«Приходит время сожалений
При полусвете фонарей…»
И.Бродский
Он умел нарезать воздух на кубики. Каким-то большим
старинным ножом, похожим на мачете, с решимостью японского ниндзя
он делал невероятно быстрые движения рукой, вращаясь вокруг своей
оси, и в воздухе образовывались белесые пустоты. Постепенно они с
негромким свистом затягивались, а кубIики вырубленного воздуха
оставались лежать на ковре, мириадами цветных брызг отражая попадающий на
них свет как хрусталики Сваровски.
- Лихо!
Это все, что я мог сказать. Я давно понял, что если мой разум
чего-то не постигает, то это вовсе не умаляет значение предмета
или явления, а подчеркивает ограниченность сознания. Кто сказал,
что есть только анализ и синтез? Наверняка есть еще что-то третье,
четвертое, пятое, семьсот тридцать шестое… Это ведь так просто:
относиться к трансцендентным явлениям трансцендентно!
- Ерунда, - ответил он. Когда я действительно ловлю ритм
вращения, как дервиш, мне удается вырубать сложные геометрические
формы. Они мне нужны…
Мой собеседник замолчал и положил меч в деревянные ножны с искусной резьбой. Я отметил про себя его странную
манеру не договаривать. Как будто бы он создан для того, чтобы
порождать первоначальный импульс и отправлять его в пространство.
И сразу же отправлять следующий, позабыв о предыдущем, о цели, о
направлении.
- Я поставлю Баха?
- Да, конечно.
- Вино?
- Да.
Зазвучали "Бранденбургские концерты". Вино было густым и терпким, испанское, из Малаги.
- Интересный вкус, похож на…
Он снова замолчал.
- Похож на южную ночь, - продолжил я. С какими-то искрами. И
послевкусие интересное. Такой должна быть на вкус кровь быков,
которые побеждают на корриде.
Я отметил, что легко подхватываю и продолжаю его мысли.
Почувствовал себя поводырем у слепого. Но он был зрячий. Более
того, всем своим видом показывал, что не нуждается ни в каком
поводыре.
Я посмотрел на свечу. Пламя, как лики натурщиц Модильяни,
было изящно вытянуто, расплывчато, сюрреально. Тени на столе
перешептывались между собой, явно затевая некую игру. Вино в
бокале поменяло цвет и запахло полынью. Молчание перешло в ту
стадию, когда каждый последующий глоток разъединяет.
Я попытался представить, как ладные испанские крестьянки, высоко подобрав
юбки, топчут ногами виноград в больших чанах. А под юбками нет
белья, поэтому такое вино пьянит с первого глотка. Я понял, что
слегка опьянел и не слегка возбужден. Чтобы скрыть и то, и
другое, я поднялся из-за стола и подошел к стене, на которой
висели венецианские маски.
- Ты был в Венеции?
- Да, я очень люблю Бродского, и мне хотелось пройтись по
набережной Неисцелимых, которая до сих пор хранит отзвук его
шагов. Я даже специально для этого выучил итальянский.
Но если ты о масках, то они не покупные, их изготовила моя
жена, которая…
Он снова затих, и когда я попытался открыть рот, как-то
недовольно и резко повернул голову в мою сторону. Я замолчал,
проглотив фразу " лучше бы ты сам снял маску!", прислушался и вдруг
понял, что все паузы и остановки его речи были неслучайны: вот
сейчас, например, зазвучали струнные, а в предыдущий раз, он
затих, когда в первом концерте короткое соло флейты сменилось
звуками гобоя! Неужели он так тонко чувствует музыку?
- У тебя и дети есть?
- Да, дочка, поэтому, собственно и жена, хотя у нас свободные отношения. Но дочка…
Он привычно оборвал речь на полуслове и снова замер. Потом вздрогнул,
резко выхватил из ножен свой нож-меч-мачете и сделал несколько
стремительных движений. Остолбенев вместе с последним аккордом,
бледный, с капельками пота на лбу, стал похож на мраморное
изваяние. Я затаил дыхание, боясь нарушить тишину. Мне казалось,
что звуки моего голоса, коснувшись его, разрушат тело, и оно
рассыплется по ковру среди вновь нарубленных хрусталиков, которые
при ближайшем рассмотрении оказались сложной геометрической формы.
- Я выбираю самые необычные, чтобы из них построить самый
необычный в мире замок и жить в нем с самыми близкими мне людьми.
- И кто эти люди?
- Дочка. Бах. Бродский.
Круг допущенных был давно определен и расширительному толкованию не подлежал.
Вспомнился Гоголевский «Вий» - я стоял у черты, за которой жили призраки, только не страшные, а странные. Подумалось:
- На черта заступать за черту, покушаясь на чью-то мечту…
Ритм увлек меня. Я начал покачиваться, пытаясь продолжить, но в результате только ударился головой о косяк двери. Боль вернула в комнату: сумерки сгустились, одна свеча потухла и чадила. Маски на стене оскалились и выглядели зловеще. Я налил себе большой бокал вина, выпил его залпом и ощутил,
как в моем внутреннем домике зажглась свеча и закрылась на засов
дверь.
- Извини, уже поздно, мне нужно идти, меня ждут.
И я ушел, чтобы вернуться в выстроенный мною мой реальный мир, где меня
ждали моя дочка, мой Бах и мой Бродский.
______________
* Io faccio castello (итал.) - Я строю замок