(Идея кстати старая, не сам придумал, вор я, просто жалкий вор, пожалейте). Опять пошел в школу, глаза слипались, хотелось спать, но идти надо было. Была суббота, на улицах никого нет. Иду вразвалочку, шатаюсь, люблю я шататься. Как всегда задумался о чем-то духовном, впереди дорога. Я медленно просунулся между грузовиками и вышел на проезжую часть. Сначала я почувствовал ветерок слева, потом услышал пронзительный гудок в метре от меня, потом увидел сначала решетку радиатора, потом колесо. Водитель на большой скорости повернул влево, но меня все же задел, машина врезалась в забор. Задело меня боком, голова закрутилась, а потом и все тело кроме ног, они стояли прочно. Через миг позвонки хрустнули, и я смог бы увидеть свои пятки, но я не туда смотрел. Шевелиться я уже не мог и стал падать. Голова падала первая, тяня за собой тело, я согнулся в поясе, и где-то мерзко лопнула кожа под одеждой, я упал. Водитель выбежал из кабины машины и встал возле меня, я увидел лишь его кожаные ботинки с острым носом. Он наклонился, но сразу же отскочил, увидев лужу крови. Подумав секунд с десять, он побежал к машине и вернулся с чем-то в руках. Пуля глухо вошла в мозг, открылся багажник. Очнулся в месте не слишком приятным, но в сереньком пиджаке и с галстуком, в руках был чемодан. Не успел я опомниться, дверь в комнату открылась, и меня позвал суровый безразличный голос, стена сзади начала медленно двигаться ко мне, я не заставил никого ждать. За дверью было помещение побольше с белыми стенами и черным кафельным полом. Везде было множество стульев, в дальнем углу было возвышение, на котором стоял высокий деревянный стол, в ближайшем к возвышению ряде стояла табличка с моим именем, я сел туда, за первый стол, потому что идти дальше было некуда. Неожиданно захлопали двери, и зал наполнился незнакомыми людьми, тоже в костюмах. Все поболтали где-то пять минут, потом замолчали как на кладбище. Открылась дверь в стене, и оттуда вышел высокий бледный блондин с толстыми очками на глазах. Он взошел на возвышенье, все мигом встали и поклонились, я не успел. Наконец я понял, где нахожусь, в суде, а человек передо мной – судья. Он усердно что-то быстро читал, потом вздохнул и спросил, хочу ли я в Ад. Я, конечно, ответил, что нет. Он опять вздохнул и потянулся, сделал умное лицо. Тогда судья сказал мне, что я употреблял в жизни наркотики и не имею права на Рай. Я решил оправдываться, но вдруг понял, что в чемодане, который был у меня в руках. Из него тянуло знакомым приторным запахом. Я покраснел, потом сразу побелел и покрылся потом. Судья посмотрел на меня с жалостью, а потом сообщил, что я все равно в бога не верю, да и не похоронил меня никто. Сзади меня активно зашептались. Судья встал и произнес одно слово, пока я пытался встать, ошарашенный происходящим, он сказал – Ад. Перед глазами полетело и закрутилось, сердце остановилось и похолодело, разум куда-то долго стремительно падал и в конце концов плюхнулся о землю. Вернее не об землю, а об какую-то грязь. Залепило глаза. Я встал, встряхнул головой и оглянулся. Вокруг было темновато, но где-то сверху переливался ярко-оранжевый каменный свод. Я был голый и голодный. Захотелось есть и пить, я пошел, не зная куда. В темноте пару раз натыкался на сучья, хотя деревьев не было. Вышел к какому-то болоту, слева от него послышался крик и глухой шлепок. Делать было нечего, И я пошел посмотреть. Меж жесткой ссохшейся травы лежал юноша, четверть головы лежала возле ног, а кровь орошала сухую землю. Неожиданно он встал, посмотрел на меня и усмехнулся. Голова начала медленно зарастать, меня стошнило. Он стоял рядом и равнодушно смотрел. Когда я оправился, он сообщил мне неважную новость, мы оба умерли и находимся в Аду. Я ни капельки не повеселел. Он представился номером из двадцати четырех цифр, я тоже забыл свое имя, но в голове была такая же огромная цифра. Его заканчивалась на девять, моя на шесть. Так и познакомились. Он оказался убийцей, и он недавно догнил в одинокой камере и оказался здесь. От этого стало не по себе, но выбирать спутника не было времени. Мы поперлись дальше, но настроение было никакое. Справа слышались чьи-то стоны и крики, захотелось побежать, я оглянулся на соседа, он мне улыбнулся, подмигнул и куда-то поспешил, я решил за ним не идти. Впереди светился красный огонек, кажется, это был дом. Пошел туда неспешащей походкой, через минуту вдруг что-то ударило в голову, послышался звук трескающейся кости, в глазах потемнело, потом они лопнули. Очнулся через минуту, все жутко болело, девять наклонился надо мной и смеялся, потом сообщил мне, что в аду умереть нельзя, я порадовался с ним, но все же обиделся. В метре от меня была лужа блевотины, он зрелища тоже не выдержал. Вместе мы договорились, что больше убивать друг друга не будем. Через неопределенное время мы дошли до города, хотя город был больше похож на кучу старинных развалин, но ядовито-зеленая надпись гласила: «Город, который ты искал». В городе было шумно, но, кажется, что никто ни с кем не разговаривал. По улицам, качаясь, бродили мужики, они шатались настолько сильно, что у меня закружилась голова. Я почувствовал резкий запах, исходящий от всех прохожих, от каждой лужи и комочка земли. Пахло спиртом, и взгляды прохожих подтверждали мои подозрения. Вышли на какую-то площадь, слева оказался трактир, зашли в него. Здесь в воздухе спирт можно было разглядеть. Он был везде, на лицах, в глазах, на полу и стенах. Я поперхнулся слюной. Мы с девяткой сели за стол, нам сразу же поставили по полстакана какой-то мутно-зеленой жидкости. Глаза всех давили нас, я храбро взял стакан в руки и поднял ко рту, кто-то зашептал: «Он – что, новенький?». Дальше я ничего не помню. Мы с девяткой очнулись в женской туалетной кабинке, он – весь в туалетной бумаге, я – с зажигалкой в руках. Голова трещала, руки тряслись, ломило позвоночник, но мы пошли оттуда побыстрей. Перед выходом кто-то прошептал нам в спину: «Повеселили они нас». Мы, недолго думая, пошли из города, было что-то вроде утра, потому-то на улицах никого не было, но мы теперь знали почему. Здесь оставаться было нельзя, а то мы бы уже не выбрались. Шли через крапивное поле на свет все того же красного огонька. Шли долго, пока не дошли до еще одного городка. Здесь было многолюдно, на улицах толпились кучками люди, и что-то оживленно обсуждали. Мы поспрашивали, где мы находимся, но в ответ лишь смотрели на нас широкими зрачками, а потом сразу убегали. Но когда я увидел человека на крыше с зонтиком, я понял, кто вокруг нас. Он кинул зонт на землю, а сам на него, беднягу прокололо насквозь, на что в толпе послышался наглый смешок, через секунды вся улица хохотала как стая гиен. Я с девяткой пошел дальше, в переулочке стояло человек десять в куртках, и по очереди тыкали друг друга иголками в шею. Кто-то выбежал из-за угла и крикнул что-то про птичек, журавлей и побежал обратно. Застрекотала очередь, и в пыль упало несколько десятков тел, мы увернулись и решили прибавить шагу. Справа, пригибаясь к земле, проскочил кто-то в военной форме и с ножом в руке, ноги были обрызганы кровью, и раздробленная голенная кость неприятно царапала камни. Он обернулся и с серьезным видом оглянул нас с головы до ног, потом сорвал с головы пилотку и кинул в меня, сам покатился боком по склону обратно в толпу. Пилотка пропиталась густой кровью, и я ее выкинул. Зашли на тихую улицу. Здесь изредка раздавалась мольба о пощаде, но ответ многократно повторялся: «Пощады не будет, мы победим». Девятка предложил зайти в первый попавшийся дом и там отдохнуть. Мы зашли, съели что-то со стола и заснули, завернувшись в коврики. Проснулись мы опять в туалете. Моя левая нога горела, а правая торчала из унитаза, девятка стоял на плечах и грел руки об лампочку, я поскользнулся, и мы полетели вниз. Очнулись в каком-то подвале, девятка весь с головы до ног был облит мочой, я же блестел от мыльной пленки. В туалет мы решили больше не ходить. В стенках подвала я различил банки с крупными надписями: «Плавленый ирис». То, что было внутри, на ирис похоже не было. Девятка заметил, что под ногами весь пол был усеян гнилыми зубами, сзади послышался детский смешок и звук дрели, мы побежали. Выбежали на улицу и, пробежав немного, выскочили за город. В крайнем домике из окна вылезла седая лысеющая голова и показала обрывок языка, я его узнал. Он кинул в меня сверток, на нем было написано: «Вечный двигатель». Внутри свертка был рисунок полового члена в двойном масштабе. Шли без оглядки, когда устали, решили поспать на земле. Девятка сбегал и собрал сухой травы. Мы сидели тихо и обдумывали происходящее. Когда уже собрались уснуть, послышался знакомый звук падающего тела, в метрах тридцати упала голая девушка лет двадцати. Девятка многозначительно подмигнул и пошел к ней. Всю ночь веселились. Проснулся я раньше всех. Девятка по-детски скулил мне на ухо и дергал ногами, я его оттолкнул. Недалеко лежала новенькая, она была в крови и до сих пор голая. При виде ее кожи я понял, почему не выспался, и почему чувствовалась мучительная пустота в душе. Я разбудил девятку, и мы пошли дальше. Девушку мы так и оставили, она была самоубийцей и все время плакала. Это я еще мог вспомнить. Девятка чему-то одобрительно кивнул головой. Вдалеке впереди виднелись красно-зеленые высотки. Мы двинули к ним. Сухая горячая земля быстро сменилась на мягкий пушистый розовый ковер. Вокруг люди соблазнительно блестели черной кожей. Женщин здесь было полно, в отличие от предыдущих городов. Мужчины все были какие-то уставшие, с мешками под глазами и туманными улыбками. Чем ближе мы с девяткой подходили к центру, тем больше было голых тел, тем меньше голой кожи. Какой-то мальчик, пробегая, вручил мне ключ от квартиры. Мы зашли в ближайший дом, дверь подозрительно быстро поддалась. Мы уселись в глубокие продавленные кресла. Не помню, как там оказался женский пол, но его было много, кто-то мягко опустился на колени. Туман… Я бегу к холодильнику, ноги связаны тонкой серебряной цепочкой. Туман… Читаю газету, чей-то соблазнительный ротик чмокает за ней. Туман... Одеваю мини-юбку, девятка лижет розетку. Туман… на голове трусы, кто-то рядом кричит: «Не туда!», много раз. Туман… Очнулись мы в узенькой комнатке с одним окном. В дверь кто-то ломился. По измятому лицу девятки, по хлысту в его руках и по пульсирующей боли между ног я понял, что надо было бежать. Дверь немного поддавалась. Завернувшись в одеяла, мы прыгнули из окна и побежали по проспекту. После часа бега мы выбежали из города. Я упал в лужу и заснул. Проснувшись, потоптались на месте, и пошли опять за красной звездой, которая уже не мерцала, а нагло горела в глаза. Недалеко впереди виднелась желтая туча, а под ней сотни двухэтажных домиков. Туда мы тоже решили зайти. Из тучи медленно падал сухой мелкий снег и заполнял дорожки, тропинки, ложился на крыши домов. Мы встретили первого человека из этого города, он был жутко бледный, с красными опухшими глазами и дергающимися руками. Он что-то долго кричал мне в ухо, но слов я не разобрал, потом он открыл рот и побежал куда-то, подняв руки. Мы пошли дальше, зашли в город. Сухой снег неприятно падал на плечи и волосы. Публика здесь была многоколоритная, в основном здесь были одеты в белые, красные и черные цвета. Все тихо что-то шептали, улица была похожа на место обряда. Я обратил внимание на одного из прохожих. Он шагал широкими четкими шагами по асфальту, занесенному чем-то белым. Волосы и маленькие усики выражали власть. Глаза источали злость и все ту же власть, он уверенными движениями пробивался сквозь толпу. Пройдя несколько метров, он пригнулся к земле и снюхал порошок с дорожки, потом встал и уверенно пошел вперед, размахивая руками. В толпе послышались восторженные крики, двое человек на тротуаре не закричали. Оба были приземистыми старичками. Один был лысый и с маленькой бородкой, в сером костюмчике. Он все время что-то кричал и показывал вперед Его собеседник, покуривая беленькую сигару, во всем с ним соглашался, держал руку в левом кармане и что-то там крепко держал. Второй говорил твердо из-под своих усов и всем хитро прищуривался. Первый часто что-то розовое забрасывал в рот. На крыше дома сидел кто-то, закутавшись в плащ, и что-то пил, после чего долго внушал проходящим внизу, что он может все. Нас с девяткой подхватила толпа и понесла куда-то далеко, останавливаясь только чтобы закинуть что-то в рот. Забежали в какой-то дом. Через полчаса мы с девяткой, держась за руки, вылезли оттуда, голова трещала, карманы были набиты мелкими розовыми таблетками. Мы попробовали по одной и весело помчались из города, вприпрыжку. Выбежав, повалялись по земле и, улыбаясь, пошли к звезде, которая была похожа на конфетку. В полусне мы пришли в какую-то деревеньку, помню только, что мне там вскрывали вены, жгли пятки, удаляли части тела, что-то долго выковыривали, стреляли в висок. Но вышли мы оттуда с девяткой целыми и невредимыми. Впереди на общем серо-оранжевом фоне выделялся черный силуэт готического замка с яркой красной звездой наверху, похожей на комсомольскую, но перевернутой. Мы пошли к замку, но девятка все время нервничал. Перед самыми воротами он сказал, что дальше не пойдет, я посмотрел ему в глаза и понял, что в предпоследний город мы заходили зря. Девятка убежал, я остался один. Скрипнули ворота и двери замка, я зашел внутрь. Внутри было темно. Красный прожектор освещал мраморное кресло, на кресле сидело нечто с тростью в левой руке. Трость тихонько постукивала: «Ток ток так». Красные как кровь зрачки посмотрели на меня, сердце что-то кольнуло. Среди гробовой тишины разнесся металлический голос: «Ну, раз ты действительно хочешь в рай, так получи». Я оказался где-то в очень холодном месте, когда глаза привыкли к яркому свету, я осмотрелся. Вокруг ничего е было, под ногами – что-то скользкое и белое, наверху – голубое небо. Я пошел, куда глаза глядят, и встретил людей. У всех были грустные лица, а голубые глаза отражали пустоту. Ко мне подошел какой-то старичок и спросил, люблю ли я его. Я, ясное дело, отрекся от такого удовольствия. Старичок, округлив глаза, побежал от меня. И тут подлетел он. Он был похож на шарик из молока с трехсотваттной лампочкой внутри. Шарик облетел меня и сказал детским пискливым голосом: « Иди отсюда грешник, я дам тебе все, что ты захочешь. Я изъявил свое желание вернуться к жизни. Шарик согласился и милым голосом что-то прошептал. Я оказался в тесном лифте без дверей. Со мной здесь было еще человек десять. Они громко обсуждали, кем им быть в новой жизни. Я решил промолчать. Ехали мы вниз очень долго и успели друг с другом перезнакомиться. Люди эти были не плохие, но с особенностью. Меня поразило то, что они полностью бесполые и ни в чем не заинтересованные. Потом мы все друг друга возненавидели и поубивали бы наверно, если бы лифт не остановился. Лифт заполнился фиолетовым светом, мы попадали на пол. Я очнулся в своем старом теле и сразу же проклял бога. Он меня вернул обратно, но тело мое похоронили. Что давило на глаза, я вытащил из-под век две окровавленных монетки и осмотрелся мутным взглядом. Ногами я шевелить не мог, а руками еле доставал до лица. Гроб был деревянный, не обитый тканью, явно дешевый. Я подумал, что мой убийца все-таки расщедрился. Боль в позвоночнике и ребрах начала расти. Я застонал, а потом и заскулил. Воздух кончался. Я судорожно ловлю последние капли жизни, желудок сводит. В последней попытке выжить я укусил себя за руку. Солоноватая кровь обмочила язык и потекла в горло. Мяса было мало и хватило ненадолго. Кровь в голове застучала как часы, отсчитывая мои последние секунды жизни, глаза закрылись. Я снова попал в ад, снова в тот замок. Голос сказал: «Теперь ты знаешь, что такое рай». Я вышел. За воротами меня ждал счастливый девятка с какими-то бумажками и пакетиком. «Добро пожаловать в Ад, с возвращением». Впереди были все остальные из шестисот шестидесяти шести городов Ада. Человек умер, да здравствует новый человек.