К нам приезжают артисты, которых зовут казаки! Не к нам с дедом, а в нашу деревню. У нас же клуб есть! Там можно кино смотреть.
Кино бывает для больших, а бывает для маленьких. Дед сказал, мне рано смотреть кино для больших, я на нём не усижу и буду всё время по сторонам крутиться. Зато мы с моими подружками, Галей и Таней, а ещё с Виталиком ходили смотреть сказку. И пили сок в буфете. В клубе есть такой буфет, там сок продают. Я много раз пила. Мне дед покупал.
Мы ещё на праздник в клуб ходили. Когда праздник, показывают концерт. На концерте мне больше всего нравится хлопать. Это как будто "спасибо". Дед меня учил не лениться говорить спасибо. Это очень хорошее слово. От него людям радость. На концерте я не ленилась. Сильно хлопала. Даже ладошки стали красные.
Сегодня я тоже буду сильно хлопать. Артисты, которых зовут казаки, споют нам много песен.
Мой дед очень их любит. Он мне даже пел такие песни и рассказывал про казаков.
Если казаки поют, на месте не усидишь. Я такое люблю. Мне сидеть на месте скучно. Весело-то бегать и прыгать. Если уж сидеть, то хоть рисовать. Но всегда же нельзя рисовать, так же не бывает, чтобы только сидеть и рисовать.
А на концерте, где казаки, можно подпевать. Даже плясать можно. Вместе с ними. Казаки же сначала на улице около клуба будут петь. Дед сказал, так народу веселей. Народ – это, кто живёт в нашей деревне. У нас хороший народ. Я-то уж знаю. Я же по дворам в гости хожу.
– Деда, а казаки весёлые? – я вспомнила песню про грустного казака.
– Сама увидишь, Оленька. Скоро пойдём. Недолго тебе терпеть.
– Я люблю такие песни, деда.
– Какие – такие? – дед спрашивает, а сам собирает утюг – он у нас гладить не хотел, а дед его наладил.
– Которые казаки поют.
– А ты их разве слышала? – удивляется дед.
– Нет пока ещё... – я вздыхаю.
– А говоришь – любишь, – дед ставит утюг к окошку, – ну вот, починил наш с тобой утюжок, снова мы при утюге. Значит, говоришь, любишь песни казацкие? Когда же ты их узнать успела?
– Ну, дед! Ты же их любишь! Значит, и я люблю! – я сержусь на деда, что он не понимает.
– Птичка ты моя-невеличка... – дед смотрит на меня не как всегда.
– Что, деда? Ты почему так на меня смотришь?
– Новое о тебе узнал, вот и смотрю, Оленька.
Какое-то новое... Что за новое? А может, я ещё подросла? Дед всегда так на зарубочку от моего роста смотрит, когда мы новую делаем.
– А я знаю, какое новое! – мне весело, что я так быстро угадала. – Я ещё подросла! Да, деда?
– Подросла, Оленька... И росточком, и сердечком.
– И сердечком? Про него, что ли, тоже будем зарубки делать?
– У сердечка совсем другие зарубки. Если, к примеру, ты раньше на подружку обижалась, а теперь научилась ваш спор добром решать, значит, подросло твоё сердечко и не хочет, чтобы ты обижалась да сердилась. Или, к примеру, как ты мне про песни сказала. Ты любишь их, потому что я казаков люблю – хорошо они поют, душевно. Значит, сердечко твоё снова подросло, и ты научилась верить. Ты мне сердечком поверила, что казаки хорошо поют, и полюбила их песни.
– Деда, а если сердечко из меня вылезет?
– Как так - вылезет?
– Оно же быстро растёт! Вдруг ему места не хватит?
– Вон о чём ты переживаешь! Хватит твоему сердечку места, Оленька. Его мы не метром мерить будем, – смеётся дед.
– А тогда чем?
– А тем, как ты с людьми ладишь. Если по-доброму да по-хорошему, стало быть, растёт твоё сердечко.
– А если не буду ладить, деда?
– Тогда оно опять маленьким станет. И придётся ему снова расти.
– А если я сегодня буду ладить с казаками, сердечко ещё подрастёт?
– Обязательно подрастёт.
– А казаки хоть громко поют? Если тихо, как я с ними буду ладить? Я же хочу им сильно хлопать. По-доброму да по-хорошему. А если я казаков не услышу?
– Не переживай, Оленька. Услышишь. Не придется тебе стараться прислушиваться.
– Казаки кричат, что ли?
– Зачем кричат? Если кричать, пожалуй, осипнешь. Или совсем без голоса останешься.
– А вот и не останешься! Ты неправильно говоришь, дед! Мы с Виталиком вон как громко кричим, а голос есть. Я даже сейчас хоть сколько кричать могу. Хочешь, закричу? Я умею громко! Закричать? – я уже приготовилась...
– Знаю-знаю, как ты умеешь, Оленька. Только зачем кричать без толку?
– Я буду с толком, деда!
– Какой же толк в твоём крике? – дед ждёт, что я ему скажу, а я не могу сразу придумать про толк. – Ну, чего задумалась? Нет, стало быть, толку?
– Нет, есть, дед. Есть! Только я не знаю, толк это или не толк. Толк – это как?
– Это – когда с пользой. Ты делаешь, а оно потом тебе хорошим оборачивается. Ты вот молоко пьёшь?
– Пью. Полную кружку. Или даже две.
– Ну да, правильно говоришь, – дед улыбается, он любит, когда я пью молоко и что я не упрямая.
Не упрямая – значит, не спорю. Я, по правде, умею спорить. Только из-за другого. Не из-за молока. Дед говорит, со взрослыми спорить нехорошо. Надо уметь тихонько слушать, когда тебе говорят, и отвечать спокойным голосом, а не громким. А Виталик же не взрослый, вот я и спорю с ним громким голосом, совсем даже не спокойным. Разве получится – спокойным, если Виталик всегда хочет прятаться, а чтобы я всегда искала. Мне что ли так интересно – искать да искать? Вот мы и спорим. Виталик тоже – не спокойным голосом.
А молоко же вкусное! Зачем из-за него спорить?
– Дед, ты меня про молоко зачем спросил?
– А затем, чтобы ты про толк поняла. Большой тебе от молока толк. Оно силу даёт. Ты и бегаешь, и прыгаешь, и на велосипеде катаешься. А от крика твоего, какой толк?
Хитренький дед! Про молоко-то легко сказать, какой толк. А вот про крик...
– Деда! Есть толк от крика! Ещё какой толк! Меня же везде слышно, когда я кричу. Ты меня ни за что не потеряешь и не будешь спрашивать у бабушки Катерины, куда я запропала, – мне теперь весело, я такой толк про крик придумала!
– Вон как ты всё повернула... – дед качает головой, – умеешь складно ответить, молодец. Только я тебя и без крика твоего найду. Разве у нас в деревне потеряешься?
– А зачем ты тогда у бабушки Катерины спрашивал?
– А затем, что так мне сподручнее.
– Дед, ты сейчас про что сказал? Какое ещё сподручнее?
– Ох, Оленька, и мастерица ты вопросы задавать... Я тебе о том говорю, что люди подскажут, если спросить. С подсказкой оно быстрее выходит, а значит, сподручнее, потому как ловкости добавляется. Катерина мне сказала – ты к полю побежала, я – сразу туда. Ты тогда заигралась, не заметила, как начало смеркаться. А не спросил бы Катерину, к озеру бы пошел тебя искать.
– И что ты, дед, боишься! К озеру да к озеру... Я купаться без спроса всё равно не буду. Я же честно-пречестно тебе обещала. Там только большие и купаются.
– А ты слышала, как говорят: доверяй, но проверяй. Помню я, что ты мне честно-пречестно обещала, да только всякое бывает. Начнут тебя твои подружки уговаривать. Как тогда?
– Ну и пусть уговаривают. Я им скажу – не хочу купаться, да и всё.
– Ну, если так, душа моя за тебя спокойна, Оленька. Не станешь ты деда обманывать.
– И обманывать не стану, и к озеру не побегу без тебя. Хочешь, не побегу?
Мне жалко деда, так жалко... Почему? Даже слезки в глазах собираются...
– Деда, ты меня искал, потому что боялся, да?
– Чего боялся?
– Что я насовсем потеряюсь?
– Ну, боялся-не боялся, а не усидел дома, пошёл за тобой. Как мне без тебя?
– Как? – я подхожу близко к деду и смотрю на него. – Плохо, да, деда?
– А ты сама как думаешь?
Я утыкаюсь в деда.
– Ты у меня такой хороший... Ты у меня такой добрый...
Дед гладит меня по макушке, а я спохватываюсь – к нам же казаки приезжают!
– Деда, доставай скорей свою нарядную рубаху! Казаки же!
– Да пожалуй, можно уже и собираться. Ленту тебе будем завязывать? Бантик твой?
– Ой, дед... Не хочу я этот бантик. От него волосы выдергиваются, – я трогаю макушку, – а вдруг совсем не останется?
Мне страшно такое: моя макушка без волос.
– Ну не хочешь – так не хочешь. Бог с ним.
– С кем, дед? Бог с кем?
– С бантиком твоим.
– С бантиком Бо-ог?! А разве так бывает?
– И так бывает, Оленька. Не можешь ты пока всего понять, годков тебе не хватает. Больше годков – больше ума. Так-то вот. Но ты слушай, что тебе говорят, да запоминай. Придёт время – поймешь.
– А когда оно придёт?
– Ты сама узнаешь. А сейчас нам с тобой другое время подоспело.
– Я знаю! Я знаю, какое это время! – я даже подпрыгиваю от радости. – Мы уже пойдем, да? Я тогда побежала к воротам! Выходи скорей, дед!
Я сбегаю с крылечка, распахиваю ворота.
– Казаки приехали! Казаки приехали! Вот как хорошо!
Вышел дед в нарядной рубахе. Эта рубаха – моя любимая.
– Ой, дед, ты у меня какой красивый! – я беру его за руку.
Я очень хочу скорее увидеть казаков. А ещё я очень хочу идти с моим дедом по деревне, и чтобы все вокруг говорили, какой у меня красивый дед.
Ещё мой дед самый добрый. А кто добрый, всегда красивый. Я проверяла. Я же много народа в нашей деревне знаю. Только мой дед – самый красивый и самый добрый из всего народа!
Я изо всех сил держу деда за руку.
– Ты что это, Оленька, так крепко ухватилась? Никак, потеряться боишься?
– И нисколечко я не боюсь, дед. Сам говорил, в нашей деревне не потеряешься. Я тебя так крепко держу, что ты самый красивый и добрый.
Я держу деда ещё крепче и думаю про толк, если мой дед самый красивый и добрый. Дед мне сегодня сказал – когда толк, оно хорошим оборачивается.
Мне с дедом хорошо? Конечно, хорошо!
Ещё нашему народу тоже хорошо. К нам люди в гости приходят, а потом говорят:
– Хорошо у вас, Андрей Иванович…
И деду моему хорошо. Вон, сколько в нём радости, казаков же слушать идем. А радость не бывает, когда плохо. Когда плохо – ничего и не хочешь, даже казаков слушать. Значит, и деду оборачивается хорошим, что он самый красивый и добрый. Значит, от этого большой толк – быть самым красивым и добрым. И даже не только для моего деда. Для много кого.
А может, я смогу, когда вырасту, быть самой красивой и доброй, как мой дед? От меня же тогда тоже будет толк… И деду. И народу в нашей деревне.
И тогда люди скажут, которые к нам с дедом в гости будут приходить:
- Хорошо у вас, Андрей Иванович и Оленька. Большой от вас толк.