Очередной раскат грома заглушил скрип неторопливо открываемой двери. Тень зыбко застыла на пороге, лишь на полмгновения, чтобы в новой вспышке молнии превратиться в упруго-стройную мужскую фигуру. Два осторожных, летяще-крадущихся шага. Но остановился он не для того, чтобы прислушаться – она не проснётся! - но чтобы чуть оттянуть удовольствие. В предвкушении было совершенно особое наслаждение, от которого он тоже не желал отказываться. Он мог позволить себе не торопиться – благо полночь пробило совсем недавно и во времени он ограничен не был. Ещё два небольших шага, совершенно бесшумных, что и неудивительно для тени. Дурманящий аромат сдобного хлеба и старого вина излучала её зеленовато-фосфорецирующая в отблесках молний кожа. Каждый раз – как первый. Как первый вдох. Как первый поцелуй. Как первое причастие. Торопиться было бы просто кощунством. Её тело пело, и это был гимн жизни – флейта дыхания под глуховатый стук барабана сердца. Эта сочинённая величайшим композитором песня была совершенна. Но очень жаль, что нотная бумага вся вышла… Он опустился на колени перед кроватью и жадно вгляделся в её лицо, как будто приподнимая взглядом веки, чтобы подсмотреть её сон. Тонкая рука с длинными ухоженными ногтями скользнула по её волосам, разгладила пару складок на простыне и вернулась обратно к шее. Её крик в сопровождении литавр грома стал последним аккордом этой гениальной песни…
Он так и не понял, от чего проснулся – то ли от особо громкого раската грома, то ли от её крика – реального или приснившегося - то ли уже от упавшей ему на ногу книги, которую он смахнул со стола, когда вскочил. Нельзя засыпать над книгами, а особенно над такими – он всегда это знал. В комнате что-то было не так – ему потребовалось с полминуты, чтобы осознать это, по коже пробежало неприятное жжение, от затылка по позвоночнику, растеклось по рукам и ногами, откатилось прибоем и острой иглой вонзилось в ёкнувшее сердце. Комната была залита бледновато-водянистым зелёным светом, неярким, но таким пронзительным, что он против воли прикрыл глаза рукой. Комом к горлу подступал ужас, граничащий с паникой. Всплывал откуда-то снизу, затапливал его, пока не выплеснулся сдавленным возгласом изумления, которое даже помогло ему преодолеть давление холодного зеленоватого света, немилосердно жгущего воспалённые зрачки. Она… Её тело висело в нескольких сантиметрах над кроватью, безжизненно, как тряпичная кукла. Голова запрокинулась, руки мягко свесились вниз, как будто оборвали поддерживающие их ниточки. Её тело светилось. Светилось тем самым ужасающим зеленоватым светом. И чуть слышно, скорее он это почувствовал кожей, гудело. Мыслей не было – он просто бросился к ней, обхватил, успев заметить рождение молнии на дне её распахнутых глаз, постарался прижать к кровати, давясь криком от боли в обожжённых руках и рухнувшего в пропасть сердца.
Он проснулся от собственного крика, с ощущением успокаивающего прикосновения её узкой холодной ладони на виске. «Тише…» - шептал её голос в абсолютно бархатной темноте. «Это был просто сон. Не бойся – сны безвредны, они опасны, только пока ты в них веришь. Не верь снам…» - уговаривал её ласкающий шёпот. Локон соскользнул и задел его по щеке. «Всё хорошо…» - убаюкивало его шелковистое прикосновение. «Всё хорошо, я здесь, я рядом…» Приглушённые метрами монолитного камня раскаты грома здесь были так тихи, что их можно было перепутать с эхом её дыхания. «Всё хорошо, спи, у тебя ещё есть время выспаться…» она поцеловала его в лоб. И захлопнула крышку гроба.