Близкие

1. КАК Я ЭТО ВСЕ?

– Ой, вы, наверное, сами привыкли вопросы задавать, а тут отвечать приходится…
– Да я уже и отвечать привык.
Она теряется. Не с того начала. Как-то неосторожно намекнула на то, что он обычный, рядовой журналист, что между ними нет никакой разницы, а он ее одернул.
Оксана беспомощно щурит близорукие глаза и не знает, как продолжить. А Денис спокойно ее разглядывает, отказываясь помогать ей в неловкой ситуации. Потом тянется к ее диктофону.
– Расшифровывать – морока, да?
– Программы есть, которые голос сразу в текст переводят. Но у меня нет.
– Ясно. Где твои вопросы?
– В блокноте записаны.
– Тогда давай начнем. У меня встреча потом, важная. А ваша редактор меня выдернула. Так что времени немного.
– Как вы…
– Как я это все? Постепенно. Просто работал. В одной газете, в другой. На одном канале, на другом. Просто работал. Все в суете, в спешке. С единственным желанием – успеть, опередить, обогнать на повороте. Репортером пробегал пять лет в новостях, до того как занялся своим проектом. Не делал ставок на скандальность, как сейчас модно. Скорее, на глубину. Хотелось глубокого проникновения и острого. Хотелось заставить зрителя задумываться, оценивать критически, рассуждать, делать выводы, не принимать ничего на веру, не пользоваться готовыми штампами. Наверное, это и стало стилем, почерком передачи. А создать продаваемый телепродукт на диалоге – это…
– Это сложно... – кивает Оксана.
– Но главное – иметь свой почерк.
– Денис Викторович, а как вы…
– Как я оказался на центральном канале? Тоже не сразу. Сначала были городские. И это отчасти иллюзия, что я на первой кнопке – прочно и постоянно. Я не работаю в прямом эфире. Просто центральный покупает «Час откровенности», а сам я бываю в тусовке только на съемках новогоднего голубого огонька. Голубой огонек обычно осенью снимают, – Денис улыбается.
– А кто…
– Кто повлиял в жизни? Многие. Мы – это все прочитанные нами книги, это все наши учителя. Вот ты помнишь своего преподавателя истории, например?
– В институте? Помню. Приходила, снимала ботинки и на батарею вешала, а пару в носках вела. И читала по учебнику – от начала до конца параграфа. Только... – Оксана немного теряется.
– Не хотела этого сказать?
– Не хотела.
– А почему?
Она молчит.
– Потому что это уровень твоего вуза – ботинки на батарее. Значит, это и твой уровень, – объясняет Денис. – Комплекс сработал. А на самом деле – мы лучше и умнее, чем все наши учителя, мы глубже и интереснее, чем все прочитанные нами авторы.
– Я не уверена…
– А сомневаться нельзя, иначе не быть тебе ведущим журналистом центрального канала!
Денис смеется.
– Не волнуйся так. Высылай черновик, я сам допишу все остальное и ничего не скажу вашим редакторам.
– Серьезно?
– Да, потому что я идти должен. Тамара…
– Оксана…
– Вышли рыбу, Оксана, я сам все оформлю.
– У вас есть время на это?
– Конечно. Я же старый холостяк.
Денису тридцать семь лет. Из них только семь успешных, а тридцать – оторви и выбрось: детство без отца, учеба без денег, скитание по съемным углам. А потом – на каком-то году заплыва – понесло течением в нужную сторону, и ветер надул паруса. Нашлась надежная команда, сложился круг знакомых, купил квартиру. Долбанные пазлы выстроились-таки в приличную картинку.
В ресторане еще тихо, но менеджер зала уже косится на Дениса – скоро повалят посетители и помешают его интервью, или он своим видом помешает им сосредоточиться на еде. Но Оксана продолжает растерянно смотреть в блокнот.
– Еще что-то?
Она вскидывает умоляющие глаза. Такие в мультфильмах рисуют – огромные, круглые, наполненные слезами.
– Может быть, поужинаем здесь? Я заплачу.
И краснеет. Кому она заплатит? Денису Федулову? Чем? За что?
Но он кивает спокойно.
– Понял тебя. Не нужно. Сейчас я, правда, не могу. Но потом можем увидеться. Если важно для тебя это. Вижу, что важно. Ты мне на мыло все скинь – спишемся и согласуем.
Помогает ей подняться, спешно подает куртку и выводит из ресторана. Смотрит, как неуверенно она ступает на скользкую мостовую. Прогоняет мысль о сигарете, кивает кому-то из знакомых и, наконец, садится за руль. Едет к Костику.

Звонит, потом стучит, потом колотит в дверь ногами. Колотит долго.
Костик любит крепкие напитки, крепкие выражения, крепкие сигареты. Любит все жесткое, бескомпромиссно мужское плюс кокаин. И этот плюс лишний, такой лишний. И раньше его не было.
– У меня интервью, а я оборвал – думал, как ты…
– У тебя все время интервью!
– Нет, я давал.
– Проститутка!
Костик в каком-то халате – словно отца халат или деда покойного. В полосочку. И одна полосочка на полу. Сознание снова предательски распадается на фрагменты. Нет, пояс.
Костику едва тридцать. Он отличный оператор и хорошо зарабатывает. Когда-то они начинали вдвоем с нуля, а теперь его постоянно сманивают из «Часа откровенности» в фестивальные арт-хаусы. Теперь он в моде. И не хочется его видеть расклеенным, неловким, жалким.
Денис поднимает пояс.
– Ты где был сегодня?
– Да я только утром… и спать сразу… а тут ты.
– Я следить за тобой буду.
– Да ладно! – Костик взъерошивает и без того торчащие волосы. – Я в норме. Так ты… ко мне спецом ехал?
Денис молчит. Сворачивает пояс в кольцо.
– Пойду умоюсь, – решает Костик.
Льется вода. В душевой кабинке идет дождь. И Костик напевает что-то.
– Придурок! – Денис отшвыривает пояс. – Или перестать ему деньги платить?

2. ЕЩЕ НЕМНОГО ТАБЛЕТОК.

– Я тебе деньги платить перестану!
Костик вытирает мокрую голову.
– Да я в норме, говорю же тебе. А что за интервью было? Почему я ничего не знаю?
Денису это нравится. Нравится, когда его оператор, фактически штатный сотрудник его частного предприятия, ведет себя как его начальник. Когда-то просто столкнулись на местном канале, а теперь без Костика сложно представить мир телевидения и мир вообще. В нем именно та степень пофигизма, которая не дает Денису утонуть в самокопании.
– Интервью для «Гавана Лайм».
– Что это такое? Что за лайм? Лимон? Дикие кубинские лимоны?
– Виктории Ветвицкой журнал.
– Ветвицкого жены? А, понял. Знаешь ее?
– Знаю, конечно. Она просила. Этот номер – февральский, ко Дню Влюбленных, а я – лицо всех влюбленных.
– Мрачная такая рожа. У влюбленных.
Денис мотает головой.
– У меня есть отличная фотосессия. Я им вышлю.
– Та, что Иван делал? Я ее видел?
– После той уже две других было.
Костик бросает мокрое полотенце на пол.
– Ну, ты не телка симпотная, чтобы я твои фотосессии отслеживал, не модель…
– Конечно. Просто мы раньше… ты как бы. И мы вместе…
– Отлично, Босс.
Снова мир, собранный из кривых пазлов, рассыпается на части и хрустит под ногами. Не складывается головоломка.
Костик пытается прийти в адекват и реагировать, но заметно, что раздражен.
– Может, доктора? – спрашивает Денис.
– Потому что я не хочу говорить о твоей фотосессии? Или, думаешь, доктор захочет?

Сейчас перерыв в съемках. С Нового года тянется этот перерыв и продлится до марта. А на март уже есть ряд договоренностей, и нужно входить в ритм, работать, стараться. Приглашали в прямой эфир – аналитиком, но он не политолог, да и привычки к работе в прямом эфире нет. А упор там именно на политику. Нет, лучше делать то, что получается, что устоялось, пока передачу покупают.
И не в том дело, что нельзя найти хорошего оператора, если Костик уйдет из программы. Просто они вместе… радовались первому успеху, вместе поднимали «Час откровенности». Вместе стали независимыми от чужого мнения, а теперь – и от мнения друг друга.
Костик не видится ни с бывшей женой, ни с сыном. Знать о них ничего не желает. И сын для него тоже стал бывшим. У него новая жизнь – отличная квартира в центре, новый Mitsubishi Outlander, клубы, тусовка. Из его окон видна центральная площадь – самая центральная.
Денис идет к двери, толкает. Но полосатый пояс тянется за ним, обвивает ноги. Тяжело выйти.
В авто набирает его номер.
– Ну, прости.
– Ты дурак какой-то! – бросает Костик. – Напридумывал чего-то. Вернись – мате выпьем.

Костик уже брюки и рубаху натянул.
– Мы с марта снова в обычном режиме. Сначала Мила Лебедева придет, потом сектант этот чертов, Рубакин, – говорит Денис о работе.
– Певички и сектанты – неплохо для разогрева, – соглашается Костик, наливая мате в обычные чайные чашки. – Тут мне какой-то экстра-освежающий вкус обещали.
Денис смотрит недоверчиво.
– Мне кажется, многое прошло. Свежесть прошла точно. Сегодня та девчонка так смотрела на меня – как на звезду и как на монстра, на паука с десятью огромными мохнатыми лапами… на чудовище. Мне жаль, что я давным-давно не женился на какой-нибудь пионервожатой, сейчас сказал бы: «У меня все было, моему сыну восемнадцать». А у меня ничего не было, а я уже чудовище…
– Ты мачо, не путай. Медийная персона. Просто живешь невесело.
– Может.
– А мы вчера со Стефаном взяли по две дозы. Потом он еще коньяку выпил и говорит: «СПИД у меня. Не просто вирус – уже четвертая стадия. Я ничего такого не подозревал. Просто как-то неважно себя чувствовал». И у меня сердце – в горле колотится, думаю, хоть бы не выплюнуть. Говорю: «Нормально, это нормально. Еще немного таблеток. Кроме тех, которые ты и так глотаешь. Еще немного презервативов». И он мне: «Думаешь, мне это нужно?» А сам даже не знает, от кого и откуда.
Денис молчит.
– И я потом еще добавил, а пришел домой и плакал, веришь? Не из-за него, черт с ним, а просто развезло это все…
– А ты… не будешь проверяться… на всякий случай?
– Ты обалдел? Я причем к Стефану?
Тягучая тишина. Мате пахнет пылью чужих дорог.
– Мы выживем. Мы же монстры, – уверяет Костик. – Хотя, наверное, ты прав – надо анализы сдать. Чашки там, стаканы… херня эта вся. А ты говоришь «свежесть». Где та свежесть?
– Ничего, вот снова за работу…
– Ты на его последнем спектакле был?
– Нет. Я авангард как-то не очень. И мы с ним не знакомы близко. Я знаешь, подумал. Он не согласится на «Час откровенности»?
– У тебя в голове прямо заголовки штампуются? «Ведущий актер авангардного театра умирает от СПИДа»? Так? – спрашивает Костик с усмешкой.
– Может, ему будет интересно рассказать. Не сейчас, а когда он все обдумает…
– Когда щеки совсем ввалятся? Так лучше для эффектной картинки? Я спрошу у него. Возможно, он и согласится. Только, честно говоря, не хочется его видеть. Начнутся эти сожаления, сопли. Или того хуже – истерики. Не боишься такого в передаче?
– Не прямой же эфир, – Денис пожимает плечами. – Только ты не подумай, что я его не уважаю, или…
– Мне-то что? Ты спрашивал, почему меня развезло. Я тебе ответил.
– Да, ясно.

Всю дорогу Денис думает о Стефане. Но думать о нем нечего. Недостаточно информации. Стильный малый, популярный в тусовке, яркий, хоть и худой, и невысокого роста. Клубная толкотня всех сближает. Костик тоже там по-своему популярен – он же модный оператор. Он детали фиксирует, он умеет подать материал, он выражение лица ловит, высвечивая то, что Денис по полчаса зрителям словами разжевывает и разжевать не может. Старые все слова, тысячи лет назад сказаны, а ситуации оживают снова и снова в новых декорациях.
Не понять, больно Костику или нет. Но не упрекнул черствостью. Не тому, у кого окна на центральную площадь с регулярными салютами и фейерверками, упрекать Дениса черствостью. Не хватает чувств на чужих людей – это естественно. Защитная реакция организма.
Денис еще в детстве понял, что лучше не привязываться и не тратить эмоции на посторонних. Тогда еще отец жил с ними. И во дворе была какая-то собачья болезнь, может даже чумка. Родители не знали об этом. Каждую неделю покупали пятилетнему Денису нового щенка, а через три дня хоронили собачку, которая «не прижилась». Картонная коробка из-под маминых туфель, маленькая ямка за садом – традиционно.
По вечерам казалось, что щенок разроется и выскочит. Было страшно. Потом отец одернул:
– Сколько можно оплакивать этих собак? Пойми, нет в жизни ничего вечного!
И Денис перестал оплакивать. Было еще несколько недолговечных щенков, замерших на паркете с поджатыми лапами, а потом он сказал родителям, что не любит животных и больше не хочет заводить собаку. Он действительно не любит животных. И когда уходил отец, тоже не плакал.
Наши огромные потери невелики для бесконечной Вселенной. Засыхают цветы на подоконнике. Дохнут рыбки в аквариуме. Предают друзья. Увольняют с работы. Вирус убивает жесткий диск. Прогорают банки. Изменяют любовницы. Мир рушится и воссоздается заново. Нужно научиться принимать это без сожалений.
Только мать звонит иногда и плачет в трубку:
– Ты совсем редко приезжаешь. Мне так одиноко. Заведу, наверное, кошку…
Тогда он не сдерживается и начинает кричать:
– Не вздумай! Привыкнешь к ней, привяжешься, а она сдо… умрет раньше, чем ты!
Может, и Костик рассуждает по тому же принципу, здраво.

3. ЧТО-ТО ПРО ОНАНИЗМ?

На самом деле, в перерыв нельзя расслабляться. Конечно, в студии работает менеджер по связям Юля, но личный контакт решает многое. Юля возится на своем уровне. Вот зазвала Милу Лебедеву – победительницу очередной «Фабрики звезд». О чем может рассказать семнадцатилетняя девчушка? Разумеется, о нелегком творческом пути. Но молодежная аудитория будет довольна: не все же отставных актеров царского театра выслушивать с их бесконечными воспоминаниями, да политиков-дилетантов со слоганами, купленными у зарубежных политтехнологов.
В электронной почте болтается ответ от PR-менеджера примадонны оперного театра Арефеевой – мадам тоже согласна. Какой-то мальчик при ней решает такие вопросы – «модная мода» на PR-агентов.
Есть один нюанс в его передаче. Непростой внутренний нюанс: деньги. Помимо того, что каналы платят за конечный продукт, есть ряд оплат в ходе самого процесса производства продукта, которые целиком на совести Дениса. Некоторые платят Денису, чтобы попасть в кадр, некоторым он сам платит за интервью, чтобы мотивировать их участие в «Часе откровенности», а некоторые просто приходят на бесплатных, но взаимовыгодных условиях. Эта третья категория – умные и толковые собеседники, те самые театральные актеры старой школы, художники, писатели и коллеги – журналисты, режиссеры и телевизионщики. Первые две категории – пустышки, из которых одни пустышки – малоизвестные эстрадные исполнители или экзальтированные сетераторы – полезны в денежном отношении, а другие – эстрадные звезды, скандальные политики или спортсмены-олимпийцы – полезны для конъюнктуры и рейтинга. Такую сложно сбалансированную систему разработал сам Денис. Менеджер Юля возится только с первыми двумя группами, не вникая в смысл того, на чем и держится «Час откровенности».
Теперь Денис смотрит в сияющий экран компьютера и пытается вспомнить, откуда взялась оперная певица. Он ей писал, или Юля звонила? Они не знакомы лично, и мальчика ее он не знает. На каких условиях тогда он с ней договаривался?
И вдруг еще письмо сваливается – под названием «Рыба». Снова Денис пытается сосредоточиться на названии письма и имени отправителя: Соляник.
Плывут сонные мысли, как большие медлительные рыбы с толстыми, блестящими спинами. Нет таких рыб в природе.
Он сжимает виски руками. И между ладонями кто-то четко проговаривает:
– Ты сходишь с ума. У тебя же перерыв. В перерыв нужно отдыхать. Выключай комп и ложись спать.
Но он открывает письмо и начинает читать интервью с самим собой. Потом начинает писать его заново. Сам себе задает вопрос, сам на него отвечает. Знал бы формат – сам и сверстал бы. К четырем утра высылает статью Оксане Соляник с приложением фотографий и припиской: «Рыба твоя никуда не годилась. Я все исправил – поговорил сам с собой. Занялся таким себе онанизмом. Ты уже чувствуешь, как ты мне обязана? Тебе стыдно? Позвони мне завтра же, гадкая девчонка. Твой Денис».
Он идет по спинам рыб, идет.
И вдруг телефонный звонок вырывает из сна.
– Денис Викторович, это вы? Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Это Оксана.
– Какая Оксана?
– Соляник. Я нашла вашу статью в почте. Простите меня, пожалуйста…
– Эээээ…
Неужели он в самом деле это ей написал? Или только хотел? Или телепатировал? И почему она звонит среди ночи? Или уже утро?
– Что-то про онанизм?
– Да.
– А статья в порядке?
– Статья превосходная. Я уже ее сдала. Верстку вышлю на согласование.
– Я не хотел этого написать, заработался…
– Так мне приехать?
– Зачем?
Она бросает трубку, а Денис снова падает в постель. Больше не снятся рыбы. Снится дым, который наполняет комнату. В дыму хочется курить, он тянется к полу за сигаретами, тянется, тянется и просыпается.
Отлично. Уже полдень. И нужно все-таки съездить в офис. Или хотя бы позвонить Юле.
– Меня сегодня не будет. Что там?
– Рубакин вас искал.
– Ему назначено на какое? Скажи этому больному, что тут ему не очередь к дантисту – никто раньше не проскочит, особенно, когда доктор в отпуске!
Юля смеется.
– Вы в порядке?
– Я да.
Проспал почти целый день. Медийное лицо помялось. И выходить уже неохота. Как у Костика хватает сил и азарта на ночную светскую жизнь? На клубы? На танцульки? Запереться бы в своей комнате, как японский подросток.
– Оксана Соляник? – спрашивает Денис по телефону.
– Да.
– Окс, ты знаешь, где пицца продается?
– Денис Виторович, это вы?
– Ага. Ты купи пиццу и явись, – Денис называет адрес.
– А… так… рабочий день еще…
– Отпросись. Скажи, что голова болит. Что ты как в первый раз замужем? Совсем новичок?
– Ну, да.
– Приезжай быстренько!
Можно было просто из пиццерии заказать, но Денису хочется отвлечься – поговорить о чем-то, кроме работы, и желательно – с «новичком», чтобы обошлось без споров.
В душ он не идет, постель не застилает, ничего не планирует – просто поесть пиццы и поболтать.
В квартире не очень чисто, хотя клининг бывает регулярно, и вещей Денис не разбрасывает, где попало. И ремонт сделан недавно – в самых последних тенденциях дизайна интерьера, но кажется все каким-то заброшенным. Всегда хочется проверить, не лежит ли пыль по углам, хотя точно знает, что не лежит.

4. Я ВОСХИЩАЮСЬ ВАМИ!

– Привезла? Нашла меня? Ты – настоящий журналист!
Оксана проходит за Денисом на кухню. Садится на табурет.
– А как-то у вас… обычно.
– Обычно? Не гламурно? А ты чего ожидала? – Денис смеется. – Кофе будешь или чай?
– Чай.
– Мы все из ритма выпали – и я, и Костик, и даже Юля. Но с марта – новый цикл интервью будем снимать, надо собраться, настроиться, – снова Денис говорит о работе.
– Да, я понимаю.
– Отлично. Сплошное понимание. Может, тебя в команду взять?
– А кем я там буду?
– Ну, подыщем тебе что-то. Не любовницей, ясно. Любовницы у меня теряются быстро, заваливаются куда-то, за диван. Не только у меня, у всех так. Или тебе у Вики нравится?
– У какой Вики?
– У Ветвицкой.
– У Виктории Юрьевны? Нравится. Это моя первая работа. После журфака – и сразу по специальности. Мне повезло.
Денис, наконец, вглядывается в нее пристальнее. Есть понимание или нет? Или имитация понимания с ее стороны? Но зачем? А зачем он звал ее? Ничего не приходит на ум. Просто не выспался. То есть наоборот – устал от сна.
– Ты, может, секса хочешь? – спрашивает он прямо.
– Нет-нет.
– Совсем не хочешь?
– Мне один знакомый посоветовал на днях: «Голову пролечи».
– Это ты хочешь мне переадресовать?
– Нет. Просто вспомнилось. Это по поводу секса. Я ему отказала – значит, ненормальная.
– О, вот молодежный подход, – Денис усмехается. – Они лучшие. Всплыли на родительской нефти. Это мы планы строили, стратегии разрабатывали, а в их руках – маленький земной шарик, и все должны их хотеть.
Круглая глазастая пицца. Косит одним глазом на Дениса. Стар ты, брат, если так рассуждаешь о молодежи, даже из солидарности с обиженной Оксаной.
– Выпить бы. Ты водки не захватила?
– Вы же не сказали.
– Ты прости меня, Окс, – извиняется он все-таки. – Я не этим молодежным делам. Я устал от скоростей, от напряга. Для меня теперь главное – лица не потерять и на той же волне лет пять продержаться, а потом – какую-то обычную работу найти, в журнал пристроиться, в редакцию. А там и пенсия.
– Да? – Оксана смотрит пораженно.
– Да. Я долго работал над тем, чтобы создать имидж, теперь – просто сохранить бы. Какой-то серьезный у нас с тобой разговор получается. Ты ешь или диета?
– Диета, – она вздыхает.
Денису кажется, что схлынул с души весь черный осадок. Хочется вывалить на девочку и все остальное – про тупик, про разлад с Костиком, про Стефана. Но он останавливает себя, жует, смеется, подливает ей чаю.
Оксана хрупкая, невысокая девчушка. Длинные светлые волосы затянуты сзади в тугой хвост и закреплены заколкой, от этого глаза уже не кругло-наивные, а немного раскосые, блестящие грустью, и желанием, и робостью, и…
– Я восхищаюсь вами! Несмотря на все, что вы о себе рассказываете… об усталости, о лени, о скуке – я восхищаюсь. Вы мой кумир! Мне кажется, вы нарочно себя очерняете. А на самом деле – вы прекрасный, честный, добрый человек, очень добрый!
– Зачем бы я очернял? – Денис даже удивляется.
– Вы чувствуете себя несовершенным в несовершенном мире, и это вас ранит. Других не ранит, а вас…
Надо же такое придумать.
Он вызывает ей такси. И она, кажется, не обижается и всем довольна.
– Звоните в любое время, пожалуйста. Я буду рада помочь!
Денис улыбается.

Новогодние праздники всегда расслабляют. Но ведь март уже. Уже и журнал вышел, Оксана обещала завезти.
Восстанавливается рабочий ритм. Денис уже бывает в студии – даже смету с Юлей расписали и утвердили. И Костик уже настроился на работу и не болтает лишнего о клубных знакомствах, развлечениях и печалях. Но вдруг сам напоминает:
– Говорил я со Стефаном. У него сейчас интенсивная терапия, потом он в себя придет немного и даст интервью для передачи, если не застрелится.
– В смысле?
– Ну, это он так сказал: «Обязательно дам интервью, если не застрелюсь».
Денис немного зависает.
– Что это значит? Все так плохо? Терапия зачем тогда?
– А что может быть хорошо? – удивляется Костик.
– А ты сам… как? Сдал анализы?
– Сдал. Честно говоря, страшно там. В лаборатории паника – почти все позитивный ответ получают. Девчонки в обморок падают, беременные. Проклинают кого-то. Некоторые не знают, кого проклинать. Понятно, что не приговор. Но все равно приговор… и для ребенка тоже.
– А ты…
– Ладно, проехали. Что мы, как бабы, жуем это? Болен, не болен – все равно в землю. И Стефан – не избранный. Смертный. Обычный. Как мы все. Просто забыл об этом, пока ангелов играл в своем театре.
Неподвижный взгляд у Костика – виснет в пространстве, никуда не упираясь.
– Проехали, – повторяет еще раз. – Интервью твое вышло?
– Какое? А, да. Ничего интересного.
Костик достает из кармана визитку.
– Забыл тебе передать за всей этой маетой. Из мэрии тебя искали. Свяжись, когда будет время…
Денис машинально берет карточку.
– Ого! Шихарев! Ему-то чего?

5. ГЛАВНОЕ – ХАРИЗМА И ФОРМАТНАЯ ВНЕШНОСТЬ.

Костик так и не сказал, где с Шихаревым пересекся. Не исключено даже, что в клубе. Шихарев тоже такие заведения любит. Бизнесмен, один из столичных вице-мэров. Не из тех, кто летает на Каннские кинофестивали просто поужинать, а из тех, кто еще стыдится награбленного. Или размер награбленного пока не позволяет транжирить бесстыдно.
Милочка Лебедева о таких деньжищах и не слышала. Крутится перед Денисом в кресле и косится на операторов.
– Так нормально? Не блещу?
Проблема какая-то с кожей лица. Уже два раза перепудривалась, но недовольна. Пришла без продюсера, значит, Макс ей уже доверяет насколько, что разрешает самостоятельно отвечать на строго оговоренные вопросы. Почти все из списка уже заданы, односложные ответы получены.
Милочка открывает новый съемочный сезон «Часа откровенности», но открывает очень вяло.
– У тебя действительно роман был с Шестаковым на «Фабрике»? – шевелит ее Денис.
– Ой, да. Мы жили в соседних комнатах, все время репетировали вместе, ужасно сблизились, и между нами зародилось…
– …и расцвело…
– …и расцвело очень нежное чувство.
Вопрос об отношениях с Шестаковым – последний в списке, который передал Макс Измайлов. После окончания «Фабрики» «нежное чувство» нужно для поддержания интриги: угаснет-не угаснет.
– А дома вы тоже хором поете? Соседи не жалуются?
– Мы не живем пока вместе, – Милочка опускает глаза и машинально проводит ладонью по напудренной щеке. – Ой! Я опять размазала?
– Нет, все нормально. В тур ездили вместе?
– Да, тур прошел успешно в девятнадцати городах. А в некоторых даже были организованы дополнительные концерты.
– В каких?
– Ой, я не помню.
– То есть не было дополнительных концертов?
Она смотрит на Дениса недоуменно.
– Билеты хоть распродали? – уточняет он.
– Наполовину.
Костик начинает похихикивать.
– Об этом ты мечтала? Стать звездой?
– Я думаю, что я еще не звезда. Для этого нужно много работать, петь, отдаваться зрителю.
– Считаешь, без музыкального образования можно обойтись?
– У нас на «Фабрике» было десять занятий по вокалу. Главное – харизма и форматная внешность.
– Ясно.
– Можно перерывчик?
– Попудриться?
– Ага.
Костик отводит камеру, Милочка идет к гримерам. Он садится на ее место.
– «Ой, я даже не знаю, что у меня с Шестаковым». Как мы это нарежем? Она же ничего не говорит, не рассказывает. Горох какой-то из «да» и «нет».
– Она не умеет рассказывать. Нарежем.
– Впервые вижу такой кретинизм. Макс заплатил, я правильно понимаю?
– Правильно понимаешь.
Милочка возвращается и снова садится перед Денисом.
– Официоз закончен, – он улыбается. – Приятельские вопросы остались. Просто беседа. Ты тоже можешь что-то спросить.
– У вас?
– У меня. Или вон у Костика…
– Костик, ты женат? – спрашивает Милочка.
Денис смеется.
– Женат. Трое детей: два мальчика и девочка. Все в первом классе.
– Шестаков – гей? – спрашивает ее Денис.
– Это слухи. Я ни разу не видела его с мужчинами.
– А райдер у тебя серьезный?
– Ну, в райдер входит музыкальное оборудование.
– А для тебя лично?
– Белое вино.
– О смысле жизни задумываешься?
– Смысл – прославиться.
– В каком масштабе – как Билан или как Гомер?
– Так он же слепой был!
– Не дай Бог! – кивает Костик.
– А правда, что к райдеру есть приписка – цена за ночь со звездой?
– Ну, у кого-то, может, и есть.
– А у тебя нет?
– Нет.
– То есть с тобой бесплатно?
– Нет. Я таким не занимаюсь.
– А если продюсер скажет, тогда как? Есть цена? Тысяча долларов?
– Нет, не тысяча.
– Меньше? Двести?
– Нет, больше, чем двести.
– В общем, за триста с Максом можно сторговаться. А у Шестакова что в райдере? Пятьсот?
– Ну, это же для геев. Пусть платят.
Костик хохочет. Милочка немного пугается.
– Это не войдет в интервью? Я не должна была этого говорить. Или что? Войдет? Уже ничего нельзя исправить?
– Не волнуйся, Мил. Ты ничего такого не сказала. Мы потом с Максом все согласуем.
– Можно идти?
– Конечно. Спасибо за интервью.
– Пожалуйста!
Милочка улыбается на прощанье отрепетированной улыбкой, но выглядит неубедительно.
– Да, ты оживил! – замечает Костик. – Жалко, что придется вырезать.
– Даже и не думай. История на поверхности – набрал недалеких подростков и продает после корпоративов.
– Да, дело обычное. Просто Макс… крутой чел как бы, – сомневается Костик.
– И поэтому из их уст звучит как высшее предназначение – работать на Макса Измайлова.
– Я их понимаю, в общем-то, – Костик словно задумывается. – Для них – это шанс. Хоть какой-то…
– Тогда тем более, скрывать тут нечего, – решает Денис.
И интервью с Милочкой забывается тотчас же. Что-то вертится в голове о Шихареве. Нужно бы позвонить. Мысль теряется в студийной суете, потом снова всплывает дома.
Денис звонит и на удивление не натыкается ни на секретарш, ни на помощников вице-мэра.
– А, Денис, – быстро реагирует тот. – Давай на «ты» и где-то на нейтральной территории.

6. ПРОЕКТ НЕ ТУФТОВЫЙ.

Нейтральной территорией назначен ресторан «Визави» – так, чтобы не студия, не мэрия, и народу немного. Вадиму Ивановичу Шихареву сорок лет, может, он успел побывать комсомольским лидером, но капитал сколотил только в девяностые. Есть в нем хватка и напор, но еще нет ни лоска, ни надменности крупного чиновника. Поэтому он смотрит на Дениса с нескрываемым интересом как на персонаж, который привык видеть на экране телевизора и считать полуреальным. Крепко пожимает руку.
– Рад, что встретились. Время – деньги. Все учтем.
И у Дениса нет никакого предубеждения против него. Шихарев, скорее, располагает к себе, чем отталкивает. Но какие-то сомнения все еще зудят в голове: «Впал в немилость у городских властей? Хотят вежливо предупредить? Для этого делегировали Шихарева?»
Вадим тоже умолкает, пьет аперитив, поглядывая на Дениса.
– У меня к тебе целое дело, проект, – начинает все-таки. – Проект «Эдем».
– Что-то слышал…
– Ну, все «что-то» слышали, в газетах высказываются, но никто ничего толком не знает и знать не может, потому что проект – мой.
– Твой или мэрии?
– Вот я же тебе рассказываю. Новый проект мэрии – «Эдем». За городом уже выстроен целый коттеджный поселок. Дома пятиэтажные, комфортные, оснащены техникой, коммуникациями, лифты, холлы, библиотеки, кинозал, сауна, бассейн, поля для гольфа. Обслуживающий персонал уже набран, штат укомплектован: сиделки, медсестры, санитарки. Все с медицинским образованием. Повара, горничные, дворники, садовники. Все это – для стариков. Для наших близких, которым мы не можем уделить столько внимания, сколько они заслуживают.
– Комфортные дома престарелых? – наконец, понимает Денис. – Хоспис?
– Нет, не хоспис. В «Эдем» пожилые люди приходят не умирать, а жить полноценной жизнью – долго и счастливо. Уход, внимание, общение, спокойное и беззаботное времяпровождение – это защищенная старость. У всех нас – на подсознательном уровне – прочно сформировалось мнение, что дом престарелых – это плохо, это дом смерти, значит, дети отказались от старика и бросили его, особенно если он слаб или болен. Но за границей давно нет такого отношения – дети устраивают своих родителей в дома престарелых, чтобы быть спокойными за них. А, тем более, что терять одиноким, бездетным людям?
– Кроме своих квартир? – уточняет Денис.
Вадим не спорит.
– Сам подумай – старики заселяют историческое ядро города, самый центр. Рынок вторичного жилья не может и не должен терять лучшие площади. К тому же проект требует серьезного финансирования, и мы не можем заниматься этим исключительно благотворительно.
– А я?
– И ты тоже. Смотри план: нужны два моих интервью в твоей передаче и реклама пансионата – с тобой. Походишь там, поснимаешься. Люди тебе верят. Скажешь, что определил сюда свою мать.
– Погоди про мать!
– Ну, подберем там тебе какую-нибудь старушку. Она тебя поцелует, скажет: «Спасибо, сынок! Здесь я нашла свое счастье».
– Кто из нас телевизионщик? – усмехается Денис.
Вадим, наконец, переводит взгляд на тарелки.
– Денис, ну, давай по-нормальному это разложим. Проект не туфтовый. Мэр под ним подписался. Центр от стариков нужно очищать. И это же не перестройка, когда вывозили за город и в шурфы сваливали. Мы цивилизованная европейская страна – мы нашли цивилизованное решение. Я ездил в Бельгию перенимать опыт у их муниципалитетов – все бабульки довольны, живут, как у Христа за пазухой, некоторые там даже дедулек себе нашли и трахаются, как кролики. Им разрешают парами жить в комнатах, по-семейному, на всем готовом. Сечешь?
– Секу.
– А квартиры их, ясное дело, отходят муниципалитету. Я недавно одну старую профессоршу лично проведывал – бабка одна в пяти комнатах в самом центре, и стакан воды подать некому. Думаешь, она очень за эту квартиру держится?
Какое-то время Вадим сосредоточенно жует, потом начинает заново:
– Вот у тебя есть квартира?
– Есть.
– А машина?
– Opel.
– Продавай его. Купим тебе Bentley. Ты же звезда!
Денис тоже жует.
– Так уговариваешь, как будто я не соглашаюсь.
– А ты соглашаешься?
– А почему нет?
– Значит, смотри, как сделаем. В этом месяце – договоримся – я дам интервью. Потом, в апреле, можно будет уже снимать наш ролик в «Эдеме». Травка зеленеет, солнышко блестит, библиотека, шахматы, гольф на свежем воздухе. Тогда ты и подтянешься. И потом, уже к лету, еще одно интервью о том, как проект развивается и сколько добра принес. Тебе первый чек пришлю на этой неделе, и полный расчет – после последнего интервью. Я человек четкий, непоняток-недоговорок не люблю. Устраивает?
– Вполне.
Шихарев вздыхает облегченно.
– Ну, приятно иметь дело с толковым человеком. Потому что все эти рассусоливания о морали – слышал уже. Если бы дело было с темным дном, стал бы я его на свет тащить?
– Я понял.
– Они же добровольно принимают решение. Их никто не вынуждает, не выселяет.
– Брось, Вадим. Проект есть проект. Нужно – сделаем. И оператор у меня надежный.
– Да, я Костика знаю немного, то там, то сям встречаю. А тебя – нигде практически. У Эльвиры Багларидзе не был в воскресенье? Она документалку французскую привозила с эксклюзивными правами на показ, – Шихарев быстро меняет тему.
– И кого собрала? Селебритиз?
– Ну, да. Только никто ни хрена не понял, по-французски ни бум-бум. Но фишка с кино модная, говорят: купить права и привезти – для своих.
– Не, я с попкорном больше люблю.
– То-то я тебя на показах мод не вижу! – подмигивает Вадим. – А Костик твой везде успевает.
– Хороший парень. Друг мой. Лучше, чем друг.
Хотел сказать «больше», а получилось «лучше». Больше и лучше – это Костик.

7. А, КРОМЕ РАБОТЫ, ВАС НИЧЕГО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ?

Волновался за него из-за этих дурацких наркотиков. Все казалось, что Костик пойдет не по тому пути. А Костик – здоровый, самостоятельный мужик, нет? Он уже куда только ни ходил, где только ни был.
Денис присматривается, нет ли у Костика насморка. Если снова нюхает, обязательно носом шмыгать будет. Но у Костика всегда насморк – по нему не поймешь. На работу приходит вовремя, ведет себя спокойно. И не лезть же снова в душу: что ты? как ты?
Денис объяснил себе все просто, как умел. Это его затяжное, беспросветное одиночество заставляет переоценивать всех окружающих и Костика в том числе. Потому и возникло что-то вроде привязанности. А на самом деле – один, один, один. Голос матери – в телефонной трубке, деньги ей – банковскими переводами, сыновья помощь – с рынка услуг. А вокруг него все места родственников вакантны. Их всех временно замещает оператор. И не сложно найти другого – для передачи, но лично для Дениса – сложно, это значило бы потерять всех одним махом: сестру, брата, невестку, деверя, тестя, кого там еще?
Сам Костик ему навстречу никаких движений не делал. В дела свои не посвящал. Скорее, наоборот, даже на расстоянии держался. И сейчас хохмит, как обычно. Может, сожалеет даже, что о Стефане сгоряча ляпнул, словно страницу открыл из личного. Но открыл – и закрыл тот час же. Проехали.

От скуки Денис звонит Оксане.
– Окс, может, еще пиццу привезешь?
Она, конечно, привозит. Одета в куртку, похожую на одеяло – словно закуталась, взяла блин с колбасой и прибежала к нему быстренько – по первому звонку. Удобная девочка. И такое восхищение в глазах!
Входит намного смелее, чем в прошлый раз, но коробку с пиццей от себя отталкивает.
– Я недавно передачу смотрела про кишечную палочку…
– Да я знаю, как их делают.
– Пиццы?
– Нет, передачи. Сгущают правду и приправляют явной ложью.
Денис запихивает сплюснутый блин в микроволновку.
– Только я ненадолго, – предупреждает Оксана. – Мне домой надо пораньше – еще интервью расчитывать.
– А с кем?
– С начальником налоговой.
– Весело. А живешь с кем?
– С мамой.
– Тоже весело. А мне так тоскливо бывает.
Она смотрит недоверчиво.
– Я думала, вы как-то прикольно живете. Вам же надо быть в курсе всего – вертеться.
– Верчусь. Но не двадцать четыре часа в сутки. Только по работе.
– А, кроме работы, вас ничего не интересует?
– Ну…
– Вы ничего не отслеживаете? КВН? «Фабрику звезд»? Олимпиады? Мюзиклы? Вообще ничем не увлекаетесь? Чемпионат мира по футболу? Хоккей? Новые сериалы?
– Ничем таким…
– Странно так жить. А любовница у вас есть постоянная?
– У-у, – Денис качает головой.
– Боюсь такого состояния, когда все становится неинтересным. Это старость, наверно.
– Спасибо.
Но ее восхищение не пропадает из взгляда, не гаснет, просто окрашивается влажной грустью, затуманивается, уходя на глубину.
– Ты первую помощь оказывать умеешь? – спрашивает Денис.
– А что?
– Ну, я пиццу ем, а ты – нет.
– Не могу после той передачи.
– Значит, будешь меня спасать.
– Так у вас понос, наверно, будет. Как же я вас спасу?
– Знаешь, чего я боюсь? Что, наоборот, увлекусь чем-то до потери чувства реальности. Или кем-то. Без какой-то серьезной причины. Впаду, как в транс, как в сон. Без повода. Что смешным буду. Что параноиком буду из-за кого-то…
– В смысле? Женщиной увлечетесь? Без взаимности?
Разговор так штормит между пиццей и откровениями, что Денис чувствует себя не в состоянии выразить то, что его терзает. Чувствует несостоятельность слов.
– Нет. Все равно, кем. Но предельно. Так, что и другой человек не сможет понять, объяснить этого.
– Так вы гей, может? – спрашивает Оксана неуверенно.
– Не в плане секса. Просто думать все время буду, где этот человек, с кем, чем занят.
– Не очень понятно. Вот если он звезда, например, балета. Или певец. Тогда понятно. Тогда вы фанат.
– Нет, он просто друг.
– Тогда непонятно. Может, вам к психологу надо. У нас психология только на третьем курсе была. Я не особо разбираюсь в патологиях.
– Думаешь, патология?
– Наверное. Хотя вообще-то на любовь похоже.
Денис смеется. Даже легче стало. Психолог бы еще и не такого наплел.
– А хочешь, я помогу тебе интервью расчитать?
– Вам что, делать нечего?
– Я и статью могу написать. Хочешь?
– Конечно, хочу. Только это же… долго. А как я домой попаду?
– А домой ты не попадешь. В гостиной останешься на диване.
– А вы себя как чувствуете вообще? Живот не болит пока?
– Если ты кумиру такие интимные вопросы задаешь, давай на «ты» тогда.
– Ну, давай.
Она идет в душ, а потом укладывается спать в гостиной. Денис берет ее диктофон и садится за компьютер.
Где-то за занавесом сознания мелькает мысль о том, что следовало бы переспать с ней. Следовало бы. Но лучше интервью расчитать. Не хочется возиться, даже когда слышно, как шуршит ее одеяло.
В диктофонной записи она задает какие-то формальные вопросы, и налоговик бубнит в ответ что-то такое, что смутно помнится Денису еще с первых его газетных интервью. Зачем Ветвицкой этот материал? Не иначе, как пиарит налоговую службу на взаимовыгодных условиях. Вспоминается реклама с поющими налоговыми инспекторами и летающими самолетиками налоговых деклараций.

8. КАКТУС ПОЗНАЕТСЯ ПО ШИПАМ ЕГО.

Наутро сознание немного переворачивает. То есть уклон мыслей доходит именно до такого крена, при котором Денису становится смешно. Конечно, он не зациклен на Костике. За тридцать семь лет уже разобрался бы в себе. Но девчонка, с которой он отказался переспать, и не такое может придумать.
– Дерево познается по плодам его. Взять, к примеру, труды Сартра. К чему они привели в мировой литературе и философии? Закрепили идею…
– Вы лучше о тяжбе с мэром расскажите! – перебивает Денис.
Не ожидал, что Рубакин начнет в интервью такое продавливать. Не до Сартра теперь. Даже неловко перед Костиком. Недоставало сейчас дискуссии о вреде идей Сартра.
Рубакин пучит глаза.
– Что значит «тяжба»?! Вопиющее правонарушение! Земельный участок для строительства церкви был получен законно, я имел на него все права.
– Вы лично?
– Разумеется. И я же не дачу на нем решил строить, а церковь!
– Богоугодно.
– Я какую-то иронию с вашей стороны чувствую, в то время как наша организация действует на законных основаниях, хоть и является альтернативной – так сказать – на фоне неосознанного, формального городского православия. Вот вы формально пост сейчас соблюдаете и понятия не имеете, зачем и для чего!
– Я не соблюдаю – заверяет Денис.
– Грешите, значит? – наседает Рубакин. – Еще и бахвалитесь грехами?
– И не грешу. Я атеист. Нельзя нарушить законы, которых для меня не существует.
Костик делает знак – нужно прерваться.
– Простите, технический вопрос есть. Дэн, выйдем.

Оставляют Рубакина со вторым оператором Олегом и выходят в коридор студии. Костик неспешно закуривает.
– Я понимаю, что смонтируем потом, как надо. Но со стороны ты нервным выглядишь. Нервическим. Перестройся как-то. Он тебя бесит, ясно, но его нужно выслушать – он заплатил за время, за внимание.
Еще недавно носом шмыгал, в халате путался. Теперь учит. Денис прислоняется к холодной стене, боясь, что и стена рассыплется на кривые пазлы. Костик курит. На полу клубятся волны дыма. Спецэффекты накрывают.
– Я не чувствую, – говорит Денис.
– Я понял. Потому и говорю: ты в кадре кажешься дерганым. Раньше такого не было. Дай ему время и кивай. Пусть выговорится, а потом нарежем. Можем даже вопросов добавить.
– Я всю ночь не спал. Интервью писал для своей девочки, – говорит зачем-то Денис.
– Для какой девочки? – интересуется Костик из вежливости.
– Для Оксаны.
– Угробишь здоровье на девочек! – хехекает тот. – Ну, теперь держись. Дать сигарету?
– Давай. Прикури только.
– Совсем обессилел?
Костик прикуривает, отдает ему клубок белых тонких змеек, и они текут в разные стороны, шарахаясь от сквозняков.
– Поговорить надо о проекте Шихарева, – вспоминает Денис.
– Хорошо. Давай сейчас закончим с сектантом. Надоел жутко своим фейсом в кадре. А потом посидим где-то. Втроем, хочешь? Я, ты, твоя Оксана. Поговорим.
Но Денис не может отлипнуть от стены. По коридору проходят девчонки с «ТВ-рума», Костик им подмигивает.
– А у меня спокойно все, – произносит, словно продолжая давний разговор. – В клубе не бываю. Как-то все прискучило.
– У Стефана был?
– Прошлого раза хватило. Не могу вспомнить, как раньше было. Все стерлось, как до взрыва атомной бомбы. Честно сказать, не знаю, как общаться с ним заново и нужно ли общаться. Тогда, после его успеха в театре, всем интересно стало, что он за человек. Вечно резкий, колючий, злой, как чертяка. А подойдешь ближе – добрый, робкий, застенчивый. Ни города не знал толком, ни тусовки.

Значит, волна такая. И все в нее нырнули – и всех захлестывает с головой. Песчаная, тяжелая волна в пустыне. Острые шипы кактусов пронзают пространство насквозь, пришпиливая людей друг к другу. Может, для одинокого человека – в этом спасение, в такой страстной увлеченности, в экзальтации. Это та самая подмена пустоты – полуреальными, вымышленными, фантастическими, гипертрофированными чувствами. Чувствами-фейками. Чувствами-спайсами с непонятными последствиями.
Уже не вывернуться. Чтобы вывернуться, нужно было жить совсем иначе, иначе себя ощущать, по-другому воспринимать мир, не вслушиваться в тишину по ночам, не вглядываться в пустыню в поисках спасительного миража.
Денис курит. Чувствует, как сердце колотится в холодную стену студии. Вот откуда пришло это сумасшествие – из безумных глаз Костика, а к нему, может, от потерянности Стефана, а сам он втянул в него Оксану, не представляя даже, куда и как можно выгрести из этой бредовой пучины.
Сделать бы дефрагментацию мозга. Перебрать все по полочкам. Вычистить. Заполнить пустоты.
– Идти нужно, – говорит Костик.
– Кактус познается по шипам его…
– Это ты к чему?
– Просто пришло в голову.
Рубакин за это время тоже подобрался, сконцентрировался и заговорил четко, в основном, о том, что его религиозная организация – самая правильная религиозная организация из всех религиозных организаций.

9. МЕДЛЯЧОК, МОРЯЧОК!

– А меня за интервью похвалили! – хвастается Оксана.
– И часто тебя хвалят?
– В последний раз хвалили за то интервью с Денисом, которое он сам написал, – смеется она.
– Так может, у тебя таланта никакого нет к журналистике? – интересуется насмешливо Костик.
– Ты думай, что говоришь! – обрывает его Денис. – Я себе смену ращу.
Заказывают всего много. Заказывают такое, что не может дружить на одном столе: мясное и рыбное, горячее и холодное, коктейли и водку. Оксана хочет еще какой-то овощной салат, но Костик прогоняет официанта.
– Зачем нам овощи? Журналисту хорошая фигура не нужна. Пышки даже больше симпатии вызывают.
Присматривается к Оксане, но ничего особого не замечает. Непонятно, зачем Денис таскает ее за собой. Девушка не слишком красива, и особо умной тоже не кажется, только глаза большие, беспокойные – круглые зеленые глаза. Такие у кошек в темноте бывают. Или ранней весной.
Вот, что в ней читается – весна. Это она и есть. Молода, но сдержана – ни грозы, ни раскатов грома, только смех журчит нестройным ручейком. Улыбается немного растерянно. Денис тоже замечает ее робость.
– Окс, Костика не бойся. Он не чужой человек.
– Кому не чужой?
– Нам.
Заметно, что Костик тоже расслабляется, выбрасывая из головы мрачные мысли. Всем хочется легкости. Легкость начинается где-то в коленях – ноги сами начинают пританцовывать в такт мелодии. Потом легкость поднимается выше, Костик берет зачем-то Оксану за руку, и сразу же оставляет. Денис подливает всем водки.
– Проект этот по частям будем реализовывать. На следующей неделе встретимся с Шихаревым – снимем интервью.
– Какое интервью?
Денис упирается в него взглядом.
– Я тебе уже полчаса рассказываю. Оксана, ты свидетель!
Она смеется.
– Я задумался.
– Кость, ты че?
Оксана одергивает рукава блузки – мелькают тонкие запястья.
– Я как-то… Не хочется о работе говорить.
– А Шихарев нам аванс выдал, – Денис подталкивает ему банковский чек.
Костик смотрит в бумажку.
– Не понял. Почему нулей столько? Сто тысяч долларов – это аванс? За что это? Пришить кого-то надо?
Денис зажимает Оксане уши. Все хохочут.
– Я все слышу, – говорит она. – Вы киллеры.
– Все еще не хочешь говорить о работе? – спрашивает Денис.
– Теперь тем более не хочу, – Костик прячет чек.
Снова берет Оксану за руку, и она прекращает смеяться. Тихонько вытягивает ладошку.
– Может, в клуб махнем? Потанцуем? – предлагает Костик.
Оксана смотрит на Дениса. Выходит, что Костик обращается к нему. Денису тоже предложение кажется странным, но рассуждать здраво неохота.
– Ты в клуб хочешь? – спрашивает он у Оксаны.
– Хочу, – кивает она.
Такого раньше не было. Наоборот, он тащил Костика из клубов, читал ему лекции, а теперь оказалось, что и сам против клубов ничего не имеет. Денис не старше, не умнее, не рассудительнее. Они мигом срываются с места и берут такси до «Вирта».

«Вирт» – самый модный клуб города. Фейс-контрольщик хлопает Костика по плечу.
– Э? О! Кость!
– Забывать стал? Эти двое со мной.
Внутри «Вирт» действительно имитирует виртуальность – два зала оформлены как сайты знакомств или чаты: стены с бегущими строками, полумрак, полуузнавание, живенькое RnB. Отдельный кабинет Костик не предлагает – решили поколбаситься с народом. На дэнс-поле тесно. Оксана вскидывает вверх руки. Ритм – один на всех – стучит в ушах. И Денис чувствует, что то, что раньше казалось ему тупым времяпровождением, захватывает до трепета. Он все ближе притискивается к Оксане.
– Классно! – кричит она. – Я пьяная.
– По тебе не скажешь! – кричит Денис.
– Скажешь-скажешь! – кричит Костик.
Снова пьют за столиком коктейли, курят, слов не слышно.
– Медленный танец? – Костик тянет Оксану за руку. – Как в школе, в пятом классе?
– Я с Денисом хочу, – упирается Оксана.
Через секунду уже обнимает Дениса в толпе танцующих.
– А говорил, что неинтересно живешь. Что помешан на ком-то… Или… Это он?
Денис останавливается, выпадая из ритма.
– Кто он?
– Ну, тот парень, который тебе нравится?
– Не в смысле «нравится», – поправляет Денис.
Она снова приникает к нему.
– Да, он прикольный, веселый, – шепчет почти на ухо. – Можно, я с ним тоже потанцую?
– Конечно. Он отличный.

Потом она тянет Костика за руку.
– Медлячок, морячок!
– Я не морячок. Поедем потом ко мне? – спрашивает он напрямую.
Оксана оглядывается на Дениса.
– Нет.
– К нему хочешь?
– Нет.
– Домой?
– Ага.
– Значит, еще не все потеряно.
– Ха-ха. А вы с Денисом как? Дружите?
– Еще бы! Страшно дружим.
– Ты странный.
– Я пьяный.
– По тебе не скажешь!

На такси отвозят ее домой.
– Отличная девчонка, – говорит Денис, провожая ее взглядом.
– Только дура – не дала мне.
Денис выходит из авто и идет на стоянку за другой машиной.

10. ЭТО ВЕСЕЛО БУДЕТ.

Нет ничего необычного в этой девчонке. Наивное личико, растерянная улыбочка, искорки в глазах. Кажется, мозги на месте – это необычно.
Понятно, что ссориться из-за нее с Костиком – глупость. Просто наутро голова болела, да и звонить ему не нашлось повода. А в студии пересеклись – отсмотрели монтаж Рубакина.
– Нормально. И вчера тоже – не бери в голову. Сам с ней решай. Если хочешь, – выдавил Денис.
– Да я бухой вчера был, – Костик помотал головой. – По инерции к ней клеился. Она же тебе нравится.
– Ну, не в смысле «нравится»…
Денис вдруг оборвал сам себя, рассмеялся.
– Что? – Костик оторвался от экрана.
– Я ей вчера это про тебя говорил. Так совпало.
– Что я тебе нравлюсь?
– Ну, да. Как-то так. Она допытывалась, какие у нас отношения.
– Ясно. И у меня тоже выпытывала. Девчонкам всегда что-то такое мерещится. А я еще ей сказал, что мы дружим страшной дружбой – ты теперь не оправдаешься! – Костик криво ухмыляется. – Ладно, отлично, что мы это выяснили.
– Да, отлично.
– Может, давай на спор? – вдруг предлагает Костик.
– Что именно?
– Кто скорее ее уложит? Ты же не влюблен особо? Это весело будет.
– Да я… не хочу ее. Вообще не хочу.
– Значит, сдаешься?
– Не сдаюсь. Просто она как бы подружка.
– Ну, Дэн, давай! – просит Костик. – Соревнование всегда бодрит. Жестко и без правил. И нужно на что-то забиться. На что-то серьезное. Давай я вторую часть Шихаревского чек поставлю. Сто тысяч. Крутая конкретика! Если трахнешь ее раньше меня, оставишь себе мой гонорар.
Денис молча пожимает ему руку. Это не так уж и весело. Но откуда-то наплывает вчерашний пьяный драйв, словно щекочет пятки. Да, это весело.
– Завтра у нас оперная дива, – предупреждает Денис. – Арефеева со своим PR-менеджером.
– Эта скандалистка? А он что за чел?
– Не помню, хоть убей.
– Ладно. Главное – наличку с них получи.

Оксана все изменила. Расплывчатая жизнь приобрела четкие очертания. Они с Костиком снова оказались вместе – в одном деле. В личном деле.
Так Денис это воспринял. Одна на двоих цель сделала их не соперниками, а соучастниками. Сама Оксана отошла на второй план. На первый план вышло общее личное дело.
Нахлынуло что-то вроде окрыленности. Вроде влюбленности, но не в человека, а в идею. В идею завоевания, покорения, и в то же время – развлечения, игры, легкого отношения ко всему.
Так Оксана все изменила. Сердце застучало под новую, экзотическую мелодию. Весна стала яркой, теплой, ароматной.
Ведь все отлично. Проект Шихарева. Деньги. Друг. Подруга. Квартира. Машина. Собственное дело. Что же его мучило все это время? Жизнь казалась скучной. Бац! И вот она уже и забавная! Значит, никакой трагедии и не было. И Костик тоже взбодрился – не ноет, носом не шмыгает.
Денис даже в квартире уборку сделал. Сам. Клининг не вызывал Швабру «полундра» таскал по паркету. Окна распахнул настежь. Весна. Дни уже длинные. Солнце только к семи вечера садится. За стеной у соседей музыка какая-то, и Денис подпевает.
Потом Оксане позвонил.
– Ты дома?
– Ага, – говорит она. – Приехать?
Победить Костика так легко. Так легко, что даже совестно перед ним. Хочется растянуть удовольствие от мнимого соперничества.
– Нет, я занят немного. Просто соскучился по тебе. Я тебя ничем вчера не обидел?
– Все нормально.
– А Костик?
– Ну, я же понимаю, что он «отличный».
– Да, он такой.
И оба смеются.
– Завтра приедешь?
– А вдруг завтра я буду занята?
– Ох, ты штучка! В кино сходим, хочешь?
– Денис, что-то изменилось? Ты же говорил, что не по молодежным делам, не по супер-скоростям…
– А где тут супер-скорость? Просто в кино сходим. Медленно.

Больше ничего не расслаивается. Снятся однозначные сны о сексе. Правда, сны эти не об Оксане и не об одной из прошлых женщин. Сны эти несколько другого свойства. Сны о самом чувстве. О горячей волне, которая подхватывает тело, проникает в него, покоряет – взрывается в нем и рассыпается осколками оргазма – осколки вонзаются в тело, впиваются. Больно. И уже одна боль остается в теле, вытесняя из него прежнее горячее чувство, стирая все прочие ощущения, выдавливая наружу мозг. «Это и есть весна», – говорит кто-то в его сне. А Денис чувствует только боль. Просыпается как от разрыва сердца – словно умирает. Захлебывается воздухом.
– Что за черт?!
Передал эмоций. Пережал. Переиграл лицом. Измучил сердце предчувствием необычного. Сам дурак.

11. ВЫ ТАМ УГОМОНИТЕСЬ, МОЛОДОЖЕНЫ?!

– Настоящее искусство вытесняется подделками, фальшью, – говорит оперная дива, и заметно, как дрожит от раздражения ее подбородок.
PR-менеджер Влад сидит в углу спокойно, не вмешиваясь в беседу.
– Вы имеете в виду эстраду? Мне кажется, это параллельный жанр, который никак не может создавать конкуренцию опере.
– Возможно. Но формирование вкуса у молодежи искажено, – стоит на своем Арефеева. – Знаю это по собственной дочери.
– А, вот в чем дело…
– Простейшие потребности, упрощенные ценности, абсолютно неуправляемое сознание…
Денис переводит разговор на ее работу в зарубежных театрах. Арефеева рассказывает увлеченно. Партнеров поругивает, но мягко. Заметно, что пытается контролировать эмоции. Влад смотрит на нее отсутствующим взглядом. Точнее, смотрит мимо нее.
– PR-менеджер при вас какие функции выполняет? – спрашивает вдруг Денис.
– У меня очень напряженный график, и втиснуть в него все встречи может только Владик.
Этот Владик ее и сюда втиснул – без тени интереса к самому ее интервью или его подаче. Он над таким не заморачивается.
Денис присматривается к Владику. В постель к примадонне он тоже кого-то втискивает? Или сам втискивается? Арефеевой лет сорок восемь. А Владику лет… ну, минус двадцать где-то… Даже не алгебра. Математика, третий класс. Вот и настоящие ценности, ничем не вытесненные, – страсть к молодому телу.
Почему-то возникает такое же раздражение против Арефеевой, какое она высказала по поводу поддельных увлечений. Разве она докапывается, что там внутри у ее PR-менеджера, что он чувствует? Просто использует. А если это увлечение не поддельное, зачем его скрывать?
– А вашей дочери Владик нравится? – спрашивает он певицу.
– Дом и работа – это сферы, которые не пересекаются, – отрезает та.
Владик, услышав свое имя, немного оживает.
– То есть вы эту связь с работы в дом не тащите? – спокойно продолжает Денис.
Теперь уже круглые глаза делает Костик. И знак рукой – типа, притормози, поуважительнее со звездой! Да и закругляться пора.
– Что значит «связь»?! – взвивается дива. – Как вы позволяете себе бросаться такими обвинениями?
– С каких пор «связь» – обвинение? Вы здесь столько сказали о фальши – я и подумал, что вы ни в чем фальши не терпите, а у вас двойные стандарты.
– Мои отношения с обслуживающим персоналом касаются только меня – не моих поклонников, не моих близких!
– Разумеется, никто вас не заставляет нижнее белье выворачивать. Расскажите только, почему при разделении на близких и далеких любовники в число близких не попадают.
– Время съемки закончилось, – объявляет вдруг Костик. – Напоминаю вам об этом.
Закруглились с большим трудом.
Владик подошел с наличкой.
– Я не оплатил, когда договаривался. Вот возьмите. И не нужно было… нервировать ее. Я привык как бы. Обслуга да и обслуга. Знаю, что свое дело я делаю хорошо.
– Цены тебе нет, парень! – Денис хлопнул его по плечу.
– Есть цена, есть, – улыбнулся тот криво.
Арефеева оттащила его от Дениса.
– Не за что тут платить! Я вообще жаловаться буду на оскорбительное обращение!

Костик тоже не понял.
– Ну, чего ты? Тетка как тетка. Или сон плохой приснился?
– Типа того.
Арефеева испортила весь вчерашний кураж. Но Костик напомнил:
– Как там наша девочка?
– Без понятия.
До самого вечера Денис думал над тем, не будет ли выглядеть рядом с Оксаной так же фальшиво, как Арефеева рядом с PR-менеджером – без намека на какое-либо теплое чувство к нему. И думал бы еще, но Оксана сама позвонила.
– Так идем в кино? – спрашивает и слышно, как усмехается в трубку.
И снова Денис радуется про себя: «Костик, ты лузер!». Оксана это подтверждает:
– Хочу тебя видеть.

Она уже привыкла к «ты». Это ее ничуть не стесняет.
Встречаются в парке, и она тарахтит обо всем сразу: о том, кто едет на Евровидение в этом году, кто победил на конкурсе красоты, кто вышел в финал танцевального шоу. Денис и раньше слышал что-то из этого, но теперь фамилии строятся и маршируют в его голове – левой! левой! левой! Он в струе, он в молодежной стихии!
– Я так рад, что встретил тебя!
Кино – «Алиса в стране чудес». Не для детей. Как раз для них. Оксана не отнимает руки. И только звонок телефона отвлекает. Она пытается говорить тихо:
– Мой номер дали в редакции? Да-да, – и еще тише, – Я с Денисом. Да, передаю.
Протягивает ему трубку.
– Эй! – это сзади. – Потише там!
Алиса уже падает в кроличью нору. Денис узнает Костика.
– Хай! – хохочет тот в трубку. – Не ожидал тебя услышать! Поужинаем втроем? Скромно?
– Зовет ужинать, – передает Денис Оксане.
– Снова?
– Посидим скромно, – объясняет ей Денис. – Ладно, Кость, подруливай к «Метро».
– К какому метро?
– К кинотеатру «Метро».
– Вы в кино что ли? Ну, ты конь! Я с тобой еще разберусь!
Отлично. И Костик под контролем. И кроличья нора затягивает. Он вдруг склоняется к Оксане и целует ее в шею.
– Ты же не хотел, – удивляется она поеживаясь.
– Перестань уже напоминать об этом!
– Эй, потише! – хлоп ногой по сидению.
– Сам успокойся, козел! – огрызается Денис.
Модный кинотеатр пропах попкорном.
– Может, к тебе поедем? – спрашивает Оксана.
– Костика же нужно дождаться.
– А, точно…
– Вы там угомонитесь, молодожены?!
– Что бля за наезды?
– Ой, Денис Федулов! Это правда вы? Дайте автограф, пожалуйста!
– Темно подписывать.
– Вот тут на билетике.
– Потише там! – со следующего ряда.
Бесконечная темная кроличья нора.

12. ТОЛЬКО БЕЗ ИНТИМА!

К вечеру похолодало. Резкий ветер рассыпает в темноте пыль. Обычное начало апреля.
Костик уже ждет у машины.
– Кто мне кино перескажет?
Целуется с Оксаной. Пожимает руку Денису.
– Давно не виделись, партнер? – ухмыляется.
Костик на кураже.
– Так что с Алисой случилось? Вышла замуж?
Оксана так краснеет, что даже в темноте заметно.
– Куда едем ужинать? – спрашивает Денис.
– Давай к тебе, – предлагает Костик.
– Так у меня еды ноль.
– Тогда в японскую кухню заскочи – с собой возьмем.
Тащит Оксану за руку в ресторан. Она упирается. Наконец, Костик идет один за покупками.
– Мне не по себе как-то, – признается она Денису.
– Брось. Ему просто одиноко. Мы вдвоем, а ему одиноко. И его нельзя оставлять одного – он неустойчив к соблазнам и зависимостям, – объясняет Денис терпеливо.
– К каким, например?
– К наркотикам, к курительным смесям, к связям.
– К каким связям?
– В чем дело? Все еще боишься Костю?
– Боюсь, как молодых больших собак боятся – в них энергии много и никогда не знаешь, укусит или прыгнет лицо облизывать.
Денис хмурится.
– Что прикажешь? У него непростая ситуация сейчас. Я не хочу оставлять его одного – все равно думать буду, где он и что с ним. А если ты боишься мужчин – это комплекс. Парень у тебя был вообще?
– Каким же ты можешь быть! «Что бля за наезды?» – напоминает Оксана.
– Так был или не было?
Возвращается Костик с двумя бумажными пакетами закусок.
– Еда пришла! Еда!
– Погоди с едой. Тут интересная тема нарисовалась: был у Оксаны мужчина или не было.
– Вот я отлично успел!
Костик впихивается с пакетами на заднее сидение.
– Уверен, что был и не один. Ставки будем делать?
– Вы чокнутые оба, – хмыкает Оксана.
– Не будем. Просто она не хочет признаваться, – жалуется Денис.
– Да я и сам за нее все рассказать могу. Значит, намбр ван. Дело было в институте, он был студентом, напросился в гости, типа за конспектом, родителей не было дома, три минуты беспорядка, немного крови, никаких ощущений. Оно?
– Почему не в школе? – спрашивает Денис.
– Оксана же у нас скромница!
– Я вообще-то тут сижу и все слышу, – замечает им Оксана.
– Так скажи, что я ошибся. А я знаю, что не ошибся.
– Оставьте, это не так уж и интересно, – сдается Денис.
– Сам расскажи про свой последний раз! – бросает Оксана Костику.
– Даже показать могу. Я не из скромников.
Дениса словно сносит. Даже машину кренит немного влево. Веет забытым студенчеством.
В квартире Костик сам сервирует стол японскими закусками.
– Я и водку прихватил!
И Оксана перестает поглядывать на него настороженно. Костик обнимает ее за плечи, усаживая за стол. Обнимает чуть дольше, чем нужно. Денис, глядя на него, начинает чувствовать заразительную легкость. Водка не тяжелит мозг.
– Почти так и было. Ты угадал, – признается Оксана за столом. – Он немного повозился и кончил. И у него были очень неприятные поцелуи – кислые. Я потом долго не могла ни с кем целоваться. А от второго так шарахалась, что он даже спросил, не изнасиловал ли меня кто-то раньше. Таким гадким мне секс казался. Но он меня всему научил. Женатый был мужчина, намного меня старше.
– Денис, не ты?
Костик рубит жесткими приемами.
– Нет, – Оксана смеется. – Денис не такой. Денис другого склада человек. Он колеблющийся. Это по всему заметно. Он не требовательный. Он сомневающийся во всем, во всех, и в себе тоже…
– Ты слышишь, какую Оксана тебе характеристику выписала? А я?
– А ты странный. Не знаю, какой ты. Ты непрозрачный. Есть люди, которые предпочитают о себе половину забыть, – вот такой ты.
Теперь очередь Дениса усмехнуться. Снова чокаются и пьют за прозрачность отношений.
И, похоже, уходить Костик не собирается. Денис отлично понимает, почему. Разумеется, он не уйдет и не оставит их наедине – вот таким простейшим способом технического присутствия оттягивая свое поражение.
– Расскажи ты что-то! – просит его Костик.
– Хватит дурачиться. Конец вечеринке, – объявляет Денис.
– А у меня есть вопрос, – не унимается тот.
– Нет, у меня есть вопрос, – перебивает вдруг Оксана. – Кто-нибудь из вас верит в любовь?
И тишина. Мрачная, немая, глухая тишина. В такой тишине даже соврать стыдно.
– Я верю! – говорит все-таки Костик.
– И я верю, – спешит за ним Денис.
Наверное, так нужно. Наверное, такие фразы определены теми же правилами, что и постоянный и повсеместный тотализатор или секс на спор. И Оксана улыбается беззащитной улыбкой.
– Я не хочу домой.
Денис кивает Костику на дверь.
– И я не хочу, – идет ва-банк тот.
– Так что? Оставить вас в гостиной? – шутит Денис.
– Мы же не гости! – протестует Костик. – Давайте все вместе на твоем диване спать!
– Только без интима! Я раздеваться не буду, – смеется Оксана. – Я вас боюсь!
– Не раздевайся. Тогда и я буду скромником.
Дениса уже никто не спрашивает. Все пьяны, всем весело. На диване еще долго возятся и шепчутся.
А утром – головная боль одна на троих. Оксана лежит посредине, укрытая пледом. Слева Костик – без рубашки, но в джинсах, справа – Денис, в рубашке с галстуком и брюках – обнимая ее за талию. Рука Костика свешивается с дивана и пытается хлопнуть по будильнику на полу. Денис чувствует, как Оксана толкает его в бок и хихикает.
– Денис, проснись! Кажется, Костик будильник убивает!

13. А ТАМ НИЧЕГО ЛЕВОГО НЕ БЫЛО?

Утро проходит легко. Пьют вместе кофе, потом завозят Оксану на работу. Что-то вроде умиротворения остается в теле. Такого не бывает после острого и нереализованного желания. Такого не бывает вообще.
– Я в Германии жил, в Италии, потом в Америке бывал. Я три иностранных языка в совершенстве знаю – на всех мне одинаково легко общаться. И никогда проблем не было с общением там, или с девушками, – рассказывает футболист Иван Кравец. – Я знаю, что нужно уметь лаврировать, потому что в каждой стране свои ньюансы.
– Главное, что проблем не было, – усмехается Денис.
– Особенно с девушками, – добавляет Костик, словно про себя.
Все идет отлично и без обид. Ну, заночевали вместе по-пионерски. А дальше – до первого хода. А первый ход все равно будет за Денисом.
– И когда я с моделью в Милане познакомился, мы два дня на итальянском общались, и только потом я понял, что она из Витебска. Мы такие слова выдумывали, которых в итальянском не было. Но я тогда этого не знал, думал, так и надо…
– Травмы болят…
– Карьера не вечна…
– Модельный бизнес – тоже бизнес…
– Реклама нижнего белья…
– Да, как Бэкхем…
– Хоть в чем-то, – кивает Денис.
Все легко. И легко смонтируется.
Кажется, уже и не нужна та глубина, на которую он нырял в своих первых интервью – с театральными критиками, режиссерами и новомодными литераторами, та глубина, которая и вытолкнула его на самый верх рейтинга в смутное время. Теперь нужна мобильность, легкая монтируемость, доходчивость, немного манерная ироничность. Уже сложился ритм. Уже набран темп. Немного слабеньких мышц – и готов новый выпуск.
Костик тоже заметил перемены.
– Слишком как-то дробно.
– В каком смысле?
– Много реплик, мало мыслей.
– Таковы герои нашего времени.
Некстати вспоминается вчерашний ужин.
– Ты мне отлично все испортил. Но сегодня я тебя сделаю!
– Вряд ли. Сегодня мы с ней в клуб идем.
– В клуб? – Денис теряется от удивления. – Когда вы успели договориться?
– Ночью. Как только я рубашку снял, так и договорились. А ты где был? Спал уже? Э-э-эх, Денис Викторович! Без слов прижиматься – так вы далеко не уедете.
– Не смешно.
– Смешно. И мне понравилось. Я давно такого кайфа не ловил от чистоты и непорочности.
Денис пытается быть серьезным.
– Слышь, Кость, ты там поосторожнее. Ей лишний экстрим не в тему. Без кокаина и всякой гадости. Без толкотни в фан-зонах.
– Беспокоишься за нее?
– Беспокоюсь. И за нее, и за тебя беспокоюсь. Деньги ты на что потратил?
– Что за контроль? – ухмыляется Костик. – Ни на что пока не потратил. Все есть вроде. Думаю.
– Может, Стефану закинем немного? Терапию оплатим? – предлагает Денис.
– Да я… никак не соберусь его навестить…

И потом Денис думает: она не позвонила, ничего не сказала, не предупредила, просто согласилась и пошла с Костиком. Как же так? Эти непривычные, вязкие мысли вытесняют из головы обычные настройки и телефонные звонки.
– Какой Макс?
– Блин, Денис, ты че? Макс Измайлов, продюсер.
– О, е! Макс, сорри. Очень богатым будешь.
– Я по поводу Милы. Как там все прошло?
– Да путем все.
– Согласовывать когда будем?
– Так выпуск уже на канале.
– Она же сказала, что ты вышлешь монтаж отсмотреть.
– Мы так не делаем, Макс.
– Почему? Ты же ей сказал…
– Я просто ее успокоил. Она тут потела, блестела.
– А там ничего левого не было? – беспокоится Макс.
– Да путем все.
– Ладно, верю.

Она просто пошла с Костиком в клуб. Сейчас танцует там с ним, прижимается. И не в ста тысячах дело, а в том, что Денис был уверен, что она выберет его. А она обычная девчонка. Берет то, что само идет в руки.
Он пьет коньяк и смотрит в газету. Мог бы, как Костик, заявиться и испортить им свидание. Еще только десять вечера, еще не поздно. Но он так не может. Для этого кураж нужен, которого у него нет. Такая безбашенность нужна, как у Костика. Сходил бы лучше больного друга навестить, нет, он в клуб, с чужой девчонкой. А кто со Стефаном остался из прошлой компании? Скорее всего, никого.
– Денис, ты все-таки вспомни, там ничего лишнего не было? – снова Макс.
– А ты у Милы спроси. Она же совершеннолетняя, должна соображать, что языком мелет!
– Она что-то путает, Денис. А дело это серьезное.
Денис отключает телефон. Ложится в постель. Танцуют, ну и пусть танцуют!
И вдруг – звонок в дверь. Он на ходу натягивает брюки. На площадке – Костик и Оксана в обнимку.
– Оксана сказала, что ты без нас не уснешь! – орет Костик на весь дом.
Оба пьяные, пропахшие дорогим дымом, расслабленные. Оксана виснет у Дениса на шее.
– Правда, спишь что ли?
Голова идет кругом, словно это он – пил, курил кальян, оттаптывал ноги на дэнс-поле, орал под RnB.
– Мне бы чайку! – Костик проходит на кухню.
– А я в душ, – говорит Оксана. – Денис, у тебя нет длинной рубашки?
– Ребята, вы чего?

14. МЫ СЕБЯ КОНТРОЛИРУЕМ.

Она возвращается из душа с его рубахе, с мокрыми волосами. Совсем другая – полуголая, дерзкая, вызывающе красивая. Даже Костик открывает рот от удивления.
– Тебе с распущенными волосами обалденно хорошо!
Она смеется.
– Говорит: «Не могу без Дениса», – то ли шутя, то ли всерьез рассказывает Костик. – Так что опять вместе ночевать придется.
Изнутри греет мальчишеская, безумная радость. Нет никакой неловкости, или их нетрезвость ее гасит. Оксана ложится на свое обычное место. Костик раздевается до трусов и выключает свет. Уже в темноте Денис стаскивает брюки и падает рядом с Оксаной. Некоторое время молчат и ничего не делают.
– Только вы ко мне не приставайте! – говорит Оксана и кладет руку Денису на грудь.
– Обижаешь! Мы взрослые мужчины. Мы себя контролируем, – фыркает Костик. – Дэн, ничего, что я и за тебя отвечаю?
Опять хохот. Денис тоже пытается обнять ее так, чтобы в темноте не задеть Костика. И сталкивается с его рукой у нее на талии.
Секс не бывает смешным. Иначе это не секс, а пародия на него. Смех обрывается мгновенно. Соображать, кто кого втянул в треугольник, уже поздно. Оксана впивается Денису в губы, одновременно стаскивая с Костика остатки белья.
Думать некогда. Жарко и колко. И руки Костика уже не смущают. Денис даже замечает, как тот успевает подмигнуть ему в прозрачной темноте. Все удивительно прозрачно – и поцелуи, и прикосновения. Страсть захлестывает. Костик поднимается, находит в джинсах презервативы, бросает один Денису.
Нет чувства соглядатайства, есть чувство соучастия. Оксана целует Костика, и Денис смотрит на него вполне миролюбиво. В сауну вместе не ходили, а тут такое. И ничуть не стыдно. Он входит в Оксану, не отвлекая ее от поцелуев, собирается двигаться долго, но ощущает Костика совсем близко, по-соседски, через тонкую перегородку. Она бьется в руках Дениса, словно задыхаясь.
– Не могу больше. Мне теперь неприятно.
– Может, потерпишь? – не отпускает ее Костик.
– Не-е-ет.
– Блин. Мы же марафон хотели устроить. Нельзя кончать так быстро!
Оксана смеется. Для нее секс уже закончился.
– Что будете делать, ребята?
– Не то, что ты подумала! – огрызается Костик. – Иди ко мне.
Обхватывает одной рукой ее груди, а другой – свой член. Оксана тянется губами к Денису.
– Вот кидалово, – ругается Костик.
Оксана помогает Денису кончить, но с разрядкой не приходит разочарование. Она идет в ванную, а Костик толкает его в плечо.
– Клево?
– Чья была идея?
– Главное, что никто не проиграл!
– Клево, – отвечает Денис серьезно.
– Да, редко совпадает, чтобы так легко было, – соглашается Костик. – Она классная. Только нужно ее потренировать подольше не кончать. А то онанизмом я и дома могу заниматься.
Потом все равно не спится. Продолжаются объятия и перешептывания. То и дело кто-то восклицает:
– Прекратите, я спать хочу!
– Завтра у нас Шихарев, – вспоминает Денис.
– Вы еще о работе говорить начните! – возмущается Оксана.
– Нет, будем только о любви, – обещает Костик.
Оксана довольно хихикает. Костик обнимает ее, а она – Дениса, и, наконец, все проваливаются в хаотичный и сладкий сон.

Утро проходит гладко. Это не первое их совместное утро.
– Можем вечером ко мне – для разнообразия, – предлагает Костик. – У меня порнухи валом!
– Посмотрим, – отмахивается Денис.
Высаживают Оксану у редакции, молчат.
– Я тебя еще не раздражаю? – усмехается Костик. – В постели, на кухне, на работе?
– Нет, не раздражаешь. Просто думаю, как она это все воспринимает.
– Она? Это ее проблемы. По-моему, она должна понимать, что предложение делать ей никто не собирается. Нужно уметь развлекаться без лишних мыслей. Она здравая. Сама же начала это.
– Да?
– Ну, да. У нее раньше одни придурки и импотенты были. Думаешь, ей такого не хотелось?
Вряд ли у нее были какие-то иллюзии. Это Денис все усложняет. Похоже, только у Костика холодная голова и здравое сознание.
– Часто у тебя такие связи бывали? – спрашивает Денис деланно безразлично.
– Бывали.
– Со Стефаном?
– При чем тут Стефан? – Костик смотрит прямо в глаза. – Я тебе вчера резинку давал!
– Не в этом дело.
– А чем?
– Ладно, не будем хоть на работе.
– С хрена не будем?! Ты мне не доверяешь?
– Доверяю.
– Тогда что за вопросы про Стефана? Ревнуешь?
– Обалдел?
Денис усмехается. Нужно помнить, что Костик очень лоялен к геям и после всех его клубных знакомств такие вопросы – норма. Он хмуро готовится к съемке, стараясь даже не смотреть в сторону Дениса. Юля приносит чай. Чай напоминает об утреннем чаепитии, и снова накатывает волна бесшабашного веселья.
– Чет меня качает, – смеется Денис. – Прости, если гоню немного.
– Ты на Шихареве сосредоточься. А то раскачаешь наши гонорары. О чем он хоть говорить собирается?
– Об «Эдеме».
– А, это неинтересно. У нас свой эдем.

15. А ЧЕМ МНЕ ЭТО ГРОЗИТ?

– Разумеется, у каждого из нас есть обязательства перед близкими людьми, каждый несет ответственность за своих родных. И есть наилучшие, современные способы им помочь. Комфорт, дружеское общение, медицинский уход, услуги квалифицированных массажистов и гомеопатов, сбалансированное, разнообразное питание, продуманно организованный досуг, – все это вы сможете предоставить своим престарелым родителям, поместив их в «Эдем». Проект вышел на заключительную стадию реализации. Коттеджи уже заселяются. И я акцентирую ваше внимание на том, что это элитное и одновременно доступное для наших стариков жилье.
Шихарев говорит гладко, иногда подглядывая в бумажку, которую Костик не захватывает в кадр. В конце интервью пойдут номера бесплатных телефонов, по которым каждый заинтересовавшийся может уточнить информацию и условия регистрации в «Эдеме».
Длится все долго. Потом так же долго обсуждают приезд журналистов в коттеджный поселок. Костик отмалчивается. В конце беседы Шихарев уточняет, нет ли проблем с обналичиванием чеков. Расстаются, пожав руки.
– Кажется, «Эдему» не первый год, – говорит Костик. – Я слышал что-то раньше. Просто его не рекламировали так широко. Скорее всего, тихо туда выселяли.
– Наверное, раньше не мэрия этим занималась.
– Раньше и Шихарев вице-мэром не был.
Денис пожимает плечами. Честно говоря, никогда не интересовался историей «Эдема» и сейчас не планирует выяснять. Если бы он каждое интервью проверял, времени даже на личную жизнь не оставалось бы. О, вот приятная мысль – личная жизнь.
– Ты точно решил в их ролике светиться? – все-таки спрашивает Костик.
– А чем мне это грозит? Люди вон услуги экстрасенсов-шарлатанов рекламируют и хорошо себя чувствуют. А я вообще не беру на себя никакой ответственности.
– Да Шихарев этот – сомнительная личность.
– Не ты мне его визитку принес?
– Хм. Может, и я. Потому и говорю. Слишком он тусовочный какой-то. Но с властью ссориться – тоже плохая идея.
– Брось. Это просто течение жизни, просто течение. Поснимаемся там с бабульками.
– Даже прикольно! – соглашается Костик.

Ничего не может нарушить прикольности. Такое пришло время. Герои стали персонажами, люди – мурзилками, девчонки – чиками. И нужно вписываться в повороты, а если не вписываешься – значит, ты старый хрыч и место твое в загородном коттеджном поселке.
Денис вписывается. Чувствует легкость в теле. И от этого – мальчишескую радость на душе. И пустоту в голове. Никогда еще не было в голове так беззаботно.
Сколько лет он изводил себя тем, что одинок, что оказался не способен создать семью, организовать быт, но в двадцать первом веке этого и не нужно. Найти близких людей – проще простого. Людей – с любыми интересами, людей, которые тебе подходят, людей, которые не толкают тебя в самоистребляющим мыслям, людей, которые ничего от тебя не требуют. Не нужно ничего выстраивать десятилетиями, потому что можно выстроить за один день.
Денис удивляется тому, как переменился мир. Девушки больше не хотят замуж, их устраивает просто секс. А еще лучше какой-нибудь оригинальный секс – втроем, вчетвером, садо-мазо. И он радуется, что дожил до такого времени, когда все без обид и запросто.
И его симпатия к Костику уже не пугает – это и есть симпатия к новому времени со всеми его соблазнами и пороками, с его легкостью и необязательностью. Если им удалось найти компромисс, значит, Денис ни в чем не отстал, не устарел, не сдал позиций. Если их сблизило само время, значит, они и есть близкие люди, и ближе никого нет и не нужно.
Так думает Денис и вспоминает, что Костик предлагал что-то такое… озорное – до того, как пришел Шихарев. А, ехать к нему смотреть порнуху. Денис улыбается. Можно и поехать. Живет Костик в том самом «историческом ядре», о котором сегодня так много было сказано. «Ядро» – странное слово, скорее всего, вычитанное вице-мэром в какой-то архитекторской сводке. Квартира у Костика тоже с рынка вторичного жилья, может, принадлежавшая раньше какой-нибудь старой профессорше. Содрали затертый паркет, выгребли пыльную библиотеку. Теперь посреди залы огромная плазма и тонна порно-дисков. Вот и очистили историческое ядро города. Вспоминается почему-то восьмитомник Чехова, который его мать достала в советское время с большим трудом и считала самым ценным в их доме.
Денис теперь тоже – в самом центре ядра, и тридцать семь – не возраст для воспоминаний или кризиса. Показалось было, что нахлынуло, и снились рваные сны, и мелькали в них глаза матери. А сейчас – липкая сладость плещется в теле, ползет по позвоночнику, подкатывает к горлу, растворяет беспокойные мысли. И сны снятся дурманные, коньячные, кальянные и мелькают в них соски Оксаны и член Костика. И солнце в небе сияет, и пыль не так чувствуется, хотя весна грязная, смрадная, как выхлоп рвущейся вдаль машины.
Денис рулит по улицам и разглядывает прохожих. Все уже по-весеннему яркие, у женщин выкрашены волосы, у девчонок оголены коленки, у мальчишек мелированы челки и блестят сережки в ушах. Все живут легко и не изводят себя никакими терзаниями – живут сегодняшним пыльным днем, потом умываются и живут следующим. Денис останавливается на перекрестке и смотрит, как бодро люди переходят улицу. Не похоже, чтобы кто-то из них мучился рассуждениями о кризисе и новом времени.
Он паркуется перед зданием редакции и ждет Оксану. Она выходит на крыльцо – в короткой юбочке и легкой курточке, с развевающимися на ветру светлыми волосами, с маленькой сумочкой в руках. И Оксана похорошела, стала держаться свободно и просто. Садится в авто рядом с Денисом и целует его в щеку.
– Только домой меня закинь ненадолго. Переодеться надо. А потом к Костику.
– Мама не ругает?
– Я же взрослая.
Денис вспоминает их прошлую ночь и улыбается.

16. ПРИВЫКАЙ!

На столе у Костика – снова японская еда и пакетах.
– А что ты вообще ешь? – спрашивает Оксана. – Кроме этого?
– Сухой корм. Как в рекламе.
– Детское питание?
– Да, шарики такие, – кивает Костик.
– И ты? – спрашивает она Дениса.
– И я.
Вообще-то он есть яичницу, но если так модно, то и он тоже.
– Ничего себе квартира! – восклицает Оксана. – Огромная! Но у Дениса все равно лучше.
– Значит, там и будем жить, – соглашается Костик.
Едят словно на ходу. Оксана наливает себе полный бокал вина.
– Одинокой останешься, – предупреждает Костик. – Нельзя самой себе наливать.
– Не останусь. Я же с вами.

В фильме тоже трое – белый, афроамериканец и азиатка. Такое себе политкорректное порно. С девчонкой в фильме обращаются довольно жестко – Оксане она может только позавидовать. Денис не знает, как смотреть это в компании – вышучивать или тупо заводиться от действия на экране. Оксана снова пьет и хохочет. Костик то прижимается к ней, то отпускает.
– Давай, я хочу, – она начинает расстегивать Костику брюки.
– Тебе нельзя. Ты не умеешь сдерживаться. Взрослая же девушка, а как школьница!
– А ты со школьницами трахался?
– Трахался.
– Самой младшей сколько лет было?
– Четырнадцать. Но сиськи побольше были, чем у тебя!
– Я большие не хочу.
Они катаются по полу от хохота. Денис тоже садится на ковер. Слушает лекцию Костика о перевозбуждении. Оксана постепенно раздевается.
– Друг, ты с нами? Я тут распинаюсь, учу, – жалуется Костик.
– Может, кино выключишь?
– А у тебя есть, что нам показать?
И он уже не может оставаться за рамками этого веселья, он втягивается. Тоже целует Оксану, гладит ее ароматную и нежную кожу.
Действие на экране продолжается. От этого кажется, что тел в комнате в два раза больше и что все, находящиеся здесь, очень разные, но очень близкие люди, и тот негр с огромным членом тоже.
Оксана позволяет им все и всюду. Оксана – все равно, что азиатская девчонка на экране, только красивее. И она стоически сдерживает оргазм, чтобы не портить парням марафон. Но одновременное проникновение, как обычно, лишает ее концентрации, и она пытается прервать действо. Правда, на этот раз ее никто не слушает.
– Привыкай! – Костик хлопает ее по заднице. – Привыкай!
Она тянется к Денису и целует в шею.
– Эй, следов не оставь! Мне завтра в кадр, – отпихивает он ее губы.
О презервативах никто и не вспоминает. Доверяют друг другу. Целуются. Спят в обнимку. Просыпаются под один будильник.
– Мне как-то даже идти больно, – жалуется Оксана по дороге к машине.
– Вот ты шлюха! В хорошем смысле, – добавляет Костик. – Ты за день настройся – мы с Дэном снова подарим тебе океан сладкой боли.
– Дурак! – Оксана шлепает его ладошкой по щеке.
Перезванивает Шихарев – интересуется, все ли нормально и готовы ли они к съемке. Следом пытается прорваться Макс Измайлов, но Денис отключает телефон.
– Это ты мне говорил, что Макс крутой мужик? – спрашивает у Костика.
– Я про Шихарева говорил. Но поменять нары на Канары – тоже круто.
Денис и сам это знает. Макс освободился в девяносто пятом и сразу затесался в столичную тусовку, еще не гламуризированную, не карамелизированную, не глазурированную. Застыло в карамель – уже вместе с ним, когда он уже занял свою нишу. И потянулись скандалы – судебные тяжбы с подопечными, с бывшими и новыми женами, с «зажженными» звездами – обычные истории, каких тысячи. Теперь Макс занимается «фабриками» и конкурсами – берет молодежь прямо с конвейера и сразу пускает в нехитрую эксплуатацию.
Ссориться с Максом не хочется. Да и Милочка – слишком ерундовый повод для ссоры. Денис уверен, что ничего такого «лишнего» не открыл публике ни о Максе Измайлове, ни о его бизнесе, поэтому и оправдываться не видит смысла. Но в то же время звонки Макса портят настроение, а выпуск с Милочкой уже действительно на канале и на следующей неделе пойдет в эфир. Прикольная получилась передача – Лебедева там во всей красе, со всем набором нехитрых мыслишек в куриной голове. Грех было не воспользоваться случаем. Это же кумиры подростков – пусть они видят, к чему стремятся.
Но ссориться с Максом не хочется. Денис не намерен спасать мир и наказывать зло в лице одного продюсера – Макса Измайлова. Но и скрывать правду не находит никаких оснований. Если он сам принимает действительность здраво, почему так же здраво ее не могут принимать другие? Кому нужны розовые очки в двадцать первом веке? Каждый умеет извлекать свои выгоды из черно-белой реальности.
Денис не собирается отзывать передачу с центрального канала и вычищать информацию о корпоративах, геях и продюсерских условиях. А Макс продолжает настаивать. И Денис не хочет уступить в таком, по его мнению, неважном деле, которое кажется Максу таким важным.
Пока едут в «Эдем», он все думает об этом. Уже мелькают зеленые поля для гольфа и аккуратные домики по обеим сторонам дороги. Уже показалась табличка с приветливой надписью: «Добро пожаловать в «Эдем»!» Уже Костик предлагает снять кино на манер вчерашнего, только с азартными бабульками, и запустить по муниципального каналу в качестве рекламного ролика дома престарелых. А Денис продолжает думать о своем.
– Не хочется мне с Максом ссориться, – говорит, наконец, хмуро.
– С Измайловым? Да забей. Чувырло просто не знает, что наша крыша – небо над «Эдемом», за нас – мэр.
– Точно.
Нельзя не признать, что Костик умеет схватывать суть ситуаций и процессов.

17. СПАСИБО, СЫНОК.

На месте уже ждет Шихарев с помощниками из горадминистрации. Пожимают руки. Подруливает Mercedes управляющего.
– Вот наш управдом! – смеется Шихарев. – Павел Михайлович Куницын!
– Опоздал, извиняюсь, – толстячок протягивает руку. – Завтракали?
– Не откажемся, – кивает Костик.
Завтракают долго. Немного выпивают виски.
– Это вы бабулек так кормите? – Денис косится на гусиные паштеты.
– Почти! – Шихарев уплетает за обе щеки. – Сейчас прогуляемся по кухне – посмотрите.
Потом прогуливаются, снимают кухню, комнаты, спортивные площадки, тренажеры, массажные кабинеты, бассейн. Павел Михайлович дает подробные комментарии.
– Новые дома, да? – уточняет Денис. – А в прошлом году вы куда заселяли?
– Было три помещения, с той стороны, – управдом машет рукой вдаль. – Тоже симпатичные.
– Те бабушки там так и живут? Пусть расскажут на камеру.
– Расскажут, расскажут…
В зал приводят старушек. Все уже по месяцу прожили в «Эдеме» и говорят о хорошем питании, внимательном уходе и душевном покое.
– А где те, с прошлого года? – оборачивается Денис к управдому.
– Все мы смертны, – Павел Михайлович разводит руками. – Все под Богом ходим.
Наконец, начинают снимать Дениса.
– «Эдем» – коттеджный поселок, где ваши близкие будут счастливы. Здесь их ждут забота и квалифицированный уход медицинского персонала. Я уверен, что организаторам проекта можно доверять. Признаюсь, в силу постоянной занятости, я не могу уделять своей матери столько внимания, сколько она заслуживает. Теперь моя мама живет в «Эдеме», общается, интересно проводит время и не чувствует себя одинокой.
Появляется старушка с высокой прической из седых волос – интеллигентного вида, но со строгим и требовательным выражением лица, похожая на школьную учительницу на пенсии.
– Спасибо, сынок. В «Эдеме» я снова живу полной жизнью.
Денис обнимает ее и целует в щеку. Костик переводит камеру на здание за ее спиной. Перспектива – зеленые поля для гольфа и солнце в голубом небе. Земной рай. Контактные телефоны.
Доснимают несколько общих планов и массовые сцены с пожилыми, хорошо одетыми и жизнерадостными людьми.
Потом еще обсуждают нюансы. У Шихарева уже есть договоренность со всеми городскими телеканалами – ролик ждут.
– Костик, слепи из этого модный клип! – он по-приятельски хлопает оператора по плечу.
– Не вопрос.
На обратном пути Костик посмеивается.
– Не очень-то ты страстно бабулю обнимал.
– Слушай, получается, что те, кого они в прошлом году набрали, уже померли?
– Экономия гусиного паштета налицо! А так – все под Богом ходим, управдом прав.
– Ты у Стефана был?
– Очень кстати ты вспомнил!
Значит, не был.
– Позвони ему – заедем. Мы же ему деньгами помочь хотели.
– Мы хотели? Может, ты и поможешь?
– Может, я и помогу. У меня как раз чек в кармане.
Костик звонит. Стефан не отвечает. Костик набирает снова, материт чеха за гребаное равнодушие. Наконец, тот откликается.
– Стеф? Это ты? Я заскочить хочу. В смысле «зачем»? Разговор есть. Ты где теперь? Там еще? Че так долго? А, понял…
Потом объясняет Денису, что курс интенсивной терапии закончился, но Стефан еще в клинике. Клиника частная, элитная, уход отличный.
Снова уход. Снова отличный уход перед уходом.

Стефан не может спуститься во двор: избегает сквозняков. Они поднимаются лифтом к его палате. Помещение похоже на обычную комнату с кроватью, столиком, телевизором и двумя креслами. Денис останавливается в дверях.
– Проходи, Денис, – Стефан делает шаг навстречу. – Я тебя знаю.
Так дети говорят. Я тебя знаю. Тебя не знаю. Ты плохой. Ты хороший.
Конечно, Денис тоже знает Стефана Матейко. Но никогда не знал, что вне сцены Стефан похож на ребенка – совсем маленький, худощавый, с очень короткой стрижкой и большими голубыми глазами. Узкий в плечах, с тонкими руками, хрупкими запястьями. Ломкий. Это физически – ломкий на грани перелома. И улыбается переломленной улыбкой.
– Не бойтесь, тут стерильно.
– Прекрати, мы современные люди, – отмахивается Денис. – Сам как?
Костик молча садится в кресло. Вертит в руках пульт от телевизора. Денису даже кажется, что сейчас включит, и то, что включит, обязательно окажется порнухой.
Стефан садится на кровать у самой спинки и берется за нее рукой. Так и есть – ребенок, который пытается спрятаться за какой-то барьер, защититься от посторонних.
– Нормально. Меня тут ободряют. Рассказали, как теперь жить, чем питаться, чем лечиться. Говорят, даже можно пластику сделать, когда лицо изменится, чтобы никто ни о чем не догадался – щеки подкачать, – он снова криво улыбается. – Но пока и так не очень заметно. И все равно все в курсе. Ты меня в свою передачу звал?
– Звал. Но я вообще-то не за этим. Деньги тебе привез, – Денис протягивает Стефану чек.
Стефан смотрит на цифры, потом возвращает чек Денису.
– Мне не нужно. Ни за интервью, ни вообще. У меня есть сбережения – хватит до конца дней. Дней-то немного осталось. И из театра меня никто не выгоняет.
– Там тоже знают?
– Глобальный мир – глобальная информация, – Стефан усмехается. – Но мне самому работать как-то тяжело теперь и не хочется. Может, один спектакль оставлю – для тонуса.
Наконец, переводит взгляд на Костика.
– А вы… все… по-прежнему?
– Я редко в клубе бываю, – поспешно отвечает тот. – Вот, с Денисом больше. Работаем.
– Понятно.
Снова Стефан смотрит на Дениса, и тот чувствует, что должен сказать что-то.
– Ну, ты позвони, когда сможешь появиться, – говорит он.
Костик поднимается.
– Ладно, не теряйся, Стеффи. Пора нам.

В авто Денис молчит, поглядывает мельком на Костика.
– Вы же друзьями вроде были? Ты же переживал…
– Какими друзьями? Когда это я переживал?

18. ТЫ САМ СЕБЯ УРЫЛ ЭТИМ ХОСПИСОМ!

Некоторое время еще вертятся эти мысли. Дружили, и плакал тогда Костик. Оказалось, не дружили, а просто пересекались, танцевали в одном клубе, под одной сушилкой руки сушили в туалете – и все, ничего больше. Так даже лучше. Просто сложилось какое-то впечатление о Костике – на основании какой-то информации. А на самом деле никакой информации и не было, Денис сам ее придумал. Усложнил и без того глобальный, многоуровневый мир. А теперь мысли вертятся на пустом месте, как ветер кружит пыль на перекрестках.
Клип получился жизнерадостным. Не о прощании, не о последних днях в хосписе, не о посторонних людях, окружающих старика в конце его жизни, а об уютных комнатах, о сбалансированном питании, об экологически чистой загородной зоне.
И Денис в кадре выглядел уверенным, и старушка целовала его убедительно – как любящего и заботливого сына, обеспечившего ей достойную старость.
Отсмотрели не один раз – не нашли никаких изъянов. В тот же день к вечеру ролик уже запустили в рекламных блоках на городских каналах. Включая телевизор, Денис то и дело натыкался на самого себя в окружении опрятных старушек.
Личная жизнь шла в том же ритме тройных колебаний. Ночевали в основном у Дениса. Только однажды после работы Костик подмигнул ему заговорщицки.
– Может, в клуб?
– А Оксана?
– Месячные у нее. Не придет сегодня. Я думаю, снимем в клубе кого-нибудь?
Денис хлопнул глазами.
– А Оксана?
– Говорю же тебе. Найти кого-то нужно.
– Нет. Я без нее не хочу…
Костик рассмеялся.
– Найдем азиаточку!
Денис только мотал головой.
– Тогда что делать будем? Не вдвоем же ночевать? Давай я сам кого-то найду и подскачу.
– Не надо, Кость. Я к ней привык… что ли…
– Блин, ну не тормози! Если я к трусам привык, что – никогда не менять? Так рассуждаешь, словно мы все женаты. Мы развлекаемся. И она тоже.
И вдруг Денис испугался. Оксана выпала на неделю, за это время Костик может найти кого-то или даже новую компанию, где ему будет лучше и интереснее, а их встречи закончатся, ритм рухнет, и никогда больше не будет такой легкости.
– Ага, ну давай. Найди кого-то, – согласился поспешно.
  Дома ждал в растерянности. Ждал нетерпеливо и боязливо. Ждал обреченно. Ждал, ничего не предвкушая.
Костик приехал к полуночи, провел в квартиру задастую полноватую блондинку.
– Это Ирочка.
Ирочка шмякнула ярко-красными губами:
– Мальчики, я в душ.
– Она проститутка? – Денис уставился на Костика.
– Моя давняя знакомая, – сказал тот вместо ответа.
Денису казалось, что в их связи с Оксаной была если не чистота, то какая-то наивность, а тут – сплошная грязь, духота.
– Чет мне неприкольно.
– Ладно. Тогда я в гостиной с ней заночую.
Ночевали они громко и долго. На следующую ночь – тоже. Денис удивился, что Костик не повез ее к себе.
– Так я думал, ты уже созрел, – оправдался тот. – Проходи, Ирочка.
Ирочка заказывала острую курятину из ресторана, много ела, смотрела телевизор и делала комплименты Денису:
– А в телике ты хорошо выглядишь.
– А в жизни?
– А в жизни ты же от меня прячешься.
Явно сожалела о том, что втроем так и не получилось. Костик целовал ее круглые колени и тащил в гостиную.
Звонила Оксана, смеялась в трубку и говорила, что скучает и что дома очень тоскливо. Смешки и признания в тоске сочетались плохо, и Денис не верил.

Неожиданно позвонила мама.
– Разве эта женщина – твоя мать?
– Разве у вас транслируют столичные каналы? – удивился Денис.
– Меня соседка позвала по спутнику посмотреть, как ты дома престарелых рекламируешь, будто свою мать туда уже сдал.
– Это просто роль.
– Ты хочешь сдать меня в дом престарелых?
– Нет, конечно. Что ты выдумываешь? Это просто реклама. За деньги.
– Разве она твоя мать?
Спорить бесполезно. Выжила из ума. Или соседка против него настроила.

Думал, что мать перезванивает, и даже слова подобрал для извинения, а нарвался на Макса Измайлова.
– А, великий комбинатор! – поприветствовал его Макс. – Спасибо за интервью с Милой на центральном! Воочию увидел, как ты меня сутенером называешь. Тебе же согласовывать некогда – ты же домами престарелых занимаешься, душу спасаешь! Так я тебе такую жизнь устрою, что сам в хоспис захочешь! Не таких, как ты, в асфальт укатывали!
– Макс, не девяностые.
– Не девяностые, я знаю. В девяностых я бы тебе телефон не обрывал, не пытался бы с тобой поговорить по-человечески, а решил бы это в два счета. Но сейчас руки марать о тебя не стану. Ты сам себя урыл этим хосписом! Думаешь, я не знаю, что за проект и для чего? Думаешь, если начнут копать это, мэр под ним подпишется? Шихарев и мне предлагал в долю войти, но я с криминалом еще тогда завязал. Он сейчас в тень уйдет, а ты, дурень, будешь один за всех расхлебывать! Точно будешь – я тебе обещаю!
Макс отключился. Причины его гнева так и остались для Дениса неясными. Понял только, что расстроил какие-то серьезные его планы, если Макс хочет ответить тем же.

Все это пронеслось клиповой кутерьмой. И снова мысли вертятся на пустом месте и исчезают в пустоте. Костик уже попрощался с Ирочкой и даже признал, что она старая изношенная корова и ни в какое сравнение не идет с «нашей свеженькой девочкой».
И на работе все нормально. Еще несколько интервью записали, баланс свели, зарплату сотрудникам выплатили. Реклама «Эдема» идет благополучно, интервью с Шихаревым мелькнуло на нескольких городских каналах и скоро выйдет на центральном.
От Макса – ни звонков, ни посылок, ни бандеролей. Погрозил, да и успокоился. Лысину платочком вытер и повез молодежь шабашить по корпоративам. А орать угрозы в трубку – это мы все умеем. Но никому не хочется нарушать покой в затхлом элитном болоте.

19. МНЕ ГОВОРИТЬ С ВАМИ НЕ О ЧЕМ.

Оксана кажется обиженной. Костик вышел за сигаретами, она молчит, смотрит мимо Дениса в темное окно.
– Как вы тут? – наконец, обращается к нему. – Почему даже не заехали ни разу? Я же не прокаженная!
– Заняты все были. Рекламу второпях снимали.
– Я видела. Страшно все это. Костик сказал, что он в клуб ходил.
Много претензий сразу – к рекламе, к Костику, а отвечать должен один Денис. И ответов не находится.
– Он сказал, что встречался с кем-то, – продолжает Оксана.
Зачем он это сказал? Сказал, потому что это просто развлечение, приятное времяпровождение. Простой потребительский акт. Вчера он другой пастой зубы чистил. А сегодня другой свитер надел. И что? Почему бы не сказать об этом?
– Ты тоже?
Она интересуется требовательно, с надрывом. Руки заламывает. Губы поджимает.
– Трахались тут без меня? Да? Нашли шлюху?
– Почему «шлюху»?
– Я не думала, что вы…
Возвращается Костик, хлопает дверью.
– Я пива захватил. Если бы еще футбол по телику!
Виснет тишина – хоть коли ее вилками, хоть поливай пивной шипучкой.
– Какие же козлы вы оба! – вскрикивает Оксана и бросается к выходу.
Но Костик успевает схватить ее и втиснуть в стену.
– Але, девушка? Где у вас билетик на выход? Здесь? – задирает ей юбку. – Спрятан?
– Отпусти!
Он зажимает ей рот поцелуем. И Денис тоже чувствует бешеное возбуждение. Прежняя легкость – в шаге. Он вырывает Оксану у Костика, начинает целовать ее, а рукой обнимает и его за плечи.
– Ребята, ну, не будем ссориться. Ребята, ну, не будем…
Костик вырубает свет, и все идет по прежнему сценарию. Оксана стонет. К утру все разнежены, все в обнимку, ноги сплетены. Пиво забыто на кухне.
Наутро нет никакого напряжения. И Оксана не помнит вчерашних претензий.

Зато в коридоре студии ждет мужчина неброской наружности. Худощавый, невысокий, смуглый, в коротком неказистом плаще. Не похож ни на PR-менеджера, ни на продюсера, ни на рядового телевизионщика. Мнет в руках серую кепку.
– Частный детектив Пичахчи, – представляется скромно, – Михаил Георгиевич.
– Будьте здоровы! – ржет Костик в ответ на его фамилию.
Это в кино частные детективы – коренастые парни с проницательным взглядом, кубиками пресса, проступающими через верхнюю одежду, и звучными фамилиями. А в жизни – сутулый коротышка Пичахчи. Как его вообще пропустили в здание?
– Мне говорить с вами не о чем, – отрезает Денис. – Будет официальный запрос – будет официальный ответ. В неофициальных расследованиях я участия не принимаю.
Тот спокойно пожимает плечами.
– Я так и понял, Денис Викторович, что вы побоитесь огласки ваших темных дел.
Денис делает знак Костику, и тот исчезает за дверью. Денис остается в коридоре перед частным детективом. Снова прислоняется к стене. Как влипал в эту стену – совсем недавно – при одной мысли о том, что Костик отдаляется, а теперь, когда рядом близкие люди, чего бояться?
– Ох, господин Пичахчи… Михаил Георгиевич, копайте, что хотите и где хотите. Ищите ваш с Максом клад. Найдете – я на долю не претендую. Мне ваша суета под ногами только пыль создает, но чтобы конкретно мне настроение портить – нет, не портит.
– В таком случае с сотрудниками вашими можно встретиться? – наглеет Пичахчи.
– Сотрудники мои делом заняты, им с неофициальными организациями общаться некогда. Вы уж как-нибудь своими силами, как можете…
– Могу-могу, разумеется. И за вашей спиной, и без вашего разрешения. Работа такая.
– Тогда какой смысл в вашем визите? Официальное объявление войны неофициальным лицом?
– А налоговых проверок ты не боитесь?
– Ни налоговых проверок, ни пауков, ни высоты. Я фобиям не подвержен.
– А обнародования какой-либо информации? – продолжает тестировать детектив.
– Вы спрашивали уже. Нет.
– Ну, это смотря как повернуть, – снова вглядывается внимательно в Дениса.
Тот отворачивается и уходит. Костик еще веселится.
– Что за фамилия такая? Впервые слышу. И чего он хотел?
– Не знаю. Так, визит вежливости. Прощупывал, чего я боюсь…
– И что нащупал?
И вдруг – как только Костик спросил – Денис понял, чего боится. Понял так ясно, как никогда раньше. Понял, глядя в глаза Костику…
Дофига у него фобий, дофига. Снова быть одиноким, потерять близких, утратить драйв, снова умирать, зная, что никогда уже не станешь молодым, азартным, наивным. Снова мучиться от тягучих мыслей, засасывающих, как зыбучие пески. Снова жить без интереса, жить, как в тюрьме, выход из которой – смерть. Жить без цели, жить без смысла, жить с перебитым позвоночником, плыть бревном по течению. Чувствовать себя неспособным изменить что-то и утешаться самодостаточностью. Жить так, как он жил до Костика и Оксаны. Жаловаться самому себе на себя и давать самодовольные интервью для журналов.
– И что нащупал? – повторяет Костик свой вопрос.
Денису хочется ответить. Наверное, так вертятся слова любви на языке у тринадцатилетнего мальчишки. Но он понимает, что признаваться смешно. Что Костик первым же посмеется. И Денис продолжает смотреть молча, только взгляд влажнеет.
– Что? – Костик деланно пугается. – Нашел-таки болевую точку?
– Я же неуязвим.
– Точно? Мне показалось, заплачешь сейчас.
– Как тут не плакать? Как вспомню его фамилию – рыдал бы!

20. ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?

И все опять идет спокойно. А, может, на заднем плане идет какое-то второстепенное действие, скрытое от глаз Дениса, но он не интересуется задним планом. На переднем плане – их жизнь втроем, их сладкие ночи, их гипнотическая, магнетическая, лишающая способности рассуждать близость. Умопомрачительная близость – страсть как зависимость.
Денис даже задумывается над тем, можно ли считать себя сексоголиком только по отношению к двум конкретным людям. Вспоминает, что не хотел Оксану при их первых встречах, а теперь – в комплекте с Костиком – хочет так безумно. Или просто заражается его желанием.
Все выходные они проводят вместе – в ресторанах и клубах. Даже на катере катались и австрийские аттракционы испытывали.
И все ночи – тоже на троих. Оксана уже вполне освоилась и проявляет чудеса выдержки и долготерпения. Они уже чего только ни перепробовали в каких только позах! Видя Костика на работе одетым, Денис даже посмеивается: больше привык его голым видеть. Резинки давно похерили – доверяют друг другу.
Разве секс – не наилучшее доказательство доверия? Бери меня, входи в мое тело, пользуйся, как собственным. Изучи меня и запомни настолько, чтобы путать с собой в зеркале. Куда ближе? Сердце останавливается от степени этой близости. Ты – кровь моя, ты – сок мой, ты – кожа моя. Я тебя чувствую, и себя чувствую, и себя тобой чувствую. И чувство это взрывается вулканом, а потом течет теплой лавой. Они цепенеют до утра в этой лаве, а потом оживают, чтобы жить друг для друга, чтобы снова друг друга чувствовать.
Примерно так понимает это все Денис, и его удивляет, когда днем Оксана, оставшись с ним наедине, обращается к нему обиженно, с непонятной претензией в голосе:
– Мне кажется, вы меня не уважаете. Пользуетесь и не уважаете.
– Как это? Почему? – недоумевает он.
Она молчит. Денис хочет поцеловать ее в губы, но она отстраняется.
– Нет, не целуй меня. Просто скажи, что уважаешь.
– Конечно!
В такие моменты Денис хочет, чтобы поскорее пришел Костик. Без него не ладится. Без него кренится шаткая конструкция отношений, качается от малейшего сквозняка.
– Ты меня уважаешь? – пристает она потом к Костику. – Мне кажется, ты меня не уважаешь!
– Нашу девочку нужно наказать! – мгновенно реагирует тот. – Никакого секса! Будешь сегодня заниматься онанизмом, а мы будем смотреть и уважать тебя.
Когда ты раздет, и твой друг раздет, и совершенно голая девчонка ласкает себя перед вами, меньше всего думаешь об уважении.
– Даже не вздумай! – тихо говорит Костик. – Пусть сама старается. Будет знать, как приставать со всякой херней!
Потом, ночью, она жмется то к одному, то к другому, но оба ее отталкивают. И больше от нее не слышно ни слова претензий.
– Я знаю, как этих дур лечить. Можно было, конечно, жестче. Но вдруг бы ей понравилось, а меня садо не очень прикалывает, – рассуждает Костик спокойно.

«ЭДЕМ» – АД ПРИ ЖИЗНИ». Эту статью тоже нашел Костик и притащил на работу.
– Проезжал мимо киоска, и заголовок в глаза бросился.
А заголовок – почти во всех газетах. И статья довольно странная. Смысл в том, что общественная организация «Союз» инициировала расследование частного детектива, который выяснил, что «Эдем» – не просто коттеджный поселок, а промежуточное звено между центром столицы и кладбищем. Он и географически – посредине.
Стариков заселяют сезонно – весной, за год истребляют, а по весне набирают новых, таким образом очищая центр города.
По отношению к организаторам проекта туманно употреблялось местоимение «они». Но нигде не было указано, что проект организован мэрией или кем-то из городских чиновников. Зато подчеркивалось, что рекламой «Эдема» занимается лично Денис Федулов, и это, разумеется, ни у кого не вызывало сомнений.
Метод истребления стариков тоже не разглашался, но автор статьи намекал, что для квалифицированного медперсонала не составляет никакого труда совершить убийство под видом оказания медицинской помощи.
Итогом этой довольно абстрактной статьи была фотография Дениса и выноска в прямоугольнике: «Добро пожаловать в ад!»

– Ерунда какая! – Денис оттолкнул от себя буквы. – Это все, что нарыл Пичахчи? Голословные обвинения?
– Шихарев ему в два счета гайки прикрутит! – утешил Костик. – Ты бы позвонил ему.
Но Шихарев позвонил сам.
– Денис… Разговор есть… Блин. Нет, встречаться уже не нужно. Поторопился я с тобой. Ты, вот, оказывается, какой ненадежный товарищ, проблемный. Конфликты у тебя какие! Да, я понимаю, что Измайлов. Денег я назад не требую, хотя в этом году ты мне все порубил, весь бизнес. Понял теперь, как дальше? Меня Макс не вспоминает и не будет, а ты – выгребай сам. Но если мое имя где-то всплывет – я тебе светскую жизнь укорочу, и не светскую тоже. Я сейчас спокойно объясняю, мне важно, чтобы ты меня правильно понял. «Эдем» – проект долгосрочный, но в этом году из-за скандала я уже ничего из него не выжму. Придется его переименовывать, телефоны менять и продолжать на следующий год. Но ты – утряси все, Денис, утряси. Иначе – лежать тебе вместе с твоими любимыми старушками в сырой земле. Понял? Доходчиво?
– Не понял. Интервью же с тобой было? Все его видели.
– Интервью было и прошло. Я об «Эдеме» ничего не знаю. Может, ты его и придумал. Так что, один перевод стрелок – и я тебе памятник попроще закажу, без эпатажа. Теперь доходчиво?

Уже к вечеру муниципальный канал передал, что мэрия к проекту «Эдем» не имеет никакого отношения, а жители города должны быть бдительны, не поддаваться на фальсификации и не доверять рекламе, даже если в ней участвуют известные журналисты.
– Шихарев тебя кинул походу, – комментирует Костик, глядя в очередную статью. – Просто обвал заказухи. Не боишься, что центральный откажется от сотрудничества?
– Не боюсь, ничего не боюсь. Другой вопрос меня мучит. Ты меня уважаешь?
Костик смотрит молча, тяжело, а потом насилу улыбается.
– Во ты приколист!

21. ЕСЛИ К ОСЕНИ ВЫРУЛИШЬ, ПОЗВОНИ.

Денис чувствует, что нужно все обдумать. Травля в газетах все еще длится, но никто из редакторов не обращается к нему за разъяснениями. Все эти статьи не касаются его напрямую, а касаются исключительно проекта «Эдем» и спекулятивной рекламы, в которой он участвовал. Разъяснения редакторам не нужны, за них не проплачено.
Дебил-Макс продолжает тратить деньги на реализацию своей страшной мести. Реакции центрального канала пока нет, и Денис работает в обычном режиме.
Только Костик немного напрягся. Но дома – все по-прежнему, и дома не получается все обдумать и разложить по полочкам. Дома Денис отдается другой стихии.

И тут разгромная кампания выходит на новый уровень. Статьи приобретают однозначный и четкий вектор – Федулов и его «Час откровенности». И уже в ход идет все – двойная бухгалтерия, неуважение к интервьюируемым, высокомерное и издевательское отношение к молодым талантам.
«Позволяет себе такие замечания, которые выдают в нем не просто умничающего профана, но человека черствого, бездуховного, неспособного понять прекрасное», – жалуется оперная дива Арефеева.
«Хамит. Острит невпопад. Когда я сказал, что четыре языка знаю в совершенстве, он заржал прямо мне в глаза», – вспоминает футболист Иван Кравец.
«Факты перевирает. Куски диалога выбрасывает, и получается, что я сказала то, чего не говорила. А я не говорила, что звезды продаются после корпоративов. Я не говорила, что Шестаков гей. Когда увидела это в передаче, ужаснулась. Не была готова к тому, что «Час откровенности» выдумывает «откровенности» сам, без участия и согласия гостя», – говорит Макс Измайлов устами Милочки Лебедевой.
«Богохульствует и пропагандирует безбожие. Не удивляюсь, что он замешан в таком грязном, преступном деле, как «Эдем», – добивает Рубакин.
Жалобы накапливаются. За ними идут признания в том, что Денис вымогал деньги за участие в программе, и опять находится ряд свидетелей. То есть частный детектив Пичахчи работает хорошо, очень хорошо.

Да и что тут обдумывать? Отчасти правда, отчасти полуправда, как и в истории про пиццу. За каждой передачей, за каждой медийной персоной стоит нечто подобное, и если задаться целью очернить эту персону, то все возможно, почему нет? Но договоренности о будущих интервью куда-то улетучиваются.
– Со мной не хотят разговаривать, – Юля едва не плачет. – Бросают трубку.
– Не звони пока никому. Возьми отгулы. Утрясется.
Но как утрясется, если он не утрясает? Нужно самому заказать интервью с собой на каком-то канале, в какой-то газете, нужно оправдаться так, чтобы ни разу не упомянуть имени Шихарева. Ситуация зыбкая.
– Как дальше? – спрашивает Костик.
– Может, сделать интервью с самим собой? – полушутя говорит Денис.
– И какой канал теперь его возьмет?
В сердце влетела оса. Зудит и жалит изнутри, но не сдыхает. Думает, когда же сделать больнее, когда же?
– Да, честно говоря, табак это дело, – продолжает Костик. – Если к осени вырулишь, позвони. Я пока на себя поработаю.
Денис хватается за спасительную мысль: это он о работе, это только о работе. Но к чему тогда «позвони»? Разве они расстаются?
– Кость, ты чего?
Спросить бы: «Уходишь?» Но они же не любовники. Они близкие люди, а близкие люди не пропадают внезапно.
– Ухожу, – говорит спокойно Костик. – Поднадоело это. И Оксана тоже. Не вечно же нам так жить?
– Если ты из-за работы, то я все улажу, все исправлю…
Но Костик качает головой.
– Нет, не только из-за работы. Просто нужно менять компанию.
– А как же я в студии… вдруг… если?
– Ну, Олег поснимает, если что. Хотя не думаю, что кто-то еще согласится к тебе зайти на огонек.
«К тебе». Строили вместе, а у разбитого корыта сидеть одному Денису – это не для мобильного Костика.
И снова Денис чувствует, что Костик прав. Прав однозначно и беспощадно. Для него сейчас и Денис, и Оксана – это балласт, который нужно поскорее сбросить. Ему некогда даже поговорить об этом – его уносит ветром дальше и выше.
И о чем спрашивать – куда, к кому, с кем ты теперь будешь? Кажется, много лет знакомы, и Денис всегда его понимал, а теперь всех этих лет как и не было.
– Я еще домой к тебе заскочу. Там вещи остались, – говорит Костик.
Как так можно рвать – в один день? Вдруг? Вещи из шкафа выгрести и забыть?
– Да, конечно, – говорит Денис. – Конечно.
Оса зудит в сердце. Зовет рой на помощь: «Жальте его сильнее». Вечноживые осы, вечноактивные. Активнее, чем сам Денис, живее.
– Ты как? – Костик прищуривается. – Нормально себя чувствуешь?
– Нормально.
– Ну, давай!
– Удачи!
Даже руки не подал на прощание. Просто махнул.

Денис смотрит из окна студии на весну. Курят и хихикают в коридоре девчонки с «ТВ-рума». Все будто бы прежнее, но жизнь снова рассыпалась на пазлы. И пазлы эти все черные, из них уже нельзя собрать цветную картинку.
Он курит и смотрит, как звонит телефон, подпрыгивая на столе. Подлетает и зудит, как оса. Наконец, Денис отвечает сквозь дым:
– Не звони мне никогда больше, Оксана.

22. Я ЖЕ ТОЛЬКО РАДИ ТЕБЯ ВСЕ ЭТО.

Она все равно приходит.
– Что случилось, Денис? Ты из-за статей? Ветвицкая сказала, что это просто заказная кампания – все это понимают.
– Нет, Оксана. Просто все закончилось – между нами. Между всеми нами. Не будем больше встречаться.
Она застывает в прихожей. Ломает руки – одну в другой.
– Я же люблю тебя. Я же только ради тебя все это. Ты так хотел – я и согласилась. Ты же хотел, чтобы с нами Костик…
– Замолчи!
Она напоминает ему их связь. Она и есть их связь.
– Я только поэтому согласилась. Мне это вообще не нравилось. Я не такая.
Ну, конечно. Она не такая, они ее заставили, они ее развратили.
– Все закончилось, – повторяет Денис. – Телефон забудь. Адрес – тем более.
Он не помогает ей выйти, не открывает дверь, чтобы даже случайно не прикоснуться к ней. Не хочет ее видеть. Не хочет ничего вспоминать.
Наконец, наступает тишина и пустота. Городские каналы уже убрали рекламу «Эдема», газеты немного утихли – до новой атаки. Теперь можно ловить за хвосты ускользающие мысли, но уже не нужно.
Некстати вспоминается, как он писал ей интервью, тогда еще без всякого намека на секс, в облаке какой-то сонной наивности. И потом – с такой же наивностью – верил в новое время и новые, легкие отношения. Но во все времена у женщин один аргумент: «Я же только ради тебя все это».
На работе непонятки. Юля ушла в отпуск. С Олегом и монтажером Яшкой обрабатывают оставшийся материал.
Олег – моложе Костика, невысокий крепкий парень с большой лохматой головой.
– А ты что обо всем этом думаешь? – спрашивает Денис как бы между прочим.
– А я на повышение пошел. Все нормально, – кивает тот.
– А если захлопнемся?
– Почему? Прервемся ненадолго, все равно лето. А потом снова народ повалит – люди скандалы любят.
– Я бы не сунулся в скандал, возникший из-за чьей-то нечистоплотности.
– Другие так не рассуждают.

С понедельника все началось с новой силой по новому кругу – газеты снова вытащили на свет факты, подтверждающие его непорядочность и оскорбительное поведение. С таким напором и морализаторством, словно он нагадил в божьем храме. И все на его фоне были белы, свежи, чисты и невинны. Все журналистки стали девственницами, а их редакторши зачали непорочно. Денис только ухмыльнулся. Знать бы причины всей этой маеты.
В доме пусто. В доме холодно. Гудит пустота, отталкивается от пола и влипает в потолок. Застрелиться от этой пустоты можно. Можно даже пиццой застрелиться, недопитой бутылкой пива, светом от лампочки – настолько все иллюзорно и настолько смертельно.
И Денис знает, что последует за этим, – спячка. Снова тело замедлится, снова песок замрет в песочных часах, снова поломаются таймеры в стиральной машине и микроволновке,
снова радио будет объявлять одно и то же: восемь утра, пора на работу.
Он мог жить совсем иначе, будучи медийной персоной, а он жил так, словно спал. И уснул именно от этой медийности. Потерял к ней интерес и выпал из нее. Перестал держать руку на пульсе – ничего не узнал ни об «Эдеме», ни о Максе, ни о Шихареве, ни о Костике. Думал только о том, почему ничего не чувствует, ничем не интересуется, ни от чего не возбуждается. И теперь снова плывет навстречу этому сну – мучительному, тяжелому и беспробудному. Снова мелькают глаза матери по ночам.
Он звонит ей и спрашивает:
– Все еще сердишься?
– Там стариков убивают! И ты хотел меня туда сдать! Рассказал всем об этом!
Глупо спорить, если она верит всему, что показывают по телевизору.

Денис пытается не думать ни о ней, ни о Костике, ни об Оксане. Просто поставить точку. Отрубить мысли хвост. Но эти хвосты без голов уже спутывают по рукам и ногам.
Сложно все. Мир глобальный – многоуровневый и многослойный. Все по-разному воспринимают информацию. Кто-то следит за скандалом вокруг «Часа откровенности», кто-то не следит. Передача продолжает выходить в эфир на центральном канале в обычное время. И только к концу недели звонит генеральный продюсер, Кирилл Сотников.
– Денис, здравствуй. Как тебя угораздило с мэрией связаться?
– Это не от них волна…
– Послушай, мне все нравилось. Если бы не нравилось, я бы тебя не покупал. В меру иронично, в меру критично, в последних выпусках – пустовато, но время такое, я сам понимаю. Ряды умных людей уже поредели, а дети индиго еще не выросли. И я в тебе уверен, Денис. Если ты справишься – будем сотрудничать и дальше, с моей стороны – все по-прежнему.
Ты сейчас скромничаешь и врагов не крушишь, я понимаю. Но начинает казаться, что боишься и отмалчиваешься. Смотри, что сделаем: на следующей неделе ток-шоу «Слухи» – о тебе. Соберутся, конечно, все гоблины. Но ты приедешь – пусть они в глаза тебе скажут, что думают по этому поводу. Маша под тебя подкорректирует, – говорит он о ведущей. – Ну, ты понял. Только держись уверенно и без мата. Прямой эфир все-таки. Я думаю, они и трех слов не свяжут, чтобы что-то членораздельно вякнуть.
– Спасибо, Кирилл Сергеевич…
– Брось. Никому из нас этот скандал не на пользу. И ты работай – выпуски пойдут в обычном режиме. Ты там снимаешь или уже расслабился?
– Снимаю.
– Вот и снимай. Я профессионалов из-за какого-то бреда терять не хочу.
Но не отлегло от души. Потому что «шоу» – не самый лучший вариант для Дениса. Ругаться придется, спорить, выслушивать обвинения и самому обвинять. Кирилл тянет в медийность, а Денис все четче понимает – не его это.

23. ВОЗНИКЛА СТРАШНАЯ ИЛЛЮЗИЯ.

И неожиданно Стефан звонит:
– Предложение еще в силе?
– В силе, только… Может, слышал?
– Что-то слышал. Завтра подъеду.
Снова Денис не может его узнать, когда тот приходит на запись – худые плечи гордо расправлены, голова вскинута, а бледное лицо покрыто испариной. Олег зовет гримеров. Денис смотрит растерянно на улыбающегося Стефана. Улыбка уже не ломкая, не кривая – очень открытая улыбка.
– Плохо выгляжу? – спрашивает прямо.
Денис пожимает плечами: не может врать.
– Я потом все вышлю на согласование. И если есть темы, о которых ты хочешь поговорить или которых избегаешь, давай заранее это…
Стефан отмахивается.
– Ты с ума сошел? Мне не нужны никакие согласования. Давай поговорим просто, а ты потом выкроишь то, что тебе нужно. Я тебя знаю и себя знаю – я уверен в результате.
Гримеры скрываются.
– Может, кофе? – Денис никак не может начать.
Олег наводит камеру на Стефана, пристреливается. Тот отказывается от кофе.
– Знаешь, меня в клинике так долго держали… Но только вышел – опять слег с пневмонией, и уже ясно, что до пластики не доживу. У меня иммунитет и был слабый. Спортом я не занимался, не моржевал, кросс не бегал, только работал, – он невесело усмехается. – Моя мать влюбилась в одного бизнесмена, у которого было совместное предприятие в Праге. Она тогда уборщицей работала, полы мыла в его офисе. Потом ради него моего отца бросила и сюда приехала. В школу я уже тут пошел. Он из нее просто леди сделал, никогда с тех пор она швабры в руках не держала. И все, что было раньше, пыталась забыть, вычеркнуть, даже язык. Но если мне до десяти сосчитать надо – я все равно по-чешски считаю, цвета и вообще все, что в детстве учил, только по-чешски помню. А отца почти не помню. Она говорит, что он был очень беден. Считай, что вообще его не было. А потом был чужой мужик рядом. Она его любила, и я должен был его любить. Я из дому ушел, как только мне пятнадцать исполнилось. И, знаешь, был уверен, что родины у меня нет, родных нет, и никто не поможет. Я много усилий приложил, чтобы и работать, и учиться, и книги читать, и в труппу пробиться – я все на это положил, все.
А когда пошло по накатанной, тоскливо сделалось. Это раньше кризис накрывал четко по графику – в сорок лет. А мне тридцать три было, и у меня такой кризис начался – мозги плавились и растекались. Потом отвлекся на клубы, на забегаловки, на тусовку – вроде легче стало.
Вот говорят, что болезнь – наказание, кара небесная. Но я не знаю, за что наказан. Я не чувствую за собой никакой вины. Я не делал ничего такого, чего не делали бы другие. Немного кокаина, немного водки, немного с девчонками повстречался.
– Правда, что застрелиться хотел?
– Правда, но не из-за самого диагноза. Ясно, что все смертны. Просто – на какое-то время – возникла страшная иллюзия, что у меня есть родина, есть близкие люди, им можно доверять, к ним можно привязаться, привыкнуть, даже зависеть от них, потому что они ближе отца, которого я не помню, ближе матери, которая вечно упрекает, ближе отчима, который всю жизнь меня ненавидел. Есть близкие люди, которые любят и не хотят меня изменить, просто любят. Но, знаешь, это только на памятниках выглядит искренне: «Помним, любим, скорбим. Родные и близкие», а в жизни такое невозможно. Где он, кстати?
Денис отводит взгляд.
– Уволился.
– Уволился. И тогда он тоже уволился. А ведь мы с ним не один пуд соли, не одну пачку денег, не одну девчонку… И верил я ему. А все моментально происходит: был близкий человек и вдруг шагнул в толпу посторонних и растворился. И на прощанье сказал что-то вроде: «Увольте меня от этого, не моя проблема». Я бы и не позволил ему сопли мне вытирать. Но не так же… Я понимаю, все понимаю – испугался, и жизнь дорога. Но я тогда точно в таком же положении был – думал, с кем, на ком влетел. Думал и придумать не мог.
– То есть у вас личная жизнь на двоих была? – насилу выговаривает Денис.
– Чисто на двоих не была, но на троих-четверых была. И я за него испугался, ужасно испугался.
– И чем закончилось?
– Ты же видишь, чем закончилось. Я валялся в клинике, а он один раз позвонил, чтобы попрощаться.
– А сам он здоров?
– Думаешь, он мне сказал? Нет. Я ничего не знаю. Честно говоря, он парень рисковый, и не я вовлек его во все это, а наоборот. И что мне теперь – отчет у него требовать? Справку? На дуэль вызывать? Судиться? Проклинать его? Да и неважно уже. Просто случилось горе, которое разделило.
Дениса тоже прошибает холодный пот. Никогда не сомневался в Костике. Нет, сомневался, но дня два, не больше. Это же Костик…
Стефан еще долго рассказывает о ролях в театре, с которым уже попрощался, но Денис слушает молча, никак не реагирует, не задает вопросов, думает о своем.
– Слышал, у тебя тоже проблемы? – спрашивает Стефан в конце их беседы.
– К… какие?
– Обвал заказных статей?
– А, это… ерунда. Это я разрулю. В пятницу ток-шоу на центральном.
– Так это в честь тебя «Слухи»? Мне как-то туманно объяснили, когда приглашали.
– А тебя зачем?
– Я теперь как свадебный генерал. Доживаю последние дни на публике, которой всегда сторонился. На похоронах тоже тусовка соберется, репортеры светских хроник. Даже в театре признают, что играл неплохо, а при жизни критики до костей грызли. Что ни говори, а хорошо быть покойником, хорошо, – Стефан словно вслушивается. – Шуршит слово «хорошо», а не помню, что значит. Наверное, смысл понятий уходит раньше, чем они сами. Вот такие дела, Денис. Думаю, ты справишься. Это не для записи. Потому что человек ты хороший…
– Ты теперь знать не можешь, от тебя смысл понятий ушел. Да и раньше иллюзии у тебя были, – насилу усмехается Денис. – Страшные иллюзии.
– А я не жалею. Заплатил за них дороговато, но следующей ступени я все равно не вижу. Если не смерть, то что? – Стефан разводит руками. – Я даже рад, что так закончилось. То есть еще не закончилось, но заканчивается.
– А мне сказать хочется на прощанье, что мы всех поборем и победим.
– Ты побори и победи один, – Стефан кивает. – Увидимся на ток-шоу. Ну, и потом… тоже приглашаю.

24. ДОВЕРЯЙТЕ ХОРОШИМ ЛЮДЯМ.

Конечно, есть сценарий, но совсем не такой, какие пишут студенты сценарных отделений кинематографических вузов – с указание оборудования, постановки освещения и конкретных реплик.
Маша отмахивается от Дениса.
– Все обычно будет. Вы же профессионал – сориентируетесь!
Ничего, что прямой эфир, а Денис даже понятия не имеет, кто займет места на полосатых диванчиках. Ждет появления обычного состава – под предводительством оперной дивы Арефеевой, но появляется скромный частный детектив Пичахчи.
– О-е! – ругается про себя Денис.
Других гоблинов не видно. Эфир начинается. Маша кратко «обзирает» конфликт, возникший между Денисом Федуловым и некоторыми гостями его передачи. Денис добавляет, что он человек не конфликтный и, скорее всего, был неправильно понят. Если его передача и окрашена иронией, то это – примета его стиля и отказываться от нее он не собирается. Поскольку никого из оппонентов в студии нет, то и обвинять его некому. Вместо них слово берет Пичахчи:
– Да ведь дело куда серьезнее, куда! Или ваше участие в проекте «Эдем» тоже прикажете считать иронией – по отношению к беззащитным, отчаявшимся, одиноким старикам?
Скромный такой, незаметный детектив. С хваткой питбуля.
– Действительно, дело куда серьезнее. Я оказался обманут точно так же, как и эти беззащитные люди. К сожалению, не заказал детективного расследования, прежде чем принять предложение об участии в рекламе, – отвечает Денис.
– То есть вы хотите сказать, что «Эдем» – не ваш проект? Не бизнес вашей компании?
Вот удар ниже пояса. Разумеется, Пичахчи чует, до какой степени Денис может быть откровенен, спасая не просто свою репутацию, а свою жизнь.

Но теперь все представляется Денису совершенно иначе. Зачем спасать то, чем рисковал не задумываясь? Что шатко? Что и без того висит на волоске? Думал, что движется по течению, но хотя бы по горизонтали, а после разговора со Стефаном ясно увидел, что вертикально и вниз.
– И вы, и я, и все зрители видели интервью вице-мэра Вадима Ивановича Шихарева, в котором он представлял «Эдем» как проект мэрии. У меня, как и у всех остальных, не было никаких причин не верить городским властям. К счастью, благодаря вашему расследованию, все это вовремя раскрылось.
Зал несколько замирает, но загорается табличка «аплодисменты», и все одобрительно аплодируют.
– Как видите, мне скрывать нечего, – продолжает ободренный Денис. – Я оказался обманут так же, как и те, кто звонил по предложенным телефонам в надежде найти помощь и поддержку в «Эдеме». Даже более того – за одно упоминание на этом ток-шоу имен официальных лиц мне угрожали серьезными последствиями. Но угрозы меня не пугают. Вопросы о моей случайной гибели частные детективы будут задавать уже не мне. А вот вы, господин Пичахчи, вряд ли сможете назвать инициаторов вашего расследования, несмотря на то, что, стремясь потопить всего лишь одного журналиста, спасли жизнь многим людям. Я рад, что все так сложилось. И рад, что это не просто выяснилось кулуарно, а стало достоянием широкой общественности.
Опять звучат аплодисменты. Маша дает слово зрителям – все возмущаются действиями городских властей и выражают твердую уверенность в том, что мэр ничего не знал о проекте, всенепременно разберется и накажет виновных.
Питбуль равнодушно умолкает. Его часть работы выполнена. Больше того, что он должен был сказать, говорить он не намерен. Полномочий обвинять мэра или кого-то из горадминистрации у него, тем более, нет.

Во второй части «Слухов» на диванчик присаживается Стефан. Зал встречает его аплодисментами. Маша благодарит гостя за визит, подчеркивая, что актер смертельно болен, но все-таки нашел силы, чтобы поддержать честную и нужную передачу – «Час откровенности».
Это уже финишная прямая ток-шоу. Стефан выглядит лучше, чем вчера у Дениса. На нем серый костюм без галстука, верхние пуговицы расстегнуты. Он кажется привлекательным, и в то же время – нереальным, тающим в воздухе, призраком себя прежнего.
Маша выражает общее восхищение его мужеством. От зрителей он уже далек. Желанный и недосягаемый. Герой, которого уже никто не удержит за руку рядом.
У Дениса невольно влажнеют глаза. Вчера, в его студии, в нем не было столько прощального, мерцающего света. Но теперь он прощается.
– Не мог не прийти, не мог промолчать, когда дело касается честного, умного, неординарного человека, – говорит Стефан. – Скажу вам как простой зритель – этот человек примиряет с телевидением тех, кому хочется думать и понимать, а не просто наблюдать за цветными картинками на экране. Пока есть такие передачи как «Час откровенности», имеет смысл сама откровенность, интеллект, опыт, духовность человека. Значит, у каждого из нас есть шанс не только почерпнуть что-то для себя, не только сделать вывод из чужих ошибок, но и донести что-то свое – важное, наболевшее, выстраданное. Поэтому и не хочется видеть в программе таких гостей, восприятие которых может спасти только ирония. Хочется восхищаться и верить, что вот-вот, еще немного – и я тоже буду достоин «Часа откровенности».
Для меня этот час уже настал. Эта передача стала наилучшим итогом моей жизни. Вы увидите ее скоро. Возможно, к тому времени я уже уйду из числа зрителей, как недавно ушел из числа актеров.
И на прощанье скажу совсем банальные вещи, – Стефан усмехается. – Будьте осторожны, ведите здоровый образ жизни, доверяйте хорошим людям.
Маша смахивает слезы, детектив Пичахчи опускает голову. Запоздало вспыхивает команда «Аплодисменты». Видимо, режиссер не ожидал ничего сентиментального. Маша закрепляет эффект, желая Стефану здоровья и жизненных сил. И оттого, что обращается практические к его фантому, к памяти о нем, к его тени, зрители в студии без всякой команды начинают всхлипывать.

Только к ночи звонит Шихарев:
– Ну и сука ты, Федулов! Скажи спасибо, что я практически уже замял это – на своем уровне. Иначе – лежать тебе в асфальте и не чихать.
– Да мне все равно, где не чихать.
– Вот и не думай, что ты меня обхитрил! Плевал я на твое телевидение!
– Я не думаю. Мне, правда, фиолетово.
Шихарев отсоединяется матерясь.
Слышен мат в пустой комнате.
Слышен мат в пустом сердце.
В хаотичном сне кто-то говорит Денису о результатах анализов, о новых выпусках передачи, о центральном канале:
– Хорошо, что все закончилось позитивно.
И смысл слова «хорошо» уходит.

25. ЭТО ВСЕ ОБЪЯСНЯЕТ.

Апрель уже на исходе. На работу вернулась Юля и еле успевает принимать звонки. «Часом откровенности» вдруг заинтересовались и академики, и изобретатели, и новые реформаторы. Значит, люди еще верят в науку, в изобретения, в политические реформы. И в Дениса Федулова. Верят, что он выслушает, правильно поймет, правильно расставит акценты, правильно расскажет о них зрителю. И все, казалось бы, в обычном ритме. Но…
Смысл понятий так и не вернулся. Знал он Костика все эти годы или не знал? Ошибся в нем или не ошибся? Любил Оксану или не любил? Врал зрителям или не врал? И то, и другое возможно с одинаковой степенью вероятности.
По утрам он прислушивается к своему организму, трогает дрожащей рукой лоб, но так и не идет в больницу – откладывает. И Оксане нужно позвонить, но тоже не хватает ни сил, ни смелости. Температура будто бы в норме, но и у Стефана все начиналось бессимптомно.
Денис звонил ему после ток-шоу – слушал долгие гудки в телефонной трубке. Стефан не хочет обременять собой этот мир, он хочет уйти тихо и незаметно – уйти в телефонные гудки, в последние записи, в память бывших коллег.

Зато – совершенно неожиданно – в студии объявляется Макс Измайлов.
– А я наверх забегал, на «МузТВ», и к тебе вот заглянул!
Словно и не разливалось между ними море грязи, и не кричали они друг другу проклятия с разных берегов.
Макс лыс, блестящ, крепок, но видно, что Максу – пятьдесят пять, и семь из них – за колючей проволокой. Эти колючки всегда в его взгляде.
Падает в кресло без приглашения, тянется за сигаретой.
– Ну, как я тебя пропиарил? – хехекает миролюбиво.
– А что накатило на тебя? – спрашивает Денис прямо.
– И не спрашивай. Прости за наезд. Люблю ее. Кажется, последняя моя весна. Последняя. И обещал ей, что ни под кого подкладывать не буду и защищать буду – как долбанный рыцарь.
– Милочку что ли?
– Вот тебе странно, – кивает Макс. – Мне самому странно, а чувствую, что роднее, чем она, нет у меня никого и не было.
– А если ошибаешься?
– Не «если». Знаю, что ошибаюсь. Но не хочу этого знать. В последний раз такое, мне кажется. А ты так прошелся по ней – тупая, безголосая, продажная. А я же ее после корпоративов – никому, другие есть для этого… Дурак я, Денис, старый дурак…
– Сколько тебе этот Пичахчи стоил?
– Прилично обошелся. Но работает он цепко, мрачно. Он греко-татарин какой-то.
– Это все объясняет, – усмехается Денис. – Ладно, забудем.
– Рассосалось у тебя?
– Вроде того.
– А чего-то ты смурной.
– Да чувствую себя как-то… скверно.
– Стрессы проклятые! – соглашается Макс. – И пыли много. Дождей нет. Милочка на острова меня тянет, а мне, знаешь, так на дачу хочется – деревья молодые посадить, смородину. Не жил я никогда на земле, по-человечески. Теперь купил загородный дом, и стоит он пустой: тусоваться же надо, мониторить, пиарить, иначе рухнет все, уплывет прибыль, и вложенного не верну.
– Знаю, – кивает Денис.
– Ты приезжай как-нибудь – погостишь у меня. Бери своих и приезжай, – загорается Макс. – На речушку сходим, караси…
– Нет у меня «своих», один приеду.
Макс спешно поднимается.
– Да, сложно со «своими». Когда тебя все знают, «своих» обычно не остается.

Правда, пыльно в городе. Было пыльно в марте, было пыльно в апреле, а в мае совсем тяжело стало дышать. Денис старается больше работать и меньше спать, чтобы не видеть никаких снов о прошлом.
Олег неплохо справляется, но все равно Денис ловит себя на том, что следит за его работой придирчиво и ищет в ней недочеты.
– О Костике ничего не знаешь? – спросил все-таки.
Тот дернул плечами.
– По-моему, с Ревзиным кино снимают. Знаю, что в пустыню ехать собирались.
– Куда это?
– В Казахстан куда-то. Что-то о наркотиках. Экшен, короче. Целиком по нему.
Приключения, экшен, наркотики – это по нему. А по Денису – отрывочные ночи без снов, клиповый монтаж будней, фантомные боли отрезанных чувств. Все иссохло.
Ждет худшего и не может дождаться. Лучше бы убил Шихарев. Но Шихареву мараться об это некогда. У него теперь другие дела – строить новый, как бы честный бизнес на месте старого – грязного и бесчестного.

– Мама, ну, как ты? Простила меня?
– Говорят, ты не знал ничего. Но я не верю!
Мама – не из тех, кто прощает. Для этого у нее слишком много обид накопилось – за все тридцать семь лет его жизни. Денису кажется, что нельзя все эти годы копить обиды – с той, самой первой, когда он запачкал пеленки. Но, значит, можно.
Есть ли смысл в непрощении? Денис легко простил Макса, и Шихарева, и греко-татарина Пичахчи, и оперную диву Арефееву, и нео-сектанта Рубакина, и футболиста Кравца, и бездарную Милочку Лебедеву, только вот Костика… К близким людям подходишь с совсем другой линейкой, угол зрения вымеряешь совсем другим транспортиром. Поэтому и нет прощения.
Нет прощения Костику. А ему нет прощения от матери. Нет прощения от Оксаны. Может, и не нужно оно ему. Может, без надобности. Он уже не собирает никакой картины из рассыпавшихся пазлов – тем более, фантастической картины – с огромными деревьями, добрыми животными и близкими людьми.

26. ТАК МОЯ МЕЧТА СБЫЛАСЬ.

Наконец, она звонит.
Денис ждал этого звонка и боялся его. И вот она звонит.
Он еще надеялся, что, может, чудом, этого не случится. Но она звонит.
И он уже не раз и не два подбирал слова, чтобы ответить ей, объяснить, но теперь накрывает телефон ладонью и прижимает его к столу. Под ладонью мерцает холодный свет – свет смертельного ужаса. Рука цепенеет. Пальцы сводит. Горло сдавливает спазмами.
Телефон замолкает. Денис успевает схватить воздуха до нового звонка. Звонок не медлит…
Уже вечер, и косые лучи врезаются в комнату. Он уже слышит в трубке ее голос, но не может ответить – нужно еще немного времени. Времени, которого нет.
– Денис, извини, что я звоню. Просто не знаю, кому я могу… И если ты…
– Лучше приезжай.
– Я очень плохо себя чувствую.
– Поэтому… лучше приезжай. Нужно поговорить…
– Сейчас?
– Лучше сейчас.
«Лучше, лучше». Как прав был Стефан, говоря о потерянных смыслах.
Денис ждет, как ждут расстрела виновные, осужденные, приговоренные справедливо и не заслуживающие помилования. Как ждут те, от кого в зале суда отворачивается адвокат. Как ждут те, кому мать никогда не скажет слов прощения.
Ждать приходится долго. Снова какие-то абстрактные, обтекаемые фразы тянутся в сознании, как скользкие дождевые черви, потом рвутся на фрагменты и сплетаются друг с другом. От этого рождаются еще более уродливые, еще более бессмысленные фразы, которые Денис пытается выстроить в полноценное объяснение. Но ничего полноценного не выходит.
Он идет в ванную, умывает лицо.
Солнце отзывает косые лучи из его квартиры. Оксана появляется к восьми вечера. Входит робко. Ничего не мелькает из прежнего – ни смешков, ни раскованных жестов. Она тоже бледна, напряжена. Волосы закручены сзади и передавлены заколкой.
– Как на работе? – спрашивает зачем-то Денис.
– Работаю, – она кивает. – Ты извини, что… Просто очень страшно…
– Я знаю.
– Нервничала, конечно. Но это ладно, переживу. Насильно мил не будешь, – говорит она зло. – Но очень плохо себя чувствую. Жар, и голова кружится…
– Постой, Окс. Я сам хотел тебе позвонить. Я собирался…
Она умолкает.
– Зачем?
Нет ни одной фразы в голове – расползлись.
– Короче… нужно сдать анализы…
– Какие анализы?
– На ВИЧ.
– Кому нужно?
– Тебе. Ну, и мне тоже…
– Зачем?
– Оксана, короче говоря…
Но короче не получается. Не получается вообще…
– Ты знал? – спрашивает она. – Знал раньше? Это Костик, да? Это из-за Костика? Или как? Из-за кого?
Садится, потом встает.
– Как же… так неожиданно. И дома же узнают, мама… на работе… И как же… жить дальше? Как?
Снова садится и молчит.
– А я так любила тебя… Так любила, что это и должно было закончиться – как-то так, ужасно. А ты… был в больнице?
– Нет еще.
Денис рад, что объясняться не приходится.
– Значит, Костик, – кивает Оксана. – Но ты не злись на него. Потому что, когда любишь, нужно прощать… и тогда легче…
– Я думал об этом. Не могу простить, – Денис ловит обрывок какой-то мысли.
– А я тебя могу.
Плачет она тихо. Просто слезы катятся, а глаза светлеют. Уходит боль.
– Поможешь мне… пережить все это? – шепчет едва слышно.
– Помогу.
– Не бросишь?
– Не брошу.
– Лучшего и не нужно. Так моя мечта сбылась. Ты есть, ты рядом, ты меня не бросишь. Я счастлива… Все так хорошо... Только голова очень кружится. Пойдешь со мной в больницу?
– Пойду…
Она не тяготит, ее тихие слезы не тяготят.
– Останешься? – спрашивает он.
– Нет. Нужно одной побыть. Успокоиться как-то. В парке погулять.
– Поздно уже.
– Мне не страшно, – говорит она с улыбкой.
Нет дерганности, нет хаоса, нет земного притяжения. Есть прозрачная невесомость – без мыслей, без ожидания, без надежд. Светлое и печальное пространство, в котором не звенят телефоны, не хлопают двери, не капает вода. Все замерло, припорошенное весенней пылью.
Глобальный мир отдыхает. Информация свернулась в кольцо, как коварная змея, уставшая от охоты на простаков. Спит Интернет, спят телефонные сети, замерли на недочитанной странице электронные книги. Где-то по темному парку идет девочка – чувствует себя сильной и бесстрашной, счастливой и уверенной. Не помнит ни веселых, ни печальных дней своей недолгой жизни, помнит только переполненные болью глаза человека, который сказал ей «не брошу».

27. МОЙ СЫН НЕ ТАКОЙ.

Не одни они такие.
Поначалу Денису казалось странным, что никто не удивляется. Но разве удивились бы в салоне красоты, если бы человек пришел подстричься? Разве удивились бы в ночном клубе, если бы кому-то вздумалось потанцевать? Конечно, в больнице его узнали. Посмотрели внимательно на Оксану. «О, у вас серьезные планы!» – «Возможно». Это цивилизованно, современно – подтвердить взаимное доверие и готовность создать семью медицинскими справками с треугольными печатями. Удивительным, наоборот, было бы обойтись без этих справок.
– Серебристые звездочки перед глазами, – сказала Оксана, сдав кровь.
Наконец, вышли на воздух.
– Ты куда теперь? – спросил он.
– На работу.
– Я тоже.
А на работе смотрел в окно студии и курил – выдался день без съемок. Потом позвонил Оксане.
– Ты только не волнуйся. Я уеду ненадолго.
– Я не волнуюсь.

Сел в пригородный автобус, потекла дорога за окнами, стали разворачиваться поля, побежали чахлые лесополосы.
Автобус шел долго, останавливался на станциях, затаривался газетами, минеральной водой и чипсами. Все вокруг хрустело, шипело, шевелилось и казалось очень живым.
Денис пытался вспомнить какие-то автовокзалы, узнать какие-то приметы местности, но ничего не помнил и не узнавал. Родной город встретил его гримасой подчеркнутого безразличия – зевнули ворота, блеснула табличка, замаячило ветхое здание автостанции.
Он мог ехать автомобилем, но ему хотелось именно так проделать свой путь в обратном направлении. Шел пешком до родительского дома теми же улицами, по которым гонял в детстве на велосипеде, мимо футбольного поля, где когда-то допоздна пропадал с мальчишками. Шел пешком налегке – не чувствуя ни гнета багажа, ни гнета времени, ни гнета болезни. В душе растекалась прежняя спокойная провинциальная скука, вытесняющая тревожные мысли.
Толкнул калитку и вошел во двор. Тот же забор, только немного покосился. Тот же дом, только немного потемнел. Залаял незнакомый пес, не признавая в нем того, кому можно доверять.
– Кто? – мать вышла на крыльцо, сделала к нему шаг и замерла. – Денис? Сыночек!
Это по телефону сложно понять, сложно почувствовать. А взяв за руку, намного проще.
– Замолчи, Малыш! Это же Денис.
Пес облаивал Дениса отчаянно.
– Случилось что-то? – спросила мама.
– Нет, ничего не случилось. Я на несколько дней всего. Соскучился.
Мама не красит волос и носит косыночку, как старушка. Это как-то неприятно кольнуло.

Дома время течет иначе. Это то самое законсервированное время, которое он торопил в детстве, чтобы поскорее вырасти и уехать. Теперь Денис не торопит замедленное домашнее время. Сходили с матерью на кладбище, убрали могилу отца – умершего одинокой смертью, брошенного той, ради которой он бросил их, не покаявшегося, не прощенного. Она убирает здесь каждый год и хранит обиду в своем сердце – за такой же высокой оградой. И обметать надгробные плиты, и вспоминать о нем – одинаково больно.
– Разве ты совсем не умеешь прощать? – спрашивает Денис.
– Умею. Но для него – нет у меня прощения.
– А для меня?
– Много всего про тебя рассказывали, – она качает головой. – И я всем говорила: мой сын не такой.
– А теперь… веришь им всем?
– Не верю. Чувствую, что случилось у тебя что-то, а ты жалеешь меня и не признаешься.
– Нет, ничего не случилось.

Денис возвращается назад, и путь этот кажется ему легким, как полет по воздуху. Теперь он узнает все станции, и поля, и лесополосы. И, значит, это его единственно возможный путь в единственно верном направлении – к центру персональной вселенной.
Цветут сады. Денис любуется из окна автобуса на яблоневые деревья и почти не замечает шуршания газет вокруг.
Неожиданно звонит Ветвицкая:
– Дэн, привет. Не очень отрываю? Разговор к тебе есть – на сто миллионов дойч-евро-фунтов-стерлингов. Ну, почти. Мне в холдинг нужен надежный человек – директор направления и при этом толковый редактор. Оплата достойная. У тебя там шумно. Хорошо было бы не по телефону поговорить. Если сама идея тебя не отталкивает…
– Не отталкивает, а привлекает, – усмехается Денис.
– Мы учли твою занятость, телевидение. Подобрали очень хорошую команду – ребята рады возможности у тебя учиться.
– Но…
– Не отказывайся, Денис! – просит Ветвицкая. – Нужно встретиться, все обсудить.
– Да у меня со здоровьем плохо, – пытается объяснить Денис.
– Нашел, что придумать! – смеется она. – Не хочу даже слушать. В общем, увидимся. Да, кстати, на похоронах Матейко будешь? Там и поговорим.
– Когда?..
– Во вторник.
– И кто там… обычная тусовка?
– Вечно ты со своей иронией! – хихикает Ветвицкая. – Соберутся только близкие. Скромно проводят. Короче, там и пересечемся – на банкете.
Она прощается, а Денис продолжает смотреть на цветущие сады за окном автобуса. Это в городе пыль, а за городом – чисто и ясно. Макс, может, карасей ловит. Стефана хоронят. Оксана на работе. Костик в пустыне кино снимает. Все на своих местах, а потерянный смысл слов никак не вернется.

28. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ОКСАНА.

Грандиозная тусовка. С речами и бумажными салфетками. Одноразовые речи, одноразовые салфетки. Все добром вспоминают. Денис обходит гроб кругами, как можно дальше. И вдруг натыкается в толпе на Ревзина. Сашка Ревзин – уже не «молодой» режиссер и не «подающий надежды». Он уже и подал, и оправдал, и дальше гонит в том же темпе.
– Ты не в пустыне? – спрашивает его Денис, и Сашка отмахивается.
– Какая нах пустыня? Там и без меня верблюдов хватает! Думали когда-то, все вместе туда завалим с классным сценарием – я, Костик, Стефан. Стеф бы главную роль играл. А теперь снимаем там хрен знает что – в память о нем…
– И как?..
– Да так, – Сашка пожимает плечами. – Роль-то под него была написана. Под мальчика с голубыми глазами. А теперь Поддубный играет и каждый день мне предъявы засылает, типа он характер не понял.
– Мало ли мальчиков с голубыми глазами…
– Немало. Но таких, как Стеф, нет больше, – вдруг серьезно отвечает Ревзин.
– А Костик как? – спрашивает Денис неопределенно.
– Костик держится. Там не жарко, ветер только сильный. Все сцены с погонями, взрывами и каскадерами уже отсняли. Осталось нагнать психологизму. Он умеет, ты знаешь. Ну, ты же сам его учил. А вообще – всем не сладко.
И, слушая Ревзина, Денис хочет верить, что так все и есть. Снимают в память о друге, Костик не мог оставить работу, а Сашка – тут, с пачкой салфеток в руке, с настоящими слезами на глазах.
– Про наркотики? – спрашивает зачем-то Денис.
– Да. С клуба начинается и тянется по трафику – до Казахстана. В клубе и придумали, когда стали интересоваться, как и откуда идет товар. А ты как? Я слышал что-то о ток-шоу.
– Покоряю новые горизонты, – кивает Денис.
– Ну, буду иметь тебя в виду, – усмехается Сашка.

– Стефан, сынок, на кого ты ме опустил? – причитает мать Стефана, сбиваясь на тот язык, который пыталась вытравить из памяти.
Откуда-то сзади напирает Ветвицкая, упираясь острым локтем Денису в спину. Он спешит убраться, не дожидаясь поминального банкета.
Зубы выстукивают какую-то жуткую мелодию. Вспоминаются неопределенные ответы Костика о результатах анализов, и Денис понимает, что на месте Костика, а теперь уже на своем месте, тоже не смог бы сказать ничего определенного, потому что зубы стучат свое: смерть, смерть, смерть. Спастись бы. Обойти бы кругами. Убежать бы. Забыться бы хоть ненадолго…
Результаты, может, уже готовы и ждут их. Но Оксана тоже не звонит, и неизвестно, как она борется с этим ожиданием. Он набирает ее.
– Привет, Окс.
– Привет.
– Ты на работе?
– Да.
– А я на похоронах был. У Стефана. Он приглашал.
Несмешная шутка.
– Я завтра, наверное, одна схожу, – говорит вдруг она. – Мне так проще будет. Я сконцентрируюсь. Я готова.
– Я могу с тобой.
– Не надо, Денис. Я все обдумала. Я сама. А вечером к тебе приеду и все расскажу. Потому что двойное горе сразу – еще тяжелее будет. Я очень за тебя переживаю. Пусть лучше постепенно…
– Я понимаю. Делай, как знаешь. У меня завтра съемка, тогда вечером…
– Да, вечером…
Они прощаются.
Раньше в голове зияли пустоты, а теперь все они заполнены какой-то пеной.
Страшно. Но Денис не просит невидимого режиссера отмотать пленку назад и переснять какие-то кадры. Что можно переснять? Семь лет назад не встречаться с Костиком, едва закончившим институт и хватающимся за любую работу на телевидении? Или не зацикливаться на нем полгода назад, когда казалось, что теряет его, и не простит себе, если потеряет?
Ну да, пошло. Но не слишком и пошло. Правильно говорил Стефан, ничего такого, чего не делали бы другие. Втянул Оксану – так не маленькая, сама втянулась. И сожалеть – по большому счету – не о чем. Нет счастья. Нет боли. Есть информация о счастье и о боли – в газетах, на форумах, в чатах, на экранах, отражающих и поглощающих свет.
Завтра Оксана просто узнает какую-то информацию и сообщит ему. А если объективно, то все смертны и всем отмеряно, – повторяет Денис чужие фразы, слышанные за последние дни очень много раз.
В любом случае – не приговор. Просто у Стефана был хрупкий организм, а Костик, вон, по пустыням рассекает и ничего. И ничего. Еще и кино успеет снять.
Деньги есть – Оксана может уйти с работы, жить с ним, следить за графиком приема лекарств, за режимом дня, хорошо питаться. Он сможет ей это обеспечить. Купит ей машину. Что-то для души…
Денис лежит один на диване – в пустоте, к которой так и не привык, и строит какие-то странные, фантасмагорические планы, потом рушит их и строит новые. И обломки этих планов заполняют сознание пористой пеной.
«Неужели это будет?» – думает он напряженно, пытаясь пробить своей волей брешь в информационном поле и узнать свое будущее, но ничего не чувствует. Вполне возможно, что это он ослабнет, а Оксана будет вынуждена за ним ухаживать. А она будет, она его не бросит.
И вдруг Денис понимает, что это главное. Есть она. И есть он. А горе между ними или счастье – неважно. Ее мечта сбылась – они вместе. Но и его мечта сбылась – он нашел близкого человека, на которого может положиться.
Он внезапно набирает ее номер и говорит ей:
– Я люблю тебя, Оксана. И всегда любил. Прости меня за все, если сможешь.
Она плачет и не отключает телефон. Просто плачет.

29. А КАКАЯ РАЗНИЦА?

Денис гасит напряжение. Сосредоточивается на съемках. Контролирует свои жесты, не зависает в диалогах. Речь идет о новейших экспериментах физиков, в том числе об адронном коллайдере, и представитель Академии Наук не стесняется обо всем высказать альтернативное мнение.
Единственная мысль, которая врывается некстати – об информационном поле. Денис хочет спросить ученого, не известен ли ему, случайно, секрет входа в ту дверь, за которой хранится информация обо всем сущем. Но он удерживается.
Эту дверь открывает Оксана, когда входит вечером в его квартиру. Не позвонила в течение дня. Не прислала смс. Просто вошла и смотрит странно.
Денис подходит и прижимает к себе ее голову. Впервые прикасается к ней – наедине, без Костика, словно стискивая то напряжение, которое мучило его всю неделю. Машинально начинает целовать ее.
– Не говори ничего. Не хочешь – не нужно. Не нужно…
Она отстраняется.
– Нет, нужно поговорить. Только не знаю, как…
Денис смотрит ей в глаза, но она отводит взгляд.
– Я не больна, – говорит, наконец.
– Не больна?!
– У меня была такая же реакция. Я не поверила. Я пошла к доктору и спросила, если я не больна, тогда почему меня качает, и голова постоянно кружится. Я беременна.
– Беременна?
– Я ничего не знала, правда. Небольшой срок…
Теперь извиняется она.
– Ну, все, прекрати! – обрывает ее Денис. – Будет ребенок. Обустроим ему тут комнату, все, что нужно. Нравится тебе здесь? Или другую квартиру купим?
Теперь она сморит пораженно.
– Как ты можешь так быстро перестраиваться? Мы же этого не планировали. Мы же умирать вместе планировали. А если это ребенок Костика?
– А какая разница?
– Можно ДНК-экспертизу сделать.
– Зачем? – не может понять Денис. – Я не хочу ничего делать. Все равно это наш ребенок.
Кладет руку ей на живот.
– Я ничего не чувствую.
– Я тоже. Просто тошнит по утрам.
– Тебе нервничать нельзя, а я тебя вымотал этими анализами… Он не объяснил мне тогда ничего, и Стефан… и все это…
Оксана садится, не поднимая на него глаз.
– Это… что… правда?
– Что?
– Все это?
– Так будем квартиру покупать? Или тебе тут нравится?
– Нравится.
Она всхлипывает. Всхлипывает, пока пьют чай. Всхлипывает в душе. Всхлипывает с ним в постели.
– Мне кажется, я раньше такой молодой была, красивой, все меня хотели…
– А сейчас?
– Сейчас старая, беременная, никому не нужная, и ты просто меня жалеешь…
Денис обнимает ее, прижимает к себе.
– Не говори такой ерунды. Неважно, как мы познакомились, неважно, как жили и что пережили. Важно, что мы вдвоем, что будет ребенок.
– А Костик?
– А Костик… кино снимает. Надеюсь, хорошее кино.
Молчат. Потом целуются. И Денис понимает, что хочет ее.
– А тебе можно?
– Не знаю. Я никогда не была беременной. Наверное, немножко можно.
Совсем другая темнота в комнате – не прозрачная, а обволакивающая, густая и теплая. И Оксана совсем другая в этой темноте – не вызывающая, а гипнотически нежная, и Денис уже не пытается казаться жестким.

Утром обрушивается жизнь со всеми ее планами – передачами, эфирами, звонками, переездами, переменами, предложениями. Весна, превращаясь в лето, дышит жарой в лица. Денис заезжает в клинику и забирает результат теста. Антитела к ВИЧ не обнаружены. Доктор узнает Дениса, поздравляет с беременностью его девушки и жмет ему руку.
– Не по уму, конечно, – замечает все-таки. – Сначала нужно проверяться, а потом уже беременеть. Но посмотрите на молодежь – вообще не знают, с кем живут, никого не помнят, имен не спрашивают, наутро расстаются.
Денис кивает. Доктор все еще трясет его руку.
– А вы женитесь, да? Когда?
Денис и его приглашает на банкет.
– Все стандартно, публично. Я же медийная персона.
И вдруг Денис перестает вырываться и спешить. Спокойно выслушивает историю о том, как Лев Данилович женился, будучи студентом, как отмечали в общежитии, с каким трудом растили детей.
– А изменяли друг другу, было?
– Я изменял, скотина. Я изменял. А она – святая женщина. Так мне хочется думать. Хотя рассказывали всякое. И бросал ее, а потом возвращался – на коленях ползал, умолял простить. Всего не расскажешь…
– Давайте в передачу ко мне. И о болезнях поговорим, и о молодежи, и о любви.
– А… я слышал, платить за это нужно?
– Да всякое рассказывают, – смеется Денис. – Но, на самом деле, не нужно.

30. КАК ВАРИАНТ…

Съемочный сезон растянулся до лета, а некоторые интервью пришлось перенести на осень. Отпуск выдался обрывочный, шумный, хлопотный, как обычный студийный день. Потом на неделю слетали на Кипр, а в августе Денис уже вернулся на работу и начал дергать команду:
– В строй! В строй! Живо!
Пыль лежит на всем, словно за отпуск тут ни разу не убирали. Но пыль – просто память о непростой весне и суетливом лете. Август стоит уже прохладный, то и дело дождь срывается.
И вдруг входит Костик. Это так неожиданно. Почти нереально. Но реальнее некуда.
– Хай, Дэн! Все пашешь?
Денис кивает.
– Ты тоже?
– Я почти закончил. Там все отсняли. Теперь над монтажом будут работать, и тут еще некоторые сцены.
Костик загорелый, очень коротко стриженый, с запавшими щеками и прищуренными карими глазами. Новый какой-то. Не вальяжно-разболтанный, каким Денис его помнит. Возмужавший в пустыне Костик. Посерьезневший. Выживший на обитаемом острове – переживший всех.
Все несется перед Денисом – их ночи, ужас в глазах Оксаны, треугольные печати, марш Мендельсона.
– Это правда что ли? – смеется вдруг тот.
– Что именно?
– Что ты женился.
– Правда. На Оксане.
– Вы че больные? Вы больные! Люди после такого расходятся в разные стороны, не здороваются, на вечеринках друг друга не узнают! Потому что это просто секс.
Денис улыбается.
– Возможно, они правы. Для них просто секс. Для меня – нет.
– А если бы я не ушел, как было бы?
– Так и было бы. Она беременна.
– Серьезно? А… вдруг это не твой ребенок, а... – Костик немного сбивается.
– А твой? – помогает Денис. – Мне все равно.
– Как все равно? А если я захочу, например, с ним общаться, приходить к вам?..
– Ты и со своим Колькой не очень-то общаешься.
– Ну, а вдруг?
И Денис понимает, что никакая пустыня, никакой фильм и ничья смерть не могут изменить Костика. Он всегда будет играть, искать развлечений, проверять реакцию других людей, испытывать их терпение, искать замысловатые варианты, ставить эксперименты и втягивать в них посторонних. Просто посторонних – ничего ни к кому не чувствуя.
– А с работой как? Выплыл? Возьмешь меня с осени? – продолжает Костик.
Денис качает головой.
– Выплыл без тебя. И дальше как-то обойдусь.
Костик вдруг становится серьезным. Дурачество в глазах пропадает.
– Ладно. Я понимаю, что ты обиделся. У меня самого были такие моменты – мир рушится, и обломки накрывают, и пыль дышать не дает. Вот тогда, когда узнал о Стефане… когда в кокаине увяз… и ты тащил меня, тащил и вытащил. А я даже «спасибо» не сказал, потому что никогда никого ни за что не благодарю. Уверен, что у всех есть свой интерес, и они его – из живого или мертвого – извлекут.
– А у Стефана какой интерес был?
– Простенький. Стефан жил в театральных декорациях, а хотел – обычной жизнью, с танцульками, девчонками, дилерами.
– Отлично ты ему помог.
– Ну, только его смерть на меня не вешай! Стоять нужно было на резиновом коврике, жгут накладывать, чеснок есть, яд вовремя отсасывать, противогаз носить. Не маленький.
– А у меня какой был интерес? – спрашивает все-таки Денис.
– Не знаю, – Костик разводит руками. – Ну, может, детей у тебя без меня не было бы…
Горько Денису от этого разговора. Так горько, как уже давно не было. И вдруг совершенно новая мысль врывается.
– Если люди после такого расходятся в разные стороны, не здороваются и друг друга не узнают, ты зачем пришел? Зачем рассказываешь мне все это?
Костик пожимает плечами.
– Ну, наверное, это я так «спасибо» говорю или «извини». И рад, что ты меня узнаешь, здороваешься…
– Просто мы привыкли, что друзей выбирать надо – самых-самых, как на аукционе. А от остальных – отказываться, избавляться, забывать их. Но если близкие люди ведут себя по-свински, они все равно остаются близкими. Это ничего. Близкие люди могут быть свиньями. Это сильнее, чем дружба, намного сильнее…
– Тогда я позвоню в сентябре, и, может, найдется для меня работа? Ты же не отказываешься, так я понимаю? – мгновенно ориентируется Костик.
– Не отказываюсь. Но хорошо, что близких не много. Всего двое.
– Скоро трое будет. Имя уже придумали?
– Иди-иди, Костя.

Оксана еще продолжает работать в редакции, и Ветвицкая почти ежедневно напоминает ей о том, что это она устроила ее счастье, послав на интервью к Денису. Теперь и Денис появляется часто – следит за набором сотрудников, чтобы с октября возглавить собственный отдел в создаваемом холдинге. Ветвицкая очень довольна тем, что уговорила звезду такого уровня заняться рутинной работой.
По дороге домой Денис все-таки признается Оксане:
– Я Костика сегодня встретил.
– Где?
– В студии.
– И?
– Что?
– Простил его? Простил все, что мы пережили?
– Да я сам все усложнил. Сам и виноват.
– Не хочу его видеть! – она мотает головой.
– Я так ему и сказал.
– А на работу взял?
– На работу взял.
– Зачем, Денис? Он же тебя предал.
Денис молчит. Сложно объяснить это.
– Только домой его снова не тащи! – отрезает Оксана, не дождавшись ответа.


2010 г.