СЕРГЕЙ ГЛЯНЦЕВ - ЧЕТВЕРТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ ФОНДА ВСМ " ВЕСНА, КАПЕЛЬ, МИМОЗЫ "
Весна в Нью-Йорк приходит незаметно. Потому что выражение лиц то же, одежда на людях та же, и походка, и взгляды сегодня ничем не отличаются от вчерашних, а только вчера по календарю была зима, а сегодня уже наступила весна. Нет, не совсем так. Еще приход весны можно узнать по запаху, такому сырому и мягкому, словно поднявшемуся от лесного ручья.
Именно с этим запахом весны в вагон метро вошла женщина в черном дорогом платье и черных лакированных туфельках на каблуках-шпильках. Дима увидел сначала туфли. То есть только туфли и увидел, потому что она в одну секунду скрылась за спинами стоящих в проходе людей и лишь лакированные туфли, вернее их носки, виднелись из-за этих стоящих людей и слышался тонкий свежий запах весны.
Как ей удалось донести этот аромат в вагон? Сквозь металлические турникеты входа, вдоль длинного и медленно ползущего вниз эскалатора, через мрачную платформу станции, провонявшуюся мазутом, мочой и крысами. Сто лет стоит нью-йоркское метро и сто лет от него пахнет мазутом, крысами и несмываемым запахом мочи. Впрочем, зачем нам метро – в вагоне пахло весной.
Вагон наслаждался запахом весны, улыбался и смотрел на женщину в черном, восседающую в углу, как принцесса на троне и держащую чинно ноги – коленка к коленке и туфелька к туфельке – и ровно смотрящую перед собой, словно вокруг не было ничего ей интересного. Дима знал это наверняка, потому что поезд раз качнуло в сторону и вся масса людей перед ним тоже качнулась в сторону, но не одинаково, а вразнобой, и между телами образовалась щель и в эту щель он увидел восседающую в углу даму в черном. И все – больше он дамы не видел.
Зато он видел взгляды пассажиров, которые с интересом и восхищением поглядывали в известный угол, а потом обменивались впечатлениями и загадочно улыбались между собой. «Странное дело,- подумал Дима,- осматривать другого человека, пусть женщину, пусть красивую, но все же… В Америке это не принято».
Вот парень в белой футболке и грязных башмаках, таких грязных, что Диме стало даже неловко за него, смотрел в угол на даму в черном, на ее чистые блестящие лакированные туфли, острые коленки и восторженно что-то объяснял своей спутнице рядом, довольно щуря глаза и ежесекундно хватая себя за подбородок. И спутница его, невысокая рыжая девушка с небольшим рюкзачком-сумкой за плечами и туфлях на плоском каблуке, согласно кивала головой в ответ и так же разглядывала даму в черном, будто это был не живой человек, а картина в музее.
«Противно, - подумал Дима,- нехорошо так бессовестно глазеть на чужую красоту и при этом думать, что их никто не замечает». Дима отвернулся к окну и стал хмуро созерцать бегуший по бетонному тоннелю свет вагона.
Появилась станция. И так получилось, что все они – и Дима, и женщина в черном, и парень с грязными башмаками, и девушка в туфлях на низком каблуке – вышли из вагона на этой станции и только тут Дима заметил в руках женщины в черном черную мягкую сумку, большую, но аккуратную, из которой торчала мордочка рыжего и беспокойного пекинеса. Девушка на низких каблуках сказала пекинесу «бай!» и улыбнулась ему улыбкой ребенка, а парень в грязных башмаках просто помахал рыжей мордочке ладонью руки. И Дима опять услышал душистый запах весны и втянул его в себя до самых крайних пределов своих легких. Потому что весна в Нью-Йорк приходит незаметно и тихо и надо обладать тонким чутьем и определенной долей удачи, чтобы успеть поймать ее начало.