Весной я умираю… и не могу ожить, как делает каждая уважающая себя божья тварь в это время. Или не так: весной я возрождаюсь из пепла, смотрю вокруг, и начинаю умирать. Эта жизнь по правилам и понятиям, устоям и заповедям, с постоянными кредитами у судьбы, сделками с совестью и отдачей долгов всё время каким-то нехорошим людям… Она убивает меня, со слепой методичностью действуя по принципу «Я тебя породил, я тебя и убью», каждый год занося над моей головой огромный молоток. Пока что я уворачиваюсь. Но однажды просто не проснусь весной.
Но это будет потом, а пока-то я жива… Ой ли?
Одним весенним утром я поняла, что мне необходимо увидеть его. Лёху. Мне нужен его пофигизм, его полное пренебрежение к тому, что так важно для меня: чувство долга, ответственность, мысли о будущем. Его умение жить сегодняшним днем, ну максимум, неделей. Его желание разбиться на мотоцикле в расцвете лет…
Я не знаю ни его телефон, ни адрес. Только станцию метро. Я приехала туда утром, села на скамейку у эскалатора и стала ждать. Если что (точнее, если ничего не получится) – я, по крайней мере, попыталась. Знаю: уже от этого будет легче.
Но он спустился в метро и с эскалатора направился прямо ко мне (везет же людям иметь хорошее зрение!). Я сидела на скамейке, пришибленная таким подарком судьбы – совпадением, на которое надеялась, но не рассчитывала.
- Привет. А ты что здесь делаешь?
- Вообще-то тебя жду. – на придумывание вразумительной причины всё равно не было сил.
- Прикольно! – ни капли удивления. – Ну пошли тогда.
Я не стала интересоваться, куда.
Как потом выяснилось, его ни с того, ни с сего вдруг потянуло спуститься в метро, куда-нибудь съездить… Короче, теперь я с уверенностью могу сказать: мне помогло провидение!
- Слушай, а поехали на дачу!
- Поехали.
Я поняла, что именно этого хотелось сейчас больше всего на свете. Трясущаяся электричка вдоль зеленых склонов с мусором, лесов, покосившихся домиков, солнца, солнца, солнца. Электричка – это детство. Когда я более-менее выросла, появилась машина. А до этого – сидения, к которым приклеиваешься, маленькая совсем сестра, собака, кот, которого мы сажали в сумку, потому что на поводке он всё время шёл назад, сумки… Дорога от станции до дачи – 4 км – казалась просто адски длинной. Это теперь: полчаса стрема от машин, которые разгоняются до 100 км/ч на дороге из сплошных поворотов, и пьяных компаний, рассекающих зигзагами - и ты у цели.
Вот и мы у цели. Седьмой переулок, где наши дома расположены по соседству. С одной стороны от моего участка – Лёхин, а с другой – Андрея – моей первой любви (положившей начало череде сильных неразделенных чувств, сделавших меня в итоге такой, какая я теперь. но это почти неважно). Часть домов в нашем переулке покосились и имеют довольно жалкий вид, зато другие перестроены и возвышаются над соседями обновленными громадами. И всё равно он такой родной и знакомый до каждой кочки. Дача – территория детства. Когда не существовало войн, болезней, терактов, государственных переворотов… (и что там ещё вот уже лет 15 является для меня нормой жизни).
Только пеньки, на которые мы забирались и казались сами себе безумно значительными, малюсенький балкончик на втором этаже (для нас вершина мира), где мы запускали игрушечного голубя – и он летал!, раздолбанные велосипеды без тормозов, шишечные войны и солнце, солнце, солнце. А ещё мы помним друг друга. Для меня, видимо, имя Лёша всегда будет ассоциироваться со словом «свобода». Для него Алёна – только похожая на меня…
Мы с Лёхой совершенно одинаково рассказываем: изображая почти всех и всё, о чем говорим. И со стороны, наверное, похожи на двух клоунов, уволенных из цирка за профнепригодность. Или того хуже – обитателей маленькой психиатрической больницы, которые вышли погулять и не вернулись. Но когда я с ним, плевать, что думает кто бы то ни было. «Maybe you’re the same as me, we see things they’ll never see, and you and gonna live forever» - это реально про нас. В глазах тысяч поколений до нас (и после, наверное, тоже), мы – моральные уроды. Он не хочет никого обеспечивать, а я – рожать детей.
- Ну ведь глупо называть смыслом своей жизни тупое воспроизведение себе подобных! Чтобы они потом дальше тупо воспроизводились и так до бесконечности… Разве не обидно считать себя только ходячим инкубатором, в котором к тому же вырастут всего лишь новые инкубаторы…
- Ну… если с такой точки зрения это рассматривать, то наверно… Но знаешь, если задуматься, жизнь вообще довольно бессмысленная штука.
- Согласна.
С ним так легко трепаться о всякой ерунде, переходя к философским вопросам, потом возвращаясь обратно к пьянкам. Для него не существует моих страхов, и я могу поверить, что их нет. Могу не закрывать на них глаза, а просто посмотреть в другую сторону и увидеть, что для меня нет границ и я могу всё, потому что наконец-то не боюсь ни за других, ни за себя…
Я хотела бы, может быть, сказать ему всё это. “And there’re many things that I would like to say to you, but I don’t know how”. А, может, он сам понимает?...
Некоторым людям можно излить душу, и они будут тебя жалеть, правда, нифига не поняв, что ж ты имел в виду. Но, по крайней мере, проявят сочувствие – уже что-то. Другие просто скажут: «И что?». И ты уверишься в том, что никто тебя не понимает.
Но есть несколько люде й, которым не надо ничего изливать. Их присутствие способно решить твои проблемы, их поведение – ответ на все вопросы. Так у меня с Лёхой. Незачем спрашивать у него, что мне делать, скорее всего, он и не знает. Но общение с ним даёт мне силы, и я решу всё сама. Правда, ещё не знаю, как…
Мы бродили по даче, по знакомым местам, являющимся иллюстрацией строк «Куда уходит детство…» Магазин – в эпоху когда-вообще-ничего-не-было туда надо было приходить к 5 утра и занимать очередь за молоком и хлебом (больше ничего не привозили). Мне навсегда врезались в память разборки из серии
- Я 53, а вы 55, куда вы вперед меня лезете?
- А я за лысым мужчиной занимала, где он?!
- Да тут все за лысым мужчиной, уже 10 человек за ним!!
- Мужчина, за вами занимали?
- А? что? (мужчина, к сожалению, глуховат)
На торговой площади иногда продавали продукты с огорода, но это было почти бессмысленно, потому что денег купить что-либо ни у кого не было, и все целыми днями копались в огороде, выращивая себе еду.
Сейчас в магазине ассортимент, как в хорошем московском супермаркете. На торговой площади бабушки предлагают вам овощи мутантских размеров, взращенные на самых лучших удобрениях, привозимых внуками-бизнесменами. Вообще благосостояние нашего поселка очень повысилось, но большой процент населения продолжает гробиться в огородах. Видимо, им по приколу.
А ещё на площади в любое время можно увидеть пьяные тела. Пьяные уже с утра (или ещё с ночи, как посмотреть). Тела принадлежат тем, с кем мы когда-то играли в казаки-разбойники, салки, вышибалы, волейбол, устраивали костры и ездили купаться. Раньше они тусовали на футбольном поле (и, представьте себе, даже играли в футбол!). Потом передислоцировались к магазину. Недавно вот обзавелись кальяном и теперь, как падишахи, возлежат на столах, где раньше бабушки продавали репку.
Ещё у нас есть пруд. В детстве мы там купались, отчего сейчас, глядя в этот, с позволения сказать, водоем, я содрогаюсь. Проще перечислить, что там НЕ плавает, чем наоборот. На пруду тоже тусуют пьяные компании. Только теперь 500 метров от магазина дотуда многие преодолевают на машинах. Некоторые сильно нетрезвые люди падают в пруд. И некоторые не выплывают.
Впрочем, не знаю, к чему этот поток иронических излияний а-ля наши юмористы. Просто так странно осознавать, что друзья детства – половина на машинах, половина почти законченные алкаши. Да и сама ты уже не ребенок, хотя упорно отказываешься в этом признаваться…
Под вечерним светлым небом мы шли обратно. Помню, однажды мы с девчонками решили устроить пробежку на станцию (4 км, напомню). На последних метрах 500 у меня вдруг открылось уже не знаю, какое по счету дыхание, я бежала, раскинув руки, и кричала: «Я самолет!». Вот и сейчас такое чувство: «Я самолет!».
В вечерних электричках сплошь темные личности. Все приличные давно обзавелись машинами и стоят в пробках круглые сутки. Лёха заговорил о мотоциклах. Сказал, что лучший способ умереть молодым – разогнаться посильнее и куда-нибудь врезаться. Я сказала: «Я с тобой».
На своей станции метро я вдруг поняла, что мы с Лёхой опять не обменялись телефонами. Видно это судьба. Наверное, когда он будет очень нужен, мы встретимся.
Оранжевые в свете фонарей листья слегка колыхались на ветру. Воздух пах асфальтом, бензином, пивом, дымом – по отдельности не очень приятные ингредиенты, а вместе – свобода. Опять захотелось раскинуть руки и бежать. Но случилось другое. Чурка-рабочий в сине-оранжевой засранной куртке, слегка пошатываясь, направился ко мне.
- Ой, дэвушка… - завоняло мерзким перегаром.
Я не стала дрожать, орать или пытаться убежать. Я подождала, пока он подойдет ещё ближе, и со всей дури (а её ой много) двинула ему между ног. Потом туда, где у людей солнечное сплетение (кажись, попала). Адреналиновый приход - не помню всех подробностей. Кажется, я его повалила и добавила ещё пару раз. А потом … раскинула руки и побежала. Навстречу листьям, фонарям, темному небу. Ветру, который дует оттуда, где нет всей этой грязи.
Не знаю, что случиться завтра. Тем более, послезавтра – вообще нереальный срок. Опять институт, злые преподы, загаженные больницы, заполненные бабками и бомжами – моя реальность. И это то, чего я хотела?!?!
Но, знаю, где-то есть он - это спасает. Потому что you’ll never walk alone…