешь, в чем дело. Ты вместе с этим твоим... бойфрендом какую - то дребедень над озером написала?
- Папа, там не дребедень! - взвилась Рикки. - Ты не видел, а сразу говоришь! Мы написали:"Мир, любовь, свобода". Ничего плохого. И там ничья территория. Это уже за окраиной города.
- Правда, - заметила несмело мать, - что плохого - мир, любовь?
- Ты не заступайся за нее! - крикнул отец, который заводился всегда так же моментально, как Рикки (Рикки была похожа на него даже внешне). - Это не просто так. Кто просто так будет писать всякую дурь на стенках? Ты будешь?
- Игорь, ну что ты глупости спрашиваешь? Мне тридцать девять, а ей четырнадцать. У молодежи сейчас это модно.
- Что модно? Хипповские лозунги модно? Ты помнишь, кто такие были хиппи? Они жили общинами, в которых была свободная любовь. Это сейчас тоже модно?
- Игорь, но Римма...
- А мне Любовь Андреевна и сказала - вы в курсе, как ваша Римма ведет себя с этим мальчиком? Они у каждого подоконника в школе жмутся и целуются. Это вся школа видит. Учителям стыдно смотреть. Ты понимаешь? Они это не только пишут. Они это воплощают.
- От поцелуев дети не заводятся, - словами Москвича проворчала Рикки.
Оба родителя ахнули от ужаса. И понеслось! Теперь и мать пришла в бешенство (хотя не так, конечно, как отец).
Были запреты общаться с Москвичом, "со всем этим ансамблем, в котором одни двоечники", чуть ли не с Аришкой, потому что у Аришки "одни мальчики на уме, это за километр видно!" Были припомнены три четверки в году, которых Рикки могла бы не получить, если б занималась делом, а не беготней по танцулькам.
- Да! - с яростью крикнула Рикки. - Закройте меня дома на замок, чтобы я тут чокнулась от одиночества! У всех есть друзья, а мне нельзя...
- Замолчи! - крикнул отец. - А то договоришься, я мать с тобой отправлю в больницу, чтоб тебя там обследовали... на предмет свободной любви!
- Попробуй только! - завопила Рикки. - А я тогда из дома убегу, хрен найдете меня!
Родители сразу замолкли, а Рикки заревела и ушла к себе. Хотела позвонить Москвичу, но телефон явно будут подслушивать через параллельный. И она легла в постель. И целый час еще не могла успокоиться. Ревела и ревела. Потому что если ее закроют дома - лучше вообще повеситься, чем такая жизнь.
Утром Рикки разбудила мать. Вполне миролюбивая. Хотя видно, что нервничала.
- Риммуля, вставай! Папа ушел на работу. А мы попьем чаю и поговорим.
И ушла на кухню. А к Рикки стал приставать Лорд - скакал и весело лаял. Лорда никакие проблемы не гребли, конечно.
- Хорошо тебе, Лорд, - пробормотала Рикки, - прикинулся собакой и живешь за чужой счет...
Она сунула ноги в тапочки и пошла умываться.
Мать сделала ей омлет с сыром и кофе, и вообще была приторно - ласковая.
- Риммуля, давай без папы поговорим. Он слишком близко все принимает к сердцу. Ты на него не обижайся. У него работа нервная. И ответственная. И он тебя очень сильно любит...
И дальше еще минут десять утешительной болтовни, которая должна была усыпить подозрения Рикки и заставить ее расчувствоваться и расколоться.
- Ты как думаешь, у тебя с Женей - это серьезно?
Первый гестаповский вопрос. В лоб. Рикки проглотила кофе и сказала мрачно:
- Я не понимаю, как это - серьезно. В девятом классе же не женятся.
- Ну да, но у вас же есть... чувства?
- Мам, у нас секса нет, если тебе и папе это так интересно!
- Ты чего сразу так злишься? - спросила мать. - Между прочим, поцелуи и объятия - это тоже секс, к твоему сведению.
- Значит, есть секс. В виде поцелуев и объятий, - упрямо проворчала Рикки больше своей чашке, чем матери.
- Римма, я не хочу, чтобы о тебе говорили и думали плохо. У нас маленький город. Твои же учителя наболтают такого, что мало не покажется. А ты сама понимаешь, что эта ваша дружба - детская. Она пройдет. Она пройдет, а дурная слава останется.
- Почему это она пройдет? И почему я должна беспокоиться, что обо мне скажут в этом паршивом городке? Я закончу школу, уеду в Москву и никогда больше сюда не приеду! - крикнула Рикки.
- Римма, я тебя очень прошу. И папа просит. Перестань общаться с этими мальчиками. Ирка - бог с ней, она тебе подруга с детского сада. Но эти ребята... Ты можешь это сделать для меня?
- Мам, - опять почти крикнула Рикки, - а ты можешь для меня развестись с отцом, например?!
- Ты ерунду говоришь, девочка.
- И ты ерунду говоришь! Неужели до вас не доходит... почему вы такие тупые? Я его люблю! Мне не стыдно это сказать! Я люблю его!
После этого ошеломляющего вопля Рикки вылетела из кухни, побежала к себе в комнату, упала на кровать и разрыдалась.
Что она любит Москвича, она не говорила ни Аришке, ни самому Москвичу.
"Теперь мне кирдык", - подумала она в ужасе, - "теперь меня точно отведут в больницу. И Женька будет виноват в том, в чем не виноват. Папа еще в суд на него подаст, ума хватит!"
Короче, она даже реветь от ужаса перестала. Включила музыку и ждала, пока мать смоется на работу.
Мать заглянула осторожно. И сказала без агрессии:
- Ладно, успокойся. Ничего страшного не случилось. Ты все честно сказала, а за честность не наказывают.
Родители Аришки, когда она провинялась, крыли ее отборным матом, могли и налупить чем попало. А родители Рикки полировали мозги вот такими тошными сентенциями. Лучше бы уж налупили, честное слово. Оно как - то легче.
"Интеллигенты ***вы!" - со злобой подумала Рикки.
Она просидела в слезах и тоске час или полтора, потом позвонила Аришке. Та только что проснулась.
- Хреново дела, - констатировала Аришка, выслушав рассказ Рикки поведанный пополам со слезами и соплями (Аришке Рикки не рассказала о том, что "честно созналась" матери).- Теперь репетировать точно не пойдешь?
- А вот пойду! - злобно сказала Рикки. - Наплевать мне! Никто не может моей жизнью командовать. Я им не деточка пятилетняя!
И Рикки стала собираться в школу: гладить сарафанчик, укладывать волосы, умываться ледяной водой, чтобы опухшие веки приняли божеский вид. И тут позвонил Москвич.
- Привет! - крикнула Рикки испуганным голосом.
- Привет, - а у него голос был задумчивый, - ты как?
- Так себе. Я скоро приду.
- Не торопись. Тут твой папан приезжал.
- К директору?!
- Ко мне. Только что уехал.
- Что он тебе сказал, Женька? Что?
- Да так. Мозги крутил на разные темы. Типа: о жизни и любви. Не, так культурно разговаривал. Только просил тебя в покое оставить. Тема такая: я взрослый уже, у меня свой менталитет, а ты маленькая, глупенькая, выросла в сельской глуши...
- Я так и знала! - закричала Рикки. - А ты что сказал?
- Сказал, что я тебя люблю.
- Так и сказал?
- Йес, оф кос.
- А папа что?
- Посмотрел на меня как на крейзи, и заявил, что уважает мои чувства, но общаться тебе со мной не разрешит.
- Плюю я на них на всех! Слышишь, Женька! Все равно по - моему будет!
Рикки бросила трубку и опять стала реветь. Телефон зазвонил снова. Рикки подумала - Москвич. А это оказалась Эди.
- Ты что, плачешь? - немедленно поняла Эди.
- Да, - шмыгая носом, сказала Рикки.
- Что случилось?
Рикки рассказывала все: от граффити до недавнего разговора с Москвичом. И хлюпала носом. Перед Эди ей было не стыдно. И Эди единственная из всех взрослых рассуждала не так, как стандартные взрослые.
- Слушай, я сейчас в городе, заскочила только в ДК, тебе позвонить. Про песню хотела сказать, что она готова... хочешь, я заеду и тебя к себе заберу? Пусть они малость поищут и попсихуют! Хочешь?
- Хочу, да, Эди, да!
Эди приехала в черном мерседесе минут через десять. За рулем был Бока, а Эди сидела с ним рядом. Не выходя из машины, сделала Рикки знак рукой - садись! И через минуту они уже катили мимо знакомых палисадников.
- Вот и все! - вызывающе сказала Эди. - Пусть теперь икру помечут! Поживешь у нас дня три, твой редактор сразу на жопу ровно сядет!
Рикки засмеялась. А потом спросила с обидой в голосе:
- Почему все взрослые такие тупые, а, Эди?
- Сама никогда этого не понимала, - ответила Эди. Открыла бар, налила в стаканчик ледяного сока и протянула Рикки:
- Выпей, успокойся. Все будет! Я обещаю.
Рикки приняла душ в ванной с малиновым кафелем с позолотой, потом нарядилась в Эдин халатик с огненными хвостами на синем фоне и высушила волосы японским феном. Блага жизни несколько успокоили ее душу. Потом Эди позвала ее на кухню. Эди готовила там обед под льющуюся из дорогущего центра латиноамериканскую мелодию. А в холле внизу бубнил телек, там Бока смотрел какое - то кино, а, может, новости.
- Хочешь мороженого? - спросила Эди. - До обеда еще часок пройдет, аппетит не перебьешь.
Рикки согласилась. Эди протянула ей вместе с мороженым и лист бумаги:
- Вот твоя песня. Зацени.
Песня была такая:
Мы не станцуем вам школьный вальс,
Мы не умеем его танцевать
Будет сегодня безумствовать транс
Будут огни голубые сверкать.
И не запомнится эта ночь,
Ночь пролетит, как запутанный сон
Все мы умчимся отсюда прочь
Все улетим на рекламный звон
А там никто не встречает нас
Там, на вокзалах больших городов
И никогда я не вспомню транс
Бешеный транс из запутанных снов.
- Эди! - воскликнула Рикки. - У меня нет слов! Это... Женька объяснил бы, чем это классно, а я не умею... Как раз то, что надо. И музыка должна быть такая, микс, рок пополам с вальсом. Понимаешь? Мне кажется, я даже ее слышу! Можно, я Женьке позвоню?
- Не надо пока. Сегодня никому не звони. Пусть твои родаки малость защемятся.
- Женька бы им не сказал.
- Все равно, не надо.
Эди лучше понимала, конечно. Уж кто - кто, а она на конфликтах с родителями сто собак съела. Эди докромсала какой - то хитрый салат, засунула его в холодильник и достала из пачки два парламента:
- Покурим.
- Покурим, - согласилась Рикки.
Эди рассказала, как так же поссорилась с родителями, когда ей было тринадцать лет. И уехала от них в Питер, к дальним родственникам матери! Вот было шоу!
- Сразу как шелковые стали... правда, ненадолго...
- А этот? - Рикки кивнула в сторону холла. - Не напрягает тебя?
- Он - то? - усмехнулась Эди. И тотчас крикнула:
- Борька, поди сюда, надо!
Он пришел. Эди сказала:
- Я курицу делаю, и салат уже готов. Тебе картошечки пожарить?
- Ну, пожарь, - спокойно ответил он.
- А пиво будешь?
- Не, неохота.
- Тогда свободен! - со смехом заявила Эди.
Он тоже усмехнулся (мелькнула во рту сбоку золотая фикса) и сказал:
- На фига вы курите, девки? Хоть бы окно открыли пошире...
И ушел к своему кино или хрен его знает, к чему. Эди посмотрела на Рикки:
- Видела? Послушен, как пес.
Рикки сглотнула. И сказала о, что раньше не осмеливалась:
- Но ты же его не любишь. А просто так с кем - то спать...
- Римка! - насмешливо сказала Эди. - Не строй из себя засратую Джульетту. Я в своей жизни спала с несметным количество кобелей просто так. А с ним не просто так, сама понимаешь. Зато никакие проблемы меня больше не ебут. Ради этого можно перетерпеть вполне стандартный секс без чувства отвращения.
До середины следующего дня Рикки прекрасно проводила время у Эди, и про родителей даже не вспоминала. Они с Эди загорали на речке, смотрели видак, катались в Прудки, где у Боки была дача. На другой день Эди велела Рикки позвонить Москвичу и узнать, как дела.
- Римка, чокнутая, ты где! - закричал он в трубку. - Тут все просто на ушах стоят. Тебя уже менты ищут. Сказали, ты на иномарке уехала. Твои ко мне прибегали уже раз сто.
- Я у Эди. Приезжай ко мне. Это в Качалове. Да, захвати гитару, тут уже текст готов, надо музыку подбирать.
Москвич приехал. От жары по пути он разделся до пояса и ехал в одних черных джинсах и с повязанной на лбу под волосы банданой. Но при виде особняка футболку надел.
- Офигеть домишко! А я думал, Костян врет, что Эди так удачно пристроилась...
Продолжить он не успел, вышла сама Эди, позвала:
- Ребят, пошли в дом, что вы встали на солнце.
Боки не было, а Эди принесла им сок и мороженое и дипломатично удалилась наверх. И Москвич обнял Рикки и стал целовать, так сильно, как никогда раньше. Рикки почувствовала, что не соврала матери тогда, в "честном признании". Закончилось тем, что они уже лежали, Москвич - практически на Рикки сверху, и были жутко горячие и потные, еще пара минут, и, наверное, сам собой произошел бы незапланированный секс. Но во дворе зашумела машина, Бока притащился, и Эди прибежала его встречать. Москвич и Рикки сели чинно на диване, как пай - дети, а потом, поздоровавшись с Бокой, Москвич пошел с Рикки в другую комнату, подбирать музыку. Здесь интима не было, зато просидели вместе очень долго. Практически, мелодия у Москвича уже сложилась. Оставалось доработать и аранжировать.
- Завтра в школе с пацанами закончим. А ты...?
- Эди говорит, надо вечером позвонить родителям.
- Позвони. Они теперь все проглотят, как миленькие, даже меня. Мамка твоя ревет, как белуга.
- А отец?
- Тоже пасмурный. И все их осуждают. Типа, довели ребенка. А это для них хуже смерти.
Рикки проводила Москвича. Эди и Бока сидели внизу, вернее, Эди сидела у Боки на коленях, а он показывал ей какие - то рекламы.
- Пока, Женька! Приезжай еще! - ответила она Москвичу на его: "До свидания".
- Спасибо за песню, Эди, и за всё!
Потом во дворе Москвич сказал Рикки:
- Эди этот жлоб не подходит по - любому. Может, ты с ней поговоришь? Свадьбы же еще не было.
Рикки поцеловала его и зашла в дом.
- Рикки, иди посмотри, тебе Борис подарок привез, - позвала Эди.
Подарок был хороший - джинсовое мини - платьице все в наворотах, пряжках и заклепках. На кармашке был ярлычок:"Dolche".
- Очень стильно! Спасибо! - сказала Рикки.
А Эди показала ей руку с обручальным кольцом с россыпью прозрачных камней, понятное дело, не стразов, сказала себе Рикки, хотя брильянтов она никогда раньше не видела.
- Классно?
- Супер, - ответила Рикки.
- Шестьсот баксов, - сказал Бока. - Были дороже, но толстые, а она толстые не любит. Римка, этот на мотоцикле - твой пацан, что ли?
- Да, - сказала она, - а что?
- Нашла ты себе тоже... чмо какое - то! Наркоман, зуб даю. Пошли ты его в жопу.
Вечером того же дня за Рикки приехал отец. Она позвонила, и они помирились. Точнее, примирились с Москвичом, музыкой, и всем прочим.
- Мне Антон Николевич сказал, что этот Женя - хороший парень, - сказал отец Рикки, когда уже ехали назад. - Конечно, мы здесь слегка отстали от жизни. В наше время, если кто рисовал на стенах, из школы выгоняли. А сейчас все рисуют... я в Интернете прочитал, в Париже этими граффити все метро зарисовали.
- Папка, а тебе в редакции Интернет поставили? - спросила Рикки.
- Да, вчера подключили.
- Можно прийти, полазить?
- Да ради бога.
- Мы завтра с Женькой с репетиции придем, можно?
- Приходите.
Поскольку отец даже не сделал паузы перед словом: "Приходите", было понятно, что объявлен вечный мир. О чем Рикки благополучно позвонила вечером Эди.
(продолжение следует)