Когда курица складывает крылья и в народном вагоне едет против ветра, чтобы утонуть в остром китайском соусе, конечно же происходит что-то еще.
На бетонные дорожки со стуком падает чернослив. Тот, что помельче и с зеленцой, жуки-плавунцы. Эта дура. Прет к парапету и густой желатиновой лужей застывает под молодым месяцем.
Рыба тычется в телевизор, пересекаются метеоритные хвосты, на бритом газоне валяются два водолаза. Любая табуретка вырастает в стол. Огромная разница между полами невнятно обозначена в сервировке. Синие чашки, мягкий глоток. Машка-шайтан эмалированной кружкой сдергивает крышку с майонеза, и офигевшие мужики дружно обнаруживают удивительно тонкие знания свойств кованной стали.
В насыщенной атмосфере недосказанности повышенное содержание речевой деятельности. Запах лака, водки, стружки и шампиньонов. Очень удобно лежать и петь разные песни.
Пронзительное ощущение времени и жизни как его части. И наоборот. Непонимание возраста и мудреной схемы личного благоустройства.
Конец недели, перевернутые тримараны, скошенная трава. Летают летающие тарелки. Лают собаки. Все остальное ненормально и, как-то само собой, несущественно.
Где-то падают деревья, президенты жмут руки, меняется постельное белье и зреет божоле. А здесь из этой чепухи, из этих штучек вырастает поэзия, философия и, наверное, судьба.
Я бы никогда не придумал подобного, потому что все еще верю в рецепты больше, чем в заклинания, хотя не раз ощущал самоубийственную непростительность этой веры.
Но теперь освобождаю заклинания из кавычек, чтоб они совсем слились с жизнью. Хотя все эти слова на бумаге только нотная запись вместо дыхания звучащей мелодии.
Течет сволочная река, рождаются и умирают острова, путая карты и украшая подробностями воспоминания. Хочется долго пить чай, идти в баню и сочинять стихи.
Огонь, вода, горсть сушеной травы. И ломтик лимона как апофеоз нарочитости. Тишайший праздник по вечному поводу, трехминутный юбилей удачного слова.
И блаженная дурь – подвиг мозгов и крови, заслуженная награда горькому опыту.
Частное от общей дороги и мимолетности личных впечатлений: полчаса по спидометру.
Ограда, лестница, портал. И на углу аптека. Не грусти, Водовозов! Жак еще полюбит картошку с салом.
И я выброшу ненужные входные билеты на спектакль, куда хотел пригласить, и где можно только оказаться.
Мы пожалеем блондинку студенточку, которая не поняла этого и все поправляла, все поправляла на сцене порванную случайно юбочку, предпочитая обыденную жизнь восхитительному абсурду. Бон суар, шер Эжен.
Координаты не потеряны. Или точку рождают пересечения линий, или линии состоят из точек. Тема яйца. И курицы.
Ближе к ночи, она вдруг вынырнула из соуса в тридцати километрах севернее. Мы потирали руки, мы облизывали пальчики, мы качали головами. Все сошлось. Все продолжалось. Все осталось.
Раньше, в прошлом веке, я носил на руке механизм, показывающий время по Гринвичу. Если обнажалось запястье, мне говорили, что часы стоят. Я кивал на секундную стрелку. Идут. Просто показывают другое время.