В народе говорят: «два раза переехать, - все равно, что один раз сгореть!» И в самом деле: любой переезд – это маленькая катастрофа, землетрясение, пожар. Во-первых, подготовка к нему. Хочешь, не хочешь, но в процессе жизни чем-то постепенно «обрастаешь», - вещи, одежда, посуда, мебель… Тех, кто переезжает с одним чемоданом на всю семью, сейчас практически не бывает. А, значит, весь свой скарб к переезду нужно подготовить.
Для этого, для начала, нужно запастись коробками, ящиками и прочими «емкостями», чтобы было куда складывать и в чем перевозить свое имущество, - ведь не будешь же отдельно перетаскивать каждую тарелку, каждую кастрюлю, каждую пару ботинок, каждый стул… Такое возможно, если ты, к примеру, переезжаешь в соседний подъезд или в соседний дом. А если в другой город?
В этом плане хроническими погорельцами являются военные. Редко кому из них удается всю жизнь прослужить в одной базе, в одном населенном пункте (я уж не говорю «городе», поскольку в городах, а тем более в крупных, служит ничтожное меньшинство военнослужащих, да и те в основном уже ближе к концу своей службы). В основном через каждые два-три года офицера переводят на новое место. И далеко не всегда это перемещение происходит в пределах одной и той же воинской части и даже одного и того же гарнизона.
Мне, например, за тридцать три года службы пришлось переезжать шестнадцать раз! То с одной снимаемой квартиры на другую, то, наконец, свое жилье давали, то удавалось поменять его на лучшее, более благоустроенное, то действительно переводили из одного гарнизона в другой, с одного флота на другой, то уезжал на учебу, то после учебы получал назначение… Всего и не перечислишь.
Нет, бывали, конечно, уникумы, которые даже в отдаленных гарнизонах ухитрялись «всю жизнь» прослужить на одном месте.
Вот, например, один мой товарищ, на год раньше меня заканчивал училище. В училище у нас были довольно хорошие приятельские отношения, я даже был свидетелем у него на свадьбе, когда он на пятом курсе встретил свою «вторую половину». Звезд он с неба, конечно, не хватал, но учился довольно неплохо, и из него получился вполне приличный специалист.
Парень он был разбитной и веселый, но слабохарактерный, в результате чего полностью подпал под влияние жены. Она же, несмотря на внешние довольно утонченные черты и манеру разговаривать очень тихим, еле слышным, вкрадчивым и нежным голоском, была человеком весьма властным, волевым, основательным и склонным к «оседлости» и накопительству.
Видимо, к двум последним характеристикам у моего приятеля тоже была предрасположенность, но, когда он попал в руки своей жены, они расцвели буйным цветом. Не даром говорят: муж и жена – одна сатана. Но жена в данном вопросе все-таки играла решающую роль. Ему даже пришлось ради нее пожертвовать и своей детской голубой мечтой, и служебной карьерой.
По окончании училища мы, поскольку все-таки не были однокашниками, как-то потеряли контакт и долгое время ничего друг о друге не знали. У него получилось так: по требованию жены после окончания училища он не пошел служить на подводную лодку, а предпочел наблюдать море с берега, а корабли на картинках. Он попросился в береговую часть обеспечения, чтобы не ходить в море, не отрываться от семьи, а иметь размеренную жизнь с вполне ограниченным и строго организованным рабочим днем без каких-либо неожиданностей, чтобы каждый день в 18.00 «закрывать море на замок» и ежедневно, за исключением дней, когда приходилось заступать на дежурство (но это бывало не чаще двух-трех раз в месяц) в мягких тапочках и теплом халате в кругу семь смотреть телевизор, чтобы иметь гарантированных два выходных, которые можно было посвятить стоянию в очередях в своих гарнизонных магазинах или поездкам в Мурманск за дефицитами.
Даже по службе он практически не продвигался, отказываясь от назначения на вышестоящие должности, поскольку для этого нужно было все-таки менять место жительства. До самой пенсии он так и просидел практически в одной должности, на которую был назначен еще лейтенантом сразу после окончания училища. Лишь один раз (лет через семь после окончания училища) он согласился на повышение с рядового инженера на старшего инженера, с капитанской должности на майорскую, да и то потому, что все-таки, с одной стороны, очень хотелось получить старшее офицерское звание, с другой стороны, в этом звании спокойненько можно было служить на пять лет дольше, чем в капитанских погонах (предельный срок службы больше), а с третьей стороны, перемещение предлагалось внутри своей же части, в связи с чем никуда переезжать необходимости не было.
Через два или три года службы он уже получил двухкомнатную квартиру, в которой так и прожил до самой пенсии и до отъезда на «большую землю». Еще через несколько лет купил машину и занялся накопительством денег и других материальных ценностей.
Очень в скором времени квартира его была превращена в филиал склада военторга, поскольку в любом ее месте пройти по ней можно было только бочком, обходя никогда не распаковывавшиеся холодильники, стиральные машины, телевизоры, другую бытовую технику, мебельные стенки и гарнитуры, столовые сервизы и хрустальные наборы, которые прямо в заводской упаковке хранились здесь штабелями вперемешку с кипами старых газет и журналов, пылясь и морально устаревая в ожидании, когда их хозяева переберутся на «большую землю».
Через восемнадцать лет после выпуска жизнь нас снова свела, и мы с ним случайно встретились в одном гарнизоне, куда я, уже давно нося погоны капитана 1 ранга, не за долго до этой встречи был назначен начальником политотдела одного из соединений. Поскольку это был вечер отдыха, то были мы в гражданских костюмах, в силу чего ни погон, ни каких-либо еще регалий видно не было. Опознав, так сказать, друг друга, мы обнялись и начали, как водится, задавать вопросы, типа «А что…?», «А где…?», «А как…?».
- Ты у кого служишь? – спросил он.
- Что значит, у кого? – не понял я. – У себя.
- Что значит, у себя? – в свою очередь не понял он. Привыкший к заискиванию, в какой-то мере унижениям и раболепству, нахождению даже не на вторых, а на третьих и четвертых ролях, пребыванию в состоянии этакой серой мышки, он даже был не в состоянии представить себе, что я могу быть вполне самостоятельной фигурой и занимать достаточно высокую должность. Правда, он не учитывал, да и не знал, что к этому времени я уже объездил почти весь Советский Союз, во всяком случае, те места, где у нас были подводные лодки, закончил академию…
Вот квартира у меня была почти пустая: дети спали на железных кроватях, продукты и белье хранились в дощатых встроенных шкафах во всю стену, письменный стол, диван и старый сервант уже дышали на ладан, а остальная немногочисленная мебель была в основном казенной с инвентарными номерами.
Таким, как я, а таких было подавляющее большинство, переезжать было, конечно, намного проще. Но, тем не менее, и у нас каждый переезд был чрезвычайным событием.
Про «во-первых», почему это было так, я уже рассказал в начале. Во-вторых же, при каждом переезде, как ни упаковывай свой скудный скарб, как ни перекладывай чем-нибудь мягким как-то по случаю доставшиеся тебе хрустальные рюмки, более-менее приличные чашки и тарелки или хрустальные вазы, все равно что-то билось, ломалось и приходило в негодность. Я уж не говорю о мебели, которая после трех-четырех развинчиваний и свинчиваний годилась только на то, чтобы ее сколачивать гвоздями и уже больше никуда не перемещать.
Собрав в кучу все свои чемоданы, коробки, ящики, узлы и свертки с торчащими из них в разные стороны ручками от ковшиков, дуршлагов и сковородок, вешалками, карнизами, кастрюлями и прочей негабаритной утварью, нужно было добыть транспорт (как правило, это получался открытый грузовичок), на котором все это перевезти порой не на одну сотню километров в любую погоду, когда тебе начальство соизволит предоставить для этого время.
А поскольку время это выделяли крайне неохотно, да его еще и действительно нужно было найти в период достаточно напряженных «флотских будней», то семьям в ожидании, когда же глава семейства соизволит за ними приехать и забрать их к себе, порой приходилось «сидеть на узлах и чемоданах» неделями. Если же переселение осуществлялось вообще в другой регион, то нужно было раздобыть еще и контейнер.
Когда я был помощником начальника политотдела дивизии атомных подводных лодок по комсомольской работе, один из моих товарищей, поступив в Военно-Политическую Академию, приехал рассчитываться и забирать свою семью. Начальник политотдела, прощаясь с ним, поинтересовался, дали ли ему там жилье. Услышав, что ему дали комнату в общежитии «на Пироговке», начальник политотдела, уже давно прошедший академический этап своей жизни, воскликнул:
- А-а, Цыганское посольство!
Я никак не мог понять этого выражения, и лишь потом, через несколько лет, сам оказавшись там, я, наконец, осознал его смысл.
Это общежитие было построено в начале двадцатых годов для слушателей и преподавателей (а в последствии и адъюнктов*) Института Красной Профессуры, как в ту пору называлась Академия. Располагалось оно, да и по сей день располагается, недалеко от Новодевичьего монастыря, напротив Первого Медицинского института на Большой Пироговской улице, в связи с чем и получило ласковое прозвище «Пироговка».
Здание состоит из шести пяти- или шестиэтажных корпусов, расположенных то ли елочкой, то ли уступом, - они в шахматном порядке торцом к Большой Пироговской отходят в разные стороны от центральной оси, которой являются переходные галереи, соединяющие эти корпуса по «внутренним», т.е. обращенным к этой оси, торцам. Под переходными галереями расположены арки для прохода и проезда во внутренние дворы.
На каждом этаже находится по десять-двенадцать секций, в каждой из которых имеется маленькая – два-два с половиной квадратных метра – прихожая и две комнатки, – двенадцати и пятнадцати квадратных метров. Семье каждого слушателя давали по одной такой комнатке: с одним ребенком – двенадцатиметровую, с двумя детьми – пятнадцати. Слушателю выпускного, третьего курса с двумя детьми могли апартаменты и расширить, предоставив целиком секцию!
На весь этаж имелась одна кухня с четырьмя четырехконфорочными газовыми плитами, парой раковин и рабочим столом для каждой хозяйки, мужская ванная и туалет на пару кабинок, женская (она же детская) ванная и туалет и мужская туалетная комната штук на восемь-десять раковин.
Такая роскошь для мужчин объяснялась очень просто: все они поднимались, умывались, собирались и уходили в Академию в одно время, и если бы на всех был один умывальник, то очередь туда занимать приходилось бы с вечера.
Главным спонсором строительства этого здания, как гласит имеющая хождение среди слушателей легенда, был Алексей Максимович Горький. Когда здание построили, его в составе принимающей комиссии пригласили на открытие. Он долго ходил по
____________________
* адъюнкт – в гражданских вузах аспирант
этажам, по своему обыкновению несколько сутулясь и при этом как-то согнувшись и наклонившись вперед и держа в закинутых за спину руках свою традиционную шляпу, заглядывал практически в каждое помещение, при этом как-то «поцокивая» языком и качая головой. Наконец, кто-то из строителей не выдержал и спросил:
- Ну, как, Алексей Максимович?
Он остановился все в той же согнутой позе, повернул к спрашивающему голову, несколько секунд подумал и с растяжкой, ударением и характерным проговариванием каждой буквы «О» изрек:
- Хоро-о-шую конюшню для комиссаров построили!
Лет с тех пор прошло много, а условия не изменились. Разве что исчезли ковровые дорожки, да добавилось еще несколько общежитий квартирного типа в Орехово-Борисово и в Марьиной роще. Поскольку преподавателей и адъюнктов в Академии всегда было много, и этот состав постоянно обновлялся, кто-то из них периодически получал уже нормальные квартиры, на место выбывших заселялись другие, а в освобожденные ими помещения перебирались слушатели, хоть чуть-чуть улучшая свои жилищные условия, переселения и переезды осуществлялись практически круглый год. Но особенно все это приходило в состояние бума весной, летом и в начале осени, когда переселение носило массовый характер и довольно основательно напоминало паломничество.
Сначала третий курс заканчивал учебу, выпускался и выезжал к местам назначения, а следом за ними начинали приезжать и привозить свои семьи со всеми кастрюлями, матрацами, кошками и канарейками вновь поступившие на первый курс.
При отъезде третьего курса все было организовано и отработано в высшей степени. И не потому, что провожали выпускников, традиционно пользующихся более высоким уважением, чем молодые и никому еще не известные первокурсники. Просто здесь все было сделать гораздо удобнее.
Каждая семья к назначенному сроку упаковывала все свои вещи, накручивала баулы, свертки, мешки и узлы. В день, на который у «отъезжающего» был заказан контейнер, весь этаж, за исключением маленьких детей, поднимался на час-два раньше и принимался таскать все эти вещи на улицу.
Если в этот день отправляющий свои вещи (не отъезжающий, а именно «отправляющий вещи», поскольку, чтобы не было накладок, составляли даже специальный план-график заказа контейнеров и все это растягивалось месяца на полтора-два, так как на каждом курсе каждого факультета учился не один десяток человек, а на общевойсковом факультете и того больше) был один, то вещи укладывали под аркой, чтобы в случае дождя они не пострадали. Если же случалось так, что «отправителей» было несколько (а в основном так и бывало), то на погоду уже не обращали внимания, и заваливали шмотками весь двор, «кучкуя» их по принадлежности.
Сам хозяин вещей в этот день в Академию не ходил, а, как Царь-Кощей над златом, весь день сидел на куче добра и охранял свои шмоточные россыпи. Ему в помощь оставалась еще пара человек, которые по прибытии контейнера помогали ему загрузить туда вещи. Если же, как я уже сказал, «отправителей» было несколько, то они делили свою «вахту», подменяя друг друга, и все вместе загружали контейнеры.
Поскольку наш замечательный сервис настолько ненавязчив, что контейнеры поставляются под загрузку не в строго назначенное время, а «в течение дня», то сидеть этим «сычам» порой приходилось целый день, и даже, когда уже остальные слушатели возвращались из Академии, они все еще «стояли на своем посту».
Проходившие мимо люди (если это были, конечно, не москвичи, проживающие в близлежащих районах, - они с этим были знакомы давно) всегда приходили в недоумение, что тут за вещевой «секонд хэнд», и некоторые даже подходили, чтобы прицениться.
Как только приезжал контейнер, «муравейник» вновь оживал, и начиналась погрузка. Хорошо, если и контейнер, и «отправитель» был один, тогда все совершалось без проблем. А когда одновременно приезжали два, а то и три контейнера?! Нередко бывало, что даже часть вещей «тасовали» между разными хозяевами.
Однажды, загружая вещи двух выпускников, их загрузили в контейнеры совершенно четко, бережно все уложили и закрепили, чтобы в дороге ничего не побилось, поскольку один уезжал на Север, а другой на Дальний Восток. За погрузкой исключительно внимательно следили сами хозяева и даже один раз пресекли попытку кого-то из помощников положить вещи не в тот контейнер. В последствии же оказалось, что они просто перепутали сами контейнеры! Все вещи одного они загрузили в контейнер другого, и наоборот. Как потом они разыскивали друг друга по всему Советскому Союзу и обменивали свои вещи, мы так и не узнали.
Но вещи-то что! Вот однажды два слушателя даже женами поменялись!!! Правда, произошло это не при отъезде, а в процессе учебы, не случайно и не по ошибке, а вполне сознательно. Ну, что делать, - жизнь есть жизнь: полюбили вот так друг друга крест на крест. Пришлось разводиться и потом снова жениться, только уже в другой комплектации. С дележом детей, правда, получилось несколько сложнее. Но это уже совсем другая история, к данному нашему повествованию отношения не имеющая.
В конце августа-сентябре-октябре весь баульно-мешочно-чемоданно-узловой бум повторялся снова, только в обратном порядке. Кто-то дожидался контейнера или сам привозил его с контейнерной станции, выгружал все вещи во двор и, изображая из себя барахольщика, дожидался вечера, когда остальные слушатели возвращались из Академии и подключались к великому переселению народов.
Кто хотя бы раз в жизни переезжал, тот легко может представить себе, что представляют из себя приготовленные для переезда, а тем более проехавшие через всю страну вещи. А уж когда практически в течение всего года (в зимний период, правда, поменьше), но в течение полугода (с весны и до поздней осени) ежедневно у каждого подъезда шести корпусов наблюдаешь людской муравейник, копошащийся в куче баулов, чемоданов, свертков, мешков, узлов и прочих полосатых матрацев, то на ум действительно приходит мысль о ЦЫГАНСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ.
01.12.05.