Я стоял перед дверью с золотой табличкой «Главный редактор» и не решался войти. Шестым чувством, а также ранее накопленным опытом подобных встреч, понимал, что здесь меня не ждут. Возможно, бояться моего прихода как чумы или ядерного катаклизма.
Но стоять так долго было бессмысленно. Да и отступать не в моих правилах. Поэтому я вздохнул и решительно открыл дверь.
Редактор – полноватый мужчина средних лет, в роговых очках, серьезным выражением лица, сидел за массивным столом и что-то читал. Не поднимая головы, он указал мне на кресло. Только когда я уселся, он на секунду оторвался от чтива, взглянул на меня, чтобы кивком поздороваться, потом опять уткнулся в бумаги. И тут до него дошло.
Он медленно поднял голову и теперь как-то испуганно посмотрел на меня. По его лицу прошли все цвета радуги. Он тихо стал приподниматься с кресла, одновременно массируя грудь в области сердца.
- Я также рад встрече! – спокойным голосом сказал я, давая возможность редактору прийти в себя.
Но редактор продолжал стоять, оперившись о края стола и ошарашено смотря на рядом сидевшего школьника. Стало приятно, что меня здесь знают и помнят.
Видя, что я не превращаюсь в вампира и не трансформируюсь в плотоядную слизь, о чем я так часто любил писать в своих рассказиках, он немного успокоился и сел.
- О, Петя! – воскликнул он немного запоздало. На лице появилась попытка изобразить радость гостеприимного хозяина, но она получилась жалкой, словно им было проглочено десять килограммов лимона. Мне даже стало жалко этого журналиста номер один. Поняв, что положительные чувства изобразить ему не удастся, редактор бросил это бесполезное занятие и сразу приступил к делу. Чувствовалось, что он хочет поскорее закончить со мной.
- Как дела? – выдавил он себя эту короткую фразу. Слова застревали в его груди.
- Спасибо, прекрасно, - с чувством юмора ответил я. – Все хорошо, в седьмой класс перевели…
- Неужели? – не поверил он. – Я бы… Хм, извини, чушь спорол. С твоими способностями я бы сразу в вуз направил бы… Что-нибудь новенькое принес? – спросил он, с опаской глядя на рукопись, которую я мял в руках. Сложилось такое мнение, что вместо бумаг я держал питона, причем голодного.
- Что здесь? Ужастик или триллер? Наверное, катастрофы планетарного масштаба, типа глобальный потоп или извержение вулканов? Драки? Ожившие мертвецы? Наверное, то же самое, что и в прошлый раз?
- Да как вам сказать, - скромно ответил я. – Небольшой рассказ написал. Называется «Когда прокиснет молоко, или повествование о сорока задушенных, одном утонувшем в мазуте и семерых заколотых в ванной комнате». Захватывающий детектив. Вам принес, так сказать, на редакторский суд.
- Да? – с сомнением сказал он и протянул дрожащую руку. – Л-ладно, давай…
Пятьсот страниц машинописного текста легли на его широкую ладонь. При этом редактор непроизвольно вздрогнул, видимо, в его сознании бумаги были страшнее питона.
- И это рассказик? – изумился он. – Здесь не меньше трех килограмм!
Я пожал плечами, намекая, мол, данное восклицание неуместно. Редактор с мольбой взглянул на меня, но я сделал вид, что любуюсь картиной Репина «Приплыли» на стене. Тогда он тяжело вздохнул и, усевшись поудобнее в кресле, стал читать.
Интересно наблюдать со стороны, как взрослые вникают в детские фантазии. В течение двух часов я был как бы в зоопарке, на поле брани и сумасшедшем доме одновременно. Редактор издавал такие звуки, от которых у многих сотрудниц волосы вставали дыбом (некоторых женщин пришлось отпаивать валерьянкой). Он то рычал как обезумевший тигр, то вопил как раненый слон, то плакал как гиена. Одновременно ему удавалось стонать, хрюкать, икать и мычать. Пять раз редактор падал в обморок, но нашатырный спирт, которым я предварительно запасся, идя в редакцию, быстро приводил его в чувство. Два раза он бегал в туалет. Шесть раз мне пришлось снимать его с петли, семь раз предотвратить попытку самосожжения и выброса с седьмого этажа. Мне даже пришлось привязать его тросом к креслу, чтобы не дать ему возможность стучать головой об стену. Единственное, чему я не противился, так его попыткам съесть бумагу и запить чернилами – на это просто сил не оставалось.
После второго часа был зарегистрирован инфаркт, но бригада «скорой помощи», которую предусмотрительно держал на улице, спасла жизнь редактору в очередной раз. Врачи из психической клиники собирались забрать его с собой, но я упросил их не торопиться. Они дали мне на крайний случай усмирительную рубашку и приставили к двери здоровенного санитара.
В общем, хлопот было предостаточно. И я облегченно вздохнул, когда последняя страница рассказика отлетела в сторону.
- Ну, как? – трепеща от волнения, спросил я.
Редактор поднял голову. Его глаза были безумными, и ни одной искорки разума я не увидел в них. На лице читались выражения кровожадности и дикости. Волосы поседели и стояли торчком, как у дикобраза. Пальцы судорожно стучали по столу, а ноги заметно дрожали, из-за чего вибрировал стол, и звенели на нем металлические предметы.
- Заметен большой прогресс в твоем литературном творчестве. Сдвиг явно большой, - начал он, заикаясь от волнения. – Этот рассказ лучше, чем тот, что приносил месяц назад. Тогда «Братья-отравители или смерть ходит на цыпочках» не был столь страшен. И рассказ «Людовик-ХХ – кровавый каннибал Франции» не идет ни в какое сравнение с последним произведением. Я просто поражен красочным и сочным описанием людоедства, зверских истязательств, погонь со стрельбой, драк с применением приемов джиу-джитсу. А поедание героем своей возлюбленной без соли и горчицы – разве это не кульминация твоего ужастика? А как ты расписывал сцены утопления в мазуте или повешения в морге?.. Наверное, ты сам не представляешь, как это действует на рассудок и нервную систему, - с этими словами он достал бутыль с валидолом, и слопал сразу десять таблеток.
- Сегодня же открою бюллетень, - добавил он потом.
- Так вы же были в больнице, - удивился я. – Неужели там врачи вас не долечили? Ух, я им покажу! Напишу заметку в газету о халатном и бездушном отношении к больным!
- Когда ты принес рассказ на три страниц о кровожадном хирурге, который ловил жертвы в городе, а затем оперировал в подвале городского отделения милиции, то после этого я сбежал из больницы! – рассвирепел он. – Ты даже не знаешь, как я теперь боюсь людей в белых халатах. Даже парикмахеров – это после твоего произведения «Цирюльник-маньяк из Бостона».
- А-а, - с удовлетворением сказал я, вспомнив об этом. Я его действительно написал хорошо. Мой папа, к слову, сейчас даже не бреется – боится лезвий. Стоило ему ознакомиться с романом «Опасная бритва», и он теперь отращивает бороду.
- После твоих произведений здоровье никогда не поправиться! – и он указал на мой рассказ. Это мне польстило. Впрочем, в словах редактора была истина. Например, моя учительница по литературе и языку до сих пор в сумасшедшем доме: она не сумела до конца дочитать сочинение, которую я написал во время урока, а ведь на сто сороковой странице был хэппи-энд и это могло спасти душевное равновесие моей любимой училки.
А друзья? Один не вылазит из колонии, а другой состоит на учете в детской комнате милиции. Все они читали рассказ «Убийца не брезгует душить полотенцем». К сожалению, они не поняли до конца глубину и сущность моего творчества.
- Так вот, - продолжал редактор. – Все здесь о’кей с точки зрения описания. Но вынужден в очередной раз констатировать, что изложение событий на пятистах двадцати страницах – многовато для газеты…
И только теперь я понял причину его прежних сомнений.
- Да на счет этого не беспокойтесь, - успокоил я его. – Это только первая часть. Продолжение рассказа в четырех томах. Завтра утром принесу три остальных! Вот там – полный кайф! Сплошные трупы, приведения и гробы…
Редактор как-то осоловело посмотрел на меня и, не сказав ни слова, упал в обморок. Все припасенные мной средства к разуму его не вернули.
«Жидкий человек», - подумал я и вышел из кабинета. При виде меня многие журналисты кинулись из редакции, а я печально смотрел им вслед. Конечно, после встречи со мной их часто вызывали то в больницу, то в милицию, то в вытрезвитель.
Куда бы пойти? В других редакциях многие сотрудники не вернулись на рабочие места, находясь, кто где. И тут я вспомнил, что редактором пионерского журнала назначен летчик-испытатель, в прошлом кандидат в отряд космонавтов.
Поспешил туда.
«Этот привык к перегрузкам, должен выдержать», - подумал я и решительно вошел в кабинет.
(июль 1980 года)