Писатель, Магомед СУЛТАНОВ-БАРСОВ
БЕДА ОТ НЕВЕЖЕСТВА
Человек – самое удивительное существо на свете. И хотя когнитивный мир представлен только в человеке, далеко не всякому субъекту мышления дано качество удивляется феномену существования. Может в этом и сокрыты тайные ключи вожделенного познанья, на которое претендует всяк, кому не лень...
В пятницу, 17 ноября с. г. я заглянул в редакцию журнала «Дагестан» и поинтересовался у главреда Далгата Ималутдиновича Ахмедханова о судьбе своего исторического романа «Горская баллада», предоставленном ему для печати одним или несколькими отрывками.
- Нет, этот роман не годиться для печати, – сказал он, как отрезал.
- Почему? – спросил я естественно.
- Плохо написан. Не тот уровень... Не та литература... Исполнено плохо...
- Интересные выводы, - говорю я, невольно улыбаясь. – Вы это серьезно?
- А как же, конечно серьезно! - отвечает он и удивляется тому, что удивляюсь я. Потом добавляет, видимо, в качестве аргументации: - Вы, Магомед Омарович, любите сериалы? Донцову, Маринину и т. п. авторов... Ну вот. А я их не люблю.
«Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты», - вспомнилась мне народно-логическая пословица, которую тут же и перефразировал я мысленно: «Кто отвергает более совершенное, тот – менее совершенен». Вслух же я задал главреду следующий вопрос:
- Вы находите аналогию между историческим романом «Горская баллада» и детективами Донцовой, Марининой? Если да, то в чем именно?
На минуту я даже допустил, что корифей дагестанской журналистики, интеллигент, следовательно, весьма не глупый человек, покажет мне нечто общее между тем, что он произвольно сравнил. Но нет, ни какой аналогии, конечно же он не сумел показать. И потом, Донцова и Маринина – авторы больших, целостных произведений, причем серийных и весьма позитивных, а Далгат Ималутдинович за всю свою творческую жизнь не написал ничего, кроме газетно-журнальных статей, которые под силу любому грамотному человеку.
Однако же, уверенный в своей полной правоте, главред начал анализ «Горской баллады» со второй страницы и прямо с монитора компьютера:
- Хо-ро-шо-о! - опять прозвучал могучий голос Дракона, перекрывая шум зрителей. - Слушайте люди! Слушайте во имя чести и славы Узденской страны-ы! Я, Лабазилав аль-Суграт, воин аварского Престола оглашаю условия священного поединка! - Лабазилав воздел свои бревноподобные руки к небу, словно самого Господа Бога призывал в свидетели того, что он честно проводит поединок между заклятыми врагами. - Сегодня на арену вышли - благородный бек из Дома кайтагских правителей Арслан Ханмухаммадилав и богатый купец из акушинских узденей Курбаннаби. Перед лицом более чем тысяча свидетелей я вопрошаю вас, достохвальные воины, не желаете ли вы забыть старую обиду и примириться?!
- Нет!
- Нет!
Восклики отказа они подтвердили грозными взмахами своих остро наточенных сабель.
- Ну вот, смотрите, Магомед Омарович... – начал комментировать главред, – что значит Дракон? И почему поединок проводиться между даргинцами, и именно в Согратле?
- Дракон – прозвище, а на поединок два знатных даргинца приехали в Согратль, чтобы избавить своих родных и близких от мести, – поясняю я ему, и сам спрашиваю: – А вы что, еще не прочитали роман? Ведь по тексту это все видно.
- Ничего не видно, - бормочет он озадачено, но тут же оживляется и задает очередной вопрос: - А почему он говорит «Хо-ро-шо-о»? Ну, я бы понял, если бы без расстановки. Он же не мог по-аварски сказать слово «хорошо» с расстановкой?!
Я едва сдерживаю смех. А дальше Далгат Ималутдинович начал выказывать казусы по принципу: «Чем дальше в лес, тем больше дров», – и ни капли литературных знаний!
- Аварцы так не говорят. Аварцы... Горцы... – пытался он как-то обосновать свою мысль, перескакивал с аспекта на аспект и заключил, наконец, что у меня слабо развито чувство русского языка.
Это заставило меня вспомнить еще одну его нелепость. Далгат Ималутдинович в 2004 году отказался печатать отрывок из романа Омара Султанова «Большой Умахан», переведенного мною на русский язык. Тогда он аргументировал свой отказ тем, что в аварском языке нет слова «принцесса». Я же, не мудрствуя лукаво, пояснил, что «нуцалай» по-аварски – принцесса, а «нуцалав» (или «тинануцал») соответственно – принц. Даже не поленился и прочитал ему небольшую лекцию о наших, пусть карликовых, но родных монархиях. О теснейших генеалогических связях аварских нуцалов, даргинских уцмиев, казикумухских и джунгутайских ханов, таркинских шамхалов и аксайских князей. У них чистой крови-то не было в обыденном понимании. Любого из дагестанских монархов, не погрешив против истины, можно отнести к любой из дагестанских наций. Например, Китлиляй – самая крутая и бедовая царица Хунзаха (убийца Гебек-нуцала, своего кузена, т. е. двоюродного брата – поясняю на всякий случай...) – была дочерью аксайского княгини, а вторая хунзахская царица, мудрая Баху-бике (та самая, которую погубил имам Гамзат-бек) была правнучкой – кайтагского уцмия Ханмухаммада, которые в свою очередь и сами имели родителей по материнской линии из других дагестанских правящих Домов.
А главред литжурнала заявляет: «Нет такого слова!..»
Я искренне пытался понять, чем его на сей раз не устроило слово «Хо-ро-шо-о»? Как вообще такое могло прийти ему в голову? Интерпретационный эквивалент столь обиходному понятию есть в любом языке. Да и по тексту романа, написанного мною на русском языке, не уточняется на каком языке объявляет Дракон начало поединка.
- Далгат Ималутдинович, - спрашиваю я его, - признайтесь честно, Вы против идеализации горской истории?
- Почему против? Нет. Я очень много печатаю материала о горской истории, - отвечает он, пожимая плечами.
- Но, однако, в Вашем журнале еще не было чисто исторической прозы, не говоря уже об идеализированной картине до шамилевской эпохи...
- А зачем нужна идеализированная! – отмахнулся он.
(Вся мировая классическая литература – одна большая идеализация! В этом высшее предназначение художественной литературы).
Я удивлялся не столько личности корифея дагестанской журналистики, сколько неистребимости обскурантизма в нем (затемнению разума, враждебности познанию, которое следует условно разделить на две формы: «злостную» и «наивную»). Каким из видов затемнения разума поражено сознание главреда журнала «Дагестан», пока что не могу сказать... Придирки к аварскому языку, чтобы отвергнуть написанное на русском, хочется верить не из-за ксенофобии, как может показаться на первый взгляд. Тут, скорее всего, проблема чисто когнитивная, т. е. знаниевая. И когда я его упрекнул в недостаточности знаний, он заявил:
- Я три раза сдавал экзамен по философии!
Я не стал уточнять, в каком вузе и на каком уровне. Зачем. И так все было ясно... Я просто взял и предложил ему полемику в печати?
- С удовольствием! – аж воскликнул главред. - Я Вас разнесу в пух и прах, Вы для меня слабый соперник!
- Хо-ро-шо-о! (Иногда и зверь бежит на ловца). Надеюсь, в печати Вы не станете отказываться от своих слов?
- Нет, конечно, - заверил он по-джентельменски и добавил: - Литература должна быть – правдоподобной, а философия – идейной.
- Отлично, Далгат Ималутдинович, скажу Вам еще раз с расстановкой, как Дракон: «Хо-ро-шо-о!» Но не могли бы Вы привести сколько-нибудь дефиниции литературного «правдоподобия», чтобы было понятно насколько Вы владеете литературными знаниями? (Знать, что материя состоит из атомов, совершенно не достаточно, для того, чтобы быть физиком).
- А что такое дефиниции? – поинтересовался Далгат Ималутдинович, как, впрочем, и следовало ожидать.
- Определение понятия, путем перечисления признаков понятия, - честно пояснил я ему.
Тут главред пустился в контрревизию, попытался опровергнуть фундаментальное правило, неся уже откровенную чепуху. И было бы это смешно, если б не так печально... Как ни как человек руководить главным периодическим литературным изданием республики! Не мешало бы хоть немного соответствовать академическим нормам и знаниям, тем более, если склонен критиковать лидеров литературной жизни страны.
- Далгат Ималутдинович, Вы со мной спорите или с официальной наукой? Это правило можно прочесть в любом учебнике по логике. Возьмите для интереса и почитайте, Вам не помешает, честное слово.
- А что оно дает, это правило?! – возмутился главред. – Зачем нужны эти термины, если тоже самое можно сказать и простыми словами... Кстати, я читал Вашу статью в газете «Молодежь Дагестана» и ничего не понял. Там столько терминов... Вот смотрите. – Он развернул газету за 3 ноября. – Вы пишите: «Говорить о форме сознания, минуя суть сознания невозможно, ибо у всякой внешности есть своя внутренность». Это – масло масленое!
- Ну, если не видеть разницу между «формой» и «сутью», то да... Когниция же в данной цитате заключается в том, что при решении логических задач необходимо суммировать посылки из внешнего и внутреннего содержания предмета. Иначе умозаключение будет не верным. Вот вы например по форме производите впечатление весьма образованного человека, а по сути, увы, этого пока что не видно...
Он с минуту думал, а затем проворчал:
- Опять новое словечко! И что это такое, когниция?
- Когниция – знание, о которых я Вам тут битый час толкую... Вы что, словари не читаете? А зря.
- Я их уже давно перечитал. А нельзя просто сказать: «знание», «познание»?!
- Сказать-то можно, но развиваться нельзя. И объективно оценивать такие романы, как «Горская баллада» попросту не получится, уважаемый главред. Ведь термины нужны, чтобы сжимать информацию, экономить время и силы, а еще, благодаря терминам удается выражать и улавливать тончайшие оттенки мыслей и чувств... Хотя, о чем это я! Незнание таких вещей, как когниция и дефиниция уже достаточно для верного умозаключения о полном философском невежестве. Извините за прямоту, но если Вам интересно, мы бы продолжили нашу дискуссию на телевидении...
- Нет-нет, я говорун не сильный, я – писать могу сильно...
- Считайте, что я Вам поверил. Буду ждать встречной статьи...
- За этим не заржавеет...
- Тогда еще несколько слов о литературе? Вы считаете себя достаточно просвещенным человеком, чтобы оценивать прозу?
- Конечно.
- Тогда, будьте любезны, покажите мне в Вашем журнале рассказ, повесть или отрывок романа, который на Ваш взгляд соответствует хорошему уровню, достойного страниц Вашего журнала?
- Сейчас покажу! - живо вскочил главред и, покопавшись в кипе номеров показывает мне сугубую публицистику, и то вопиюще дилетантскую, где я ткнув пальцем показал ему на алогизмы.
М-да, главред Ахмедханов определенно путает божий дар с яичницей – я просил прозу, а он, что показывает! Мне, грешным делом даже подумалось, что главред журнала «Дагестан» принципиально не любит прозу. И тем не менее, вежливо, без обиняков, я пожал ему руку и покинул редакцию журнала «Дагестан», чтобы представить на суд читателя этот небольшой, но весьма характерный для постсоветского Дагестана курьез. Ибо читатели – главные судьи любого автора, включительно классиков и самых великих мыслителей, не говоря уже о литературных экспертах, незнающих, дефиниции, когниции, и вообще, зачем главредам нужна терминология.