Я маленький, глупый, и потому суетливый, щенок. Кобелек. Я взвизгиваю от счастья, когда тычусь в ее руки. Когда ее долго нет, я стараюсь побольше спать. Но и во сне вздыхаю не по-собачьи, а в остальное время бесцельно обхожу грустную пустынную местность. И в глазах слезится мучительное воспоминание. Не знаю, чего хочется больше. Игры, шутливой возни, ненастоящих укусов, дерганья за рукава. Или легкомысленных гуляний, солнца, всякого сора по пути, отдыха у поваленного дерева, приятной усталости. А может тишины, полудремы, касания пальцев, молчания и взглядов.
А еще хочется дождя. Серой тоскливой погоды. Когда весь мир съеживается до маленькой комнаты, до уютного уголка в ней, собирая в комок все оставшееся на свете тепло. В неудобной позе, скрюченный, лежишь сначала и дышишь в кулаки. А убедившись, что хотя бы на этом островке жизнь сохранилась, можно развести руки и добраться до другого такого же островка и объединить их в архипелаг.
Лягушачьи лапки жареные на костре – и странный, и знакомый вкус. Недоверчивость и любопытство. А потом просто приятно, и уже умом признание новизны и оценка перемен. И, оказывается, будто так было всегда. Так точно или в предрасположении. А губы влажные, но улыбаются и шутят.
Интимность - непобедимое оружие дураков. В смысле, клоунов и детей. Серьезные, зрелые люди, как правило, только откровенны. Разница как между гемоглобином и геморроем. Хотя одинаково органично: что-то с кровью. И тонкость момента не в том, что страшно или стыдно показаться. Ведь все это время надо чем-то жить. Желательно натуральным. Не придумывая искусственные интимные вещи и действия. А вокруг в большинстве своем трубопроводы, грузовики, экологический дисбаланс и общая макроэкономическая ситуация.
Прилагательное «родное» трудно развивается в существительное. От того, что не по порядку. Родственность – сухо, формально, как обстоятельство. Лучше – родимость. Но смысл множится и остается безукоризненным только в корне. Тогда дымок архаичности и незаконченность перспективы сливаются в сейчас. В стиснутые объятия. Не то расставание, не то встреча. Боль времени и его же утешение.
Я могу кое-что. И делаю это. И когда весел, и когда мрачен. Но раздваиваюсь и ищу хотя бы признаки примирения того, что внутри, с тем, что вовне. Я хочу любить это все, такое разное и часто бесчеловечное. Не хочу быть здоровым удачливым организмом. Хочу быть мучающимся, страдающим, странным таким человеком. Нежность лезет из меня, это не придыхание и не сонность. Можно колоть дрова с такой же нежностью, и гвозди вколачивать, и рвать якорь. Я несу все это, не ища спроса. Но хочется отдать. Долго, бессонно, празднично и под снегопад. Не поцелуи и прижимание к плечу. А мозги, глаза и руки.
На первый взгляд кажется, что в печках и утюгах изменяется электрическая мощность. На самом деле они чаще или реже включаются. Человеческое сердце тоже бьется реже или чаще. И внешне это заметно. Но количество циклов постоянно для каждого типа живого тела. И конечно.