Глобус

-1-

Не было никаких предчувствий. Не терзали дурные сны, да и вообще никакие сны не терзали, потому что спать приходилось немного, чаще всего днем, в самый разгар июньской жары. Восьмой сезон был на своем пике.
Андрей думал о том, что это странное состояние, когда человек не видит никаких снов: ни цветных, ни черно-белых, ни даже коротких бесцветных обрывков. Без снов человек не знает своего будущего. Не чувствует завтрашнего дня. Может, так проще. Потому что все равно сталкивается с тем, чего не может объяснить даже самому себе. Выпадает вот такой день, с виду – солнечный и яркий, а на самом деле – бестолковый, суматошный черный день.
Он возвращался домой даже раньше обычного, около двух ночи. Усталость привычно сковывала движения. Уже и жара отступила, и звезды высыпали на небо, и ночное радио напевало что-то колыбельное, а Андрей не чувcтвовал облегчения, чувствовал, что устал, что разморило, что сейчас войдет, упадет в постель – и без снов до утра, до полудня или до завтрашней ночи.
До дома оставалось два квартала, когда машина заглохла. Андрей вышел, открыл капот. Темно, ничего не видно. И аварийку ждать долго и неохота. Так и бросил машину на обочине, надеясь на хлипкую сигнализацию. Дальше пошел пешком. Недалеко, но спать хотелось, да и вообще давно не ходил по подворотням. Опасно это. Хоть и с револьвером, а опасно.
В подъезде, как всегда, не было света. Живя в многоэтажке, нельзя обеспечить себе освещенный подъзд – нужно играть по общим правилам: мириться с разбитыми лампочками и с неисправным лифтом. Иначе – покупай коттедж за городом с видом на тихое водохранилище.
И лифт не работал. Андрей оперся рукой о стену – хоть ложись и умирай в подъзде. Он жил на одиннадцатом. В самом центре города. Всегда любил смотреть на городскую суету сверху вниз. Даже море отсюда было видно, прибрежную полосу и «Арго».
Стал подниматься пешком. На площадке второго этажа уже горел свет и можно было различить ступеньки под ногами. Над лестницей зудели комары. Ну, вот, так бы и не узнал, что тут носятся полчища комаров в поисках прохлады и человеческой крови.
Дошел до родной двери, уже достал из кармана связку ключей и повертел их на пальце, как вдруг вся эта связка вырвалась из рук и ухнула в лестничный пролет, как в колодец. Дзинь! – где-то внизу. Даже странно, что это «дзинь» послышалось, такое слабенькое и далекое.
Андрей стукнул по двери кулаком – так, от злости и безысходности. Нелепая ситуация, но... дверь открылась.
Вошел. Щелкнул выключателем. Поздно спрашивать «Кто здесь?» Никого здесь уже нет, но квартиры не узнать. Все перерыто-перевернуто. Содержимое платяных, посудных, книжных шкафов – на полу, тумбочки, этажерки и полки выпотрошены, ковры отодраны от пола, все стулья и кресла перевернуты, даже рулон туалетной бумаги размотан и праздничной гирляндой украшает живописную картину разгрома.
Андрей закрыл за собой дверь. Это действительно его квартира. Он не ошибся дверью. Сон как рукой сняло.
Первым делом посмотрел, что пропало. А пропало, собственно, не так уж и много: кожаный плащ, кольцо, купленное Кате в подарок, немного денег. Искали, видимо, что-то конкретное, а вещи прихватили между прочим.
– Что же вы здесь искали? – спросил Андрей.
Сел и постарался спокойно все обдумать. Жаль квартиры, но теперь необходима хорошая уборка, а не милиция. Может, менты здесь и копались, а если и не они – тем более никакого от них проку.
Оглянулся на дверные замки, аккуратно открытые, и вздохнул. Не хотелось ночевать на груде разбросанных вещей. Пришлось среди ночи звонить девчонке-горничной.
– Танечка? Разбудил? Приди, солнышко, помоги мне сделать генеральную уборку.
– Сейчас?
– За двойную плату. И еще... там на первом этаже у лестницы валяются мои ключи.
– На первом?
– Упали.
Андрей удивился, что она не спала. Отметил между прочим, что сразу схватила трубку. Не подозревать же девчонку? Да и ключей у нее не было. И, пожалуй, ее друзья оставили бы его квартиру пустой, не удовлетворившись кольцом и кожанкой.
Когда она пришла, Андрей пожалел, что подумал о ней так скверно. Левый глаз у девчонки превратился в черно-синий кровоподтек, лицо распухло от побоев и слез. Она неловко закрывалась ладошкой и морщилась от прикосновений к ссадинам.
– Твои ключи, – протянула связку, огляделась здоровым глазом. – Что здесь стряслось?
Андрей отнял ее ладонь от лица, развернул к свету.
– А у тебя что стряслось? Отец?
– Отец, – она кивнула. – Напился опять. Я за мать вступилась. Вот и попала.
Он указал ей на кресло.
– Ладно, забудь про уборку.
– Да что ты! Я быстренько, – запротестовала она.
– В больнице ты была?
Она замотала головой.
– Страшно.
– А ослепнуть не страшно?
Ей лет пятнадцать, не больше. И взгляд еще детский, но упрямый, испуганный и злой одновременно. Андрей заварил чаю, накормил ее бутербродами. Она жевала и смотрела в пол. Думала о чем-то своем, долго и сосредоточенно, а потом спросила:
– Что, правда, можно ослепнуть?
– У нас один парень так ослеп. После драки.
– На один глаз? – с надеждой спросила она.
– На оба, – отрезал Андрей.
Она всхлипнула, отвернулась.
– Думаешь, очень я там нужна, в больнице?
– Я тебя отвезу завтра.
– Правда?
– Почему нет?
Ему все равно. Разве что придется встать пораньше. А ей заметно стало легче.
– А ментов ты вызывал? – переключилась она.
Он снова окинул взглядом квартиру.
– К черту ментов!
– Украли много?
– Так... кольцо, – вдруг вспомнил Андрей. – Кольцо...
– Твое?
– Нет.
– А-а-а, знаю... – протянула она. – Для твоей девушки. Я видела ее. Очень красивая. Очень. Как в рекламе шампуня.
– Где ты ее видела?
– Да, здесь. Когда ты приходил с ней. Вечером. Дня три назад.
– А ты что здесь делала?
– Ничего. Сидела вот там, на ступеньках. Этажом выше, – она ткнула пальцем в потолок. – Просто пришла. Хотела тебя увидеть.
– Зачем?
– Просто, – уперлась она. – Что, нельзя?
Андрей пожал плечами. Посмотрел на ее худые плечи под клетчатой рубашкой, на выпирающие коленки. Взглянул на часы.
Она завела прядь волос за ухо.
– Андрей, можно я не пойду домой? Я не займу много места. У тебя есть горячая вода?
Андрей провел ее в душ, расфутболивая по пути сваленные в горы вещи.
– Завтра я все приберу, – заверила Танюшка.
– Я уже привык.
Потом она легла на край дивана. Поерзалась и придвинулась к нему ближе. Затем – еще ближе. Он провел рукой по ее мокрым волосам, пахнущим его мылом.
– Это все? – спросила она.
И он понял, почему она злится на него и злилась раньше.
– Все.
– Потому, что я уродка, да? Потому что лицо разбито?
– Нет, не потому. И ты не уродка.
Андрей обнял ее, не чувствуя ровным счетом ничего. Девчонка всхлипнула.
– Давай спать, Танюша. Потом будем… зажигать звезды, – утешил он.
Она обхватила его руку, уснула. И он подумал, что с девяти лет не засыпал с плюшевым мишкой. На том ужасный день закончился.

А утро выдалось несусветное. Лучше бы еще раз кто-то разнес в пух и прах его неубранную квартиру.
Разбудил звонок в дверь. Он освободился от Танькиных объятий, мельком взглянул на ее разбитое лицо, отметил про себя, что уже пора бы собираться в клинику и пошел к двери. Посмотрел в глазок. Опасности не было. За дверью стояла Катя.
Андрей поспешил открыть.
– Катя!
– Привет! Разбудила? Знаю, что разбудила. Так захотелось позавтракать с тобой в городе, – она огляделась. – Что у тебя?
Андрей развел руками.
– Как видишь.
– Издержки твоей работы?
– При чем здесь работа? – Андрей отступил. – Ограбили...
– Не просто ограбили. Все перевернули... Ты спокоен?
– А что мне головой об стенку биться? Такое бывает.
– Где такое бывает?! С кем?! – вскрикнула она. – Опять влез куда-то! Опять что-то делите!
– Это похоже на дележ, по-твоему?
И вдруг из спальни послышался слабый Танькин голос:
– Кто там, Андрей?
– Кто у тебя, Андрей?
Они это одновременно спросили.
– Девчонка одна, – ответил он и понял, что ситуация-то дурацкая.
– Девчонка? – лицо у Кати сделалось пепельно-серым.
Она прошла мимо Андрея в гостиную. Потом – так же мимо – обратно.
– Весело проводишь время!
– Кать, да это горничная.
– Да хоть бармен. Не хочу тебя отвлекать, – она отступила к двери.
– Ну, Кать... Это не так все!
– Все и было не так! Прощай!
Прежде, чем Андрей успел схватить ее за руку, она растворилась в воздухе. Растаяла. Снегурочка, мать ее...
Он вернулся и сел на постель.
– Она ушла? – спросила Танюшка.
– Ушла, – кивнул Андрей.
– Из-за меня?
– Нет. Просто ушла. Ей нужно было уйти.
– Насовсем?
– Может, и насовсем. Одевайся, в больницу тебя отвезу.
Она вскочила с такой радостью, будто предложил он по меньшей мере ехать в церковь и немедленно венчаться.
Машина, оставленная в чужом дворе, была на месте. Пришлось вызывать знакомых ребят из техпомощи. Они взглянули на Opel, на разбитое лицо Танюшки, на хмурую физиономию Андрея и дружно ухмыльнулись:
– Что? Тяжелый был день?
Он молча расплатился.
Жара поднималась и висела над городом. Сердце от раскаленного воздуха стучало приступами, словно барахталось рыбой, выброшенной на берег. Танюшка стиснула виски руками.
– Дикая боль...
И Андрей тоже почувствовал эту «дикую боль». Это значило: все. Конец. Не судьба. Катя ушла навсегда из его жизни, оставив его самого биться и подыхать на своем берегу. То кольцо, которое вчера увели из его квартиры, было обручальным. Вот поэтому.
– Андрей! – Танюшка схватила его за локоть. – Ты влетишь в автобус!
– Не влечу...
Дорога плыла в раскаленном мареве. Автомобили, автобусы и трамваи болтались в нем и никак не могли столкнуться. Не судьба.
– Я испугалась, – сказала Танюшка. – Мы молоды, чтобы разбиться вот так. В жару. Об автобус.
Андрей кивнул.

Доктор смотрел на него подозрительно и недоброжелательно.
– Промедление опасно! – бросил грозно.
Смотрел так, словно это сам Андрей избил свою малолетнюю подружку, с которой, по мнению эскулапа, обязательно сожительствовал в грубой форме.
– Кем приходитесь?
– Никем.
Тот раздраженно фыркнул:
– Я вас не привлеку за связь с несовершеннолетними!
– А я вас привлеку за клевету! – сорвался Андрей. – Я плачу за обследование. Этого мало?
Доктор подозвал медсестру и передал Танюшку ей в руки.
– Сейчас все будет готово. Не нервничайте.
Девчонка перепуганно оглянулась.
– Андрей!
– Я буду ждать.
«Сейчас» растянулось. Но Андрея уже перестала бесить больничная кутерьма. Он провел в больничном коридоре добрых полдня, вдоволь надышавшись запахом хлорки, формалина и разбавленного спирта. В результате, однако, все были довольны: врач и медсестры – полученными гонорарами, аптекарша – количеством приобретенных лекарств, Танька – тем, что ее отпустили на свободу, а Андрей – тем, что все процедуры закончились. Ее зрению ничего не угрожало, но ушиб был значительный.

Заехали пообедать в «Элегант». В кафе она прикрывала лицо ладошкой, и снова Андрею было жаль ее, как вчера. Он снял свои солнцезащитные очки и протянул ей.
– Хочешь, вправлю мозги твоему папаше?
– Нет. Он просто выпил, – она опустила голову.
– Он алкоголик.
– Разве ты никогда не пьешь?
– Но я никого не избиваю.
Она посмотрела с сомнением. И Андрей подумал, что делает это, скорее, на трезвую голову.
– Мне пора, – она отвернулась.
– Помни о лекарствах.
– Да.
Еще помолчала.
– Спасибо тебе. Ты потратился. Я верну, когда заработаю.
– Забудь, – он отмахнулся. – Найди лучше девчонку, которая уберет в моей берлоге.
– Я найду. На один раз. А потом – буду только сама. Бесплатно.
Ее худенькие плечи дрогнули.
– Только для тебя
«Мытье полов. Эксклюзив» – мысленно представил Андрей неоновую вывеску. Прощаясь, она сняла очки и запрокинулв вверх голову.
– Можно поцеловать тебя?
– Конечно.
Она поднялась на две ступеньки и чмокнула Андрея в губы.
Он оперся спиной о машину – смотрел, как она удаляется, размахивая пакетом с лекарствами. Наконец, сел за руль и поехал в «Глобус».

Трудно определить, что такое «Глобус». Место работы Андрей. Место отдыха приезжих, «гостей», как их здесь называют по-домашнему. А по сути – отхожее место всей страны.
«Глобус» – что-то вроде роскошного пансионата на берегу моря, со всеми составляющими современного курортного бизнеса: ресторанами, казино, ночным клубом, девицами, куревом, наркотой и прочей дрянью. Это закрытая курортная зона. Не для всех. Для шальных людей с шальными деньгами. Для тех, кого летом тянет не в Болгарию и не на Кипр, а в «Глобус», где умеют угодить душе нашего человека..
Хозяин «Глобуса» – Славик-Посейдон. Это он тут бог и моря, и неба, и солнца, и песка, и воздуха. Дело его поставлено с размахом и прочно. И эта прочность подкупает и милицию, и прокуратуру, и мэрию, которые вряд ли догадываются о реальных размерах прибыли «Глобуса».
Днем «Глобус» – старомодный пансионат с четко установленными часами питания, экскурсиями по прибрежной полосе и городским музеям, скромными девушками-гидами, нескромными аниматорами, большим теннисом, гольфом, бадминтоном, волейболом и водными лыжами. Странным кажется только отсутствие оравы орущих и плескающихся ребятишек. Ночью же «Глобус» превращается в расцвеченный огнями Лас-Вегас. Ночью здесь все показывают класс. Скромные экскурсоводши превращаются в стриптизерок, а нескромные аниматоры – в наилучший эскорт. «Глобус» живет своей особой ночной жизнью. Речь уже не идет о бадминтоне.
Славка Антипов создал «Глобус» – из песка, пыли и старых кирпичей. Он, может, больше всех жителей города рад тому, что родился у моря. Рад жаре, которую все проклинают, рад приезжим, из-за которых растут цены на продукты. Он рад жизни. В свои тридцать четыре – он полностью и безоговорочно счастливый человек.
Со стороны кажется, что Славка простодушный парень с наивным ежиком коротко стриженых волос, и сила, заключенная в мощных бицепсах, – простая и добродушная сила, и улыбка – открытая и честная, и серые глаза – ласковые, и взгляд – прямой. Если бы Славка был таким, каким кажется малознакомым с ним людям, то не создал бы «Глобус» и не стал бы Посейдоном. Он не связался бы с Балагуром, не вошел бы в наркосеть, не водил бы дел с сутенерами, а был бы директором пионерского лагеря на берегу моря.
Андрей хорошо усвоил, что «Глобус» – не пионерский лагерь. Восемь лет прошло с тех пор, как Славка, глядя вдаль на море, говорил Андрею:
– Понимаешь, каким бы ни был твой бизнес – легальным, теневым или полутеневым, притон это или сапожная мастерская, – твой бизнес должен работать как часы, без просчетов, без проколов. Все эти колесики, винтики, шпунтики и гаечки должны быть смазаны... самым лучшим оливковым маслом. И если у нас так будет, мы станем настоящим центром...
Славка хотел сказать «развлекательным центром», но вместо этого произнес:
– ...центром глобуса.
И Андрей засмеялся:
– Чего там? Станем глобусом.
Тогда казалось, что слова Славки – просто пустые рассуждения о том, как должно быть и как было бы лучше. Поэтому Андрей и подсказал в духе «оливкового масла», которым, по мнению Славки, нужно было смазывать винтики.
Так и сменили название. Прежнее заведение, которое Посейдон выкупил в полуразрушенном состоянии, называлось «Белые чайки». Он еще посмеялся:
– Думаешь, чайки здесь белые? Они серые от городской пыли. А зимой на городских свалках живут. Кормятся там всякой падалью.

Когда Андрей подъехал к «Глобусу», было около трех часов дня, и вокруг царило относительное затишье. Он прошел в прохладный бар, надеясь застать Славку где-то среди бутылок.
– Где Посейдон? – дернул бармена.
– Андрюха, плохой день. Головы у всех болят.
– Неужели?
Парень кивнул на верхние этажи. Где-то там Славка прятался от головной боли. Андрей неспеша поднялся, воздавая хвалу мощным кондиционерам. Нашел хозяина в его кабинете. То ли кабинет, то ли спальня. Славка лежал на диване, сцепив руки под головой и закинув ноги на спинку. Не спал, но и не поздоровался.
– Магнитные бури, – бросил вместо этого.
Андрей сел за стол, посмотрел на Посейдона, и тот вгляделся в него:
– Случилось что?
– Ты бы таблетку выпил, – посоветовал Андрей, вдруг вспомнив целый пакет лекарств в Танюшкиной руке.
– Хватит, я вчера уже выпил, – отмахнулся он. – Балагур сказал, что аспирин, перепутал. А я глотнул и водкой запил. Больше не хочу. Ты с чем пришел?
Андрей не ответил. Посейдон закрыл глаза, и было видно, как пульсирует на виске синеватая жилка. Может, правда, голова болела.
– У меня квартиру вчера разнесли, – сказал Андрей.
Славка открыл глаза и резко сел.
– Как «разнесли»?
– Выпотрошили. Искали что-то.
– И что нашли?
– Только вещи.
– А что искали?
– Не знаю.
– Не знаешь? Или не говоришь? – уточнил Посейдон.
– Не знаю.
Он встал, сунул руки в карманы.
– А что могли искать?
– Не знаю.
– Порошок? Деньги? Снимки?
Андрей пожал плечами.
– У меня не склад дома, не фотолаборатория.
Славка прошелся по кабинету, остановился напротив Андрея:
– Ты ни на кого не наехал в последнее время, так, круто?
– Нет.
– И кого подозреваешь?
Андрей снова пожал плечами.
– Ты мне тут не дергайся. Слезь со стола!
Посейдон сел за стол, положил руки перед собой.
– Этого так оставлять нельзя! Ментов звал?
– Какой прок от ментов?
Славка помолчал.
– Согласен. Фу, и голова болеть перестала. С тобой не соскучишься! Украли-то что?
Теперь Андрей лег на диван и закрыл глаза. Подумал, что попал в кабинет к психоаналитику. Только бы диван помягче.
– Обручальное кольцо.
– Ну, новое купишь. Выпишем тебе материальную помощь, – хмыкнул Славка.
– Нет. Уже не нужно.
– Катька что ли?
– Ушла.
– Ушла? Насовсем?
– А хрен ее знает. Она долго уходила... Это было у нее в глазах... что она рано или поздно уйдет.
Хотелось поделиться с кем-то. С Посейдоном?
– Она исчезала, исчезала, таяла. И растаяла, – продолжал Андрей.
Уже не мог остановиться, словно в самом деле попал к доктору, который выслушает и обязательно поможет:
– Сначала, когда мы познакомились, все было так сложно: ее семья, отец – хирург, кардиолог какой-то, мать – декан в университете, она – вся такая правильная, невеста какого-то лоха в очках, без пяти минут верная жена и мать восьмерых детей. А я – человек в ее глазах едва ли не криминальный, с пистолетом, со смутным будущим. А у кого оно не смутное? Разве не мог ее лоха автобус переехать? Но они не могли позволить, не могли... и столько было нервов, слез, упреков и обещаний. И я стал бывать в их доме, заговорил литературно, стал цитировать Гоголя и заверил, что Кате со мной ничего не угрожает. Вся ее среда, ее друзья, ее семья, ее будущее были на одной чаше весов, а я – на другой, и я так подпрыгивал, так трепыхался, что перевесил. Но каждый день я должен был извиваться на своей чаше, чтобы доказать ей, что она не ошиблась, выбрав меня. А она будто хотела убедиться в обратном. И это изматывало, угнетало. А ведь, подумай, я был готов на все – ради того, чтобы у нас все было хорошо, чтобы мы были счастливы, чтобы мы поженились и у нас родились дети. Я семью хочу, Славик. Я не хочу быть один. Не хочу жить одни. Но каждый день она сомневалась. Уходила, уходила и ушла. Какой смысл возвращать все?
– Разве мы тебе не семья? – спросил Посейдон.
И вопрос был из другой области. Вопрос был о том, что тревожило не Андрея, а его самого.
– Только вы и остались, – кивнул мрачно Андрей.
– И, заметь, мы не переделываем тебя. Не мешаем жить в свое удовольствие. Ты легче относись ко всей этой байде. А то сдвинешься ненароком. Кстати, тебя в городе сегодня видели с девкой, – вспомнил Славка.
– Сегодня? С какой девкой?
Посейдон ухмыльнулся.
– Шлюха с бланшем.
– Это не шлюха. Это моя горничная.
– Мне сказали – шлюха. Ладно... Ты не зависай на этом. Расслабься.
– Я понял, – Андрей поднялся. – Пойду.
Славка достал из стола пачку денег.
– Я обещал тебе матпомощь. А с квартирой твоей я разберусь.
– Нет. Не надо. Я не за деньгами пришел, – Андрей покачал головой.
– Знаю. Все равно возьми. На поправку нервной системы. На новую горничную. Слышишь? Пойди поиграй у Барби. Отвлекись. Мы ведь друзья. Так? Я рад тебе помочь.
Андрей взял деньги. Поблагодарил. А когда спускался по лестнице к бару понял, за что Славка заплатил. За то, что разнес его квартиру, и за то, что не нашел в ней ничего, что Андрей хотел бы от него скрыть.
Понял, что это была проверка. Тест на прочность, который он прошел.
Значит, восьмой сезон не последний для Андрея. Они продолжат работать вместе: Посейдон, Балагур, Марк, Инга и Андрей. Но проверял Славка из всех именно его. Не мешало бы поговорить с Барби, но Андрей вместо того чтобы искать ее в «Глобусе», поехал домой.

-2-

Без Кати стало легче. Пусто внутри, но легче. Больше никто не оценивал его со стороны пристальным и дотошным взглядом голубых глаз.
Андрей улыбался. Смотрел на город и улыбался. Уже недоумевал, за что мучил себя так долго. Зачем не дал ей тогда выйти замуж за очкарика, приятеля ее мамаши.
Квартира уже не пугала своим видом. Непонятно только было, что искал здесь Славка. Банковские счета Андрея и без того проверялись, с наркоторговлей он не связывался, сомнительных сделок за спиной Посейдона не заключал, шантажом не прирабатывал.
Андрей сел в кресло и крепко задумался. Почему Посейдон проверял его, а не Балагура или Ингу? Ведь не так давно – никого не было кроме Андрея и Славки в «Глобусе», а потом уже к ним стали стекаться люди, и структура стала обрастать, как снежный ком. Всех влекло к деньгам и развлечениям.
И, не придя ни к какому выводу, он опять вернулся к мыслям о Кате. О том, что она больше никогда не войдет в его квартиру, не предложит «позавтракаем в городе!» и не упрекнет злым шепотом «я тебе не верю!». Отчего она не верила ему? Он не изменял ей, не скрывал даже мелочей, пустяков, и все равно она думала о нем что-то такое, чего не могла сказать прямо в глаза. Может и у Посейдона есть о нем какое-то свое мнение, согласно которому и он ему не верит.
Теперь свободен. Может вести вольную жизнь. Только тяжеловат он на подъем в таких вопросах, не вдохновляют его ни знакомства, ни свидания. Не хочется узнавать других людей – не ждет от них Андрей ничего хорошего.
Не мешало бы перестроиться и зажить по-новому, чтобы не вспоминать о Кате, к которой так привык. Вот сейчас придет Танюшкина подружка, какая-нибудь юная егоза, которая не скажет «нет». Стоит только помочь ей с уборкой.
В дверь позвонили. Андрей открыл, не раздумывая. Перед ним стоял мальчишка лет шестнадцати, в шортах, синей футболке и панамке на голове. Торопливо стащил панамку.
– Танюха сказала, тебе убрать надо.
Ловко! Ничего не скажешь.
– Проходи.
Первым делом парнишка назвал цену, и Андрей кивнул. Сел в кресло и стал наблюдать, как живо тот управляется с разбросанными вещами. Не очень высокий, крепкий, светловолосый паренек с серыми быстрыми глазками. Свою панамку он забросил на стол, рядом с фотографией Кати.
– И это убери! – Андрей перевел взгляд с ее лица на пакет для мусора.
Мальчишка без единого вопроса столкнул фотографию в пакет. Андрей уже не думал помочь ему наводить порядок.
– Тебя как зовут?
– Витек.
– А меня Андрей.
– Знаю.
– А где работаешь вообще?
– На заправке. И я еще в школу хожу.
– Молодец.
Он промолчал.
– Что, нравится тебе Танюха? – спросил зачем-то Андрей.
– Ниче, клевая. Только она со мной не хочет. Ну, не очень-то и надо. У меня полно девок.
Андрей взглянул на него озадаченно. Пример легкого отношения к жизни. В свои шестнадцать Андрей не мог похвастаться ничем подобным.
– Это в каком шкафу было? – перебил парень его мысли, указывая на ворох белья на полу.
– Куда пристроишь, – отмахнулся Андрей.
Витек управился быстро. И пол вымыл, и пыль с этажерок стер.
– Хочешь пива? – спросил Андрей, когда тот закончил.
– Давай!
Парень плюхнулся в кресло, прихлебнул холодное пиво из банки.
– Зови, если что. У Таньки пол-лица распухло. Она к тебе такой не придет. Ты ей нравишься. Ты богатый и красивый. Ты для нее лучше любого киноактера – фанатеет от тебя.
Он взял свою панамку и снова нахлобучил на голову, до самых глаз. Андрей наблюдал за ним с любопытством.
– Хорошо тебе живется, – сделал вывод парень.
– Это так кажется, – Андрей покачал головой. – У меня свои проблемы. Видишь, что с квартирой.
– Ну, бывает. Даже нас грабили. Скатерть со стола унесли и занавески. Больше взять нечего было – так со зла взяли скатерть, старую такую, всю в пятнах. Не повезло мужикам.
Он засмеялся.
– И Таньку грабили. У отца две бутылки самогонки взяли. И ничего больше. У них стены, полы – голые. Даже скатерти не было... Танька тебя очень любит. Ты знаешь? – спросил он вдруг серьезно и нахмуренно.
– Зачем это говоришь? – не понял Андрей.
– Ты это... дура она. Не обижай ее...
– Думаешь, я ее обижаю?
– А какого хрена ты с ней возишься? Все эти больницы, лекарства, кафешки в городе?
Андрей молчал.
– Она думает, что такая себе золушка... Мы вместе росли. Я помню ее с трех лет. Я папку ее знаю, мамку. Братана ее знал, которого посадили. Ты, это... – Витек не мог подыскать слова. – Ты все равно ей ничем не поможешь. Ей не нужны эти пилюли – это ее жизнь. Для нее ничего не изменится.
Андрей взглянул на все глазами этого паренька, и ему тоже показалось, что он не прав, пытаясь что-то сделать для Таньки. Влез не в свое дело и испортил то, что и до него было нехорошо.
– Она ребенок еще, – сказал Андрей. – У нее есть будущее.
Парень дернул плечами.
– Какое будущее? Да и не ребенок она, – сказал он веско. – У нас много мальчишек на автозаправке крутятся – воруют, машины моют, попрошайничают, газеты продают. Телки снимаются. Или – за так, ради интереса. Вот и у нее такое же будущее. Знаешь, что такое автостоп?
– Когда путешествуешь на попутках.
– Когда девка переходит из машины в машину, пока ее не кинут где-то на окраине, или в тупике, как наш. У нас ведь тупик. Дальше только море. Я встречал одну телку из Воркуты, ей было четырнадцать лет, и уже два года она болталась по дорогам, пока ее не вынесло к нам.
– И что?
– Не знаю. Я видел ее всего пару раз. Может, уехала с кем-то. Или убил кто-то. Не знаю. Танька говорила, что тоже уедет. Нет выхода. Отец их колотит, пьет. Мать больна. Брат сидит. И кому она нужна здесь? Тебе что ли?
– А тебе?
– Я ей голову дурить не буду. Все равно ей придется стоять на трассе, так чего уж?
Андрей хотел спорить. Какая-то внутренняя убежденность заставляла его противоречить Витьку.
– А школа? Она же учится.
Витек посмотрел презрительно:
– И что? Станет математиком?
– Ну хотя бы медсестрой станет.
– За двадцать баксов в месяц? Ты стал бы медсестрой на ее месте?
– Стал бы.
– А чего ж стал бандитом? – фыркнул парень.
– Думаешь, я бандит?
– Ты ведь из «Глобуса»?
Андрей ничего не ответил, взглянул в его хитро прищуренные глаза, скользнул взглядом по всему его взъерошенному и самоуверенному виду.
– А ты кем будешь?
– Кем придется, – хмыкнул он. – За что заплатят.
– Киллером?
– Почему бы и нет?
Солнце било в окна. Вентилятор разносил потоки жары. Июнь проникал в квартиру солнечным светом, звонкими голосами мальчишек со двора и чириканьем воробьев. Андрей подумал, что вырос не в этом городе, никогда не играл в этом дворе и никогда не мечтал стать киллером.
– Знаешь, кем я хотел быть в детстве? Журналистом. Носиться по всему миру. Делать репортажи из всех горячих точек земного шара. Так, чтобы там – хоть в тропической жаре, хоть на чужой войне под пулями – видеть, различать правду и говорить о ней людям. Даже поступил на журфак в столице...
Андрей осекся. Парень слушал с интересом. Но продолжать не хотелось. Он закурил, стряхнул пепел в пустую пивную банку.
– И что? – спросил Витек.
– Нельзя никому доказать правду. Каждый живет по своей правде и считает, что он прав, а другие не правы.
– Значит, каждый врет? – понял Витек.
Андрей пожал плечами.
– Просто скучно там стало...
Андрей вспомнил, как поразила его роскошная столица, и каким фальшивым показался его привилегированный вуз. Везде были свои какие-то круги, тусовки, а он – без денег в кармане, без авто, без модного прикида, без дозы, без дорогих сигарет – никуда не мог вписаться. И зачем тогда ему нужно было это общество? В огромном городе, в столице, в толпе людей он не нашел ни одного близкого человека. Жил и был никому не нужен, никому не интересен. Вообще не чувствовал себя живым. И бросил эту волокиту.
Бросил – и осенью его призвали в армию. Он и не собирался откосить, а если бы и хотел – не за что было бы купить белый билет. Он презирал армию, ненавидел форму, тупую армейскую дисциплину, но когда оказался на службе, удивился простоте своего нового положения. От него не зависело ровным счетом ничего. Он полностью выключил сознание. И там он впервые, с пустой головой, по-настоящему занялся спортом и осознал то чувство превосходства, которое дает грубая физическая сила. Сила мышц, сила удара. И, несмотря на все свое презрение к бессмысленной строевой службе, Андрей очень отдохнул в армии, как это ни странно звучит, почувствовал, что он может быть лучшим, и что он лучший.
После полутора лет службы ему предложили контракт. Зарплата была небольшой, но он, наверняка, согласился бы, если бы однажды среди ночи к нему не пришел капитан Антипов и не растолкал его ото сна.
– Идем прогуляемся!
Вышли на воздух. Зима стояла морозная, снег скрипел под ногами. Обошли казарму, и Антип остановился.
– Что, Андрюха, на дембель?
Андрей кивнул. До этого они мало общались с Антипом, так, только по службе. Такого, чтоб поговорить запросто, не было. Антип был из молодых, уверенных и перспективных офицеров. В свои двадцать шесть был замом командира дивизиона и солдат строил будь здоров. Дружбы особой ни с кем не водил, и его ночному визиту Андрей удивился, как внезапно влетевшей шаровой молнии.
– Ждешь-не дождешься свободы?
– Мне и тут свободно.
– Значит, в контрактники?
– Значит.
Антип сел на занесенную снегом скамейку, закурил в темноте, толкнул пачку Андрею.
– А я ухожу.
– На повышение?
– На повышение? Нет. Знаешь, что такое золотые прииски? Я нашел такой прииск. Дома, на родине – он ждал меня. Думаешь, мне нравится солдатское житье-бытье? – засмеялся Антип.
– Карьера, – напомнил Андрей.
– Херня вся эта карьера. Преимущество одному человеку над другим дают не должность, не звание, а деньги. Я знаю, как их сделать. И хочу, чтобы ты пошел со мной...
– Я? – удивился Андрей.
– А зачем по-твоему я тут снег задницей толку и веду с тобой беседу? Ты не потеряешь, Андрей. А если ты потеряешь, я возмещу тебе... ущерб, риск, – заверил Антип.
Андрей хорошо помнит, что тогда он растерялся: считал, что его жизнь уже вошла в колею.
– Придется уехать?
– Да. На юг. К морю. К белым чайкам.
– Конечно, – сказал Андрей.
– «Конечно»? – переспросил Антип. – Вот так просто ты соглашаешься? Не хочешь ничего больше узнать? Ни о чем не спросишь?
Андрей молчал. И тогда Антип протянул ему руку:
– Будем друзьями, Андрей! В нашем деле дружба важнее всего, как в пионерском лагере.
Впервые человек предложил дружбу. Сам. С виду – вполне бескорыстно. Они пожали руки, и капитан добавил:
– Меня Славкой звать, а то солдаты уверены, что Антип – это мое имя.
Они помолчали.
– Это законный бизнес? – спросил Андрей, уже догадавшись о возможном ответе.
– Наполовину, – смягчил Антип. – Но я все возьму на себя. Ты будешь моим...
Может он хотел сказать «телохранителем», или «компаньеном», или «охранником», но он снова сказал:
– ...другом.
И Андрей снова кивнул. Тогда Славка добавил:
– И еще одно, Андрей. Ты сам откуда?
Он назвал город на северо-востоке страны.
– Кто там у тебя?
– Мать, отец, сводные сестры, тетки.
– Слышишь Андрей, нужно написать им, что ты больше туда не вернешься, что ты...
– ...умер, – понял Андрей.
– Зачем так? Не пророчь. Что ты уехал за границу. Выбери страну... И что у тебя все хорошо...
– Я туда больше не вернусь?
– За границу?
Андрей усмехнулся. Значит, риск все-таки был. И Славка честно сказал об этом. Предупредил. Андрей еще мог отказаться. Но жизнь уже изменилась – совсем, совершенно, в корне. Отступать было некуда.

Когда он приехал к «белым чайкам», ему очень не понравилось. Не понравилось совершенно. Не понравились ни море, ни воздух, ни улицы, ни климат, ни люди. Он не знал раньше этого раскаленного марева, этого знойного ветра, этого липкого тополиного пуха, этих темных лиц людей смешанной крови.
К тому же город оказался промышленным. В центре города дымили заводы, загрязняя выбросами и небо, и морскую воду. Это не сочеталось. Это было вредно. Но летом улицы разбухали от наплыва приезжих.
– Мы дадим людям то, что они хотят. Они не хотят стерильности.
Парадоксально, но Славка оказался прав. Этот город был тупиком. Дальше него не шли поезда. И гости хотели почувствовать себя в тупике, припертыми к стенке необходимостью бездельничать, расслабляться, заниматься сексом, играть в рулетку, нюхать кокаин, то есть тратить, тратить, тратить деньги. Тратить деньги – это простая потребность человеческого организма. Чем больше тратишь, тем полноценнее и увереннее себя чувствуешь, и тем ты счастливее.
Андрей стал нужным, не последним человеком в «Глобусе». Более того – вторым. В «Глобусе» – значит, в городе. Обзавелся квартирой в наиболее чистом портовом районе, сменил несколько машин, остановившись на Opel Vectra, купил итальянскую мебель, фирменную одежду, все необходимое для полноценной жизни, то есть то, о чем раньше не мог и мечтать.
Вышло, что золотым прииском стал для него Славка-Посейдон. Нельзя сказать, кем он был Посейдону. Когда на отмытый и перестроенный «Глобус» стали претендовать заезжие, начали травить Славку, и Андрей закрыл его собой от пули, он был Посейдону не просто телохранителем. Когда Славка поручил Андрею управлять двумя ресторанами при «Глобусе», он был ему не просто помощником. Когда Посейдон приезжал ночью и обсуждал с ним кандидатуру каждого из возможных партнеров, он был ему не просто компаньеном. Андрей верил в их дружбу.
Они ведь были вдвоем. Они начинали вдвоем, а потом уже к ним прибился Балагур, как бездомная бродячая собака, ищущая себе кров на зиму. Балагур и пришел именно к зиме – весь растрепанный, с торчащими волосами, в куртке из дорогой кожи, но со сломанной молнией. До этого Посейдон уже слышал о Балагуре, как о супер-эксперте наркопродукции, а Андрей – ничего о нем не слышал, не знал о его странной привычке говорить обо всем подряд, кроме того, что напрямую связано с действительностью. Показалось, что перед ним местный сумасшедший, но Балагуру вообще не было места: ни в ветлечебнице, ни в дурке, ни в городе, ни за его пределами.
Его потянуло к «Глобусу», как вампира на свежую кровь, и он пришел. К концу ноября гости уже разъезжались из «Глобуса», даже снег выпал. Андрей и Посейдон сидели в баре вдвоем, смотрели на заснеженный берег и думали, как обычно, о строительных работах, о новом сезоне, о весне. Визит Балагура отвлек их от размышлений. Охранники не хотели впускать странного гостя.
– Я к хозяину, не к вам!
– По какому вопросу?
– По какому вопросу? Да пошли вы!.. Нет у меня вопросов. У меня одни ответы, – доказывал Балагур.
Посейдон вышел в холл.
– Чего тебе, старче?
Балагур показался им старцем, а было ему тогда лет двадцать восемь, ничуть не больше. Просто снег засыпал его торчащие волосы, нос заострился от мороза, и глаза казались бесцветными – серо-водянистыми, болотными.
Он прошел в бар и сел на табурет. Потер озябшие руки, запахнул куртку без застежки.
– Ребята, я только что из Пакистана.
Посейдон засмеялся.
– Проездом?
– Нет, думаю у вас остаться. Это только говорят, что Азия – закрытая зона из-за войны. Ну, там стреляют, конечно.
Снег на его волосах стал таять.
У него, как у выученной собаки, был нюх на наркотики. Он разыскивал новинки. Он знал об этом товаре все, по всей видимости, все испробовав на себе. И, пожалуй, Балагур был не дельцом, а гурманом: стоял не за широкий оборот, а за распространение нового и качественного продукта. Посейдону это подошло, потому что дельцом был именно он. Антипов кивнул и, долго не раздумая, подал руку гостю.
– Если ты нас кинешь, мы достанем тебя со дна морского!
– Э, Посейдон, в этом я не сомневаюсь! – кивнул Балагур.
И, несмотря на то, что психика Балагура то и дело давала сбои, и он нес совершенную ахинею, Посейдон был в нем уверен. Дела с ним пошли замечательно. Все сделки и проверку товара взял на себя Балагур. Его нос всегда был по ветру. Он знал, что и где искать, с кем и каким образом связываться.
Андрей убедился, что он не сумасшедший, но общаться с Балагуром не мог, хотя тот часто, встречая его, останавливал своими рассказами о событиях, которые не касались ни Андрея, ни его самого. Балагур никогда не говорил о собственной жизни, зато в подробностях обсуждал политику, погоду, газетные статьи и жизнь города. Бывало, что в «Глобус» приезжал человек, которого никто не знал, тогда обращались к Балагуру – и он рассказывал о госте самую конфиденциальную информацию, причем всегда дурного характера. Хорошего ни о ком он не знал и не помнил. И все его слова обязательно подтверждались, и никто не сомневался, что Балагура долго носило по миру, до того как занесло в «Глобус».
Таким образом, отстранившись от Балагура, Андрей отстранился и от общих дел Балагура и Посейдона.

А потом появилась Инга. Никто не звал ее, не искал, но она пришла – высокая, тонкая, с фигурой пышногрудой Барби, кареглазая, с длинными русыми волосами и бело-розовой прозрачной кожей. Красивая именно той призывной красотой, которая заставляет мужчин оборачиваться на улице. Сама она была вызовом. Ее походка была вызовом. Ее губы были сплошной провокацией.
Таким было первое впечатление. Она излучала уверенность.
– Я хочу на вас работать, – заявила она.
– Где?
– В казино.
– Хочешь быть крупье? – спросил Посейдон.
– Нет, хочу управлять казино.
Посейдон присвистнул. С казино он в то время возился сам. Посмотрел на нее еще раз. Она тряхнула волосами.
– Так что?
– А ты справишься?
Она не ответила.
– Попробуй, – кивнул он.
Ее глаза засияли. Даже щечки порозовели от радости.
– Я вас не подведу. Я видела, как это делается.
– В кино, – добавил Андрей.
Она не обиделась.
– И в кино тоже.
И вдруг отступила на шаг.
– Только... ребята. Спать я с вами не буду. Я не проститутка.
Они переглянулись. Не оправдываться же: никто и не собирался. Странное условие просто.
– Я не проститутка! – повторила она.
Андрей первым кивнул:
– Ну, ясно. Ясно. Не нервничай так.
Оказывается, она на этом была помешана. Был такой пунктик. Училась в театральном, и там на нее, как ни на кого, одно за другим сыпались подобные предложения. А она уперлась – нет и все. И ролей не было. Ее подружки уже снимались в сериалах, а она посещала все лекции и читала книги по актерскому мастерству. А потом и тот мэтр, лекции которого она так усердно посещала, сделал ей нескромное предложение. А было дедульке лет под семьдесят. И однажды она поднялась посреди лекции и заорала всем:
– Я не проститутка! Я не собираюсь платить телом за ваши лекции!
И вышла. Книжки оставила, сумочку. Так и не вернулась туда больше.
С ролью хозяйки казино она справилась блестяще. Она была создана для нее. Но казино – это не шоу, не сериал, это в первую очередь бизнес. И Посейдон сообщил как-то:
– Думаю отправить Ингу в Монте-Карло. Пусть присмотрится, подучится.
– Она не вернется, – высказал опасение Андрей.
– Да кому она там нужна, «рашен проститут»? – засмеялся Посейдон.
Она поехала на стажировку. И вернулась. Они встречали ее в аэропорту. Андрей, Посейдон и Балагур. Кинулись обнимать ее – так, как старого приятеля. Потом сидели в ресторане, хотелось послушать о ее учебе, но больше всех говорил Балагур, который никуда не ездил. И от этого всем было смешно.
Она научилась. Даже слишком. Это тоже Балагур сказал.
– Ребята, вы теряете казино.
Славка сразу понял, насторожился.
– Откуда знаешь?
– Зашел вчера поиграть в блэк-джек.
И тогда Посейдону дошло, как разросся бизнес и какой дает оборот. Он срочно нанял финансового директора, чтобы прибыль не уплывала из-под контроля, пожилого, опытного финансиста – Леонида Васильевича Ружицкого. Тот вмиг высчитал всю смету, свел баланс. Приличная сумма уплыла в этом месяце на сторону.
Посейдон нахмурился, кулаки сжались. Пошел в «Глорию» к Инге. Она была уже одета для вечера. Потрясающее черное платье с открытой спиной, бриллиантовое колье, перчатки – королева казино, которое ей не принадлежит.
– Ты ничего не хочешь мне объяснить? – спросил Посейдон.
Она села, закурила.
– А что случилось?
– Ничего?
Посейдон засмеялся. Подумал, что лекции по актерскому мастерству не прошли даром. Она взглянула в его лицо и тоже поняла, что он раскусил ее.
– Зачем тебе деньги? – спросил он.
– Мне не нужны деньги.
Она поднялась, открыла сейф в углу кабинета, достала бумажный пакет с деньгами и протянула Посейдону.
– Вот они. Я просто хотела проверить твою бдительность.
– Удовлетворена?
Он забрал пакет.
– Я уволена? – спросила она.
Посейдон окинул взглядом ее фигуру, взглянул в ее огромные потемневшие до черноты глаза. Заметил, как побледнело ее лицо.
– Больше так не делай, – предупредил Посейдон. – Я бдительный.
– Я тебе ничего не должна? – спросила она снова.
– Нет, Барби. Ничего.
Она подала ему руку.
– Спасибо, Славик.
Тогда Посейдону и в голову не пришло поднести ее ладонь к губам – только сухое мужское рукопожатие.
– Удачного вечера! – пожелал он и вышел.
Ружицкий следил за «Глорией» пристально, каждую неделю Посейдон требовал отчета – претензий к казино больше не было. Она была честна.

Самым молодым из них был Марк. Его переманили из города года три назад, и он не был здесь непрошенным гостем, как Балагур или Инга. Тогда «Глобус» уже процветал, Андрей контролировал два ресторана – «Причал», который стоял на берегу, и «Арго», который размещался на теплоходе и курсировал в бухте, Инга царствовала в «Глории», Посейдон координировал работу отеля, Балагур просачивался во все структуры и вносил всюду сумятицу и хаос своими вечными историями ни о чем.
Но гости «Глобуса» в тот сезон помолодели, слово деньги подыскали себе более юных хозяев, более раскованных и азартных. Эти люди не дорожили ни своим капиталом, нажитым в подозрительно короткие сроки, ни своим окружением, ни подругами, ни собственной жизнью. Они остались равнодушны не только к старомодным изысканным ресторанам с живой музыкой, но и к зеленому сукну «Глории».
– Нужно поднимать ночной клуб, – немедленно отреагировал Посейдон. – Электронная музыка, хаус-шмаус, что там теперь модно?
И когда уже было готово новое здание, причудливой асимметричной формы, ультрамодного дизайна, дело стало за человеком. Посейдон не хотел браться за то, чего не знал.
– Там нужно будет все взять на контроль: стилистику, аппаратуру, диджеев. Кто этим займется?
Выслушали, как обычно, Балагура – о том, что электронная музыка – это бессмысленный набор звуков, который мешает не только медитации, но простой концентрации человека на собственных ощущениях.
– Замечательно! Пошлем на хер этот клуб? – бросил Посейдон. – Достанем циновки и будем медитировать? Мы уже чертову уйму денег ввалили в здание. Теперь бросим эту затею?
– В городе есть «Бинго». Очень хорошее заведение. Стильное. Самое популярное, – сказала Инга. – Не знаете, кто хозяин?
– «Бинго»? Это Суворова клуб. Ему уже года два, – сказал Посейдон.
– Суворов «Бинго» не управляет. Он и не бывает там. Его Марк раскрутил, – заметил Балагур.
– Я его не знаю, – сказал Андрей.
– Специалист в своем роде. Правда, говорят, с переклинами, – припомнил Посейдон.
– Он пил, – вставил Балагур.
– Алкоголик?
– Давно было.
– Так сколько ему лет?
– Ну, лет... Он моложе меня, – Посейдон задумался.
– Давайте позовем его, – предложила Инга.
– Сманим?
В «Бинго» поехал Андрей. Клуб издали напоминал летающую тарелку, и, войдя внутрь, Андрей отметил удачный дизайн: не было замкнутости, пространство плавно закруглялось и перетекало из одного зала в другой. Хотя медитировать под такую музыку Балагур не смог бы.
Андрей разыскал Марка. Это оказался молодой человек среднего роста и не очень крепкого сложения. Черные волосы были коротко подстрижены и зачесаны назад, открывая высокий лоб, брови – черные и тонкие нити, глаза – ярко-зеленые, большие и чуть раскосые, губы – бледные. Он был красив какой-то странной, надломленной красотой. Не был ни на кого похож. Держался холодно и высокомерно. Одет был в джинсы и черный длинный пиджак поверх облегающей зеленой футболки. И глаза отливали изумрудным цветом.
Андрей представился. Парень оглядел его озадаченно.
– По какому вопросу?
– Бизнес.
– Какой бизнес?
– Может, пройдем в твой кабинет? – предложил Андрей.
– У меня здесь нет кабинета, – Марк дернул плечами.
– Тогда мы выделим тебе кабинет в «Глобусе»...
– В «Глобусе»?
– Мы открываем ночной клуб. Нам нужен управляющий.
– Управляющий? – опять переспросил Марк, и Андрей подумал, что он не очень-то быстро соображает. – Это ты – Посейдон?
– Нет. Я его друг.
– И о цене я тоже должен с тобой договариваться, «друг»?
– Да.
– Выйдем на воздух.
Андрей пошел за Марком через черный ход. Вышли на крыльцо. Андрей закурил и предложил Марку сигареты. Тот отмахнулся, сел на скамейку, взглянул еще раз в лицо Андрею.
– Как, говоришь, тебя зовут?
– Андрей.
– Так вот, «друг» Андрей... Я хочу поговорить с тобой... о вреде курения. Я хочу объяснить тебе, что я не курю. Не пью. Не употребляю героин. Не трахаюсь с проститутками. Не играю в казино. Я веду здоровый образ жизни. Поэтому если вы откроете ваш ночной клуб «Малина», ноги моей там не будет, – высказался Марк.
– Так ты договариваешься о цене?
– Я ни о чем с тобой не договариваюсь. Меня это не интересует.
У Марка зазвенел мобильник. Андрей отвернулся, посмотрел со стороны на «Бинго» – с заднего крыльца клуб не казался готовой взлететь летающей тарелкой, не сиял иллюминацией, не гремел музыкой, а напоминал старую заброшенную фабрику.
– Нет. Я не приеду... Нет. Не приеду. Не могу. Мне некогда... Нет. Я с другом, – говорил Марк по телефону. – Нет. Не надо... До утра... Не знаю. Не жди. Нет.
– Ты категоричен! – оценил Андрей, когда он закончил разговор.
– Тебе я тоже, кажется, уже сказал «нет». Я не веду дел с такими людьми, – отрезал Марк.
– С каким людьми? На «Глобус» у нас есть лицензия. Это дом отдыха с развлекательным комплексом. Что тебя не устраивает? Вполне законный бизнес. Ты будешь получать законную зарплату управляющего.
Разговор уже раздражал Андрея. Он никуда не продвигался. Не сдвигался с мертвой точки. Марк ломал комедию.
– А лицензию ты привез?
Андрей отступил. Мысленно уже послал этого выскочку ко всем чертям.
– Ясно. Разговор окончен.
Марк пригладил рукой волосы.
– Уже?
– Я понял, что ты отказываешься.
– Ты же не сказал, какая у меня будет зарплата.
– А сколько тебе платят в «Бинго»?
– Много, – заулыбался Марк.
– В два раза больше, – кивнул Андрей.
– Ты же не знаешь, сколько мне платят в «Бинго», – снова расплылся в улыбке Марк.
– Да пошел ты!
Нервы сдали. Парень умел действовать на психику.
– Потрясающая дипломатичность, – хмыкнул Марк и повернулся к Андрею спиной.
Андрей вернулся в «Глобус» ни с чем. Нечего было ответить Посейдону.
– Так ты его видел или нет? – допытывался тот.
– Видел. Только и того.
– Ладно, – Посейдон махнул рукой. – Найдем кого-то. Этот засранец себя переоценивает.
Андрей кивнул. Чувствовал, что его провал.
А потом случился день безделья. Тогда такие дни еще изредка выпадали. Только ветренно было. Все шло само по себе, а они сидели вечером на террасе отеля, и каждый думал о том, что день на самом деле чудесный – майский, теплый. К вечеру ветер стих. И от моря стало пахнуть йодом. Никому не хотелось идти к своим делам. Инга курила, закинув ногу за ногу и глядя на далекие волны. Балагур рассказывал о том, что ученые открыли новое лекарство от рака.
– А старое, что, не помогает? – спросила Инга.
– Ты не понимаешь, какой это прогресс! Шаг вперед! Медицина в Японии не стоит на месте, как у нас, – воскликнул Балагур.
– У тебя, что, рак? – снова спросила она.
Балагур хотел отвечать что-то о прогрессе в японской медицине, когда зазвонил телефон, и он поднял трубку.
– «Глобус». Да.
И обернулся с ухмылкой, повторяя просьбу звонившего:
– Мистера Его Величество Посейдона.
Инга хмыкнула. Посейдон взял трубку.
– Да... – он помолчал. – Да, здесь... Хорошо.
Разговор был окончен. Он улыбнулся.
– Это Марк. Согласился работать с нами. И тебе привет, – кивнул Андрею. – Сказал, что ты был очень дипломатичен и очень мил.
Все помолчали.
– Он, что, педик? – спросила Инга.
И невольно взгляды уперлись в Балагура.
– Эй, ребята, а я при чем? Я с ним не сплю! – возмутился Балагур.
– Ладно, давайте – по местам, – Посейдон поднялся. – Сейчас он подъедет. Я сам хочу с ним поговорить. Нужно поставить парня на место.
– Не интригуй, – бросил Балагур, – а то я останусь.
Но Марк, объявившись в «Глобусе», занял свою совершенно особую позицию. «Позиция здорового образа жизни», – определил ее Андрей. Он закрыл на все глаза. Его задачей было поднять клуб, и он с ней справился. Клуб он назвал «Пари» и практически в нем поселился. Завел себе кабинет, где часами отлеживался, обдумывая последующие этапы превращения клуба в культовое заведение. Набрал команду диджеев, девчонок для подтанцовки, охранников, осветителей: для небольшого клуба – целый штат обслуживающего персонала. Посейдон не протестовал. «Пари» загудел на полную мощность. Потянулись люди из города, но допускали лишь избранных. Так, никому не известный, вчера созданный «Пари» стал элитным развлекательным заведением. Марк сделал свое дело. Но не было предела совершенству, и он продолжал пичкать «Пари» всеми ультрамодными новинками.
Отношения сложились ровные, хотя Посейдону не вполне удалось поставить Марка на место. Ко всему тот относился с такой иронией, словно «Глобус» просто какой-то детской забавой, за которую хорошо платили. С Балагуром за эти годы едва обмолвился несколькими словами, Ингу называл не иначе как Барби, Андрея – друг, не вкладывая в это слово ровно никакого смысла.
– Эй, друг, ты здесь самый крутой гангстер, как я погляжу, – рассмеялся как-то.
– А ты здесь кто? – поддел Андрей, намекая на то, что он – дальше всех от Посейдона.
– А я – не здесь. Я в клубе.
Андрей взглянул на него.
– А вообще ты откуда? Здешний?
– Здешний. По Куприна живу, – кивнул Марк. – Хорошая улица. Зеленая. Тихая. А в детстве, до девяти лет, я жил во Франции. Отец был корреспондентом. Я по-русски даже не говорил, так мы слились со средой. Ходил в школу в Париже.
– А потом?
– Потом заговорил. Когда отец мать бросил и женился на француженке. Я сразу заговорил.
– Потому твой клуб «Пари» называется? – спросил Андрей.
– Пари – это спор. Это не по-французски, – Марк пожал плечами.
Постепенно Андрей привык общаться с ним, вот так обрывать разговоры, мириться с его иронией. И даже Посейдон привык к Марку. И годы, которые они провели вместе, были ровными и спокойными – годы постепенного подъема и расцвета «Глобуса».
И «Глобус» великолепно начал восьмой сезон. Все выпили за открытие, за загар Инги, за удачную финансовую смету Ружицкого, содержание которой, как всегда, было известно только финансисту и Посейдону.
И вдруг Андрей ясно почувствовал, что что-то сломалось и уже не будет по-прежнему.
Пришел в себя.
Перед ним сидел парнишка в панамке. Витек. Он бросил пустую пивную банку в мусорный пакет.
– Что тебе еще? – спросил тот.
– Ничего.
– Ну, бывай. Зови, если что...
Уборка была окончена. Квартира сияла чистотой. И Андрей в ней был совершенно один.

-3-

За все эти годы он ни разу не был у Инги дома и даже не знал, где она живет. Виделись они только в «Глобусе», болтали по-приятельски, обсуждали дела. Андрей координировал охранную систему центра, и «Глории» в том числе.
Хорошо помня то, как она представилась при знакомстве, Андрей никогда не видел ее в роли любовницы. Даже ее личной жизнью не интересовался. Знал, что незамужем. В «Глории» рядом с ней никогда не появлялся мужчина, романов с гостями она не заводила. Когда-то один богач усыпал «Глорию» орхидеями, но Инга сказала, что чихает от этих цветов.
Андрей набрал ее номер. Захотелось вдруг услышать ее дружеский спокойный голос. Она взяла трубку не сразу.
– Андрей? Ты из «Глобуса»?
– Нет, из дома, просто.
Она помолчала. Не поняла, зачем он звонит. А потом сообразила:
– Я слышала, что с твоей квартирой. Собрал остатки?
– Собрал. Откуда знаешь?
– Сказал кто-то. Может, Балагур.
– Мы можем встретиться?
И снова пауза. Андрей понял, что она его не пригласит.
– Я скоро буду в «Глобусе».
– Не в «Глобусе», – попросил Андрей.
– Знаешь бутик «У Лили»? Давай там.
– Где он находится?
– На проспекте Победы, около киношки.
– Ладно, я подъеду.
– Через полчасика. Я хочу посмотреть платья.
Андрей приехал раньше. Видел, как она выходит из машины. Изящная девушка в расклешенных брюках и обтягивающей маечке. Инга – не та, что восемь лет назад. И стрижется коротко, изящно укладывая волосы. И черные очки – как маска, которая надежно скрывает огромные черные глаза. И кожа не слепит молочной белизной. Инга ценит ровный шоколадный загар, умудряется загорать с конца апреля, как она говорит – на балконе, потому что, в самом деле, на пляже никогда не бывает. Валяется, скорее всего, в солярии.
Каждый вечер в «Глории» можно наблюдать ее королевский выход. Ослепительными кажутся и макияж, и прическа. У Инги есть на это средства. Поэтому она так любит выбирать вечерние платья в бутиках европейской моды.
Они кивнули друг другу. Инга оставила серебристый Nissan на стоянке.
– Пойдем, посмотрим одежку.
В магазине было прохладно. Она ходила между рядами моделей, рассматривая платья, и тем временем говорила Андрею:
– Этот ритм сбивает. Я с ног валюсь. Всю ночь мы проводим в «Глобусе». Но ведь днем не удается выспаться. Нужно жить, встречаться с людьми, ходить за покупками. У меня круги под глазами – я не могу темных очков снять на людях. Некоторые считают, что я в казино прохлаждаюсь. Мол, мое дело – распоряжаться. Да ведь без меня даже бар вовремя не откроется, крупье черт знает, где болтаются. За всеми нужен присмотр. Вот это ничего, – она сняла платье с плечиков и подала Андрею. – Подержи пока. Я понимаю, что этот ритм задан, от него не отвертишься. Но ведь мне двадцать семь лет уже. Пожалуй, мне пора быть женой и матерью. А я все верчусь, как тот шарик в рулетке. Подержи и это, – она подала Андрею еще одно платье. – Вот. И ничего не меняется. Гости приезжают и уезжают. Выигрывают и проигрывают. Меняют деньги на фишки, а фишки на деньги. И все. Всегда так будет. Пора привыкнуть. А я все жду чего-то. Идем в примерочную. Подержи сумочку.
Она взяла платья и вошла за ширму, а сумочку оставила Андрею. Стала примерять платья, продолжая свой монолог:
– Не понимаю, почему Розалин должна петь у Марка, а не в «Глории» или не у тебя. «Пари» специализировался на электронной музыке, зачем Марку живая певица? Куда он ее поставит? Это, видите ли, альтернативно. Да у нее голос – оперный, глубокий, она подошла бы тебе или мне. А он не согласен даже разделить ее по дням. Поет в «Пари» и все. Я поговорю со Славиком. Розалин – это чудо, ее должны видеть все, а не только кислотные торчки из «Пари». Андрей, поправь мне застежку.
Он вошел в примерочную. Инга стояла перед зеркалом в длинном до пола, облегающем бархатном платье темно-коричневого насыщенного цвета с глубоким декольте. Повернулась к нему спиной. 
– Застегни. Не хочу звать девочку. От них столько суеты и советов...
Андрей застегнул замок. Инга отступила.
– Нравится?
– Нравится.
– Мне тоже. Ты вообще слышал о Розалин?
– Нет.
– Ей нет и двадцати, но она так поет... Тексты, конечно, бредовые. Такие, знаешь, ни о чем. Но голос... Стоит послушать. Вот из-за текстов она и считается альтернативой, а так пела бы у меня, или в твоих ресторанах.
Инга стала снимать платье и остановила Андрея, отступившего к выходу.
– Да ты не уходи. Другое тоже с замком.
Теперь он внимательно наблюдал за ней. Или она решила его соблазнить, или вообще не считает мужчиной, или их мир действительно катится в бездну. На ней было бледно-фиолетовое шелковое белье с маленьким скромным кружевом. Очередное платье снова прикрыло ее загорелую кожу, на этот раз – открытое, светло-синего цвета, длиной чуть ниже колена с броским, широким и свободным поясом.
– К нему пойдут перчатки, – сказала Инга.
– Тут нет замка, – выдохнул Андрей.
– А, да? – она усмехнулась. – Не покупать?
Теперь они смотрели друг другу в глаза. И, несмотря на то, что в ее взгляде прыгали искры, которые она пыталась погасить, Андрея вдруг охватило чувство, что Инга собирается сделать свою ставку и не может решиться. И что, скорее, не решится. Что погасит эти искры...
– Я слышала, что с твоей девушкой...
– От Балагура?
– Нет, кажется, от Славика...
– Думаю, с ней все хорошо, – сказал Андрей.
– А с тобой?
– Я уже пришел в себя.
– Вижу, – она окинула взглядом его фигуру и все-таки отвернулась. – Выйди. Я сниму платье.
Андрей вышел. Через минуту она, уже в брюках и майке, прошла к кассе.
– Сегодня удачный день. Я нашла хорошие вещи.
Он достал деньги.
– Я заплачу.
Но она цепко схватила его за руку.
– Нет, нет. Я могу себе позволить не зависеть от мужчин. Я всегда плачу за себя сама.
И в подтверждение этого выложила изрядную сумму. Покупки упаковали в цветные пакеты с эмблемой магазина. Пожелали удачи. Поблагодарили за доверие и постоянство.
– После того, как заплатишь, люди становятся в десять раз милее, – заметила Инга.
Они вышли в июньскую полуденную жару.
– О чем ты хотел поговорить? – спросила, наконец, она, словно до этого не хотела отвлекаться от важного дела, выслушивая его разговоры.
– Давай зайдем куда-нибудь, – Андрей оглянулся на ближайшее кафе на проспекте.
– Зайдем? – она посмотрела на часы. – Давай. Но ненадолго. Я хотела переговорить с Посейдоном о Розалин. Пусть урезонит Марка. Представляешь, он мне заявил: «Твой игорный дом, Барби, обойдется и без высокого искусства». Вы, что, за глаза меня Барби зовете?
Они вошли в кафе. Андрей взял коктейли. Сели за дальний столик. Но прохлады не было. Дешевизну кафешки выдавал запах чебуреков, жареных в подсолнечном масле.
– Фу, душно здесь, – Инга обмахнулась салфеткой. – Так что случилось?
Андрей теперь не знал, что сказать. Отвлекал то ли запах кафе, то ли луч солнца, который падал на их столик и, отражаясь от глянцевой белой поверхности, слепил глаза. И еще останавливало то, что она снова стала спокойно-равнодушной: не сделала своей ставки, не рискнула.
– Посейдон не кажется тебе странным в последнее время? – спросил все-таки он.
Инга отставила молочный коктейль. Сняла очки. Всмотрелась в Андрея.
– Ребята, да что между вами?
– А что?
Она отвернулась. Посмотрела за окно кафе на проспект. Снаружи неслись в спешке люди, гудел поток машин.
– Андрей... Я не хочу начинать этот разговор. Вообще не хочу говорить об этом, – ее пальцы смяли салфетку.
– О чем?
– О нас. О нас, понимаешь? Моя история, думаю, не очень отличается от твоей. Я бросила институт, вернулась сюда ни с чем, а здесь умер отец, пришлось занять денег на похороны. У меня никого не осталось. Я жила с отцом с двенадцати лет. Он верил, что я стану актрисой. Какой к черту актрисой?! Я стала искать простую, самую грязную работу – и не могла найти. А потом надела свое единственное платье и пошла в «Глобус». Я готова была мыть полы в отеле. Но когда Посейдон спросил меня, хочу ли я быть крупье, я вдруг поняла, что если уж просить, то – полцарства.
Я была очень молода. Отчаянна. И глупа. Мне вдруг показалось, что я умнее Посейдона и могу обхитрить его. Те деньги я украла сдуру, по молодости. А потом смотрела ему в глаза, как кролик. И он пожалел меня. И за то, что он меня пожалел, я обязана ему всем.
Думаешь, он – с годами – должен все больше доверять нам? Нет. Он сомневается в нас все больше. И он имеет на это право. «Глобус» – это империя. Годовой оборот одной «Глории» превышает городской бюджет в несколько раз. А «Глория» – не основной источник прибыли «Глобуса». Наши конкуренты – только столичные синдикаты, и они нас уважают. И уважают Посейдона, который держит в руках эту структуру.
Я никогда не забываю, что я – простой служащий. «Глория» не принадлежит мне. А «Арго» и «Причал» – не принадлежат тебе. А «Пари» – не принадлежит Марку. Мы просто работаем на хозяина. И если Посейдон держит казино на особом контроле, я не могу быть недовольной, или обиженной, или упрекать его в недоверии. Понимаешь? Цепной пес свободен лаять на всех, но не на того, кто его кормит. Поэтому, я не хочу и не стану обсуждать с тобой Посейдона. Он не может быть не прав.
Она снова стала смотреть за окно.
– В чем он прав? – спросил Андрей.
– Во всем. Всегда. Я распоряжаюсь тем, что мне не принадлежит – я могу быть не права. А владелец не может. Ты должен всегда об этом помнить, – она положила ладонь поверх его руки. – Андрей, я прошу тебя. Слышишь меня?
– Да о чем ты просишь?! Думаешь, я нож точу?! – он отнял свою руку.
Инга вдруг заулыбалась.
– Вот и здорово! Вы же друзья. Мы все хорошие, добрые друзья.
Андрей вдруг подумал о ее бледно-фиолетовом белье, посмотрел ей в глаза. Она надела темные очки.
– И только?
– А еще мы – старые боевые лошади, между которыми не может быть романов. Мне пора, Андрюша.
– Ты мне не сказала всего, что знаешь...
– Я знаю, что все должно быть, как раньше. Как в прошлый сезон. Или в позапрошлый. Знаю, что мне пора в «Глорию», – она поднялась. – Помоги отнести пакеты в машину.
Андрей вышел за ней. И у автомобиля она обернулась, взяла из его рук покупки, взглянув совершенно бесстрастно, как на мальчишку-рассыльного.
– Увидимся, – бросила, садясь в машину.
Он кивнул. Отступил. Ее автомобиль скрылся в потоке.
Если и существовала бездна, то не перед ним, а за его спиной. И она о ней знала. Андрей еще постоял на автостоянке под палящим солнцем. Наконец, сел за руль и поехал в «Глобус».

В «Причале» столкнулся с Балагуром. Тот поймал Андрея на крыльце и резко изменил свой предполагаемый маршрут – вернулся с Андреем в ресторан, выслушал его распоряжения, адресованные персоналу, все сведения о продуктах и закупках.
– Ну, как твоя беда? – спросил с ухмылкой.
– Какая беда? – покосился Андрей.
– А кто-то мне сказал, что ты носишься со своей бедой, как дурень со ступой... – засмеялся Балагур.
– Этот кто-то очень преувеличил и очень рискует удариться при неловком падении.
– Да, брось! Я пошутил. Вот, слушай. У моего отца был сосед, Иван Капитонович Плющ. Так вот тот уснул в квартире, а воры позвонили, проверили – никого нет. Отомкнули дверь, вошли – мужик спит. А сон у него был здоровый. Ну, те квартиру обнесли, все забрали, даже рюмки с кухни и полотенце из ванной, и записку написали: мол, твое счастье, мужик, что ты так крепко спишь, спи и дальше, приятных сновидений. Так у него – и по сей день бессонница. Извелся – глаз сомкнуть не может, – поделился Балагур и тут же поинтересовался. – Ты тоже спал, когда тебя грабили?
– Слушай, Баля, ты достал! Нет у меня настроения терпеть твой бред! – сорвался Андрей.
– А представь, было бы у тебя настроение. Квартиру ограбили, а ты веселый ходишь, счастливый, лыбишься!
Андрей вышел из «Причала». Балагур – за ним.
– Так что пропало?
– Счастье.
– А-а-а, счастье. А я думал, чемодан денег. Оказывается – пару презервативов сперли. Фу, отлегло от сердца.
Андрей засмеялся.
– Что-то ты очень веселишься в последнее время. Что, дела идут успешно?
– Ничего так. Хороший заезд. Никто не экономит. А, подожди, вспомнил я его фамилию, – Балагур замахал рухами.
– Кого?
– Смешная фамилия – Курятин. А жена его – Курятина. Так вот, они уехали в выходные на дачу, а в их квартиру через форточку влез парнишка. Ну, через форточку много не вынесешь, хоть и первый этаж. Так знаешь, что он взял?
– Не знаю и знать не хочу, – Андрей пошел к отелю.
– Ты бы и не угадал. Он взял утюг. А что не мог вынести – разбил со злости: телевизор, магнитофон, компьютер. Правда, магнитофон потом починили. Соседи шум слышали, и говорят: «Думали, танцует кто-то». А эти Курятины жиробасы, сроду не танцевали. Так оказывается, это и был соседский внук. Проследил, что те на дачу – и к ним.
Балагур отстал. Андрей вытер пот со лба и вошел в «Глобус». 
– Посейдон у себя? – дернул администратора.
– Был где-то. В баре с Ингой, кажется.

В баре речь шла о Розалин. Инга была в тех же брюках и маечке, черные очки держала в руке и размахивала рукой перед носом у Посейдона. Тот сидел на высоком табурете перед стойкой бара и смотрел на стоящий перед ним стакан с выпивкой и кубиками льда. Посейдон не пил. Лед таял. Инга говорила.
– Эта Розалин – эксклюзив. Публика клуба ее не оценит. А она три дня будет петь в «Пари» – зачем? День в «Пари» – это уже слишком. День в «Арго», день у меня. У нас с ресторанами одна публика. В «Пари» – совсем другая. Зачем Марку три дня? Где он?
– Сейчас придет, – Посейдон взглянул на стакан. – Что тебе в этой певичке? Зачем она в казино?
– У меня постоянно живая музыка. Самая лучшая. Это настраивает.
– На проигрыш?
Андрей подошел к ним. Посейдон кивнул и залпом осушил стакан. Инга обратилась к Андрею.
– Слышишь, Славик мне не верит. Говорит, что Розалин нам не нужна. Ни в «Глории», ни в «Арго».
Андрей пожал плечами:
– Я ее не знаю.
– А что ты вообще знаешь? – накинулась Инга. – Ты не знаешь, как замок в платье застегивается!
– Эй, ребята! Вы о чем? – оскалился Посейдон.
Андрей налил и себе из бутылки Посейдона. Это был виски. Еще холодный и убедительный даже безо льда. Инга в конце концов попросила напрямик:
– Андрей, ну поддержи меня!
– За что?
– Один – один, – подытожил Посейдон.
Наонец, в бар вошел Марк. Черные приглаженные волосы блестели влагой. Рубашка была расстегнута на груди. Марк – единственный из всех – купался в море. Андрей не мог побороть отвращения к воде, несмотря даже на заверения Посейдона, что тот владеет самым чистым участком моря и прибрежной полосы. Инга избегала поклонников. Сам Посейдон ссылался на занятость, а Андрей подозревал, что побаивался отходов, сливаемых в воду заводами. Зато Марк плавал. Загорал на песке. Нырял. Катался на водных лыжах. Играл в волейбол на берегу, заставляя поклонниц болеть за него и вопить громче, чем на играх NBA.
Он мог похвастаться золотистым загаром не «балконного» происхождения. Глаза отливали зеленым изумрудным цветом, губы улыбались, завершая иллюстрацию довольного человека. Очень яркого. Какого-то особого. Андрей не мог понять, в чем это разительное отличие от других.
Он думал, что это даже нехорошо – так отличаться. Вот Посейдон – вполне симпатичный, крепкий парень, но вид у него – обычного простодушного налогоплательщика, притом даже, что Посейдон – не простой обыватель, далеко не простодушный человек и ни разу в жизни сполна не платил налогов. Или Балагур – очень распространенный тип разини, с торчащими нечесаными волосами, длинным носом и быстрыми хаотичными жестами, притом что Балагур – не разиня, а редкий эксперт в своей области, уникум. А кто такой этот Марк? Что он умеет? Разбирается в современной музыке? Смотрит все новые фильмы? Плавает в море? Играет в мяч на берегу? Что позволяет ему держаться так свободно и раскованно? Что дает такую бешеную уверенность в себе – на грани вызова обществу?
Даже сам Андрей... Высок, красив, ловок. Мастер стрельбы и знаток рукопашного боя. Неплохой боксер. И нос не сломан. И брови густые и черные, и глаза – яркие. И мускулы. И торс. И девчонкам он нравится. И улыбаться он умеет, как голливудские актеры – на все свои родные тридцать два. Но чтобы так нагло смотреть всем в глаза и вызывать такое восхищение – никогда такого не было. Видно, там другое воспитание, французское. O-la-la, Paris...
Марк подошел легкой походкой.
– От солнца прячетесь? Вы бы попробовали, как вампиры, ложиться в гробы и крышкой накрываться. Очень помогает, – посоветовал он.
– Остроумно! – бросила Инга. – Розалин на три дня ты не получишь!
– Кто сказал?
– Посейдон.
– Ты сказал? – повернулся он к Посейдону.
– День – в «Пари», день – в «Глории», день – в «Арго», – кивнул тот.
– Розалин вообще ко мне приезжает. Лично. Просто я попросил ее спеть в «Пари». А в ресторане вряд ли кто-то сможет спокойно жевать под ее песни. У нее не ресторанный репертуар. Вы слышали «Облака»?
– Белокрылые лошадки? – хмыкнул Посейдон.
– Нет, «Облака – не для нас, облака – это скука, а для нас – только мука и болотная грязь». Аппетита не прибавляет.
– Славик, не верь! – взмолилась Инга. – Это не единственная ее песня.
– Все. Спор окончен, – решил Посейдон. – Не нахожу в вашей Розалинде ничего хорошего. Не нужны нам такие установки. Можно подумать, мы тут грязь разводим. Она к Марку приезжает – пусть у него и поет.
– Это нечестно! – фыркнула Инга.
Посейдон поднялся, взглянул на пустую бутылку из-под виски.
– Ладно, вечер только начинается.
И вышел из бара. Инга обернулась к Андрею:
– Мог бы сказать хоть что-то!
– Да не знаю я ее, – отмахнулся Андрей.
Она чертыхнулась и вышла следом за Посейдоном. Марк сел на его табурет.
– Ты не в обиде за «Арго»?
– Абсолютно. Мне дела нет до этой Розалинды.
– Хорошо поет. Приходи в «Пари» завтра. Инга с ума сойдет. Она меня и так на дух не переносит. Почти всех в «Глобусе» убедила, что я голубой. Хоть на клуб табличку вешай: «Неправда». Но я пока не вешаю – сохраняю интригу. Она своих комиксов начиталась и играет в Барби. А Барби без Кена – так, матрешка. О, хорошая мысль! Нужно сказать ей.
Марк был в самом веселом расположении духа. Андрей, у которого на сердце скребли кошки, ответил раздраженно:
– Сегодня на «Глобус» нашло веселье. Балагур вас ничем не угощал с утра?
– А ты, что, не попал под раздачу? – ответил в том же духе Марк, а потом спросил серьезно: – Так что с квартирой?
– Не напоминай! – отмахнулся Андрей. – Балагур мне полсотни историй рассказал о квартирных кражах.
– А хочешь я расскажу тебе историю?
Андрей молчал.
– Так вот. Украл дед у внука видеокассету. И когда тот пошел в техникум, решил ее посмотреть. А там – такое жуткое садо-порно, знаешь, изнасилование, расчленение, иглы, ножи и пилы, кишки на голове, черная кровь. И у деда остановилось сердце. Кассету прокрутило до конца, и видео выключилось. Пришли все – ап! – мертвый дед. И почему, непонятно. Внук пришел, достал кассету из видика – догадался. Так и занял дедову комнату, с окнами на юг.
Марк усмехнулся своему рассказу.
– Я не знаю, что искали, – сказал Андрей.
– Совсем не знаешь? – серьезно спросил Марк. – Это плохо. Но главное – не спрашивать у того, кто искал. Потому что в следующий раз он найдет то, что хотел найти. И тогда ты уже ничего не спросишь.
– Думаю, что прошел этот тест.
– А ты знаешь, что тест не показывает беременность на седьмом месяце? Только на ранней стадии. Любой тест очень относителен.
Андрей кивнул. Согласился. Подумал, что Марк если и перекручивает, то – совсем немного.
– Так что за Розалинда? – спросил, чтобы закончить разговор.
– Розалин, – поправил Марк. – Супер-девочка. Я сегодня, правда, не доказал Посейдону, что она – чудо, но она замечательная. Простенькая, еще не очень богатая. Проще, чем мы с тобой. И голос очень хороший, чистый. Она что-то музыкальное закончила. Не то, что наша Барби-недоучка.
Андрей еще раз вгляделся в Марка. И спросил вдруг:
– Марк, отчего ты такой странный?
Он вскинул глаза.
– Я – странный? Это чье мнение?
– Мое.
– А знаешь, что я о тебе подумал, когда увидел тебя впервые в «Бинго»?
– Что?
Марк помолчал, и Андрею показалось, что он не ответит, что он и не собирался отвечать. Но тот заговорил, словно и не о себе:
– Что «Глобус» не такое уж гнилое место, если там есть хоть один такой парень. Что не обязательно засосет. Я ведь боялся... В «Бинго» я еле держался. А до «Бинго» у меня была очень... зыбкая молодость – я и пил, и кололся, и курил, и нюхал, что попало. Лечился – и снова срывался. И жить не хотел. Потом – завязал будто бы, взялся за «Бинго», поднял его. А «Глобус», думаю, – я там сдохну от наркотиков. Потому и кричал про здоровый образ жизни. Я не стойкий оловянный солдатик. Меня тянет. Мне сложно держать равновесие. Я пытаюсь вот занять себя – плаваю, бегаю, леденцы грызу, и мне плевать, что дерьмо в воде, что кариес от сладкого. Я боюсь сорваться. Я богат. Мне хочется жить долго и счастливо. Но это сложно.
Я завидую таким, как ты, Андрей – непорочным людям. Вот выпьешь ты стакан виски и пойдешь дальше своим «Причалом» командовать. А я выпью стакан виски, и никуда не пойду – закажу бутылку, потом ящик, потом будет белая горячка, я нырну в ванну и захочу утонуть. Так и с сигаретами, и с кокаином, и с девками – все до предела. Я и автомобиль не могу водить: гоню в городе двести километров в час, все красные светофоры – мои. Взял себе шофера. И мне не нравится, как он на меня смотрит. Наверное, слышал обо мне какую-то фигню в «Глобусе».
А ты спрашиваешь, почему я странный. Я пытаюсь здесь жить как праведник, здесь, в вашем притоне, куда весь мир едет развратничать. Мне бы, может, в оранжерее цветы выращивать, да ведь я – человек искусства, мне нужны свет, шум, музыка. Это – моя жизнь.
И Балагура я боюсь. Мы до «Глобуса» сталкивались. И здесь он сразу раскусил меня. Он видит, как меня тянет попросить дозу. И он уверен, что я попрошу. А я не уверен, что не попрошу. Он смотрит мне в глаза и смеется. Он насквозь меня видит. Вот я и дергаюсь. Плаваю в этом гадком горячем море. Запираюсь в «Пари» на сутки. Так, чтобы потом только есть хотелось, а не ширнуться.
Поэтому, может быть, я кажусь странным.
Андрей выслушал удивленно. Никак не ожидал исповеди. Неловко стало, словно случайно подслушал чужие тайны.
– Зачем же ты согласился?
– На что?
– На «Глобус»...
– А какая разница? От меня самого ведь зависит, если по сути, объективно. Остальное – так, обстоятельства: Балагур там, или другой...
– А живешь ты с кем?
– Один. Мать уехала. Давно. В Тверь. Замуж вышла и дочку родила. Эвелиной назвали. Она мне письма пишет – такие хорошие, добрые, милые письма. И я ей пишу – такие же хорошие и добрые. На праздники шлем открытки. На Рождество – подарки. Мы не виделись одиннадцать лет. И не нужно. У нее другая семья, и я не хочу напоминать ей отца.
– Тебе нельзя оставаться одному. Нужно, чтобы кто-то присматривал за тобой...
Марк фыркнул.
– Я мужчина, не ребенок. Мне никто не нужен, чтобы вытирать сопли. Я справлюсь.
– Я уверен, что ты справишься.
Марк поднял глаза.
– Ну, это не для прессы.
Андрей сделал жест протеста.
– Я знаю, что мог не предупреждать. Ладно... Завтра будет Розалин. Все приглашены ко мне. Даже Барби покинет свой игорный дом. Встретимся!
Марк махнул рукой и вышел из бара. Странно объяснялась его уверенность. Уверенность на грани вызова скрывала страх, самый ужасный страх человека – перед самим собой.
Андрей смотрел ему вслед. Непонятно, зачем он согласился работать в «Глобусе», если это требует таких усилий над самим собой. Странно это... Ему бы хорошего психоаналитика. Но психоаналитик – это не про нас. Это не наш вариант счастья.

-4-

Андрей проснулся к полудню следующего дня. Хотел поехать пораньше в «Глобус», чтобы проверить все до того, как в «Пари» соберутся гости. Гостей обещало быть очень много.
Но жара остановила его. Решил заменить бесполезный вентилятор кондиционером. Позвонил на фирму. На самом деле давно пора, да все времени нет возиться. Дождался мастеров. Похвалил их за расторопность. Расплатился. Настроился на волну предполагаемой прохлады. Налил себе соку.
Он никого не ждал. Знал, что Катя уже не придет. И ее образ теперь казался далеким, расплывчатым, словно Андрей придумал его когда-то в детстве. Но было как-то одиноко и не по себе со знанием того, что она не может прийти. Он поднялся, чтобы ехать в «Глобус», когда в дверь все-таки позвонили. Так, слегка, будто стесняясь выжать из звонка всю трель.
За дверью стояла Танюшка в его черных очках. На ней была все та же рубашка в клетку с длинными рукавами и застежкой на мужскую сторону, и шорты, обрезанные из старых джинсов. Только рубашку она подвязала коричневым ботиночным шнурком и от этого, с подчеркнутой осиной талией, выглядела по-новому. Почему-то Андрей обрадовался, увидев ее.
– Проходи, как ты?
Она сняла очки. Ссадины заметно зарубцевались.
– Я пью таблетки. И мажусь этой смазкой. Не хотела к тебе идти, но сильно соскучилась. Я лучше выгляжу? – она подошла к зеркалу.
– Намного, – сказал Андрей.
Вспомнились слова ее дружка Вити. Теперь он знал, что это рубаха ее старшего брата, что дома у нее нет даже скатерти, что она любит его и мечтает стать Золушкой. А любит ли она его? На ее лице нелегко читать – не из-за ссадин, а из-за того, что в чертах проступает не доброта, не наивность, а что-то хищное и в то же время беспомощное, как у затравленного волчонка. Будет ли такой зверек верным?
– Пообедаем? – предложил Андрей.
– Нет, не хочу, – сказала она сдержанно. – Витька тебе хорошо убрал.
У нее короткие волнистые волосы каштанового цвета с рыжеватым отливом, едва достающие до тонкой шеи. Глаза – серо-зеленые, не блестящие, а какие-то дымчатые. И очень хрупкая фигурка, никак не пятнадцать лет даже, а лет на тринадцать. Она дернула плечами, поежилась.
– Отчего у тебя так холодно?
– Кондиционер поставил.
– Как в подвале.

Когда-то он спросил у соседки по лестничной клетке, не знает ли она какую-нибудь горничную, и бабулька присоветовала ему Танюшку, дочку одной своей знакомой, которая очень нуждалась в деньгах. Так она и возникла. Глаз на него не поднимала. Деньги брала и краснела. А потом – разговорились ни о чем. У Андрея голова болела, перебрал в «Глобусе», а она сказала, что виски нужно уксусом потереть. И сама потерла, и уксус у нее пролился. Вонь была несусветная. Она растерялась. И головная боль у него вдруг прошла от всей этой суеты и вони. Андрей тогда расхохотался, закружил ее на руках вместе с пустой уксусной бутылкой. Так и родилась ее мечта о том, что все изменится. О том, что она всегда будет с Андреем.
– Андрей, тебя не убьют? – спросила как-то.
– Могут, – кивнул он. – Но не должны. Это непорядочно.
– Я тогда умру, – сказала она серьезно. – Я вдруг представила и рыдала всю ночь.
– Что представила?
– Что тебя хоронят.
– Спасибо! Ты добрая девочка, – засмеялся Андрей.
Потом ее стало мучить другое предчувствие.
– Андрей, ты скоро женишься?
– Не знаю.
– Андрей, если ты женишься, ты же меня не прогонишь? Зачем твоей жене самой мыть пол? Я и постирать смогу. И если вдруг дети, я могу с ними нянчиться. Правильно? Когда ты женишься? – допытывалась она.
– Не знаю.
– Ты уже должен знать. У тебя же есть девушка.
– Думаешь, она хочет за меня замуж?
– Я бы хотела... на ее месте...
Но с их первых разговоров уже многое переменилось. Откуда-то появилась у нее злость на него. Совсем не осталось стеснения, зато возникло недовольство, словно Андрей, расплачиваясь с ней, был в чем-то виноват.

Танька еще раз фыркнула от прохладного воздуха.
– И в этой холодине ты будешь жить? Как на Северном полюсе.
– Знаешь... давай поедем в центр. Купим тебе платье, – предложил вдруг Андрей.
– Зачем?
– Ты же хочешь платье?
– Ну, хочу.
Он не знал другого бутика женской одежды, кроме того, где был вчера с Ингой. Поехали на проспект Победы. Андрей ввел Таньку за руку в магазин.
– Мне сюда и входить страшно, – она одернула рубашку и поправила черные очки. – Здесь так красиво.
Подбежала девочка-продавец.
– Помочь вам выбрать модель?
– Мы сами, – отмахнулся Андрей, вспомнив жалобы Барби на суетливость продавцов.
Прошли вдоль ряда моделей. Таня была безучастна.
– Ничего не нравится?
– Не знаю, как это носить и куда. Все на теток с буферами. Купи мне лучше штаны и футболку. Хоть в школу таскать буду.
Выбрали несколько брюк и пиджаков. Андрей прихватил несколько свитеров, какие-то блузки, короткие маечки. Замелькали пакеты с эмблемой «У Лили». Расплатился. Она прижала покупки к себе.
– Спасибо.
– Домой отвезти?
Она задумалась.
– Я не могу оставить вещи у себя. Отец их пропьет. Пускай пока у тебя побудут.
Снова вернулись к нему. Теперь она стала примерять все. В новой одежде ее облик изменился, стал изящнее и еще беззащитнее. Андрей отвернулся к окну, пока она натягивала свои шорты.
– Зачем ты это делаешь? – спросила она.
– Ничего я не делаю, – ухмыльнулся Андрей.
Она подошла и обняла его за пояс. Андрей оглянулся. Из одежды на ней была только рубашка, расстегнутая до самого низу. Он отвел от себя ее руки.
– Что ты? Думаешь, я маленькая и ничего не понимаю? Я все понимаю. Я хочу с тобой секса.
– Чего?
Показалось, что она цитирует пошлую песенку – не о них. Он отступил и уперся спиной в подоконник.
– Таня...
– Ну, мы же целовались, – напомнила она. – За что ты теперь меня так обижаешь?
Он с трудом подыскал слова.
– Тань, понимаешь, лучше будет, если мы останемся друзьями. Я буду помогать тебе. Купим много хороших вещей...
– Мне не нужны вещи, – она прижала кулачки к груди. – Мне нужен ты.
– Да посмотри на меня! Я старый, неинтересный, невеселый. Не знаю ни одного анекдота. Со мной скучно.
– Никакой ты не старый!
Она заплакала, растирая слезы ладошкой по лицу. Андрей привлек ее к себе, обнял за плечи. Ее голова едва доставала до его груди.
– Андрей, ты совсем-совсем меня не любишь? – спросила она, всхлипывая. – Даже если ты меня не любишь, это ничего. Я же не хочу, чтобы ты женился на мне. Я понимаю, что это невозможно. Я этого и не прошу.
И Андрей нашел выход. Ее плечи подрагивали от всхипываний, он взял их в свои руки, отодвинул от себя, заглянул ей в глаза.
– Нет, давай поженимся.
Она задохнулась от неожиданности. Запахнула блузку, прикрыв маленькую торчащую грудь.
– Шутишь?
Андрей сел в кресло, усадил ее на колени, стал гладить по голове, успокаивая ее дрожь.
– Не шучу. Мы поженимся. Как только тебе исполнится восемнадцать. А до тех пор ты будешь моей невестой. Мы будем встречаться. Даже можем жить вместе, но между нами не будет близких отношений.
– То есть полы я тебе мыть буду, а трахаться мы не будем? – поняла она.
– То есть харчеваться и упаковываться ты будешь здесь, а трахаться не будешь ни с кем. Пока. Я секса до свадьбы не признаю, – ответил ей в тон Андрей.
– Но ты же спал со своей невестой! – бросила она.
– Катя не была моей невестой. По-твоему у меня пол-города невест?
– Я первая?
– Да.
– Отпад!
Подумала. Помолчала.
– И ты не будешь водить девок за моей спиной?
– А почему я должен их водить?
– Обожаю тебя! – она обняла его за шею.
– И я тебя обожаю, солнышко. Только мне на работу пора.
– А ты правда не знаешь ни одного анекдота?
– Ни одного.
– Я тебе расскажу.
– Танечка, мне нужно ехать. Нет времени слушать.
– Ладно, в другой раз, – она спрыгнула.
Натянула, наконец, свои шорты, подвязала рубашку шнурком.
– Побегу, Андрюша.
– Приходи, когда захочешь.
Она снова потянулась к нему и чмокнула в губы.

Выяснение отношений все-таки подействовало на Андрея. Впервые он подумал о том, что без Кати будет тяжело чисто физиологически, но подумал без особого сожаления. Ей действительно безопаснее будет без него. Она проживет спокойную и правильную жизнь. А неизвестно еще, какую жизнь проживет он, и будет ли она долгой.
В «Глобусе» Андрей собрал ребят из службы охраны.
– Сегодня все внимание – к «Пари». Пропускать только наших гостей. Из города – постоянных посетителей, и никого больше. Любого подозрительного гоните. С точек – ни шагу. «Глория», «Арго», «Причал» и отель – как обычно. В «Пари» – двойная охрана и весь резерв. И аллею просматривайте до автостоянки.
Проверили связь по рации. Все работало исправно. Разошлись. Оставалось дождаться Розалин.
«Пари» – битком. Андрей наткнулся на Марка, отмахивающегося от вопросов гостей.
– Дождитесь моего официального обращения к народу. Вы не потеряете!
– Что у тебя? – поинтересовался Андрей. – Порядок?
Марк взял его под локоть и отвел в сторону.
– Какой там порядок?! Ты видел когда-нибудь, как живого человека разрывают на куски?
– Кого это?
– Меня. Меня порвут сегодня. Мы собрали всех. Весь «Глобус», и весь город, и почти всю столицу. А это немало, сам видишь.
– И что?
– Не можешь себе представить! Она не приехала. Застряла в дороге. И будет только через две недели, – он вдруг засмеялся.
– Как «застряла»?
Марк понизил голос до шепота.
– Скажу тебе по секрету. Она в больнице с сердцем и хочет это скрыть. Не в имидже певицы – болеть сердцем. Сейчас модно травить себя и обкуривать, модно лечиться от зависимостей. А ей двадцать лет и никуда не годный мотор. Ей и петь не очень-то можно, но она поет. Она мне позвонила, мол, переживает из-за «Пари». Я говорю – ерунда, мы здесь в любое время, лечись. Вот такая история.
– И что ты скажешь гостям?
Марк пригладил волосы. Вскинул голову.
– Сейчас надену свой лучший костюм и буду всю ночь танцевать. А я танцую не хуже, чем Розалин поет. Правда, я не заявлен в программе. И на меня бы столица не приехала, но чем черт не шутит!
– Как ты себя чувствуешь? – спросил обеспокоенно Андрей.
– Как всегда, в норме, – Марк взглянул на него как на незнакомого. – Вчера я сгустил краски. Все не так уж и плохо. Я не на пределе.
И Андрей понял, что вчера Марк дал слабинку уже тем, что говорил с ним о себе, и возвращения к этому не будет.

Огни носились по «Пари». Лучи света вырывали из полумрака фигуры и лица. Один такой луч нашел входящую Ингу и прирос к ее фигуре. Она села за столик Марка. Андрей узнал платье темного бархата, которое вчера застегивал на ней в магазине. Инга ослепительно улыбнулась одному Андрею.
– Добрый вечер, ребята! Балагур просил не ждать его. Он куда-то ушел медитировать.
– Посейдон с ним? – спросил Андрей.
– Нет. Посейдон будет.
Теперь она обернулась к Марку.
– Где же твое чудо? Я не могу надолго оставить «Глорию».
Марк поднялся из-за столика.
– Пойду переоденусь. И дождемся Посейдона. Думаю, он меня поддержит, – он подмигул Андрею.
Инга недружелюбно взглянула ему в след.
– Ты заметил, что он все время жует жвачку? Ходячая реклама «Орбита». В баре покупает по десять упаковок.
Она закурила длинную терпкую по запаху сигарету. Узнала кого-то в толпе прибывающих гостей, кивнула, улыбнулась. Она уже была в роли королевы казино, хотя и не на своей территории. Андрей заметил Посейдона, который шел к нему через зал, не вполне вежливо расталкивая гостей.
– Где Балагур? – спросил вместо приветствия.
– Славик, он уехал. Сейчас уже шоу, – сообщила Инга.
– Куда он уехал? Черт! Он мне нужен. Не знаешь, куда он уехал? – рявкнул Посейдон.
– В город.
– Ладно, время терпит. Где звезда? – он снова взглянул на часы. – Не пора?
– Посейдон, что с нервами? – спросил Андрей.
– Мне нужен Балагур. И я не могу его вызвонить, – повторил Посейдон и упал на стул. – Выпить тут дадут?
Инга не по-королевски быстро подозвала официанта и заказала всем коньяк. Погладила ладонь Посейдона:
– Успокойся, Славик. Все решится.
– Надеюсь, – Посейдон взглянул на сцену – ярко освещенную и пустую. – Так где она?
И снова нервно – на часы. Время шло к десяти вечера. Зал был переполнен гостями. Андрей с тревогой представлял выход Марка.
Музыка стихла. Все блики замерли, а потом метнулись к сцене. В голубоватом сиянии софитов возник Марк – в белом костюме с расстегнутым пиджаком и белых туфлях. Ярко улыбнулся публике.
– Добрый вечер, господа! Я рад приветствовать вас в самом изысканном клубе мира – нашем «Пари»!
Сорвал шквал апплодисментов. Ясно, был любим всеми посетителями. Андрей заметил, каким дерзким взглядом он посмотрел в зал.
– Я вышел сюда, чтобы извиниться перед вами. Вы ждете Розалин. Но дорога задержала ее. Она выступит в «Пари» через две недели, – Марк сделал паузу. – Я обманул ваши ожидания. Сегодня я предлагаю вам послушать новые музыкальные композиции и потанцевать. Вместе со мной...
Теперь сделал паузу зал. Андрей подумал о гнилых помидорах. Но все зааплодировали.
Марк поклонился.
– Спасибо. Обещаю танцевать всю ночь.
Все лампы погасли. А через секунду вспыхнули снова и зазвучала музыка. Быстрая, но не агрессивная. Марк по-прежнему оставался перед залом, но теперь уже двигался в ритме энергичной мелодии. Несколько над всеми. И вдруг плавно спустился в зал и нырнул в толпу. Его окружили. Все вокруг задвигалось в заразительном, ускоряющемся ритме налетевшей музыки. Марк моментально поднял на ноги всех, кроме Посейдона, Андрея и Инги.
– А где Розалин? – спросил вдруг Посейдон.
– Не приехала, – ответила Инга.
Он двигался плавно, словно сам диктовал ритм мелодии, а не наоборот. Музыка с ним казалась мягче. Свет – ярче. Лица вокруг – счастливее. И вдруг он вскинул вверх руку – пауза, он приглашает. Зазвучала медленная мелодия.
Марк снял пиджак, бросил на их столик и протянул руку Инге.
– Барби, потанцуй со мной.
Она даже «Барби» пропустила мимо ушей – как завороженная вошла в круг света. Марк привлек ее к себе, покоряя своим ритмом. Инга покорно обняла его за плечи, отдаваясь этому странному танцу, напоминающему приливы и отливы моря. Наконец, мелодия отхлынула. Танец оборвался.
– Поцелуй! – потребовали гости.
Он улыбнулся. Притронулся губами к ее щеке. И выпустил ее из объятий. Даже не вернул обратно за столик. Инга отступила в тень.
– А теперь – попросим! Наш хозяин – господин Посейдон! – весело объявил Марк.
– Какого черта? – буркнул Посейдон и поднялся.
Его встретили приветственными возгласами.
– Я не танцую, – он отмахнулся.
Но толпа уже скандировала:
– Да-вай, По-сей-дон, да-вай!
Он снова сел. «Нет, ребята. Ни за что!» Добродушный ежик на голове Посейдона взъерошился. И тут кто-то крикнул:
– Марк, пригласи его!
Марк подошел к столику, стер улыбку с лица, наклонился к Посейдону:
– Ты же не хочешь, чтобы тебя освистали?
– Твою мать! – тот поднялся.
Луч света прирос к их паре. Самым смешным было то, что мелодия опять полилась плавная и нежная. Марк обнял Посейдона за шею и склонил голову ему на плечо. Посейдон, судя по артикуляции, опять выругался и пристроил руки куда-то на ремень Марка. Публика ликовала. Андрей невольно улыбался.
Посейдон вернулся к столику взбешенным. Марк таял в какой-то быстрой и рвущейся мелодии.
– Андрюх, выйдем! Дело есть. Этот придурок до утра будет людей смешить.
Андрей оглянулся на сцену и вышел за Посейдоном.
– Да где ж Балагур?! – снова воскликнул тот и посмотрел на часы. – Я на двенадцать забил стрелку в рощице, тут недалеко. А Балагуру не успел сказать. Товар ненадежный, нужна проверка. Ну, да я и так возьму. Прикроешь?
– Кто еще?
– Мы вдвоем. Ствол при тебе?
Андрей кивнул. Сели в джип Посейдона. А между ними – дипломат, по-видимому, с деньгами. И сразу рванули с места. Посейдон смотрел вперед на дорогу и говорил:
– Слышишь, Андрей... Пока я товар проверю, ты держи их на прицеле. Их должно быть двое – приезжие. Хотят поскорее сбыть. А нам позарез нужно пополниться, мы немного выбились из сметы. Без проблем?
– Конечно.
Посейдон гнал вдоль берега. Андрей издали посмотрел на светящийся огнями причаливающий «Арго».
За пределами «Глобуса» простиралась черная южная ночь. И небо было беззвездным.
«Глобус» потерялся за спиной. Джип вырулил на шоссе, отдаляясь от песчаного берега. Посейдон торопился.
– Они нас уже ждут.
– А кто такие?
– Кто их знает? Татары какие-то.
Впереди показалась роща. Ночь совсем сгустилась, и луна потерялась за деревьями. Посейдон свернул на узкую неасфальтированную дорогу и въехал в лесок.
– Где они?
– Подай еще вперед. Вон, – Андрей увидел машину.
Их ждали два невысоких плотных человека. Стояли, оперевшись о свою BMW. И схема та же – один с кейсом, другой с револьвером. Скуластые лица выдали залетных гастролеров.
– Бери дипломат и достань оружие. Выходим, – Посейдон заглушил мотор.
– Салям алейкум, ребята! – кивнул им. – Давайте товар ваш посмотрим.
– Один подходит, – распорядился тот, кто держал чемоданчик.
Посейдон жестом остановил Андрея. Оружие Андрея было нацелено на второго из продавцов.
Посейдон подошел. Кейс открыли. Ясно мелькнули белые пакеты.
– Давай вот этот зарежем, – выбрал Посейдон.
Татарин раскрыл пакет, Посейдон сунул туда палец и облизал. Помолчал, раздумая.
– Да это же крахмал!
И в ту же секунду в его руке возник и качнулся револьвер, мелькнула вспышка, и татарин упал. Второй выстрелил, но пуля Андрея была быстрее. Машинальный такой выстрел. И два трупа.
Посейдон собрал товар в кейс и пошел к своему джипу.
– Не задело? – спросил у Андрея.
– Так это не крахмал?
– Я ошибся, – кивнул Посейдон и сел за руль.
Только тогда Андрей бросил на капот их дипломат и раскрыл. Никаких денег там не было – только плотная стопка старых газет.
– Долго стоять там будешь? – дернул его Посейдон.
Андрей сел в машину. Посейдон теперь не спешил. Андрей посмотрел за окно.
– Разве ты не мог им заплатить? – спросил все-таки.
– А смысл? Не думаю, что нас будут искать.
Луна выглянула из-за рощи и погналась за машиной.
– Я не всегда так делаю, – добавил Посейдон.
– А зачем ты разнес мою квартиру? – спросил вдруг Андрей.
Посейдон помолчал. Выехал на шоссе.
– Проверял, можно ли тебе доверять. Думал, ты приторговываешь за нашей спиной. Ошибся.
Наконец, на горизонте замаячил «Арго», готовящийся еще раз обойти бухту. «Глобус» сиял огнями. «Пари» еще гудел. Может, еще танцевал Марк...
– Ты не бери в голову. Это наш бизнес. Пора другому такие дела перепорчуить, а я все сам мотаюсь, рулю. Вот, ты подсобил, спасибо, – Посейдон открыл ему дверцу.

-5-

Обычно все лето не бывало дождей. Погода стояла сухая и ясная, и даже морской ветер не приносил прохлады. Листва на деревьях местами желтела и скручивалась в трубочки, словно глубокой осенью, уже отжив свой сезон. В городе носились облака пыли.
В квартиру Андрея проникали звуки торгового порта. Он подходил к окну, смотрел вдаль на серебристый простор моря, на силуэты кораблей в утреннем тумане, на солнце, поднимающееся из-за воды, и дрожащую солнечную дорожку. Нечасто удавалось ему видеть рассвет. Обычно на рассвете он валился с ног от усталости и засыпал без снов.
Ничего не изменилось. «Это наш бизнес», – сказал Посейдон. Значит, он и раньше был таким. Просто Андрей не хотел этого замечать.
Когда «Глобус» стал входить в силу, когда на него появилось много претендентов, когда Посейдон начал с ними войну и Андрей закрыл его собой в перестрелке, он не думал о том, что это неправильно – стреляться из-за «Глобуса». Наоборот, Посейдону нужно было отстоять свои права, доказать, что этот кусок добычи – его, и он это доказал.
А теперь Андрей подумал, что «Глобус», по сути, стоит на смертях. И что их больше, чем он предполагал до тех пор, пока не узнал об экономии Посейдона. И что «Глобус» еще только набирает обороты.
В последние годы Посейдон очень оберегал Андрея от передряг, и значит, сам «оберегался» от Андрея. Но вчера Андрей попал на место Балагура не случайно. Не просто так Балагур исчез. Не нечаянно Посейдон забыл сказать ему о сделке. Вышло, что Андрей – после проверки – оказался вновь приближен к Посейдону, а Балагур отстранен.
Андрей смотрел на алую солнечную дорожку на море и не мог понять, спал он сегодня, или только собирался лечь в постель. Балагур – бездомная собака. Марк – совершенно одинок. У Инги нет родных. И сам Андрей как бы по-прежнему за границей. Где она, эта граница?
– Андрей...
Он услышал это через дверь. Ни звонка, ни стука, только это слабенькое, едва уловимое «Андрей...»
За дверью стояла Катя. Катя, которая сказала «Прощай!». Катя с синими кругами под глазами. Катя в шесть часов утра.
– Катя...
– Здравствуй, Андрей. Я вот пораньше... пришла. Чтобы застать тебя... Можно войти?
– Входи.
Она не смотрела по сторонам, только себе под ноги, словно боясь споткнуться. Знакомый легкий запах духов забился в комнате, застучал в висках – ее запах, его пульс.
– Ты простишь меня? – спросила она.
Она подняла на него ясные голубые глаза. И он ответил:
– Я женюсь, Катя. На той девчонке, горничной.
Ее взгляд стал растерянным.
– Зачем? Она беременна?
Тишина.
– Разве ты этого хочешь, Андрей? – спросила она снова.
– Я люблю ее.
Теперь в ее глазах ничего не отразилось, но она побледнела. Так, словно вот-вот должна была упасть в обморок.
– А меня?
Он молчал.
– Зачем же все было?
И она вышла. Андрей сел на пол. Обхватил голову руками. Ее запах остался в комнате и никак не исчезал.

Как и следовало ожидать, Балагур переполошился. Подлетел к Андрею в «Причале» с блуждающим взглядом:
– Так что вчера случилось?
– Не приехала эта певичка.
– А какого черта Посейдон меня искал?
– Посейдон? У него и спроси.
По-видимому, Балагур уже разговаривал с хозяином и вразумительных ответов не получил. Теперь по его лицу волнами разливалось недоумение.
– Это... Андрей, можно тебя на минуточку?
– Ну? – Андрей отвернулся от шеф-повара.
– Не здесь, – замялся Балагур. – В кабинете.
Андрей провел его в свой кабинет в «Причале». Балагур заходил из угла в угол, потирая нервно руки.
– Это между нами, Андрей... Я хотел тебе сказать. Я ничего против Посейдона не имею. И никогда не имел. И в мыслях не было... Но ты, Андрей, будь с ним осторожнее... Он не такой, каким был раньше. И каким я его узнал.
Андрей сел за стол. Посмотрел на метающегося по кабинету Балагура.
– Я знаю Славку десять лет. Что нового ты хочешь сказать мне о нем?
Балагур запустил руки в волосы.
– Как, как ты его знаешь? Служили вместе, отель строили и шашлыки трескали? Я его по другим делам знаю... – он осекся. – Посейдон всех рентгеном просвечивает! Это... ведь он твою квартиру... он ведь...
– Про этот рентген я знаю, – остановил Андрей. – Знаю. И что дальше? Что из этого? И если даже я чего-то не знаю о Посейдоне, то для меня это плюс... плюс год жизни.
Лицо Балагура вдруг потемнело, отчего глаза стали совсем белесыми. Он тяжело сел в кресло. Закинул ногу за ногу.
– Ладно... Ерунда все. Бред собачий. Просто что-то такое носится в воздухе. Я научил Посейдона всему. Я научил... И, знаешь, когда так долго работаешь с человеком, то уже не можешь представить, что сделки вдруг пойдут мимо тебя...
Андрей отлично понял, что хотел сказать Балагур. Что жизнь вне «Глобуса» и после «Глобуса» для него вряд ли возможна.
– Ты бы не делал таких выводов преждевременно, – посоветовал Андрей.
– Тебе легко говорить, – отмахнулся Балагур. – Ты еще молод. Ты еще не задумывался о том, что будет, и чего уже никогда не будет, и чего уже никогда не вернуть.
Он впервые заговорил о себе. Не о соседях, не о политиках, не о гостях «Глобуса». И от этого, как тогда, с Марком, Андрею стало неловко. Ощущение было такое, будто на кладбище, над телом умершего священник вместо молитвы стал рассказывать, каким же гадом был покойник.
– Мне жаль, что я пришел в «Глобус». Думал – до весны. Потом – до следующей. А потом понял – не соскочу. Жаль, что связался с Посейдоном. Войти можно, а выйти – нет. Такая, знаешь, дверь – в одну сторону. Эх, Андрей... Это верно, что у меня руки дрожат, и что голову иногда клинит, но ведь я еще мог бы носиться по миру, как до «Глобуса». И я бы не пропал. А теперь – мне остается плыть по течению. Ждать, что настроение Посейдона изменится. Что я еще пригожусь, то есть, остается надеяться, что я то дерьмо, которое выплывет при любом течении.
– Он всегда будет в тебе нуждаться, – заверил Андрей.
– То есть – дерьмо, да?
– Ты ему нужен, – повторил Андрей.
– А тебе нужен старый инвалид в скрипящей коляске, который видел, как ты сталкивал кого-то с моста?
– Я никого не сталкивал.
– Ну, хоть тебя не преследует скрип инвалидной коляски.
Балагур поднялся.
– Я знаю, что нужен ему. Потому что готов на все. Мне терять уже давно нечего. Я для Посейдона – все, что он захочет. Все! А к тебе у меня просьба... Просьба. Не спеши, Андрей, совать голову в петлю. Все эти годы у тебя была очень хорошая роль второго плана.
– Ну, вручи мне «Оскар», – оскалился Андрей.
Тот пошел к двери.
– Стой, Балагур! И у меня к тебе просьба. Очень большая просьба.
– Неужели? – Балагур насторожился.
– Не ходи кругами вокруг Марка.
Он вдруг рассмелся.
– Думаешь, это я его соблазняю? А ты знаешь, как он жил до «Бинго»? Он наркоман законченый! И он все равно сорвется.
– Но не с твоей помощью?
– Хорошо, не с моей. Пусть так, – согласился Балагур. – Но он сам сведет с собой счеты. Ему для этого никто не нужен, как тебе или мне.
Андрей протянул ему руку.
– Спасибо, Балагур.
Тот пожал и отвернулся.
– Пойду. Что-то нет у меня сегодня для тебя веселых историй.

Андрей остался один в кабинете. Открыл окна, закурил. За причалом над теннисным кортом прыгал мячик. Развевались коротенькие юбочки теннисисток. Сумерки уже спускались на берег. Жара отступала.
Снова наплыло лицо Кати с широко открытыми, остановившимися голубыми глазами. Андрей запер кабинет и пошел в «Глорию».
В казино был обычный вечер. Все только собирались, настраивался оркестрик. Официанты околачивались около бара. Крупье натягивали форму. Люстры сияли всеми лампами. Но Инги еще не было.
Она вошла с черного хода, направилась к себе наверх, кивая встречным, но почти не глядя по сторонам. Потом снова возникла в казино – уже в вечернем туманно-зеленом платье, макияже и украшениях. Изысканно утонченная в искусственном свете ламп.
Черные глаза казались усталыми. Крашеные волосы отливали каштановым блеском. Она осмотрелась. Отдала распоряжения. Прошла к музыкантам мимо Андрея – вернулась. Заглянула в бар, одергивая по пути крупье. Андрей невольно отметил, что она совершенна в своей роли хозяйки. Умна, деятельна, красива.
Он, наконец, подошел к ней.
– Удачного вечера!
– И тебе! Давно ты у нас? – она вскинула глаза.
– Наблюдал за рулеткой.
Заиграл оркестр. Они присели за столик у бара.
– Вы вчера ушли с Посейдоном и правильно сделали, – вспомнила она. – А все торчали в «Пари» до шести утра. Никто не хотел уходить. И мне было интересно. Теперь – глаза слипаются.
Она взяла себе холодный апельсиновый сок.
– Ты была до утра? – удивился Андрей.
– Была. Я же говорю, было интересно, чем кончатся его заигрывания с публикой. Думала, он упадет замертво. Потом его стали приглашать – и он никому не отказал. А под утро всех пробило – стриптиз и все! Орут, давай, мол, покажи класс. Он вышел на сцену. И какой-то медляк врубили. Все думали – пошлет. Стоит – и ничего не делает. Улыбается. А все пялятся и ждут. И, знаешь, такое напряжение в зале. За моей спиной говорит кто-то: «Он обкуренный». Где это видано, чтобы управляющий клуба давал стриптиз? А мелодия просто захлебывается, нежная до соплей. И все на него смотрят...
– Ну, ты расскажешь...
– Даже я бы не перенесла, наверное. Весь зал замер и ждет.
– Дождались?
– Дождались. Разулся. Думали, на этом всё.
– Не всё? – насмешливо спросил Андрей.
– Нет. Пожаловался, что шеста нет. Походил босой по сцене.
– И до чего дошел?
– Как положено, до трико. А на нем все белое – пиджак, брюки, рубашка, ботинки, носки, плавки. Ты бы видел! – повторила Инга.
– Еще чего не хватало! Не знал, что тебе любительский стриптиз нравится.
– Тут что-то особенное было, не стриптиз, – она покачала головой. – Он как-то так завел, что все его хотели: и женщины, и мужчины. Так, будто само желание – музыка. Не сексуальное желание даже, а желание съесть его, выпить, присвоить…
Андрей хмыкнул.
– А отчего она не приехала? – спросила Инга о Розалин.
– Без понятия.
– Марк в конце еще раз извинился. Мол, Розалин спела бы лучше, чем я танцевал для вас. И зал грохнул. Орут: «Нет! Не уходи!» А уже светло за окнами. А вы с Посейдоном чем занимались? – поинтересовалась она.
– Да так, покатались.
Инга помолчала, посмотрела ему в глаза.
– Вот и хорошо.
– Что хорошо?
– Что вы все выяснили.
– Да... – Андрей отвернулся. – Выяснили. Я перед Посейдоном чист. И он это знает.
Она вздохула облегченно.
– Слава Богу, Андрюша. Это очень хорошо. Нам не нужны раздоры. Если Посейдон и проверяет нас, у него есть на это право. Ему нужна наша верность. Тогда так получилось, что я вошла, а он по телефону говорил с кем-то из ментов, чтоб порылись у тебя, поискали наркоту или деньги – что найдут. Сказал, что ты отмежевался от него в своих харчевнях, и что это неспроста. А потом увидел меня, кивнул и не прекратил разговор. То есть, понадеялся на мое молчание. Я думаю, он не хотел, чтобы они вещи брали. Это они сами, на прикорм.
– Я знаю. Он мне возместил.
– Ну, вот видишь, Андрюша. Вы же друзья.
По ее мнению, в этом не было противоречия. Андрей кивнул.
– Балагур нервничает, – сказал между прочим.
– Мне не нравится Балагур. Но он нужен Славику. Он всегда несет чушь, с ним говорить невозможно, – она поморщилась.
– Славик для тебя – все, – бросил Андрей.
Она ничего не ответила. Посмотрела на него. Без тех искр, которые он однажды видел в ее взгляде. Сделала ставку на Посейдона, ясно. Потом взглянула на посетителей за его спиной.
– Те же лица... скучно. Скорее бы новый сезон.
– Зато ты всегда разная. Тебе очень идет бледно-зеленый. На этом платье случайно нет молнии? – все-таки попытался Андрей.
– Есть. Но я, пожалуй, справлюсь сама, – она улыбнулась. – Поищи другое платье.

Андрей усмехнулся и пошел в «Пари». Захотелось увидеть Марка после его танцевального марафона.
Клуб уже шумел. Какой-то паренек крутил диски. Гости танцевали в бликах света. Андрей подошел к бару.
– Марка не было?
– Он не уходил.
Андрей прошел мимо своих же ребят из охраны к Марку. Постучал. Тот открыл без вопросов.
– Привет! – кивнул Андрей. – Я думал, ты еще дома отсыпаешься.
Марк был в джинсах и черной майке. Выбрит, бодр и, по-видимому, весел.
– Ты сам или от Посейдона?
– Сам.
Он отступил, пропуская его в кабинет.
– Представь, этот кретин пообещал мне подкрутить гайки за вчерашнее. Ну, хоть не резьбу свернуть.
Андрей не очень понял. Марк запрыгнул на подоконник. Его кабинет не имел ничего общего с прочими рабочими кабинетами. В центре комнаты стоял огромный мягкий диван ярко-красного цвета. У стены – такие же внушительные алые кресла и журнальный столик, заваленный иностранными журналами. Другую стену целиком занимало окно с видом на море. Подоконник был широкий и вполне пригодный для того, чтобы часами лежать на нем, ощущая себя плывущим по волнам.
Марк сидел и раскачивал ногами, глядя на Андрея.
– Да ты ложись, – предложил добродушно.
Андрей сел в кресло.
– Так что вчера?
– Да, так. Потанцевал немного. Что ж оставалось?
– Мне Инга сказала.
– Она и Посейдону сказала. Это его глаза и уши. Говорят, он фыркал во все стороны: «Балаган! Цирк! Бордель!»
– Тебе тоже «сказали»?
Марк засмеялся.
– Так здесь устроено.
– Как ты выдержал до утра? Энергетики?
– Ерунда. Я раньше знаешь как танцевал, профессионально! Зарабатывал этим. Или в баре – за дозу. Всяко бывало.
Он снова засмеялся.
– Теряю форму. Давно не занимался. Особенно стриптизом. Что Инга? Осталась довольна? Или у Барби плохое зрение?
– У нее хорошее зрение, – Андрей тоже усмехнулся. – И вообще она хорошая.
– Кто? Барби? – Марк взглянул удивленно на Андрея и не стал продолжать. – Ладно, у меня другой вопрос. Я сегодня встретил Балагура, и он меня обошел. Даже не расспросил, как мои дела. Не знаешь, почему?
– Не знаю, – Андрей замотал головой.
– Мне кажется кто-то сильный и добрый взял надо мной шефство. А мне этого не нужно. Я сам за себя отвечаю, – Марк уперся взлядом в Андрея. – Ясно?
– Не совсем, – улыбнулся Андрей. – Какие ко мне претензии? Ты разонравился Балагуру. У него свои проблемы. Ему не до тебя.
Марк серьезно покачал головой.
– Балагуру всегда до меня. Он спихивал меня на морское дно. И если я не там – это не его заслуга. Я сказал, что станцую на его могиле, а он сказал, что помочится на моей. Поэтому Балагур всегда начеку.
Андрей ничего не ответил. Марк спрыгнул с подоконника, взял со стола упаковку жевательной резинки.
– Угощайся, – кивнул Андрею. – Я когда курить хочу, не знаю, чем себя занять.
Марк упал на диван и раскинул руки. Андрей представил, как он запирается в своем кабинете на сутки – без еды и воды, чтобы прийти в себя. Вот так лежит и смотрит в потолок. Сдохнуть можно.
– А что у тебя с девушками? – спросил Андрей.
– Это ты к чему? – Марк закрыл глаза.
– К тому, что ты один.
– Мало кто может меня вынести. У меня характер неровный.
– Да ведь все тебя любят.
– Они меня не любят. Они меня хотят. Это разные вещи. Вчера весь клуб меня хотел. Я это чувствовал. Но никто не любил меня. Я избегаю людей – мужчин, женщин. Я не хочу ни длительных, ни коротких романов, не хочу даже простого секса. Этого у меня было предостаточно. Я хочу быть один. Такой мир – никто никого не любит. Все друг друга используют. Я хочу сам любить и хочу ответной любви. После всех притонов я стал романтиком. Я жду чувства. А ты... ничего не ждешь?
– Я? Нет. Не жду. Я любил Катю, Катя осталась в прошлом, это очень простая история. Сам же говоришь, мир такой. Нет места любви. И без нее сердце рвется.
Марк вдруг резко сел, взглянул на Андрея.
– У тебя сердце рвется?
Андрей подошел к широкому окну, посмотрел в ночь. В стекле отражался кабинет и Марк, сидящий с ногами на диване.
– И как ты собираешься жить дальше? – продолжал Марк. – С рваным сердцем? Знаешь, из него будет капать кровь и пачкать ковры.
– Я знаю.
– А кто-то встретит твою девушку и будет пользоваться. И она с горя выйдет замуж за того, кого не любит. И будет злиться, плакать, стареть, станет некрасивой и рано умрет. Ты этого хочешь? – спросил Марк.
– Нет, без меня она проживет спокойную жизнь. И ее жизнь мне дороже, чем мое сердце.
Андрей отвернулся от окна.
– Жизнь пойдет дальше... Вот... пообещал жениться на горничной. Ей пятнадцать лет всего. И она влюбилась в меня. Скользкая, правда, девчонка. Но я сказал ей, что через три года поженимся.
– Зачем это? – не понял Марк.
– А я не проживу три года.
– Что? – Марк поднялся. – Как это? Не проживешь три года?! Тогда кто здесь проживет три года? Я? Или Балагур? Или Инга? Что за чушь ты несешь? Кто тогда... останется на земле, если ты не проживешь три года?
Андрей увидел, как глаза Марка наполняются влагой. Хотел сказать что-то, но Марк замахал руками:
– Замолчи! Замолчи! Ты идиот просто! Как ты не понимаешь? Пусть «Глобус» провалится к чертовой матери, но ты должен жить. Ты должен прожить свою жизнь. Это важнее всего. Твоя жизнь. Ты должен за нее бороться. Не дарить ее никому!
– Марк...
– Молчи! Молчи! Не доводи меня! – он не мог успокоиться. – Пусть мне этого не миновать! Это у меня паранойя! Я живу на двенадцатом! Но ты... Кого ты боишься? Посейдона? Кто он тебе – царь и бог? Друг? Хозяин? К черту Посейдона! Он убийца, сволочь! У него руки по локоть в крови. Все это знают и молчат. Менты ему козыряют! Царь морской, как же! С рук у него едят. А тебе он кто? Кто он такой, чтобы определять срок твоей жизни? Купил тебя? Как кухонный комбайн – на пять лет? А дальше? Пулю в затылок? Так пойди присмотри себе место на кладбище!
– Не ори, Марк! Тебя слышно во всем клубе!
– К черту клуб! Я клубом не дорожу! Плевал я на деньги! Мне хотелось света, новой публики, блеска, другого дела! Но я никому не позволю делать из меня безмозглого сообщника!
Андрей схватил Марка за плечи.
– Успокойся, что ты! Тебя колотит... Тише, Марк!
– Пошел вон отсюда!
В глазах Марка застыла холодная влага.
– Я уйду, – сказал Андрей, отпуская его. – Я уйду. Спокойно, Марк.
Пошел к двери. И страшно было оставить его одного. Марк сел и закрыл лицо руками.
– Сволочь ты! Никого не жалеешь.
– Я сволочь? – обернулся Андрей.
– Ну, не я же. Дверь закрой за собой.
Андрей вышел. Вернулся в «Причал». Занялся делами. А потом снова пошел в «Пари». Ему сказали, что Марк закрылся у себя и никого не принимает. Он еще подождал. И к трем часам вернулся домой.

-6-

Среди недели неожиданно вызвал Посейдон. Передал с человеком из охраны «Пусть Андрей зайдет». Андрей зашел. Предполагал, что речь пойдет снова о каком-то «деле». Но разговор пошел ни о чем.
Посейдон жил в отеле «Глобус», в люксе на первом этаже. То есть из них всех один Посейдон чувствовал себя в «Глобусе» как дома. Андрей в последнее время бывал у него нечасто. Осмотрелся в шикарной обстановке. Присел. Посейдон налил ему виски. На дне стакана зазвенел лед. Ничего общего с кабинетом здесь не было – никаких бумаг, счетов, и не принимал он здесь никого. Окна были плотно зашторены, и кондиционер работал на полную мощность. Лучи солнца, рассеянными шторами, казались холодными.
– Ну что? Где пропадаешь? – спросил Посейдон весело.
Он был настроен добродушно. Серые глаза посмеивались.
– В «Причале» все больше.
– Дома навел порядок?
– Навел, – кивнул Андрей, удивляясь, что Посейдону не неприятно говорить об этом, и помня, что Посейдон так и не извинился.
– Ничего не нужно? – вместо этого спросил Посейдон.
– Ничего.
– Ну, я сезоном доволен. Люди – наши: обычные, привычные. Они нас знают и любят. А мы – их. Вот мой приятель, Олег, приехал. Говорит, всю зиму «Глобус» вспоминал. Теперь он женат, не то, что раньше. Взял жене путевку на Канары, чтоб здесь самому душу отвести. А она уперлась: «Нет, милый, только с тобой!» Пришлось на Канары тещу отправлять, а ее с собой тащить. Не может от нее отвязаться. Так я вчера водил ее кино смотреть к Марку. Он новый зал оборудовал. А Олег пошел девчонок проведывать. Его ж помнят еще. Ну, ей у Марка понравилось...
Да, кстати, опять забыл с ним поговорить. Устраивает в «Пари» черт знает что. Его поклонницы день и ночь торчат под клубом, дожидаются, за автографами в очередь становятся, словно он звезда какая-то. А ведь гостей обижать нельзя. Это гости. Мог бы и порадовать девушек. Это не простые девушки. Каждая из них стоит втрое дороже Марка.
Андрей смотрел в доброе лицо Посейдона, слушал его и думал, чем его рассуждения о жизни, «Глобусе» и Марке отличаются от рассуждений других людей. И понял, что Посейдон смотрит на все иначе. Для него прежде всего существует цена. Цена жизни. Цена «Глобуса». Цена Марка. Цена девушек. И в зависимости от цены людей и вещей, Посейдон судит об их важности. Он смотрит человеку в глаза – и видит его месячный и годовой доход, его банковские счета, его налоги и его теневой оборот, его наследство и капитал его родственников, перспективы его бизнеса и общую финансовую успешность. А если он этого не видит, то и человека для Поседона не существует. Если он не видит цены человека, то и человека нет. Тогда, в роще, в раскосых глазах татар Посейдон не увидел их будущего, их финансовой успешности, их цены. Поэтому их не стало.
– А сколько, по-твоему, стою я? – спросил вдруг Андрей.
Посейдон не удивился вопросу. Помолчал. Андрей подумал, что, может в самом деле прикидывает.
– Зарплату менеджера ресторанов и начальника охраны «Глобуса», – ответил серьезно.
– То есть ты сам определяешь мою цену? – понял Андрей.
Посейдон не ответил. Еще раз взглянул на Андрея, зажег сигарету.
– Ты можешь не волноваться. Она не падает.
– Я не волнуюсь, – сказал Андрей. – Мне странно, что это зависит только от тебя.
– Нет. Это зависит и от тебя.
– А твоя цена?
– Моя? Исключительно от меня, – Посейдон улыбнулся.
– Быстро ты перенял ухватки бога, – заметил Андрей.
– Но я не злой бог. Просто мы с тобой... словно не виделись долгое время. Встречались, а не виделись. А ведь мы начинали вместе. И ты мне нужен. И я люблю тебя. Что ты так хмуро смотришь? Я что-то страшное говорю?
Пожалуй, Посейдон тоже вспомнил то время, когда они были вдвоем в «Глобусе».
– Надеюсь, теперь будем ближе, – закончил Посейдон.
– А что случилось?
– То и случилось. Вспомнил вдруг, что есть на свете замечательный парень – Андрей Ильин, – Посейдон засмеялся.
Андрей кивнул. Подумал, что лучше бы Посейдон не вспоминал об этом. Но по-видимому приговор Балагуру уже был подписан.
Посейдон снова плеснул вискаря.
– А какова, по-твоему цена Марка? – Андрей взглянул Посейдону в глаза.
– Невелика. И вседа была невелика.
– А Барби?
– Повыше.
– А Балагура?
– Э, Андрей, у этого человека нет цены. Он бесценен своими историями. Это – больная память всего человечества.
Андрей засмеялся. Так, в забеге он вышел в лидеры. Действительно, много лет прошло со дня открытия «Глобуса», и еще больше – со дня его знакомства с Вячеславом Антиповым. И мир вокруг изменился, и «Глобус» изменился. Но Славка изменился еще тогда, когда стал Посейдоном, когда перед ним опустились на колени местные обнищавшие бандиты, и милиция, и налоговая служба. Когда мэр поздоровался с ним первым, а городской судья пропустил его машину на перекрестке и кивнул ему в наспех открытое окно. Потому что именно Посейдон определял их цену, цену их жизни. А его цену – никто. Исключительно он сам. И она была очень высокой.

Таня приходила каждый день. И это уже не раздражало Андрея. Она входила, целовала его в губы, надевала что-нибудь из своих новых вещей – и счастливая и воздушная начинала готовить обед.
Казалось, что играют они оба. Он – в любящего мужа, которым никогда не будет, она – в хозяйку дома, во что верилось еще меньше.
Андрей никогда раньше не обедал дома. Ничего не готовил. Странно самому варить суп, когда управляешь двумя ресторанами. Но она поступала так, как по ее мнению, должна была поступать скромная девушка из порядочной семьи: экономила его деньги, заботилась о его одежде, убирала в квартире и готовила. Она хорошо готовила – просто и вкусно. И продукты покупала сама – на его деньги. Говорила, что мужчина ничего не понимает в продуктах и всегда переплачивает.
Обычно она приходила часов в одиннадцать, готовила, суетилась, убирала, обедала с Андреем. Смотрела, как он собирается на работу. Часов в пять он отправлял ее домой и уезжал в «Глобус».
Проснувшись утром, он ждал, когда она придет, начнет возиться на кухне или вытирать пыль, и радовался, что не один. Рваное сердце уже не так ныло. Все это время он не виделся с Марком, не встречал Балагура, а с Ингой здоровался сухо. Она отвечала тоже как-то рассеянно.
В шкафу он выделил полку для Таниных вещей, потом еще одну. Он покупал вещи и подкладывал на полку, а она удивлялась:
– Разве у меня было такое платье?
Он уже хорошо изучил ее хрупкую фигурку и не ошибался в размерах. То, что она постоянно находилась рядом, уже не выбивало его из колеи. Все как бы определилось между ними и оставалось неизменным.
– Хочешь анекдот? – спрашивала она и начинала рассказывать: – Входит в лифт к мужчине девочка, и сразу выключают свет. Лифт зависает. Они ждут, молчат, скучно. Мужчина просит: «Девочка, сделай мне минет». Она говорит: «Легко». Сделала все, как надо, и спрашивает у него: «Не будет сигаретки?». Он ей прикуривает – чиркает зажигалкой. «Света?» – «Папа?» – «Ты куришь?!»
Андрей усмехался. А она тянула:
– Андре-е-ей...
– Что?
– Ладно, ничего.
Однажды пришла с покрасневшей щекой. Снова неловко прикрывала ее ладошкой. А глаза потемнели от боли и обиды.
– Отец?
Она отмахнулась.
– Таня!
Заплакала, закрыла лицо руками.
– Он увидел у меня деньги. Отобрал и двинул мне. Сказал, что я проститутка и еще заработаю. Ты не сердишься, Андрей? За деньги не сердишься?
Андрей обнял ее. Поцеловал в лоб.
– Пойдем к нему, Тань. Не может так больше продолжаться...
– Не убивай его, Андрей! Он хороший. Только выпил, – снова заплакала она.
– Я поговорю с ним. Просто поговорю. Ничего не случится. Как его зовут?
– Павел Богданович.
– Вот. Я скажу: «Павел Богданович, я люблю вашу дочь. Мы поженимся. Она не проститутка. Она замечательная, красивая, добрая. Значит, и вы чудесный отец и не должны себя так вести».
– Ты так скажешь? – она захлопала мокрыми ресницами.
– Конечно.

Жила она в соседнем доме. Андрей и не знал, что так близко. Провела на второй этаж. Поставила перед облезлой дверью, а сама отступила.
– Я не пойду.
– Я сам.
Ему открыла мать. Женщина лет сорока пяти, очень смуглая, худая, с жилистыми руками и усталым выражением глаз. Увидела Таню за его спиной.
– Мама, это мой парень, – похвасталась Таня. – Андрей.
Почему-то не сказала «жених».
– Анна Ивановна, – кивнул женщина.
Танька дернула плечами и побежала вниз по ступенькам. Андрей вошел в квартиру – двухкомнатную и полупустую. На полу – отклеявшийся линолеум, на стенах – выцветшие обои. Из мебели – стол, стулья и шкаф.
Анна Ивановна села на стул и молчала. И Андрей сел напротив.
– Анна Ивановна, я хотел бы с мужем вашим поговорить.
Она отвернулась.
– Я знаю. Из-за денег. Простите нас. Мы вернем.
– Что вы вернете?
Андрей достал деньги из кармана и положил на стол. Она посмотрела на внушительную сумму.
– Я буду вам помогать – столько, сколько потребуется. Проблема не в деньгах. Я знаю, что вы болеете, что Таня школьница, что ваш сын сидит. Для меня эти деньги ничего не значат. Мне жаль Таню и вас жаль. Мы с ней обязательно поженимся, когда она подрастет. Понимаете меня?
– Не очень, – она покачала головой.
– Послушайте меня. Я не о деньгах хочу говорить. Я хочу, чтобы отец перестал травить ее.
Мать снова посмотрела куда-то в сторону.
– Пусть она живет с вами.
Андрей несколько удивился.
– Она ребенок. Это исключено. Ребенок должен жить дома, с родителями, а не бежать на улицу искать кров.
– Я не могу за нее заступиться. Он пьет.
– Где он сейчас?
– Пошел в магазин.

Андрей дождался его. Мужичок был самого тщедушного и никчемного вида. В сумке, по-видимому, позвякивали бутылки, и его глаза отдавали веселой мутью предвкушения. Анна Ивановна вышла на площадку, а Андрей кивнул ее мужу:
– Ну, проходи, дядя. Я тебя жду.
– А ты кто такой?
– Заходи давай!
Андрей помог ему переступить порог, втащив за шиворот в квартиру. Захлопнул дверь. Вспомнил прочувствованное обращение к отцу, которое репетировал перед Таней.
– Садись, придурок, и слушай меня!
– Да что... кто? – залепетал папаша.
– Классный руководитель твоей дочери! – Андрей достал из-за пояса ствол, приставил к его лбу и снял с предохранителя. – Если ты еще раз тронешь Таню, если возьмешь у нее хоть копейку, если оскорбишь ее, если хоть волосок упадет с ее головы – я тебя пристрелю, как поганую собаку! Если ты начнешь тут махать руками – я тебя убью! Если купишь хоть бутылку водки – ты не жилец! Если я приду и застану тебя пьяным – ты покойник, дядя! А я приду завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Я, как участковый, буду приходить каждый день и проверять твое состояние. Ты меня понял?
Мужик оторопело кивнул.
Андрей толкнул его пушкой.
– Понял?
– Понял, – выдавил он.
Тогда Андрей поднял его сумку и хлопнул об пол. Потекла, судя по запаху, крепко-алкогольная жидкость.
– Это первый шаг к твоему выздоролению, – объяснил Андрей. – Ты работаешь?
– Работал. Грузчиком...
– Надо работать.
– Я буду. Я пойду на рынок.
– Все, дядя. До завтра!
Андрей спрятал револьвер и вышел. На площадке стояла Анна Ивановна, прислонившись спиной к стене.
– Я там немного… продезинфицировал, – кивнул Андрей.
– А он мне ничего не сделает?
– Нет, – заверил Андрей. – Я приду завтра и проверю, как идет лечение.
Андрей пошел вниз.
– Молодой человек!
Он обернулся. Она молчала.
– Что, Анна Ивановна?
– А Таня... Таня вам зачем?
Андрей пошел дальше. Таня ждала на скамейке у подъезда. Андрей издали улыбнулся.
– Он мне пообещал, что исправится.
– Как хорошо! Это здорово, Андрей! Классные у меня предки?
– Очень хорошие.
С тех пор Павел Богданович очень присмирел, стал работать на рынке грузчиком и бросил пить. Правда, Андрей частенько наведывался к родителям Тани и говорил с ними о погоде и о политике. Павел Богданович выказывал завидную сообразительность, обращался к Андрею на «вы» и часто заводил в его присутствии разговоры о чуде человеческой жизни, которое он только теперь осмыслил в полной мере.
Отношения с Таней тоже были ровные, но иногда она замыкалась в себе и подолгу молчала. Андрей не добивался причины.
Только однажды она бросила презрительно:
– Древний ты какой. Разве все не трахаются до свадьбы?
– Все? Трахаются, – кивнул Андрей.
– Ну, хоть это ты знаешь. А у тебя было много женщин?
– Много.
– Сколько?
– Тысячи две-три.
– Это невозможно.
– Почему?
– Ну, ты бы не успел...
– Я же «древний», – напомнил Андрей.
Разговоры такого рода он сводил к шутке. Может, древний действительно, но не может он представить, что она встанет с его постели и пойдет на уроки в школу. Нехорошо это. Сейчас вот лето, и она совершенно свободна, а с сентября – возьмет портфель в руки.
На новые знакомства времени не было. С «Глобусом» связываться не хотелось: за каждым там стояла своя цена, и девушки представляли лишь кошельки своих известных родителей. А нигде, кроме «Глобуса» Андрей не бывал. Такой был ритм.
Даже на «Пари» не было времени. Вспышка Марка мучила его. С одной стороны, хотелось увидеть его и как-то уладить, но, с другой строны, Андрей не чувствовал никакой особой вины за собой.
Таня поставила на стол две тарелки для супа, когда в дверь позвонили. Андрей подошел к двери, посмотрел в глазок. Перед ним был букет цветов, а пришедшего не было видно.
Вытащил пистолет.
– Кто?
– Я.
Знакомый голос. На пороге стоял Марк. Зеленые глаза сияли. Губы улыбались.
– Что? Думал, никто не знает, где ты живешь? Чуть не укокошил меня? Угадал?
В руках у него был огромный букет роз – штук сорок. Он прошел в квартиру.
– Чудненько. Душевненько.
Марк паясничал. И вдруг навстречу ему вышла Таня.
– Ах, здравствуй, девочка!
– Таня, – представил Андрей. – А это Марк.
– Здравствуй, девочка Таня! – Марк протянул ей цветы.
– Ой! – она обняла охапку роз. – Спасибо. Сейчас я их поставлю в воду. Садитесь с нами кушать. Вы еще не обедали?
– Сегодня еще нет.
– Вот и хорошо.
Марк живо сел к столу. Таня поставила перед ним тарелку, оглянулась на Андрея.
– Садись, Андрей, чего ты?
– Садись, Андрей, будем кушать суп, – пригласил Марк.
Андрей сел. Посмотрел на гостя. Тот увлеченно следил за тем, как Таня разливает горячее по тарелкам.
– В каком ты классе, Таня?
– В десятый перешла, – ответила она и опустила глаза.
– Умница. Мамина помощница. Много женихов? – продолжал Марк.
– Один.
– Этот? – он кивнул на Андрея.
Она хихикнула.
– А вы вместе работаете?
– Да, работаем. Вкалываем. Особенно, конечно, Андрей. Он у нас самый трудолюбивый, ответственный и старательный, – сообщил Марк, ныряя ложкой в суп.
– Я знаю, – кивнула Таня. – А вы не такой?
– Нет, я не такой. Я ленивый, безответственный и брехло страшное. Говори мне «ты», я моложе, чем твой жених. Очень вкусный суп.
– Спасибо.
Андрей смотрел на Марка и видел, как дрожат его руки. Ложка с супом плясала в воздухе, но он ел, говорил и смеялся. Улыбался Андрею. Шутил с Таней.
– Завтра Розалин поет. Уже приехала. Поселилась в «Глобусе». Рядом с Посейдоном. Ничего выглядит, устала немного, но хорошо себя чувствует. Так она говорит. Все снова приглашены – теперь срыва не будет, – сообщил Марк.
– А с тобой что? – перебил Андрей.
– А что со мной? Не я в больнице две недели провалялся. Таня, ты слышала, как поет Розалин?
– Классно!
– А вот Андрей не слышал. Он много чего не слышал. Вообще многих вещей не знает. Да, Тань?
– Да, – согласилась мудрая Танька.
Андрей поднялся.
– Пора нам.
– А добавки? – попросил Марк.
Съел еще полтарелки. На этот раз все молчали.
– Подкинь до «Глобуса». Я пешком пришел, – сказал наконец.
У авто попрощались с Танькой. Андрей сел за руль.
– Так зачем приходил? – спросил у Марка.
– Так... Розы тебе принес.
Андрей тормознул на светофоре, взглянул на него.
– А серьезно?
– А я серьезно. Показлось, ты розы любишь.
Марк усмехнулся.
– Извиниться пришел. За тот раз. Ну, раскачало немного. Бывает. Розалин приехала. Она бледная, худенькая. Вчера сидели – за руки держались. Болтали обо всем на свете. Не нравится ей наш «Глобус». Ну, и мне тоже. Что ж поделаешь?
Андрей еще раз взлянул на него. Тот – вдаль, на виднеющуюся впереди полосу моря.
– А с руками что?
– Что? – Марк взял одну руку в другую. – Заметно? Нервы пошаливают. Сегодня мне в теннис не играть. Что-то сердце не на месте. Но завтра она споет, я успокоюсь. Из-за нее, наверное. Опять Посейдон будет, Барби, даже Балагур. Этот от Посейдона ни на шаг, след в след ходит. Что ты молчишь, Андрей?
– Я приду. Конечно.
Не знал, что еще сказать. Марк вышел у «Пари», побежал в клуб. На крыльце его ждали. Кто-то хлопнул его по плечу, и он пошатнулся. 

-7-

Голос у нее был странный. Сильный, глубокий, но рвущийся и иногда затихающий. Вспомнилась фраза «поет, словно умирает», наверное, подходящая исполнению Розалин больше всего. Все слушали завороженно, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово из ее строк, уже не пытаясь втиснуть ее пение в рамки поп- или рок-культуры. Розалин стояла с гитарой на краешке сцены. Она не привезла ни музыкантов, ни эстрадных костюмов, и ее визит в «Глобус» был скорее дружеским и неофициальным, чем обычным гастрольным визитом. Одета была в черные брюки и широкую черную футболку. Длинные ровные волосы скрывали пол-лица. Призрак с гитарой. О чем она пела? Да обо всем. А выходило, что постоянно – о краткости человеческой жизни, бренности и суетности всего земного. Действительно, не ресторанный репертуар. Гости «Пари» и те притихли.
Пела до трех ночи, с небольшими перерывами. А потом вышел на сцену Марк – от имени всех гостей поблагодарил Розалин и подвел итог вечера. «Пари» прощался с гостями. После ее пения решили не продолжать дискотеку. Другое было настроение – рвущееся, как ее голос, словно внутри появляется то, чего раньше не было, что нельзя определить и что вот-вот исчезнет.
Розалин присела за столик. Рядом с Ингой в новом серебристом сияющем платье и многоярусном ожерелье, она казалась совсем простой и юной. Андрей вдруг близко увидел ее огромные карие глаза с темными кругами под ними и непередаваемым выражением усталости. Марк тоже заметил эту усталость.
– Мы утомили тебя? – спросил как бы в шутку.
Она покачала головой.
– Нет, нет. Все нормально. Посижу с вами немного.
Губы у нее были очень бледные, лицо – с заметно выступающими скулами, брови – густые и темные. Кожа белая, незагорелая, выдающая случайного в «Глобусе» человека. Посейдон налил ей вина, а Марк – в другой стакан – соку. Она взяла сок.
– Спасибо, ребята. У вас уютно.
Они остались одни в клубе. Инга слепила блестящим платьем и напоминала Андрею стального робота, оказавшегося среди живых людей. Балагур тоже прозводил впечатление не вполне живого, поскольку молчал, надвинув козырек кепки на самые глаза. Марк смотрел сияющими глазами на бледную Розалин. Посейдон пил виски. Андрей курил.
– Что ж ты так долго не могла к нам выбраться? – поинтересовался Посейдон.
– Не хотел я к вам выбираться, да полицейские с собаками лес обложили, – вставил Балагур.
Розалин улыбнулась, отвела волосы от лица.
– Видно, сама судьба отвращала меня от этого места. Но я приехала. Здесь на первый взгляд очень спокойно, – она обвела глазами опустевший зал. – У Марка очень спокойно.
Посейдон пристально взглянул на нее.
– Марк – часть «Глобуса».
– Он мой друг. Он звал меня, и я приехала. О «Глобусе» не хочу ничего слышать, – отрезала она.
Андрей заметил, как Посейдон напрягся.
– Что ж так?
– Я знаю, что такое «Глобус», – сказала она просто.
Инга со звоном поставила бокал на стол.
– Что же это по-твоему?
– Ширма для ваших темных дел, – Розалин отвернулась.
– «Глобус» слишком велик для ширмы, – добродушно усмехнулся Посейдон.
– Значит, и дела ваши немаленькие. Да мне это неинтересно. Я слышала о «Глобусе» еще в столице, но не знала, что Марк здесь.
– А вы давно знакомы? – мило поинтересовалась Инга.
– Да, мы давние друзья. Еще с того времени, когда Марк танцевал в клубе. А меня пригласили выступить. Марк тогда был другим немножко, но теперь он лучше. Мог уехать со мной в столицу, да отказался, – она взглянула нежно на Марка.
Балагур хмыкнул.
– Мы как родные. Марк словно брат мне, – закончила Розалин.
– Всего-то? – бросила Инга.
Но Розалин не взглянула на нее. Посейдон налил всем.
– Давайте выпьем за успех Розалин. За то, чтобы ее мнение о «Глобусе» изменилось.
Она налила вместо виски соку, кивнула Марку.
– Спасибо за тост, господин Посейдон. Разве вас волнует мое мнение?
– Конечно! Я хочу, чтобы ты оценила «Глобус» по достоинству, не относилась предвзято, – сказал почти нежно Посейдон.
Он смотрел Розалин в глаза. А она смотрела на него, и ее губы кривились, словно ей неловко и неприятно было говорить с ним.
– Зачем ты поешь такие грустные песенки? – спросила Инга.
Она сняла напряжение, возникшее между Посейдоном и Розалин.
– Чтобы их не слушали в «Глории», – усмехнулся Марк.
– Это бордель? – спросила спокойно Розалин.
– Почти. Казино.
– Казино – это не бордель! – бросила Инга.
– Я бы не пела в казино, – сказала Розалин.
Андрей понял, что разговор дошел до точки, что Розалин бесит Ингу, не нравится Посейдону и усыпила Балагура.
– Я провожу нашу гостью, – предложил Марк.
– Нет, Марк. Мы с Розалин соседи. Честь проводить гостью достанется хозяину, – Посейдон поднялся. – Я устрою Розалин прогулку по отелю и попытаюсь развеять ее недоверие к «Глобусу». И ко мне.
Розалин посмотрела утомленно.
– Мое недоверие к вам основано не на предрассудках, а на фактах.
– На каких фактах, моя милая?
– «Глобус» – это преступный синдикат.
Посейдон рассмеялся.
– Милая моя девочка, по-твоему, мы все здесь – преступники, убийцы, сутенеры...
– ...и наркоторговцы, – добавила Розалин.
Балагур вдруг снял кепку и перекрестился.
– Воистину так, аминь.
– Все, кроме Марка, – сказала девушка.
– Евангелие от Марка, – кивнул Балагур. – Никто и не сомневался, что он святой.
Посейдон подал руку Розалин.
– Ты просто устала. Ты в развлекательном центре и не смогла расслабиться. Пойдем в отель.
– Моя гитара, – она оглянулась.
Посейдон подхватил ее гитару, взял девушку под руку. Она обернулась
– До завтра, – помахала на прощанье. – Погощу у вас дня два, а потом – на рок-фестиваль в столицу.
Посейдон повел ее к отелю. Балагур встал и ушел, не прощаясь. Инга скорчила гримаску:
– Фу, какая бука эта девочка. Такая злая, как старушка.
Марк промолчал. Инга направилась в «Глорию».
– Вчера она отвоевывала Розалин для казино, сегодня она ее терпеть не может. Розалин никто не рад здесь, кроме меня. И она никому не рада, – Марк опустил голову. – Напрасно я звал ее.
– Ее хорошо приняли, – сказал Андрей. – Зачем она так с Посейдоном?
Марк дернул плечами.
– Она такая. И у «Глобуса» такая слава. Эта девочка не смолчит. Она видит всех насквозь. Ее не обманешь нашим блеском.
Марк достал из кармана жвачку и сунул в рот. Откинулся на спинку стула.
– Мы вообще задолго до «Бинго» познакомились. Я, правда, танцевал. Танцевал, чтобы только дожить до утра, а утром получить у хозяина бесплатную дозу. Танцевал, а меня уже ломало, и все движения давались через боль. И в этой боли для тех, кто наблюдал со стороны, было особое изящество. А к утру – никакого изящества уже не было, я уже весь в слезах и соплях корчился на полу, едва не подыхая. Таким она и нашла меня. Думала, что я умру. Но я, ясное дело, оклемался и увидел, что она стоит передо мной на коленях и что-то шепчет. Я, говорит, никогда в жизни не молилась. И никогда так ни за кого не боялась, как за тебя. А до этого видела меня в клубе пару раз – и все.
Так наступило утро. Мы тогда вышли из клуба – такой ясный день, солнечно, только что дождь прошел. Лужи и солнце. И деревья цветут. И мокрой пыльцой пахнет, цветами, пчелами. Она схватила меня за руку:
– Марк, какая чудесная весна!
   А мне до весны и дела не было. Все в черном цвете.
– Уедем со мной! – говорит она. – Будешь жить заново.
– Я не смогу.
  Я был уверен, что не смогу. И она выпустила мою руку. Говорит:
– Твое дело. Твоя жизнь. Ты сам ее выбрал. Верно, нет ничего хорошего. Это мне, с моим больным сердцем, кажется, что другие должны радоваться жизни и не торопиться на тот свет. Хорошо, если бы я верила в «тот свет», а я в него не верю. И хочется держаться за суетливую и несчастливую жизнь.
Мы были вместе, пока она не уехала. Больше не говорили обо мне совершенно. Слонялись по городу. Я торчал на ее репетициях. Это притом, что секса не было. Знаешь, я даже не думал, что может быть. Она смотрела на меня, и глаза наполнялись слезами. Потом она уехала, и мне стало так тоскливо, хоть вой. Захотелось снова увидеть ее хоть на секундочку. И не любовь, а что-то такое сильное, какое-то другое чувство, щемящее, мучительное. Я бросил все и поехал в столицу. Нашел ее. Короче... Она очень удивилась. Я сказал, что все, завязываю, конец. Она устроила меня в клинику. А потом я сбежал оттуда, сорвался. Танцевал в стрип-клубе. Потом снова искал ее и просил прощения. Это, знаешь, как туман какой-то. И все с болью, с мукой. Она уже не верила в меня. Уже никто не верил. Чего мне это стоило... Но мы это пережили… Представляешь, Розалин – это ее настоящее имя, не псевдоним. Совсем ей не подходит! – закончил Марк неожиданно и поднялся. – Ладно. Сегодня все молчат. Даже Балагур молчит. Словно язык прикусил. И ты молчишь... Кстати, симпатичная у тебя горничная. И суп вкусный варит. И в постели, сто процентов, ловкая. Я таких девчонок на автомойках встречал. Да?
– Что «да»? Она дома ночует. Не у меня, не на автомойках, – отрезал Андрей.
– Это ты так думаешь, – кивнул Марк.
– Ты о чем?
– Да ни о чем. Я так просто треплюсь. Неспокойно мне как-то. Посейдон сегодня странный. – Марк поежился. – Но мы все здесь странные. И ты тоже...
– Я?
– И ты Андрей. У тебя большое сердце, только каким хламом оно набито?
Они вышли из «Пари». Стояла глубокая беззвездная ночь. Перед рассветом, в самую тихую пору, даже в «Глобусе» было мрачно и пустынно. Не хотелось ни быть здесь, ни ехать домой.
– Вернусь, наверное, в свой кабинет ночевать, – Марк оглянулся на «Пари».
И Андрей обернулся от машины.
– Остаться с тобой?
– Еще чего!
– Нет, я ничего такого не имел в виду, – смешался Андрей.
– Тем более.
Марк засмеялся и пошел обратно к «Пари».

На следующий день в «Пари» не пришли ни Посейдон, ни Инга, ни Балагур. Андрей зашел перед концертом проверить безопасность. Ребята были на местах. Чужих никого. Зал переполнен.
И вдруг перед ним возник Марк – совершенно сбитый с толку, бледный и потерянный.
– Что делать, Андрей? Ее нет.
– Танцуй!
– Дурак! Я не шучу! Ее нет! Нет в «Глобусе».
– А где она?
– Я не знаю, где она.
Толпа уже звала Розалин на сцену.
– Нужно что-то сказать гостям. – Андрей посмотрел на зал.
– Что я могу им сказать?!
Марк поднялся на сцену. Лучи света прикипели к его тонкой фигуре.
– Друзья! Мы остались одни в «Пари». Розалин нас покинула, уехав на фестиваль. Она просила простить ее...
Публика притихла. Марк шагнул со сцены.
– Не уходи, Марк! Марк, потанцуй! – послышалось в зале.
– Без меня, ребята! – он отмахнулся от прожекторов.
Спустился к Андрею. Вышли из клуба.
– Если она уехала из «Глобуса», почему не попрощалась? – снова спросил Марк.
– Если ее нет, значит, уехала.
– Администратор говорит, собралась в пять утра и уехала. С сумкой и гитарой. Вызвала такси. Спросила, сколько должна за проживание. Тот сказал – ничего. Подарок Посейдона. И он ни номера такси не помнит, ни водителя. Я был в ее комнате. Никаких ее вещей, ничего... Не знаю, что я хотел там найти.
– Значит, все-таки уехала, – повторил Андрей.
– Этого не может быть! Ночью она ушла с Посейдоном! И с тех пор никто ее не видел! И она не оставила мне даже записки! – Марк отвернулся.
– Ее видел администратор... И таксист.
– Зачем я отпустил ее с ним? – Марк схватился за голову.
– Не прятаться же от него? Он хозяин.
– Здесь что-то не то. Пойдем к Посейдону!
– Пойдем, да вряд ли он что-то знает, – Андрей пожал плечами.

Они нашли Посейдона в его кабинете. Он сидел за столом, как обычный канцелярский служащий и разбирал бумаги. Поднял глаза на вошедших.
– Думал, Ружицкий. Ого! Вы не на концерте?
– Никакого концерта нет, ты же знаешь! – бросил Марк.
Посейдон поднялся.
– Я знаю? Я знаю, что твоя чокнутая во второй раз срывает программу!
– Она уехала!
– То она уехала, то она не приехала! Какого черта было приглашать эту истеричку?! – заорал Посейдон.
Андрей встал между ними.
– Тише, эй! Посейдон, ты провожал ее вчера... Чем закончилось?
Тот вдруг заулыбался.
– Да ничем. Я же говорю – чокнутая. Я ж ее так просто, по-соседски провожал. Хотел к ней зайти, гитару занести. А она ляпнула меня по морде и сказала, что ноги ее больше здесь не будет... Идиотка бешеная...
– Это ты, ты... Приставал к ней, напугал ее! – воскликнул Марк.
– Она уехала. Все ясно, – сказал Андрей, дернув Марка за рукав. – Идем!
– Из-за тебя, из-за тебя! – кричал тот Посейдону. – Она не пришла попрощаться. Не сказала ничего. Уехала среди ночи! Что ты с ней сделал?
Посейдон пожал плечами.
– Думай, как хочешь. А я думаю, что незачем ей приходить ночью к педику и разводить нюни.
Марк отступил. Отшатнулся. Кровь отхлынула от лица. Голос зазвучал неожиданно резко.
– Ты ошибаешься, Посейдон. На счет меня. На счет Розалин. И на счет своей безопасности. Если ты обидел ее хоть чем-то, твоей безопасности пришел конец!
– Это ты мне говоришь? Ты? – Посейдон усмехнулся, ничего не дрогнуло в его лице, только глаза приобрели стальной блеск. – Дорогой Марк, я бы на твоем месте думал только о собственной шкуре, о расшатанной психике и бренности всего земного, как поет твоя милая Розалинда. Я бы никому не грозил и вел себя очень скромно. И заботился бы только о процветании «Пари». И не угрожал бы хозяину, который тебя кормит.
– На самом деле, это ты мне угрожаешь, потому что знаешь, что я опасен! – предупредил Марк.
– Так же, как любой псих в лечебнице, – улыбнулся Посейдон. – Опасен самому себе.
И кивнул Андрею:
– Выведи придурка, пусть проветрится. Мне работать надо.

-8-

Все пошло, как обычно. Ничего не изменилось в «Глобусе» после приезда и отъезда Розалин. Днем так же играли в теннис и купались, прерываясь на сиесту, ночи проводили в «Пари» или «Глории», отплывали и причаливали на «Арго».
Внешне ничего не изменилось. Но внутри произошел какой-то раскол, словно Розалин провела между всеми невидимую черту. Инга и носу не казала из «Глории», Посейдон ушел в дела, Марк замкнулся в себе, и повеселел один только Балагур. Причем повеселел – до блеска в мутных глазах, до бравады. Андрей смотрел на него удивленно.
– Знаешь, это только кажется, что мы одни на планете, а ведь есть и другие формы жизни – энергетические, или там, магнитные, – говорил Балагур. – Всякие там домовые, черти всякие.
Андрей порывался уйти, но Балагур не отпускал его.
– Сказки все эти ведь ни из ничего не возьмутся. Вот один мужик переехал в новый дом, и что ты думаешь? Ночью просыпается от шума. А шум такой, будто вода льется. Ну, тогда никто никаких уфологов не вызывал. Он и ходил всю ночь по дому – маялся. Только глаза закрывает – опять вода. Присоветовали ему бабку-знахарку. Мол, пусть послушает. Пришла бабка – ничего, тишина. Дождались ночи, и вдруг такой звук, будто краны в ванной кто-то откручивает. Бабка – шасть туда. А она видела всю эту нечисть поганую, на картах гадала, предсказывала будущее. Говорит, ты, мужик, дом купил, где хозяин в ванне утопился, а домовой по нему тоскует, дом бережет и тебя извести хочет. Ничего ты тут не поделаешь. Стал он узнавать, и правда – дедок в ванне утоп, а дети его дом продали и деньги поделили. Пришлось ему тоже продавать – продешевил страшно, еле-еле однокомнатную квартиру купил на девятом этаже. Хорошо у тебя в «Причале» готовят.
Балагур заказал еще порцию роллов.
– Аппетит появился? – поинтересовался Андрей.
– А, появился, правда. Кризис прошел. Да, слушай. Лежал один мужик в больнице и не было у него аппетита. Ничего уже не болит, а аппетита нет, чахнет. Дочка перепугалась, забрала его домой, наняла сиделку. Сиделка эта его чуть ли не из ложечки кормит...
– Баль, ты ужинай. У меня дела, – прервал его Андрей.
– Какой «ужинай»? Это я еще только обедаю. Так слушай. А сиделке было лет так двадцать восемь, и такая, знаешь, пышногрудая. Чем ближе к деду придвигается, тем больше у него аппетит.
– Пойду, – Андрей поднялся.
– А чем кончилось, знаешь? Женился дед на сиделке, а дочку прогнал. И дом потом этой девке достался по дарственной. Такой дедуля был.
Балагур засмеялся.

В отличие от Балагура, Марк совсем захандрил. Сам на себя не был похож. Андрей увидел его в баре, тот брал упаковку жвачки и леденцы.
– Как жуется? – пошутил Андрей.
Тот отмахнулся. Присели.
– Я себе места не нахожу. Не верю я Посейдону. Не верю. Я обзвонил все службы такси, никто мне не подтвердил вызов в пять утра в «Глобус».
– Это не Посейдон сказал про такси...
– Какая разница? И с ребятами ее я связался – нет ее...
Марк провел рукой по волосам. Взялся за лоб.
– Андрей! Она пропала. Здесь, в «Глобусе», пропала.
Андрей покачал головой.
– Не факт. Не доехала еще. Вот и все.
Марк взглянул на него совершенно потерянными глазами.
– Я бы не беспокоился так, если бы не приснилась она мне. Стоит будто в длинном платье на сцене и улыбается. И никого нет в зале – один я. И она мне говорит: «Что ж ты не пришел, Марк, похоронить меня? Хоронили чужие люди, а тебя не было». Я удивился во сне: «Разве ты умерла?» Она улыбается и молчит. И лицо темное, голубоватое даже, и вдруг говорит: «Больше никогда не спою для тебя, а ведь я так тебя любила». Ты бы не сходил с ума, если бы тебе такой сон приснился?
Повисла тишина.
– Мне никогда не снятся сны, – сказал Андрей.
– Вообще никогда?
– Никогда.
– Никакие?
– Никакие.
– Да ведь это нехорошо! – сказал Марк. – Потому ты не чувствуешь жизни. А я чувствую, что она не уехала из «Глобуса», что она умерла здесь. И что это я заманил ее сюда. Я пойду к Посейдону. Уверен, что он знает что-то.
– Ты не можешь его обвинять, – парировал Андрей.
– Почему?
– Потому что она уехала на свой фестиваль.
– Я это выясню. Я этого так не оставлю. Не забуду.
Марк резко вскочил и вышел из бара. Андрей остался сидеть, задумавшись. Он никогда не испытывал никаких предчувствий и потому не верил Марку, но понимал, что может вообразить в такой ситуации человек с надломленной психикой. Пожалуй, его столкновение с Посейдоном становилось неизбежным.
Андрей оставил все дела и пошел к Антипову. Тот был с гостями в ресторане. Угощал кого-то из особо важных для «Глобуса», далеких и дорогих посетителей. Слепил улыбкой, подливал дамам вина и подмигивал мужчинам. Увидел вдали Андрея и кивнул ему, подзывая жестом.
Андей подошел к столику. Все взгляды обратились к нему.
– Мой друг, управляющий «Причала», в котором мы пируем, самый замечательный человек в «Глобусе» – Андрей Ильин, – представил его Посейдон.
Дамы засмеялись:
– Замечательнее, чем ты, Посейдон?
– О! В тысячу раз, – заверил их тот. – А теперь мы вас оставим наслаждаться нашей кухней.
Провел Андрея в свой кабинет, усадил в кресло. Сам оперся руками о подоконник.
– Гости – это очень хорошо. Но дела не ждут. Мы сегодня едем в «Королевский парк», нужно поговорить с людьми.
– Кто «мы»? – уточнил Андрей.
– Я и ты.
– Я и ты?
«Королевский парк» был ночным клубом в северной части города, местом убыточным для хозяев и малолюдным, но выгодным для проворачивания различного рода сделок. Там было тихо и безопасно, поэтому хозяева, с молчаливого согласия милиции, брали высокую цену за вход и могли покрыть убытки клуба по всем остальным статьям.
– Что ты удивляешься, Андрей? Не слышал про такое место? – поддел Посейдон.
– Про место слышал. Про «нас» – нет. Почему не с Балагуром? – спросил Андрей прямо.
Посейдон тяжело сел в кресло, лицо недовольно нахмурилось.
– Мне не нравится твой вопрос, Андрей. Ты не веришь в себя? Или в меня? Я не могу и не хочу больше полагаться на Балагура. Мне не нравится, что я окружил себя психами: один травит байки по ресторанам, другой верещит в ночном клубе. Для бизнеса это нехорошо и ненадежно. Балагур забывается.
– Я думал, он снова в фаворе, – пожал плечами Андрей. – В свете последних событий.
– Каких событий?
– Ну, я не знаю. Он очень весел.
– Объелся. Не корми его на халяву в «Причале», – засмеялся Посейдон и посмотрел на часы. – Едем.

Посейдон сам сел за руль. Отправились в «Королевский парк». И снова между ними стоял дипломат из черной кожи.
Посейдон петлял по городу. Андрей все смотрел на дипломат, пытаясь угадать, есть ли в нем деньги. Посейдон поймал его взгляд, кивнул.
– В этот раз честно платим.
– Разве мы покупаем так часто?
– Ты отстал немного от жизни, – Посейдон глядел только на дорогу. – Мы покупаем очень часто. Бизнес разросся. Мы покупаем всегда.
– Всегда? И весь «Глобус» – приложение к этому «всегда»?
– «Глобус» не приложение. Но приоритеты со временем меняются.
– И ты не можешь это никому перепоручить?
– Пока нет, – отрезал Посейдон.
Машина уперлась в крыльцо клуба. Посейдон подхватил дипломат и вышел. Андрей пошел за ним.

В ресторане клуба за столиком их ждали трое: толстяк с полными губами и два подтянутых молодых человека, с виду – охранники. Один из молодчиков ел что-то руками из тарелки, толстяк курил, а третий стрелял глазами по залу. Свет был приглушен.
Посейдон кивнул им и присел за столик. Андрей и себе подтащил стул. 
– Как доехали? – вежливо поинтересовался Посейдон.
– Вашими молитвами, – ответил толстый.
– Где товар?
– С нами. А наши деньги?
– А ваши деньги пока с нами, – заулыбался Посейдон.
– Будете проверять? – сухо поинтересовался тот.
Охранники продолжали смотреть в зал.
– Я тебе верю, Тимур, – сказал Посейдон совершенно неожиданно для Андрея.
– И я тебе верю, Посейдон.
Они обменялись дипломатами.
– Где Балагур? – спросил Тимур так же сухо и равнодушно.
– Выходит, – Посейдон отвернулся. – Ты хотел его видеть?
– Нет. Необязательно.
Посейдон кивнул и поднялся.
– Мы всегда тебе рады, Тимур.
– Я помню.
И только в машине Посейдон раскрыл дипломат и осмотрел пакеты. Надорвал один и облизал рваный край. Андрей сел за руль.
– Едем?
– Подожди. Они сейчас пересчитывают.
Еще помолчали.
– Тимуру можно верить. Это старые связи. Еще Балагур вязал, – сказал Посейдон.
Подождал еще с минуту.
– Поехали, – кивнул, наконец. – Все в порядке.
Андрей вышел в городе и пешком пошел в свой район. Исчез страх перед ночными улицами и разбитыми фонарями. Андрей шел, задирая голову и пытаясь разглядеть звезды, но на глаза попадались только неоновые вывески реклам. И Андрей уже не знал, где земля, а где небо, голова шла кругом.
В подъезде, как обычно, не было света. Но лифт работал. Андрей поднялся к себе и уснул без ужина и без снов на диване. А в полдень разбудила Танюшка. Пришла с недовольным видом.
– Слышал, в столице рок-фестиваль начался? Сегодня – первый день.
– Хочешь в столицу? – спросил Андрей.
– Нет. Я думала, Розалин будет. В рекламе обещали.
– И что?
– Теперь говорят, что не приехала.
– Это точно?
– По ящику сказали.

Рабочий день начался более, чем неприятно. Андрей был в кабинете, когда к нему влетел Балагур. Андрей посмотрел удивленно: зачем ворвался? И Балагур молчал. Только шатало его из стороны в сторону.
– Да ты садись, – Андрей кивнул на кресло. – О чем расскажешь?
– Ильин, ты... это, – начал Балагур.
– Ну?
Балагур сел.
– Тимур был в городе?
Андрей молчал.
– Тимур был в городе. Встречался с Посейдоном. И уехал. Андрей, ты ездил?
– Послушай, Балагур. Это дело Посейдона.
Он вскочил. Снова заходил.
– Да, это дело Посейдона и твое теперь. Я думал, что мы с Посейдоном порешали. Вышло – нет. Что он сказал обо мне?
– Ничего.
– Нет, Андрей. Я знаю, что он сказал! Я снова недооценил его. Но он у меня в руках! Он у меня – вот где! – Балагур сжал кулак. – Здесь!
– Ты иди, Балагур, в «Причал» – пообедай и успокойся, – посоветовал Андрей. – Не пыли в кабинете.
– Я знаю, куда идти! Со мной нельзя так, как с использованным презервативом!
Андрей отвернулся, видя, как у Балагура затряслись пальцы.
– Посейдон – это скала, о которую ты расшибешься.
– Это он об меня расшибется! И весь ваш «Глобус»!
Балагур хлопнул дверью. Но «Глобус» стоял по-прежнему. Курортный сезон был в самом разгаре. Вода не угрожала инфекциями, а солнце – магнитными бурями, но на пляже перестал бывать Марк, и толпа купальщиц поредела.
Из «Глобуса» выплыла Инга – в брючном костюме изысканного вечернего кроя с отрытой спиной и асимметричным воротником, вся пропитанная сладковатым ароматом июльской ночи.
– Что не заходишь, Андрюша?
– Дела.
– Я уже соскучилась по твоей вечной озабоченности.
– Думаешь, я вечно озабоченный?
– Ну, хотелось бы верить, – кивнула она, ярко улыбаясь.
В черных глазах запрыгали искры.
– Ты слышала о Розалин? – спросил Андрей.
– И слышать не хочу об этой буке. А она мне так нравилась, – Инга дернула плечами.
– Она пропала после «Глобуса». Ее ищут, – сказал Андрей.
– Не удивлюсь, если ушла в монастырь.
– Менты здесь всех расспрашивали.
Инга хмыкнула.
– Не понимаю, из-за чего весь сыр-бор. Эти звездульки вечно выкидывают подобные трюки – то исчезнут, то появятся.
– Родители не знают, где она...
– У нее есть родители? А я думала, она сошла к нам с небес. Вот так все и выяснятся. Вижу, она не дает вам покоя и после своего отъезда. То-то Марк не в себе. В «Пари» почти не бывает.
– А где он?
– Говорят, в своем кабинете. Наверное, леденцы грызет.
Первой мыслью было – пойти к Марку. Но Андрей вдруг остановился и задумался. Не хотелось снова выслушивать его фантазии. Не хотелось думать ни о Марке, ни о Балагуре, ни о делах Посейдона. Тот приоткрыл ему только часть правды о «Глобусе», но и с этой частью Андрей не мог справиться. Не хотелось думать вообще.
И так бездумно Андрей еще несколько раз сопровождал Посейдона: один раз Посейдон покупал, а в другой раз договаривался о крупной партии товара с людьми из порта. Андрей стоял рядом, ясно чувствуя только тяжесть ствола в кобуре и отсутствие мыслей.
И те мысли, которые приходили позже, тоже были обрывочными и хаотичными. Андрей думал, какой же обширной должна быть сеть, если товар растворяется в ней так быстро, какой же реальный доход «Глобуса» и каким же цепким должен быть Посейдон в своей хватке. Зарплата Андрея резко поползла вверх, но пустое сознание отметило это как бы между прочим.
Единственным желанием было только не думать. Спать без снов. Но вдруг Андрей проснулся и задумался. Произошло это на трассе за городом, когда они возвращались с Посейдоном в «Глобус». Догнала машина с выключенными фарами. Из машины открыли пальбу, но повезло: Андрей подстрелил двоих, и одного – Посейдон.
– Какие-то приятели наших татар, – Посейдон перевернул носком ботинка убитого лицом к небу и открыл луне восточный разрез глаз. – Нужно набрать новых ребят в охрану, а то гоняем с тобой, как два камикадзе. Оборонку усилить можно, а сделки перепоручить никому нельзя. Вот в чем проблема.
Посейдон задал ритм, и Андрей сначала вошел в него, а потом осознал и почувствовал частоту. И так, на шоссе, почти за городом, там, откуда не видно было «Глобуса», Андрей проснулся. Посмотрел на Посейдона.
– Давай, давай в машину, – крикнул тот. – Эти татары могли и орду своих пригнать.
Андрей сел молча. Три трупа остались на обочине. Антипов не оглядывался назад.

-9-

Балагура не было дня два. Сначала никто не заметил его отсутствия. Ну, отлеживается где-то в тени – не искать же? Ни у кого никаких дел к Балагуру не было. Андрей удивился только тому, что тот не ужинал в «Причале» – и сразу же позабыл о нем. Может, аппетит пропал.
А потом вызвал Посейдон.
– Где Балагур?
– Не знаю.
На лице у Посейдона рассеянность, словно голова болит, или еще что-то мучит.
– Не знаешь? Не могу его найти. Может, уехал?
Андрей пожал плечами. А про себя подумал – вряд ли кто-то может уехать незамеченным из «Глобуса».
– Дома у него был? – спросил Андрей.
– Был. Заперто. И его нет, – Посейдон сел за стол. – Что будем делать?
Андрей молчал. Вспомнились все угрозы Балагура.
– Чем нам это грозит?
Посейдон на удивление спокойно, но по-прежнему рассеянно покачал головой.
– Ничем. Ничем нам это не грозит. Но его все равно надо найти.
– Хочешь, подключу своих ребят? – спросил Андрей.
– Нет. Пусть сидят на месте. Я дерну ментов. Устрою ему всемирный розыск.
И вдруг дверь резко распахнулась и вошел Марк. Так неожиданно, что Посейдон даже вздрогнул.
– Мы дела обсуждаем, куда ты прешь?!
Марк широко улыбнулся.
Андрей заметил резкую перемену в его осанке – он словно распрямлялся при сильной боли, но она отдавала во всем теле и в выражении лица. Улыбка рвалась судорогой. Он казался похудевшим и прозрачным. Щеки ввалились и зеленые глаза запали. Под глазами залегли черные тени. Но Марк улыбался.
– Да ведь я поздравить вас зашел. Нет больше Балагура!
– Как «нет»? Что ты мелешь? – вскочил Посейдон.
– Удивляешься? А следующий кто? У вас тут лотерея?
Посейдон нахмурился. Брови сошлись на переносице. Марк продолжал улыбаться.
– Вы должны быть рады. Чудесный день! Удачный сезон – и без Балагура станет еще лучше. Он никого не будет мучить своими историями. Мертвые не доставляют хлопот. Ничего не помнят. Ничего не говорят.
Посейдон следил за ним, как за возникшей в кабинете шаровой молнией, боясь качнуться в его сторону. Андрей видел, как подрагивают руки Марка, но он продолжает говорить и улыбаться.
– Посейдон, ты выдумал эту лотерею. Мой билетик, да? Я – следующий? Я всегда знал, что этим кончится. Розалин, Балагур... Теперь я. А ведь я, пожалуй, расскажу все. Нет, не твоим продажным ментам, а журналистам. Ведь Розалин погибла здесь. Ты убил ее! Ты ее убил, я в этом уверен. В «Глобусе» был убит человек. Гость. Думаешь, после этого кто-то приедет в «Глобус»? Прессе не нужны доказательства. Им нужен факт – она была убита здесь. А доказательства они найдут сами.
Посейдон кивнул.
– И зачем ты говоришь мне об этом? Иди, куда хочешь, и делай, что хочешь! Расскажи свой бред всем, но не поступай, как последний придурок, Марк, не маши у меня перед носом своим маленьким кулачком. Не грози мне. Не заставляй меня поверить, что ты абсолютный дегенерат, и сожалеть о том, что я доверил тебе «Пари». Кого тебе вызвать? Журналистов? Интерпол? Или скорую помощь? Скажи, как тебе помочь?
Андрей думал, что Марк отступит. Но слова Посейдона подействовали на него странным образом – не взбесили, а охладили его.
– Ты не понимаешь, зачем я говорю тебе это? – спросил Марк.
– Сложно понять идиота, – согласился Посейдон. – Я не психиатр.
– Я говорю тебе это, чтобы ты знал, что мне известна правда. Что меня ты не сможешь ни купить, ни запугать, как, вот, Андрея. Я предупреждаю тебя, Посейдон, чтобы ты почувствовал, что твоему морскому царству приходит конец.
– Я чувствую, что приходит конец твоему здравому рассудку, – усмехнулся Посейдон. – Мне проще простого пристрелить тебя за углом того же «Пари», но я не делаю этого. Я нянчусь с тобой. Вытираю тебе сопли, Марк. И при этом разрешаю тебе жаловаться на меня во все инстанции. Как ты думаешь, почему? Потому что мне жаль тебя, юродивого. Потому что я добрый человек, – закончил Посейдон.
– Тогда ответь мне, добрый человек, зачем ты убил ее? – вскрикнул Марк.
– После скольких доз тебя так глючит? – хмыкнул Посейдон.
Марк спокойно посмотрел ему в глаза.
– Я не употребляю.
– Самого себя хочешь обмануть? Ни один журналист, так и знай, не станет слушать такого законченого наркомана, как ты. Но ведь это наша маленькая тайна, верно? Нужно было  хорошо себя вести, Марк, чтобы тебе верили, – наставительно сказал Посейдон.
Марк вдруг усмехнулся.
– Так вот почему ты спокоен? Будь уверен, Посейдон, я вел себя достаточно хорошо, чтобы тебе стало очень плохо!
Посейдон смахнул пот со лба.
– Андрей, нет никаких сил. Вышвырни его из кабинета!
Андрей подтолкнул Марка к двери и вышел вместе с ним. Спросил в коридоре:
– Зачем шоу?
– Да противно, Андрей, противно! Хотел посмотреть ему в глаза! В глаза убийце! И тебе тоже! – Марк взглянул на Андрея широко раскрытыми зелеными глазами.
Андрей отшатнулся.
– А я здесь причем?
– Ты – такой же, как и он. Он убил Розалин, убил Балагура. И еще сотню людей, которые стояли у него на пути. И ты теперь с ним, во всем помогаешь, вы связаны, – твердил Марк.
– Мы все здесь связаны... уже тем, что мы здесь. Ты сам хотел станцевать на могиле Балагура. Я не думаю, что Посейдон кого-то убил...
– Если я расскажу, мне поверят! Я развалю этот чертов «Глобус»!
– Балагур тоже грозился...
– Ну, вот и ответ. Ты ему предан... продан, – исправился Марк. – Ты согласен жить и умереть ради своего морского бога. А мне он не бог. Почему ты веришь ему, а не мне? Пойдем со мной, Андрей! – Марк схватил его за руку.
– Куда? Опомнись!
– Я уйду. Я расскажу все журналистам. Он меня не остановит. В случае моей смерти кассета с записью попадет в прессу, я подстраховался. Я нашел нужных людей. И тогда моя смерть станет доказательством моей правоты. Я не подохну напрасно. Поэтому я не боюсь смерти! Я ищу ее. Мне нужны доказательства, Андрей, и моя смерть была бы наилучшим, самым убедительным...
– Так вот зачем ты пришел...
Андрей, наконец, понял его рассчет. Посмотрел на его прозрачные дрожашие пальцы, и сердце сжалось от боли.
– Ты же хотел жить долго и счастливо...
– Больше не хочу. Ее родители не находят себе места. Нет ни тела, ни могилы, ни останков. Милиция молчит. Поиски как будто продолжаются, но на самом деле – никаких поисков нет. Посейдон придушил их в самом начале. Менты даже не захотели говорить со мной. Я уверен, что она мертва. Что она убита здесь. Но доказать я этого не могу. Даже тебе не могу доказать. И если для доказательства нужна моя смерть, то это не такая уж большая проблема. Никто по мне не заплачет.
Марк резко отвернулся и пошел вниз по лестнице. Андрей оперся о перила, посмотрел ему вслед. Яркий, самоуверенный Марк. Марк, танцующий в «Пари». И Марк, спускающийся вниз по лестнице, с болезненной напряженностью каждого шага. Это были разные люди. И кто-то из них шагал к своей смерти.
– Ну? Нашел смирительную рубашку? – спросил Посейдон, когда Андрей вернулся в кабинет.
Андрей кивнул, сел в кресло. Не мог говорить о Марке. Слова не мог из себя выдавить. Посейдон сидел угрюмый, смотрел на свои сложенные на столе руки.
– Уберем его? – покосился на Андрея.
Уберем его? Убрать Марка? И Андрей подумал, что это действительно будет наилучшим выходом. Смерть Марка докажет вину Посейдона во всех предыдущих убийствах. Столичные газеты напишут правду о «Глобусе». Все начнет рушиться. Можно будет обдумать пути собственного спасения. И, может, даже удастся спастись. Но Марку – не удастся. Не удастся жить долго и счастливо, грызть леденцы и танцевать, жить, чтобы дождаться какого-то неземного чувства. Выходит, для него не будет ничего другого. Ничего, кроме того, что есть теперь, кроме шумного «Пари», визга поклонниц и вечной борьбы с самим собой.
– Не надо, Посейдон, – попросил Андрей. – Не надо. Ему никто не поверит.
Живому Марку никто не поверит. Журналисты примут его за сумасшедшего. И все пойдет по-прежнему: кровавые сделки Посейдона, расширение влияния «Глобуса», путаный ритм жизни Андрея. Неизвестно, смирится ли с этим Марк, но известно, что он останется жив. 
– Не все газеты прикручены. Особенно в столице. Его бред может выйти нам боком, – Посейдон размышлял о своем. – Жаль идиота. Не знаю, что и делать. И «Пари» этот... И главное, что все бред собачий.
Посейдон помолчал. Потом сказал самому себе:
– Ему не поверят. У него нездоровая психика. И он наркоман.
Андрей не стал спорить, хотя был уверен, что Марк не сорвался и не сорвется теперь, чтобы довести дело до конца. То есть довести до конца свою жизнь.
– Да где же этот чертов Балагур?! – вдруг воскликнул Посейдон.
Андрей уже и позабыл о Балагуре. Марк убедил его, что Балагур мертв.

Еще несколько дней шли поиски пропавшего. Но то ли менты не особо старались, то ли Посейдон не особо их стимулировал, проводилась эта акция достаточно тихо. Нашли его машину на автостоянке у аэропорта. Это и был ответ. По «всему миру» Посейдон искать его не стал и сказал «невелика честь».
Как после грозы, все затихло. Андрей нигде не встречал Марка. Инга обо всем произошедшем высказалась неопределенно:
– Без Балагура легче. Словно воздух чище. И ушам спокойнее.
– Думаешь, он сбежал?
– Он и так задержался здесь надолго.

Июль дошел до своего пика и застыл в раскаленной точке.
Танюшка готовила холодную окрошку и улыбалась.
– Вкусно?
– Вкусно, – соглашался Андрей, не ощущая никакого вкуса.
Ожидание зависло. Все стало безразличным. Потеряло вкус, цвет и запах. Андрей смотрел на все, что его окружало, и понять не мог, почему он в этом городе, в этой квартире, рядом с этой девочкой.
Таня заметила его замешательство.
– У тебя неприятности?
– Да. Наверное.
Если Марк прав... Если он прав, то Андрей причастен и к этому... Если он прав...
Она забралась к нему на колени, обняла за шею. И он уже не мог вспомнить ни одной причины, по которой отказывался раньше от ее любви и ее тела. Если Марк прав, то это уже несущественно...
Андрей обнял ее, вдохнул аромат ее волос. Зачем он раньше пытался быть благородным? Даже эта девчонка не сомневалась, что он бандит. Да если бы она сомневалась в том, что он бандит и отморозок, разве она предпочла бы его мальчишкам, своим ровесникам? Нет, она хотела риска, денег и секса. Андрей поднял ее на руки и бросил на диван. Обхватил поцелуем ее мягкие, податливые губы. Она прильнула к нему своим худеньким телом.
– Мы не будем ждать свадьбы?
– Какой свадьбы?
Когда она состоится? В следующей жизни? Только ее тело было реальным, и Андрей боялся выпустить его из рук. Мучил и терзал его ласками, и она отвечала далеко не робкими и не стыдливыми прикосновениями. Она была искушена. Он не то что не был у нее первым, а был просто очередным. Очередным сегодня – настолько заученными и отшлифованными были ее движения, стоны и мимика. Такая миниатюрная, подвижная, упругая, она была очень ловкой в постели. Ее не нужно было учить. Ей в ее пятнадцать лет было заняться сексом, что высморкаться, легко и просто, не вдаваясь в перепетии чувств.
– Понравилось? – спросила без стеснения. – Чего ж ты отворачивался от меня?
Андрей не ответил.
– Я же сказала, что не маленькая, – добавила она.
– И давно ты не маленькая?
– Давненько, – она засмеялась. – Противно, когда парень строит из себя телку.
– Я строил телку?
– Конечно. «Можно тебя поцеловать?» – «Ах, ох, боже упаси!», – она скорчила гримаску отвращения. – И этот твой друг странный...
Она взяла у Андрея сигарету и закурила.
– Какой?
– Тот, что цветы тебе притащил.
– Он же их тебе подарил, – напомнил Андрей.
– Ну, давай из-за него подеремся! Я из его роз варенье сварила.
– Варенье?
– Не выбрасывать же лепестки! Буду им лечить тебя от простуды.
– У меня нет простуды.
– А что у тебя?
Андрей поднялся.
– Иди давай! Мне на работу ехать надо.
– Людей стрелять?
– Я никого не стреляю.
– Зачем тогда тебе пушка?
Она спрыгнула голая с дивана.
– Ну, я заскочу завтра.
– Заскакивай.

И город переменился. Жара выжгла листву на деревьях, занесла пылью зелень, сделала людей беспричинно агрессивными.
– Куда прешь? – таксист вывалился из окна в сторону Андрея. – Не видишь, я еду?
– А тебя куда несет? На кладбище торопишься?
Обменялись трехэтажным матом. Стало легче.
В «Глобусе» озадачил Посейдон.
– Ты Марка не видел? Где этот параноик? В «Пари» его нет.
От таких вопросов холодеет спина – при сорока пяти выше нуля. Где Розалин? Где Балагур? Где Марк?
Андрей понял, что зашкаливает. Что темнеет в глазах. Что это предел.
– Где он? – обернулся к Посейдону.
– У меня спрашиваешь? Не удивлюсь, если в дурку забрали. – Посейдон равнодушно хмыкнул. – Разведал бы ты это дело...
Андрей попятился к двери. Попятился от собственного страха.
С неба смотрело раскаленное до черноты солнце, до жжения в глазах, до спазмов в желудке.

-10-

В «Пари» тусовались обычные гости. Андрей огляделся. Подергал ручку двери кабинета Марка. Заперто.
Диджеи сказали, что не видели его несколько дней.
Бармен пожал плечами:
– Дней пять нет.
Андрей собрал ребят из охраны «Пари».
– Найдите мне его адрес!
Нашли: улица Куприна, дом пятнадцать, квартира девяносто шесть. «Тихая улица, зеленая», – вспомнил Андрей. Детский садик, школа, продуктовый магазин, дом Марка. Такой же дом, как у Андрея, – подобие небоскреба с вечно не работающим лифтом.
Андрей поднялся. Ночь почти. И те же комары носятся над лестницей, зависая над теплым человеческим телом, над рваными ниточками пульса. Несет гнилью из мусоропровода. У Марка – последняя квартира в подъезде, на двенадцатом этаже, и дверь болтает сквозняком – открыто... 
– Марк?
Андрей вошел. Увидел его. Тот сидел на подоконнике, точно, как в «Пари», только подоконник выше и уже. И окно распахнуто в ночь. За окном – звезды, и внизу где-то жужжат коробочки машин.
Марк сидел, обхватив колени и раскачиваясь из стороны в сторону. Не оглянулся на Андрея.
– Ты как?
Андрей подошел ближе, щелкнул выключателем. Тот, наконец, обернулся. Но глаза были застланы туманом, который не давал ему ни увидеть, ни узнать Андрея.
– Кто здесь?
– Эй, Марк! Это я...
Вдруг он встал в полный рост на подоконнике. Ветер раздул футболку.
– Не подходи ко мне!..
Пошатнулся на краю. Ухватился за раму. Андрей проследил за его рукой – свежая дорожка на вене, для нескольких дней – довольно длинная. Минимум три дозы в день. И судя по его состоянию – ломовые дозы. Глаза застланы дурнотой.
– Мне идти нужно… нужно к Балагуру, – он снова качнулся в сторону окна. – Балагур всегда ждет меня.
Андрей застыл на месте. Увидел, как рука Марка выпускает край рамы.
– Кто приходил сюда?
Марк снова резко сел, обхватил голову руками.
– Посейдон? – попробовал угадать Андрей.
Марк не отвечал, вытирал слезы, не глядя на Андрея. Андрей подошел и сел рядом.
– Все будет хорошо, Марк. Ты в безопасности. Скажи мне только, кто приходил к тебе?
Тот закрыл лицо ладонями.
– Скажи мне, Марк! Только скажи мне! Ты не виноват ни в чем. Что же ты плачешь? Ты не виноват. Я знаю, что ты не хотел...
– Я не хотел... Я не хотел. Лучше бы он убил меня, – прорыдал Марк. – Это же так просто – убить. Он сказал, что теперь меня никто не станет слушать. Что я безопасен, как дождевой червь. Что теперь мне будет о чем думать – о том, где достать подешевле дозу. Я не помог ей... Не спас ее. Заманил сюда...
Андрей тяжело выдохнул. Накачан Марк был изрядно. Вряд ли сам Посейдон сидел над ним все эти дни, но поручил кому-то, это точно. Марку и одного срыва хватило бы для болезненной зависимости, что уж говорить о пяти днях наркотической одури. На запястьях темно-синими полосами выступили следы от резинового жгута, губы были разбиты. И Андрей хорошо узнавал эти следы, потому что сам оставлял такие же, расправляясь с теми, кто стоял поперек дороги Посейдону. Марк дрожал, как от холода. Пытался собрать остатки сознания и косился вниз.
– Мне идти нужно, Андрей...
– Куда?
– К Балагуру.
Злость так стучала в висках, что не давала Андрею сосредоточиться и принять решение. Это же не незнакомого пристрелить на дороге… Это Марк. Марк, скулящий, как подыхающий щенок, умывающийся слезами с кровью, рвущийся в распахнутое окно. И если он прав...
Марк все-таки шагнул в провал ночи.
Андрей схватил его как-то инстинктивно, будто ребенка прижал к себе, насилу выдирая из темноты. Ночь осталась за окном. Марк был без сознания.
Андрей захлопнул раму, отгоняя темноту от Марка. Укрыл его одеялом и сел у ног. Бессознательное состояние сменилось бредом.
– Не надо... Не надо, Посейдон... Прошу тебя. Пожалуйста... Не надо, – стонал Марк.
К утру он затих, уткнувшись лицом в подушку. Дыхания не было слышно. И вдруг снова сквозь сон это скулящее:
– Не надо, Посейдон...
Андрей уже не мог совладать с собой, комок подкатывал к горлу, и кулаки сжимались машинально.
Когда рассвело, он поднял Марка на руки и отвез в клинику. Доктор, смотрел не по-утреннему утомленно. Андрей выложил на стол внушительную пачку денег.
– Как вас зовут, доктор?
– Игорь Николаевич, Бочкарев.
– Игорь Николаевич... Это мой друг. Я хочу, чтобы вы присмотрели за ним. Особо. Понимаете? Поместите его как-нибудь отдельно. Его могут искать, доктор.
Врач и на пачку денег посмотрел утомленно. Равнодушно сунул в карман. Пригладил седеющие волосы.
– Ясно, молодой человек.
– Он хотел покончить с собой...
– Ясно, – отрезал врач. – Возьмем на особый контроль.
– Я приду за ним. А без меня не выпускайте его и не отдавайте никому.
Андрей поднялся. И врач взглянул на него внимательно.
– А если вы не придете?
И Андрей кивнул. Выложил еще пачку.
– Вылечите его, доктор. Даже если он будет рваться отсюда. Я буду вам очень благодарен.
– Ясно, – повторил тот. – Сделаю, что могу.

Андрей вышел в июльское утро. Везде было тихо. Но в ушах стоял гул ударов сердца и приливающей крови. И этот гул подтолкнул его к люксу Посейдона.
Тишина. Спит Посейдон. Его не мучит ни сожаление, ни раскаяние. Андрей изо всей силы заколотил в дверь. Посейдон открыл спокойно и неторопливо.
– Андрей? Что случилось? – запахнул халат и завязал пояс.
– Что ты за человек, Посейдон?! Ну, ладно там, Розалин. Или Балагур... Или залетные на обочине! Но Марк! Я...
– Не ори в коридоре.
Посейдон отступил, и Андрей сделал шаг в номер.
– Он же мальчишка совсем... Ему с тобой не тягаться...
Посейдон поправил узел на поясе и посмотрел на Андрея недоуменно.
– А я здесь причем?
– Брось! Я все знаю. Пять дней – и нет Марка. Лучше, чем «нет». Бредит. Двух слов связать не может...
Тот спокойно пожал плечами.
– Вот именно. Он бредит. А ты ему веришь. Неужели ты думаешь, что хоть одно слово из его бреда – правда?
Андрей опешил. Молчал.
– Ты врываешься ко мне ни свет ни заря и пересказываешь мне галлюцинации какого-то наркомана! С тобой все в порядке, Андрей? Неужели ты мог поверить, что я порешил эту девку, убил зачем-то Балагура и ворвался к Марку? По-твоему, я серийный маньяк? Я – деловой человек, Андрей. Я бизнесмен – прежде всего.
– Не сомневаюсь, что ты так и сделал! – сказал, наконец, Андрей.
– Что?
– И не понимаю, зачем теперь пытаешься обмануть меня...
Тот помолчал.
– Я не пытаюсь тебя обмануть. Мы одна команда, – напомнил Андрею. – То, что мы сделали, мы сделали вместе.
– Э, нет! Нет! Я не убивал Розалин! – вскрикнул Андрей.
– Значит, и я ее не убивал, – кивнул Посейдон удовлетворенно. – У меня тоже не было ни одной причины. Ни одной! Никакой. Вот тебе и ответ.

Андрей вышел из отеля. Сел на крыльце. Посейдон, по-прежнему, распоряжался его жизнью, определял его взгляд на происходящее и формулировал за него выводы.
Может, если бы Андрей начал с действий, а не с вопросов, все кончилось бы совсем иначе. Но теперь Посейдон объяснил четко и доходчиво, что лучше не начинать передел, не делить оборонку и не поднимать пыль. Пыль накроет всех. «Глобус» – пустыня, тут лучше не пылить.
Андрей сидел задумавшись, а тем временем солнце поднималось все выше и уже прямыми и жаркими лучами освещало «Глобус». Отель оживал. Вдали, за аллеей стройных тополей виднелся «Пари», мрачный и тихий в дневное время суток. И вдруг сам вид развлекательного комплекса, такой привычный и изученный до последней ступеньки лестниц, показался Андрею нестерпимым. Он запрыгнул в машину и погнал прочь от «Глобуса».

В городе ветер носил облака пыли. Здесь рабочий день был уже в зените, и никому не приходило в голову скрываться от жары по домам. Андрей зашел в первое попавшееся кафе, заказал запоздало завтрак и стал мечтать о том, как хорошо было бы иметь простой ресторанный бизнес. Но действительность подсказывала ему, что простой ресторанный бизнес в этом или другом таком же городе был бы непременно убыточным, как сами по себе, вне системы «Глобуса», убыточны «Причал» и «Арго», которые не приносят особой прибыли, зато постоянно требуют финансовых вливаний на обновление интерьера, живую музыку и расторопных работников. Мысли Андрея уже путались, он вспоминал всевозможные профессии, примерял их на себя – и не видел себя никем, кроме «друга» Посейдона. И эта «дружба» мешала ему принять достойное решение. Выходило, что Посейдону он другом был, а Марку – не был.
Когда солнце переместилось к западу, и в кафе стало не так ярко от его бликов, Андрей поехал домой. И глядя на дорогу перед собой, словно качающуюся в жарком мареве, вспомнил, что не спал ночью. Сразу возникла в воображении Танюшка, все, что произошло между ними, и ее кривая усмешка. Не хотелось ее видеть. И привязанность к ней, и желание, и простая симпатия вдруг исчезли, – осталась пугающая пустота. То, чего никогда не было в его отношении к Кате. Возникло перед ним ее лицо с голубыми глазами. И жаль стало своей жизни, словно она закончилась еще тогда, когда она отвернулась. А дальше – пошло дрянное существование, которое и обдумывать было совестно перед самим собой. Какая разница, как он существует и как разделается с этим процессом, если ей это безразлично?
Андрей объехал здание университета. Все здесь затихло до осени. Когда еще та осень? Никогда...
На автозаправке управлялся Витек. Андрей узнал паренька. Вышел из машины. Поздоровались.
– Как поживаешь? – спросил Андрей.
– Ниче так. А ты?
– Нормально.
– Хочешь, ребята машину помоют?
Андрей оглянулся на чистый автомобиль.
– Давай.
Витек сделал знак двум малышам, и они кинулись к машине со щетками. Андрей дал им по пять зеленых.
– А девочку хочешь? – деловито спросил Витек.
– У тебя полный сервис...
– Я им здесь как бы крыша. Так будешь?
– Нет, спасибо.
– Она быстрая, – добавил Витек.
– Тем более.
Андрей сел за руль, чувствуя неприятный осадок. И его Танюха – такая же быстрая девочка. Он еще раз оглянулся и увидел, как Витек отбирает у одного из малышей гонорар и прячет в карман.
– Остальное – поделите!
– Пять не делится, – запротестовал тот, у которого Витек ничего не отнял.
– Делится, – отрезал другой.
Но делиться никто не стал. Вдали показалась дорогая иномарка, безденежный малыш оттолкнул конкурента, схватил щетку и выскочил на обочину. Андрей уехал.

Таньке он не открыл. Она звонила, звонила – и гул звонка раздирал перепонки. Хотелось уснуть. Не видеть ее, не слышать, а забыться на время. Наконец, она ушла, стукнув на прощанье кулаком по двери. Если даже такой девчонке удавалось его использовать, что тогда говорить о Посейдоне?
Прервали его размышления новости местного телевидения. За городом, в какой-то сточной канаве, менты нашли-таки труп Балагура. Определили как убийство с целью ограбления, и Андрей поразился: это притом, что машину его отогнали к аэропорту, а труп вывезли за город – не очень похоже на выходки шпаны, которая просит прикурить у подъезда.
Никто и не знал настоящего имени Балагура, а звали его Николай Константинович Завадский. По словам диктора, следствие продолжалось и рассматривались различные версии. И опять сквозила какая-то недосказанность. Если ранение было огнестрельным, то причем здесь шпана у подъезда? А если ограбление – то, что могли украсть у Балагура, который ходил всегда налегке, а одевался не лучше местных бомжей? Разве что кепку...
Андрей недоуменно смотрел на экран. Посейдону было проще простого было приглушить информацию, даже если труп нашелся. Ведь искали – по его просьбе. Могли и вообще не искать. Но репортаж вышел в эфир, и Посейдон ничего не предпринял. Конечно, сухой репортаж и прилизанный: не прозвучало ни одно ключевое слово – ни «Глобус», ни «наркоторговля», и вышло, что Балагур был каким-то добропорядочным бизнесменом, посвятившим себя производству собачьих консервов. Даже дикторской формулировке «найден труп бизнесмена Завадского» чего-то не хватало – просто, на слух, для людей непосвященных. Выходит, информацию зачищали, но все-таки дали в эфир.
Жил Балагур, как беспризорная собака, и подох где-то в придорожной канаве. Хотел Марк станцевать на его могиле, а теперь и сам недалеко от смерти. С кем останется Посейдон, если не станет Андрея и Инги? Наберет студентов на курсы управления «Глобусом»? Смешно это. Посейдону не нужен конфликт. Ему сейчас как никогда раньше нужна «дружба», а иначе утренний разговор закончился бы иначе.
Не стоит Андрею теперь суетиться. Допустив репортаж до эфира, Посейдон объявил всем, что он здесь ни при чем и ничего не боится. Наоборот, сам стимулирует расследование. И, главное, – перед Андреем и Ингой он честен.
Если Андрей не будет суетиться, все будет по-прежнему. И без Балагура – легче. Он никому не нравился. Вот только с Розалин странная история. Поверить в нее сложно. И за Марка обидно. Так обидно за Марка, что все здравые рассуждения разлетаются на куски. Верно, «Глобус» – гиблое место для него.
Снова Андрею сделалось тоскливо от размышлений. До дурноты тоскливо. Стыдные, не мужские какие-то мысли. Тягучие, как резина. Как резиновые жгуты на запястьях Марка, как дорожка следов на вене.

-11-

«Пари» жил своей обычной жизнью. Работали те же диджеи, собирались те же гости. Андрей следил за баром – и все было, как раньше, в том же ритме, но совсем иначе. Шарм «Пари» пропал без Марка. Гости выискивали глазами его в зале и не находили. И дело было не просто в управлении клубом, а куда сложнее. Марк и был самой большой достопримечательностью «Пари», а без него не осталось никакой притягательной тайны. Андрей сказал об этом Посейдону.
– А где он, кстати? – поинтересовался Посейдон.
– Не знаю. Лечится где-то.
– Зря деньги тратит.
– Что с «Пари» делать?
– Бери себе, – отмахнулся Посейдон.
– И дальше что? Я – не клубный человек. Со мной ты всех гостей растеряешь.
Посейдон помолчал, раздумывая.
– Подкинул проблем идиот! Нужно поручить кому-то...
– А Марк? Если он вылечится...
– Он не вылечится, – заверил Посейдон, как человек, столкнувший другого с вершины скалы, – холодно и уверенно.
Вопрос с клубом так и завис. Посейдон решил, что сезон дотянут и без управляющего.
Андрей, спасаясь от Таньки, почти перестал бывать дома. До утра крутился в «Причале», или плавал на «Арго», или мотался с Посейдоном. Утром шел провожать гостей из «Пари», а потом еще бродил по клубу, смотрел из окон на море и на восходящее солнце. Жизнь снова будто бы вошла в колею.

Спустя неделю поехал в клинику, разыскал Бочкарева. И доктор взглянул на него так странно, как на выходца с того света.
– Не думал вас еще встретить, – объяснил свое удивление.
– Отчего же? – усмехнулся Андрей. – Я не болен.
Тот промолчал.
– К Марку можно? – спросил Андрей, ожидая, что врач кивнет, как обычно.
Но тот снова сосредоточенно посмотрел на Андрея.
– Пойдемте со мной.
Прошли в его кабинет. Андрей сел и почувствовал, как от волнения бешено колотится сердце. Колотится так, как никогда не колотилось под дулом пистолета.
– Понимаете, Андрей Алексеевич, ситуация непростая.
– Он жив? – Андрей вскочил. – Жив или нет?
– Жив, – сказал доктор. – Пока жив. Садитесь, садитесь. Вы же знаете, что это непростой пациент, не подарок. Ясно, у нас много таких, но они, по крайней мере, хотят выжить, или завязать, или сбежать отсюда, хотят хоть чего-то. А Марк не хочет ничего. Не говорит ни с кем. Не ест. Выдергивает капельницу. Его приходится приковывать к кровати, а ведь вы понимаете, мы не хотим ни в коем случае ранить его психику. Это при всем том, что он сейчас и без того испытывает ужасную боль – ломку, так сказать. Состояние очень неровное, полусознательное. У него частые обмороки. Я не спрашиваю вас, что случилось, почему он здесь и тому подобное. Наша клиника частная, скромная и нелюбознательная. Но парень даже не на грани, а уже за гранью. И мы не уверены в результате…
– Вы говорили с ним?
– Я говорил сам с собой. Сидел у его кровати и говорил. Я – медик. Я не богослов, не философ, я не могу растолковать ему смысл жизни. Ни за какие деньги. У него был психолог, тоже говорил, тоже сам с собой…
– Можно к нему? – снова спросил Андрей.
И доктор снова не ответил.
– Я повидал здесь, знаете, какие случаи... Здесь нет простых пациентов, у каждого изломанная, искалеченная жизнь. У нас была девушка, которая ушла из богатого дома в подвалы, стала подстилкой за ничтожные деньги, заработала тьму венерических болезней, а когда мать пыталась увести ее от очередного сутенера, бросилась с ножом на мать. И она вылечилась, потому что хотела жить – просто жить, выжить, остаться в живых. Вышла из клиники, а через год – попала к нам снова. У отца случился инфаркт, это был очень уважаемый в городе человек. Но мы спасли ее. После всех ее срывов. Она вернулась из клинике в родительский дом, к матери, обещая ей клятвенно, что никогда больше. Это был ужасный случай, осложненный ее полусумасшествием, но она цеплялась за жизнь – неосознанно, инстинктивно, сначала – чтобы вернуться в притон, потом – чтобы вылечиться, но она помогала нам. Помогала нам помочь ей. А Марк... Он не такой. Он нам ничем не поможет. И мы колдуем здесь над его телом, чисто механически, не будучи уверенными в эффективности даже обычных, простейших мер. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – сказал Андрей.
– Значит, вы понимаете, что кто-то должен поговорить с ним? Родители, друзья, девушка. Кто-нибудь, кого он стал бы слушать...
– Почему не я?
– Потому что я боюсь за него. Кто вы ему? Разве нет у него родителей или близких, которые могли бы на него повлиять? Вы привозите его, платите деньги, но я не уверен, что он считает вас другом. Я сказал ему, что он оказался у нас благодаря вам, и он отвернулся. Это единственная его реакция – он отворачивается. Не думаю, что ваш разговор поможет ему. Я не могу вам доверять. Может, это вы довели его до такого состояния. Может, вы любовники, и между вами конфликт. С ним должны поговорить родные. Я не могу рисковать еще больше, понимаете? Ваши деньги, Андрей Алексеевич, не доказывают ничего.
И Андрей понял, что Бочкарев снова прав. Он не казался равнодушным, и это подкупало Андрея.
– Игорь Николаевич, я не знаю, что вам сказать. Я хочу спасти его. Даже больше, чем хочу спастись сам. Хотя мы не друзья, и, как вы говорите, не любовники. Он хороший, эмоциональный, талантливый, чистый человек. Несмотря на весь тот ад, который прошел. Лучше меня, лучше многих. Такие люди должны жить и нести другим уверенность в себе, даже если сами в себе не уверены. Я верю, что он должен жить, что он нужен, что он найдет свое счастье. Не говорите, что это безнадежная затея...
Доктор выслушал его внимательно.
– Не скажу, что безнадежная. Но если вы все это повторите ему, он отвернется. Поэтому, если вы хотите убедить его, то должны найти какие-то другие слова. Не думаю, что вы сможете это сделать. Он даже психолога не слушает. – Бочкарев развел руками. – Это тупик.
Андрей поднялся.
– Я проведу вас к нему, – кивнул, наконец, доктор.
Прошли на второй этаж, и дальше длинным коридором. Бочкарев толкнул одну из ряда одинаковых дверей. Палата была просторной, светлой и опрятной. Кровать, столик. Большое окно, правда, с ажурной решеткой. Шкаф в углу. Было похоже не на больницу, а на гостиничный номер. Марк лежал на постели, и его руки были привинчены наручниками к кровати. Глаза закрыты. Лицо бледно. Щеки ввалились.
Андрей не наткнулся на его злой взгляд, и на миг ему стало спокойно. Простынь не колыхалась на груди.
– Он жив? – снова дернулся Андрей.
Бочкарев сжал его плечо.
– Жив. Просто не хочет ни говорить с нами, ни смотреть на нас, ни слушать. Но вы можете сказать ему все, что хотите. Он вас слышит. Вот так и я сажусь рядом с этим мальчиком, – доктор придвинул стул к кровати, – и говорю. А Марк молчит и думает о чем-то своем. А может, о том, какой я дурак. Садитесь и вы, Андрей.
Андрей сел. Доктор вышел из палаты, дверь тихо закрылась. И повисла тишина. Странно говорить с человеком, который кажется мертвым, не открывает глаз и почти не дышет. Особенно, если этот человек так тебе дорог, что и самому не хочется смотреть на белый свет и дышать.
Нет таких слов, которые были бы важными для Марка сейчас. Нет ничего такого, что его интересовало бы. Он считает себя виноватым в смерти Розалин и думает только о ее гибели, а не о своей жизни. Ему не нужна его жизнь. Андрей понимает это и молчит.
Он не может обещать Марку, что все будет хорошо, что все пройдет и забудется. Что родители перестанут искать Розалин и оплакивать ее. Что Посейдон не будет распространять наркотики через «Пари». Что самому Марку никто больше не причинит вреда. Что он встретит свое счастье. Андрей не может обещать этого.
Он может обещать, что беды на этом не закончатся. Что Марку придется бежать из «Пари» или во всем подчиниться Посейдону. Что придется забыть о Розалин и не искать правды. Что и дальше Марку предстоит бороться с собой и жевать «Орбит». Потому что это и есть жизнь, а Андрей хочет, чтобы Марк жил. Но он не станет говорить об этом. Андрей не будет рекламировать жизнь. Это роль Бога, да и он, пожалуй, плохо справляется.
– Знаешь, я никогда не был в Париже, – заговорил Андрей. – Вообще никогда не был за границей, и в Париже не был. Когда ты сказал тогда, что в детстве жил в Париже, я отчего-то так позавидовал. А один мой приятель был там недавно по турпутевке, говорит – грязный город, бумажки везде понабросаны, пивные банки, нищие. И башня эта самая обыкновенная, громозкая даже. И Елисейские поля – не поля с цветами, а просто проспект так называется. Живут там парижане и не думают, что они, ах, в Париже. Работают, как и все. Фрукты продают и сортиры чистят. А я прожил свои тридцать лет и все сожалел, что в Париже не был. А зачем он мне, этот Париж? Ни модой я не интересуюсь, ни по-французски не говорю. А вот стоит перед глазами какая-та улица, дома-дома, вывески иностранные, аптека, супермаркет, магазинчик обувной, – и я точно знаю, что это в Париже. А я этого не видел нигде, даже во сне не видел, не снятся мне сны. Но я этот магазинчик и сейчас могу тебе описать. В витрине – обувь, и дверь стеклянная, а за дверью – продавец-мужчина, лет пятидесяти, седоватый уже. Да я бы узнал этого мужика, встреть я его на улице! И я уверен, что это Париж. Давай уедем, Марк... Я хочу найти эту улицу, эту обувную лавочку, хочу купить туфли у этого деда. Без этого моя жизнь не состоится. А без тебя я заблужусь в Париже. Говорят, он огромный, и там много похожих улиц.
Марк не сказал ни слова, не открыл глаз, но из-под ресниц потекли слезы. Поползли по лицу, и стереть нельзя – руки прикручены к кровати.
Андрей отвернулся.
– А они пусть останутся здесь. И Розалин, и Посейдон, и Балагур, и Инга. Живые или мервые. Для нас это все закончится и начнется все новое. Ты не виноват ни в чем. Ни в чем, Марк! Ни в чьей смерти! Ты не виноват. Но будешь виноват, если не поможешь мне купить в Париже туфли, потому что я не знаю французского. Тебе, может, кажется, что туфли не могут быть важнее, чем «Глобус» или Посейдон. Но я тебе скажу, что они важнее. Не куплю – значит, нет никакого магазина, никакой улицы, никакого Парижа, есть только эта грязь, ложь, суета. Значит, нет никакого счастья, есть одно несчастье. Значит, нет никакой жизни, есть одна смерть. Значит, нет никакого будущего, есть одно прошлое. А ведь это не так, Марк? Скажи мне, что это не так!
Марк молчал. Слезы впитывались в подушку, оставляя у его висков мокрые пятна.
– Клянусь тебе, что мы уедем. Мы уедем! Мы выберемся отсюда. А «Глобус» развалится без нас, потому что мы самые важные люди на свете.
Андрей поднялся. Пошел к двери.
– Андрей...
Слабенький голос, не похожий на звонкий голос Марка. Андрей оглянулся.
– Скажи доктору, что у меня зуб шатается. Посейдон когда мне врезал, раскрошил его. Теперь еще и зуб болит.
Андрей молчал и не двигался. Думал, если Марк и заговорит, то он услышит только обвинения в том, что предал его и остался с Посейдоном. Что вообще допустил все это... Но никаких обвинений не было. Глаза Марка были еще наполнены влагой, но он не плакал. Смотрел на Андрея и молчал.
Андрей снова шагнул к двери. Молчание. Показалось, что Марк и не говорил ничего, что послышалось. И Андрей не выдержал, обернулся, уже взявшись за ручку двери, и снова пообещал:
– Мы уедем.
– Скажи ему про зуб, – усмехнулся Марк.
Обреченная усмешка, ничуть не радостная. Не обычная, не прежняя. Андрей вышел, заглянул к доктору.
– Пришлите к нему стоматолога, Игорь Николаевич. У него зуб болит.
– Он сказал об этом? – подхватился врач. – Сам?

Вдруг сделалось легко, так легко, что Андрей не чувствовал собственных шагов. Подумал, что это и есть состояние невесомости, когда ты на земле ощущаешь себя, как на небе. А впрочем, плохой знак – не чувствовать почвы под ногами.
Говорить с Посейдоном глупо. И не о чем. Если уж ехать, то ехать без прощаний, предупреждений и долгих сборов. Бежать. Пусть только Марк придет в себя. А там их и след простынет.
Андрей оперся спиной об автомобиль, прищурился на солнце. Подмигнул ему. Неужели в другом городе, в другой стране будет светить это же солнце? Хорошо ему. Оно везде. Ни от кого не бежит.

Рядом с ним на автостоянке у клиники припарковался джип Посейдона, огромный, как танк. Посейдон вышел из машины и, не заметив Андрея, направился к клинике. В руке у него болтался пакет с апельсинами. И солнце не перестало сиять, не перестало катиться в другие страны, не остановилось, не захлебнулось в своих лучах. Зато у Андрея остановилось сердце, а потом застучало с перебоями, как неисправный будильник, готовый в любую секунду сорваться на дребезжащий звон.
– Посейдон! – крикнул Андрей и пошел к нему.
Тот оглянулся.
– Андрей? Не ожидал тебя здесь увидеть...
– А я тебя не ожидал здесь увидеть. Ты же ему уже все сказал.
– Значит, еще не все.
Андрей преградил ему путь.
– Нет, Слав! Он не в себе. Не надо.
Посейдон пожал плечами:
– У меня к нему вопросы по клубу, и мне не нравится, что ты сторожишь здесь дорогу, как цепной пес...
– А мне не нравится, что у тебя к нему вопросы.
– Так... – Посейдон нахмурился. – Что это значит? Записался в телохранители? Халтурка? Я мало тебе плачу?
– Хорошо, давай поговорим об этом, – спокойно кивнул Андрей .
– Давай поговорим.
Посейдон насмешливо посмотрел ему в лицо.
– Не здесь, – сказал Андрей.
– Думаешь, он не рад будет гостинцам? – он ухмыльнулся, взглянув на апельсины. – Как знаешь...
Бросил пакет под ноги, оранжевые шары раскатились в разные стороны.
– Поедем в «Глобус», – решил Андрей.
Посейдон сел за руль, Андрей – рядом. Точно, как тогда, когда ездили в рощу к татарам, или в «Королевский парк» к Тимуру. Но тогда ничего их не разделяло, как сейчас. Посейдон вел машину молча. Молча тормозил на светофорах и молча жал на газ.
– Мне сказали, что ты определил его сюда. Еще когда ты его из дому вывез. Я приставил к подъезду своего человечка, – сообщил вдруг бесстрастно. – И зачем тебе это?
Теперь молчал Андрей. Не хотелось объясняться в машине, словно не хватало воздуха и пространства словам.
– Что? Чип и Дейл спешат на помощь? Фонд Красного Креста и Полумесяца? Или Бэтменом на полставки? А, Андрей? В пионеры потянуло? Ты попробовал бы металлолом собирать, за это теперь платят. Старушек бы переводил через дорогу. Глядишь, пара-тройка бабуль – и легче, и моральный долг выполнен, и совесть не мучит. Тебя ведь совесть мучит, верно?
Посейдон вдруг съехал на обочину трассы. Впереди виднелась крыша «Глобуса», но до него было более километра ровной и безлюдной дороги. И вокруг – степь. Уже выжженная солнцем, пожелтевшая, но широкая, как в старину, душистая, не пропитанная запахом бензина и пыли. Ветер, налетающий с моря, колышет траву.
Они вышли на дорогу. Андрей посмотрел вдаль. Море. Степь. В городе, за их спинами – дымят сталелитейные заводы. А здесь травой пахнет, а не дымом. И жить хочется. Редко бывает, что хочется жить. Смотришь на дорогу и думаешь, что она куда-то приведет. Не туда, куда раньше. 
– Нет. Меня не мучит совесть. Ничего не мучит. Я хочу уехать, Посейдон. Бежать хотел, чтоб ты не знал. Но теперь скажу – я уеду. Сдам дела, как в конторе, – проговорил Андрей.
– Так у нас не контора, – заметил ему Посейдон.
– Я знаю, что у нас не контора. «Глобус» – не контора. Но я тебе честно говорю – всё. Я не могу больше.
Посейдон сел на землю и оперся спиной о колесо джипа. Андрей остался стоять и смотрел вдаль на колышущуюся траву.
– Почему? – спросил Андрея. – Что изменилось?
Его шутливый и злой тон исчез. Спросил – просто и спокойно, без иронии или насмешки.
– Все изменилось. Я не Балагур. Я так не могу.
– Ну что ты уперся «не могу»? Что ты не можешь? Прикрыть меня пару раз перед косоглазыми? – вскинулся Посейдон.
Андрей повернулся к нему.
– Нет. Дело не в «прикрыть». Ты правильно сказал: все, что мы сделали, мы сделали вместе. Мы все виноваты. А я даже не знаю, в чем я виноват, понимаешь? Чувствую свою вину и не знаю, в чем она. Большая она или маленькая. Не знаю, что происходит в «Глобусе». По большому счету, не знаю ничего...
– Твою мать, Андрей! Ну зачем тебе влезать во все это? Что ты хочешь знать? – вскрикнул Посейдон. – Зачем я убил эту девку? Думаешь, я хотел ее убивать?!
Андрей сел рядом. Если и удивился, то самую малость – только тому, что Посейдон все-таки заговорил об этом, а не тому, что Марк оказался прав.
– Зачем же ты ее убил?
– Да я просто пошел проводить ее, помог ей гитару донести. Показал ей отель, свой номер. Налил ей выпить. И Балагур зашел с нами. Ну, правда, мне хотелось напоить ее и трахнуть. Даже не то, чтобы трахнуть... А сидела она тут, такая умная и справедливая, крыла нас на чем свет стоит – и мне захотелось, чтобы ее развезло, и она саму себя не помнила. Просыпается – бац! – пьяная, голая, затраханная, в койке хозяина. Где ее долбаная добродетель? Что бы она тогда запела?
А Балагур тоже прохватил, и пока она отвернулась – бултых ей в виски две таблетки какой-то клюквы. И мне подмигивает: ну, держись, типа, сейчас она даст жару! Она и пить не хотела, но мы настояли, мол, не обижай хозяев, чокнулись, выпили. И Балагур – на выход. Она тоже стала прощаться. И вдруг – хватается за сердце, и губы синеют. Задыхается и падает.
Я – за Балагуром.
– Что ты ей дал?
– Никто не жаловался. Видно, у нее гнилой мотор... был.
И мы сидим над ней и смотрим друг на друга. Он первый сообразил:
– Что ж сидеть? Еще придет кто… Отвезем на ту сторону пляжа и прикопаем.
Я понял, что он прав. Вынесли тихо, отвезли подальше, да и зарыли в сырой песок. Балагур и могилу выкопал. Возле холма с той стороны. Потом вернулись. Он собрал ее вещи в сумку – уехала и нет ее.
Нет, да и ладно. Я не хотел, ясное дело. А у Балагура как второе дыхание открылось. До этого – я его от дел отстранял. Его связи стали моими, его нюху я выучился, а его память мне была не нужна. Думал списать его потом, как-нибудь. А тут вдруг он развеселился – чуть ли не танцует, и смотрит на меня так, словно знает обо мне что-то нехорошее и вот-вот всем расскажет. Я – ноль реакции. Ну, думаю, прыгай блоха, пока твой срок не вышел. А после сделки с Тимуром ворвался ко мне:
– Ты меня кидаешь! Я для тебя могилы рыть больше не буду!
Я говорю:
– Я для тебя буду.
Да и пристрелил его прямо в отеле. В своем номере. Сгоряча. Ковер испачкал. А ковер антикварный был – жалко до ужаса. Так в ковре его и вывез. Его – в кювет, машину – в аэропорт, а ковер сжег на свалке. Все, рассосалось.
И тут этот параноик со своими галлюцинациями! Нет, не уймется и все. Одни напасти. Ходит, смерти просит. Я обдумал – что за толк убить его? Несложно, а смысла нет. Информация всплывет. Мало ли что он мог наболтать газетчикам. В «Глобусе» убили гостя – и крышка «Глобусу». А прикончу его – все за это схватятся. И он видно так рассчитал, нарывался тут ходил, думал, у меня вообще мозгов нет. Я, правда, уверен был, что он колется. Думаю, давай-давай, поделись своими глюками со всем миром, а потом узнал у ребят: он никогда не покупает. Пришлось прийти и немножко ему помочь. Костик над ним посидел, вернул его в обычную колею, а то у него уже крылья пробивались. Того и гляди – воспарит над «Глобусом». Но я его заткнул будь здоров! Лечится теперь – тихий и мирный. Ты сам видел. Поэтому, Андрей, не говори мне, что ты чего-то не знаешь, – закончил Посейдон.
– Сволочно, – Андрея передернуло.
– Сволочно, но это бизнес, – сказал Посейдон. – И стечение обстоятельств.
И Андрей поднялся. Взглянул ему в глаза.
– Это не стечение обстоятельств. Это и есть результат твоего бизнеса.
– И твоего...
– Я решил и уйду. «Глобус» обойдется и без меня. Ты знаешь, что я не сдам тебя, не продам. Можешь быть уверен. Но после того, что ты сделал с Марком... Этого не пережить, – голос Андрея оборвался.
– Не пережить? Так ты из-за него? Андрей, да ты что? С ума сошел? Мы вместе десять лет! Мы подняли «Глобус», мы сделали себя сами. И ты все бросаешь из-за какого-то наркомана?!
Андрей пошел обратно по дороге. Прочь от виднеющейся крыши «Глобуса».
– Ты не уйдешь, Андрей! Ты не понимаешь, что ты делаешь! – Посейдон шагнул за ним. – Он запутал тебя!
Андрей шел.
– Ты влюбился в него, дурак!
Андрей не оглянулся.
– Эй, послушай! – крикнул напоследок Посейдон. – Ты никуда не уйдешь! Невозможно уйти из «Глобуса». Я твое заявление не подпишу! Я тебе не отдел кадров. Слышишь, идиот? Я не подпишу!
Андрей шел, оставив далеко позади Посейдона. Не оглядывался. Степь уже закончилась, из города несло дымом, на дороге стали попадаться автобусы, но Андрей все шел, смотрел под ноги и так вернулся в город. Никакой цепкой хватки Посейдона он на себе больше не чувствовал.

-12-

Никогда раньше Андрей не думал о бегстве. Наоборот, думал о том, что не убежать. Но слова сами пришли на ум – и с Марком, и с Посейдоном. Значит, это были самые подходящие слова.
Посейдон опасен. Но испугался Андрей в первую очередь за Марка. Выдернул пятерых ребят из «Глобуса» и отправил в клинику, под дверь его палаты. А про себя подумал – начинаем делить охранку, а чем закончится?
Домой попал к вечеру. И когда вставил ключ в замочную скважину, кто-то накинулся откуда-то сверху и вцепился по-кошачьи ему в спину. Андрей сорвал с себя руки – Танюшка.
– Скотина! Урод!
Он не выпускал ее рук, и она барахталась в воздухе.
– Пусти меня! Придурок! Целуйся и дальше со своими шлюхами!
– С какими шлюхами?
Андрей втащил ее в квартиру.
– Пропадаешь целыми днями! Дома не показываешься! Ключи раздаешь всяким ведьмам! – захлебывалась она.
– Каким ведьмам?
– Она сюда приходила! Я ее видела!
– Катя?
– Нет. Твою Катю я знаю. Другая девка!
– Не знаю, кто это, – Андрей растерянно огляделся. – Даже у Кати не было ключей.
Танька смотрела недоуменно.
– Высокая, темная. С короткими лохмами. В черных очках. Не знаешь? Она открыла дверь и вошла. А минут через пять вышла. Не застала тебя.
– Что у нее было? Сумочка? Пакет?
– Сумочка черная.
Андрей попятился назад.
– Спасибо, Танечка... Спасибо.
Стал рыться в шкафах, выворачивая все содержимое на пол, сорвал ковры, переворошил белье. Ничего. Нигде. Танька смотрела на него, как на помешанного. Он кинулся в туалет, развинтил сливной бачок – ничего. Перерыл обувь в прихожей, заглянул на антресоли – пусто. В кухне – только посуда, тарелки в раковине. Распахнул все шкафы – ничего нового, те же кастрюли. Андрей толкнул шкаф на пол – все со страшным грохотом вывалилось наружу. И из кастрюли выпал черный пакет, туго завязанный. Андрей поднял его, взвесил на ладони – и сквозь целлофан пальцы нащупали знакомые контуры оружия.
Андрей рванул обертку – перед ним лежал черный тупоносый револьвер Посейдона, такой знакомый по их общим делам. Он снова завернул его, протянул девчонке.
– Таня, беги живо домой! Спрячь оружие у себя до завтра. Это важно, Танечка. Нужно, чтобы никто его не видел.
– Тебя могут убить?
– Беги, Танечка! – взмолился Андрей.
– Это она принесла? Она не твоя шлюха?
– Нет, сто процентов не моя.
Танька радостно сорвалась с места. И Андрей подумал, что, в принципе, многим обязан этой девчонке, выслеживающей его любовниц.
Оставалось только навести порядок, и уже не было времени звать горничных и устраивать им конкурс. Он сам за полчаса разложил все на свои места, стер пыль и малейшие следы поисков. И вспомнились слова Марка «в следующий раз он найдет то, что хотел найти»...
Еще некоторое время Андрей провел в ожидании. Наконец, в дверь позвонили.
– Кто? – для приличия спросил Андрей.
– Откройте! Милиция!
Андрей торопливо открыл, отступил перед ментами. Трое.
– Андрей Ильин? – спросил полноватый усатый опер.
– Да. В чем дело?
Тот дернул молодого:
– Пригласи понятых.
– На каком основании обыск? – взвился Андрей.
Мент ткнул ему ордер.
– Подозреваетесь в убийстве гражданина Завадского. Знакомое имя?
Все прошли и огляделись в квартире. Дождались понятых. Соседку, по-видимому, оторвали прямо от плиты – в фартуке и косынке, с варежкой-ухваткой на руке. Из другой квартиры пригласили дедка-выпивоху, который уважительно косился не на опера, а на Андрея.
Первым делом вытащили револьвер из кобуры Андрея.
– Лицензия есть на оружие?
Андрей молча сунул им лицензию. Сверили номера.
– Я начальник охраны развлекательного комплекса «Глобуса», – напомнил им Андрей.
– Другое огнестрельное есть в доме?
– Нет.
Они открыли шкафы, достали для порядка несколько рубашек. Порылись в белье.
– Пройдемте на кухню, – пригласили понятых.
Шоу переместилось на кухню, и Андрей пошел следом. Они даже не утруждали себя долгими розысками. Хлопнули дверцами навесного шкафчика и нырнули вниз, в шкаф с кастрюлями. Один из них достал из-под горы кастрюль самую большую. Заглянул внутрь.
Андрей заметил, что при ударе об пол откололся кусочек эмали. Но их не интересовали такие подробности. Опер так всматривался в пустую посудину, словно хотел на ее дне увидеть свою судьбу.
– Я давно не готовлю, – сказал Андрей.
Они вывернули весь шкаф на пол, оглушая понятых грохотом посуды.
– Это только в кино оружие прячут в кастрюлях, – заметил им Андрей.
– А вы где его прячете?
– А у меня его нет. К Завадскому я не имел никакого отношения. Это клевета.
Кухня была перевернута вверх дном – на лицах ментов разлилось тупое недоумение. Понятые подписали бумаги. Соседка стащила с руки ухватку и вдруг заголосила:
– У меня каша горит! Горит моя каша!
– Это не последняя наша встреча. Мы вам повесточку пришлем, – пообещал опер Андрею вместо положенных извинений за причиненный моральный ущебр.
– Буду ждать с нетерпением, – кивнул Андрей.

Вышел следом за гостями и поехал в «Глорию».
В казино было не очень шумно. Вечер только начинался. Инга была еще в кабинете, уже одетая для светского раута – в великолепное серо-голубое длинное и узкое платье. Небольшое колье плотно облегало ее шею, на руке сверкал браслет, в ушах переливались камни, – все было подобрано так изящно, словно не могло существовать порознь, и тем более – отдельно от нее. Волосы были уложены в гладкую прическу. Она писала за столом, но по распахнутой двери кабинета и по ее позе Андрей понял, что она зашла и присела на минутку, может, чтобы подписать несколько счетов и идти в зал.
Андрей остановился в дверях. Она подняла глаза, и на ее лице проступило замешательство.
– Андрей? Здравствуй. Ты по делу?
– По делу.
Он закрыл собой дверь и повернул ключ. Сел на ее маленький диванчик.
– Что это значит? – спросила она робко.
Отложила ручку. Взглянула ему в глаза.
– Андрей...
– Ну, что ты мне скажешь?
– Я не хотела.
– Ясно.
– Это правда, Андрей.
Она подошла и села рядом.
– Я знаю, что ты не убивал Балагура. Не стрелял из того ствола. Но, понимаешь, Посейдон... он...
– Решил сдать меня ментам, а потом вытащить. Я сказал ему, что уйду из «Глобуса» – и я уйду, – твердо сказал Андрей.
Она посмотрела отчаянно. Огромные черные глаза заметались перед ним.
– Куда? Куда ты уйдешь? Разве отсюда можно уйти? Мне иногда так страшно здесь. Я одна. У меня никого нет. Если завтра меня не станет, никто даже не будет искать меня, как Розалин...
Инга отвернулась, посмотрела в пол.
– А если и будут, то не найдут, – продолжил Андрей, – потому что ты будешь зарыта глубоко в песок, по которому будут ходить гости...
– Я не верю, – она замотала головой.
– Веришь, потому что знаешь его.
За окном сиял огнями отель. Хотелось то ли нестись на этот свет, то ли бежать от него со всех ног.
– Ты знаешь, что он сделал с Марком? – спросил Андрей.
– Я не хочу знать. Не хочу судить его. Я женщина. Я завишу от него, от «Глории». Я завишу от одежды и духов, от этого кольца на пальце, от прически. Я привыкла так жить. Я не смогу без уюта, машины, без хороших продуктов. Это звучит гадко, пошло, я знаю. Но «Глобус» дал мне все. И я всегда поддержу Славика.
– Он купил тебя. Это хуже, чем быть проституткой – мириться с убийствами, с ложью, с болью других людей, со всей этой грязью...
Андрей не находил слов. Не мог сказать, что она не хотела продаваться за роль, а вышло, что просто ждала подходящего предложения, своей цены. Она поняла его, закрыла лицо руками, но не расплакалась. Отняла руки от лица, и Андрей увидел по-прежнему сухие и потерянные глаза.
– Ты думаешь, я не казню себя? Андрей, хороший мой. Скажи, что мне делать? Я не могу уйти, и оставаться здесь боюсь, и умирать жутко. Я так не хотела вражды между вами. Это конец всему. И конец моей жизни. Мы все были друзьями. Все было так хорошо, так легко. А теперь все так запуталось. Не уходи, Андрей! Останься с Посейдоном! Не бросай меня здесь одну...
Он молчал.
– Ты же такой хороший, Андрей. Такой добрый. Уже завтра все будет по-старому, если ты вернешься к Посейдону, – уговаривала Инга.
Андрей поднялся.
– Ну, ради меня! – она схватила его за руки. – Ради меня... Тебе же некуда идти, некуда бежать. У тебя же никого нет, как и у меня.
Инга прильнула к нему и обняла за шею.
– Андрей, ну, куда ты убежишь? Посейдон убьет тебя. Он тебя не отпустит. Он хотел, чтобы менты тебя проучили, а потом вернули ему. Ему ничего не стоит убить тебя...
– Он меня не убьет.
– Почему ты так уверен? Он убьет любого, кто захочет уйти. И меня, и тебя, и Марка, – шептала Инга.
– Я не боюсь его. Пусть попробует, – кивнул Андрей спокойно.
Она вдруг отступила.
– Это значит, что мы прощаемся?
– Да.
– И ты не зовешь меня с собой?
– Нет.
– А я... зову тебя, Андрей. Зову тебя до утра. Может, завтра – ни меня, ни тебя не будет. Такое страшное время. Не бросай меня хотя бы до рассвета, Андрей...
Он смотрел молча. Она стала снимать драгоценности, бросая их на стол со звоном, как в посудной лавке.
– Я всегда мечтала о тебе. И всегда боялась Славку. Это было так нехорошо, Андрей. Так неловко. Давай хотя бы попрощаемся хорошо. Я виновата перед тобой – я врала, подставляла тебя. Пообещай, что ты не будешь помнить меня плохо. Я не желала тебе зла.
Она подошла совсем близко.
– Я так хотела все сохранить, как есть. Но все рушится. Помоги мне расстегнуть замок.
Он обнял ее и нашел пальцами застежку ее платья. Потянул вниз.
– Вот так, в кабинете. На рабочем месте. Я так мечтала о тебе, – она улыбнулась. – А ты больше никогда не придешь в «Глорию», не пожелаешь мне удачного вечера, не будешь выбирать со мной платья. Даже не будешь лежать рядом в сыром песке... 
И больше не о чем было говорить. Нечего было обещать друг другу. Не осталось ни злости, ни упреков. Не «королева казино», а напуганная девочка, дрожащая и растерянная, лежала рядом с Андреем. И он старался утешить ее, не говоря ничего и ничего не обещая. Но на короткое время заставил забыть о том, что было за пределами ее кабинета.
– Пожелай мне удачи, а я тебе пожелаю счастливой дороги, – попросила она на прощанье.
– Удачи, Инга.
– Счастливой дороги, Андрей.
Она проводила его до машины.
– Больше не покажешься здесь?
– Нет.
– Ну, пиши мне письма, – она помахала рукой.
Вытерла слезы и снова помахала.
– Буду писать, – кивнул Андрей.

Выехал на трассу и оглянулся на «Глобус». Злое солнце. Если бежать – то немедленно.
Но дела задержали. Дома собрал кое-какие вещи, зашел к Тане за оружием Посейдона, сунул его тоже за пояс.
– Поедешь со мной? – спросил у нее спокойно.
– Куда?
– Какая разница?
И она нахмурилась.
– Не поеду.
Андрей был удивлен.
– Почему?
– С тобой скучно. Да и Витек здесь
– Витек?
– Ну, прости, – она отвернулась. – В твоей квартире мои вещи...
– Я оставлю тебе квартиру, – он протянул ей ключи. – Сторожите с Витьком.
– Ух ты! А когда ты приедешь?
– Никогда.
Она хотела сказать, что это здорово, но сдержалась, подпрыгнула и чмокнула его в щеку.
– Тебе спасибо, – сказал Андрей.

Дать бы Марку еще пару дней на поправку здоровья, да нет их, этих дней. Готовы паспорта и визы. Заказаны билеты.
И сны по-прежнему не снятся. Только мелькают перед глазами высокие нездешние дома, прохожие, стеклянные витрины магазинов, манекены в витринах и вывески на чужом языке. И около супермаркета этот маленький магазинчик обуви. Седой продавец с густыми темными бровями выходит на улицу и приглашает покупателей, высматривая кого-то в толпе прохожих. Может действительно ждет Андрея.

-13-

Бочкарев смотрел на Андрея недоуменно. Заговорил сердито:
– Вы шутите! Курс лечения не то что «не окончен», а еще толком и не начат. Только наступил переломный момент, и Марк перестал сводить счеты с жизнью, как вы хотите все прервать!
– Это не прихоть. Это вынужденная мера. Нам нужно уехать, – твердо сказал Андрей.
– Я не отвечаю за последствия, Андрей Алексеевич. В этом случае я вам ничего не стану гарантировать.
Он снова покачал головой.
– Что ж вы делаете, ребята?! Как вы живете? Носитесь по свету. Стреляете. Истребляете друг друга. Словно эволюция прошла мимо вас. Делите добытое и снова деретесь. Бежите. Решаете чьи-то судьбы с легкостью богов. А потом спрашиваете у кого-то совета.
– Я не спрашиваю у вас совета, – Андрей закончил разговор и поднялся.
– А я вам все равно его дам: Марку нельзя ехать. Нужно выждать время. Мы начали терапию.
– У нас нет времени. Он переборет себя.
– Его борьба не пройдет для него даром.
– Доктор! Бог с вами и с вашими советами! Я знаю, что вы правы, а я не прав. Но у меня нет выбора.
Бочкарев протянул ему деньги.
– Лечение не завершено.
Андрей оттолкнул пачку.
– Вы поможете кому-то еще.

Марк был бледен, но не производил впечатления человека, находящегося на грани смерти. Глаза его ожили. Андрей сказал, что ехать нужно сегодня же, немедленно, что самолет в два часа ночи. Предложил заехать к Марку за вещами. И он отказался, никак не объясняя причины.
– Так что? Одеваться? Или это шутка?
– Одевайся, – кивнул Андрей.
Марк спустил ноги с кровати. Поставил маленькие босые ступни на пол и снова замер.
– Неужели мы это переживем, Андрей?
– Мы это переживем.
Марк достал из шкафа свои брюки и рубашку. Стал медленно одеваться. Андрей следил за его руками, но они не дрожали.
– Ты выдержишь перелет? – спросил Андрей.
– А что говорит доктор?
– Что кризис позади.
– Позади? Это ты вытащил меня из окна?
– Я проходил мимо, – Андрей отвернулся. – Жалеешь?
– Я жалею, что ты видел меня таким. Когда я говорю тебе о чем-то – это одно, но когда ты видишь своими глазами – это другое. Стыдно. Но я так боялся срыва, знаешь... Не могу вспоминать. Когда Посейдон пришел, я на коленях перед ним ползал, умолял его, на все был согласен. Он насмеялся вдоволь. И он, и амбал его. Со стороны это смешно, наверное. Это смешно. Нет ничего хуже, чем быть смешным. Мне и перед тобой теперь так... неловко. Хорошо было бы сказать, что ты мне не нужен, что я проживу и без тебя...
Андрей остановил его.
– Не говори этого.
Марк улыбнулся.
– Ну, больных принято жалеть.

Ночь подхватила машину. Казалось, последняя ночь здесь была на удивление прекрасной. На темное южное небо высыпали звезды, вышла круглая и яркая луна. Деревья по краям трассы едва качались от ветра. Андрей не спешил. До аэропорта было полчаса езды, а до самолета – часа два. На город спустилась ночная прохлада. И море, и берег, и городские площади, и заводы остались уже позади, а впереди лежала ровная дорога, ведущая из тупика в цивилизованный мир. В другую жизнь.
Марк вдруг вцепился в руку Андрея, лежащую на руле.
– Притормози, эй...
– Что? – Андрей остановил машину.
– Укачало.
Марк хлопнул дверцей.
– Сейчас вдохну кислорода.
Андрей хотел выйти за ним, но тот махнул рукой:
– Да ты сиди... я сейчас оклемаюсь.
И отошел от машины. Оглянулся на город. Дурнота, по-видимому, не проходила. Он закинул голову вверх и посмотрел на небо, но спазмы свели желудок, он сломился надвое, и его вырвало. Упал на колени на трассу.
Андрей посмотрел на часы. Вышел за ним, подал бутылку воды.
– Ну, как ты?
– Не смотри на меня! – Марк отвернулся, вытирая губы.
– Я не смотрю. Возьми воду.
Он отпихнул бутылку.
– Знаю я вас, козлов!
Андрей промолчал. Подумал, что странная реакция. То ли детская, то ли женская. Подумал, что он не так уж хорошо и знает Марка. Не знает человека, ради которого бросает все. Отказывается от своей жизни, чтобы спасти его жизнь – и только так теперь надеется найти покой. И этот будущий нереальный покой зависит только от Марка. Странная зависимость. Как она возникла? Как Андрей попал в эту зыбкую ситуацию привязанности к Марку? Как ее объяснить?
Андрей смотрел, как Марк пытается подняться с колен. Слабый, неуравновешенный, эмоциональный до истерик, склонный ко всем порокам на свете и вечно борющийся с самим собой. Неужели есть в нем что-то такое, что заставило Андрея считать его едва ли не лучшим человеком на земле? Вряд ли. Просто надломленная психика.
Он, наконец, поднялся, молча взял из рук Андрея бутылку и прополоскал рот. Отвернулся и сплюнул. Обматерил и дорогу, и воду, и луну на небе. Намочил голову и пригладил назад волосы.
– Опаздываем?
– Нет.
– Я хотел насладиться ночным пейзажем. Что ты стоишь? Все, поехали!
Они вернулись в машину. Андрей сидел неподвижно.
– Сегодня не поедем? – спросил Марк.
– Тебе лучше?
– Замечательно, – он кивнул. – Чудесно. В желудке цветут ромашки. И пахнут розами.
– Ломает? – спросил Андрей.
– Нет, укачало. Просто укачало. Может, ты плохо водишь.
Андрей помолчал.
– Марк...
– Ну?
– Ты говорил с психологом?
– Что, боишься со мной находиться в одной машине? Так знай, что плевать я хотел на всех психологов мира! Они не жили моей жизнью, они не могут о ней судить, не могут мне советовать, не имеют права меня учить! Они хотят, чтобы я рассказал им о себе все, вывернулся наизнанку, содрал с себя кожу, а потом они скажут, идет мне моя кожа или нет. И пока я буду без кожи – они будут думать. Они ужасно тупые, эти психологи! Они будут смотреть, как я корчусь и рву жилы, и спокойно размышлять о моем будущем!
– Но ты болен.
– Потому что меня вырвало на дороге? Это неестественно, да? Это не по-человечески? Это диагноз? Ты же доктор! Скажи мне!
– Хочешь выйти и вернуться в город? – сорвался Андрей. – Не нравится, что я вожусь с тобой?
– Не возись! Оставь меня на обочине! Я тебе только спасибо скажу! Мы, что, друзья с тобой? Родственники? Названные братья? Ты не должен мне ничего! Не должен сочинять никаких сказок про Париж. Мне нечем заплатить за твои сказки!
– Думаешь, я хочу, чтобы ты заплатил?
– А разве нет?
– Выметайся из машины! – терпение у Андрея лопнуло.
Марк не двигался. Не выходил. Не реагировал. Андрей чувствовал себя совершенно измотанным этим разговором и уже не хотел быть деликатным.
– Возвращайся в клинику и лечись! С тобой невозможно. Что бы ты ни пережил, это не дает тебе права быть таким психом!
– Ок, все-таки поставил мне диагноз, – вдруг засмеялся Марк. – Хорошо. Спасибо. Очень мило. Хуже было бы, если бы это произошло в самолете или в Париже. Тогда мне пришлось бы прыгать из иллюминатора или с Эйфелевой башни. А так я просто выйду из машины. Это, согласись, проще.
И снова все перевернулось. Андрей схватил его за локоть.
– Никуда ты не выйдешь! Я тебя никуда не отпущу. Назад пути нет. Просто твои выходки выбивают. Я их не понимаю. Почему ты не скажешь, если тебе плохо, или если лучше? Почему я должен угадывать, чего ты хочешь или не хочешь? Ты словно стесняешься меня...
– Да что ты! Я могу при тебе раздеться, – усмехнулся Марк.
Андрей хмыкнул.
– Я говорил, что меня трудно терпеть, – продолжал Марк. – Я тебя предупреждал. Ты это пропустил мимо ушей. Тащишь меня из окна, потом в Париж, спасаешь меня, лечишь, умываешь на дороге. И ведешь себя так, будто это в порядке вещей. Мне такие отношения кажутся странными. Вот такой я испорченный, значит. Трудно остаться неиспорченным в борделе, когда танцуешь, раздеваешься и трахаешься за дозу – все равно, с кем. Там я точно знал, чего от меня хотят и чего хочу я. Я точно знал это в «Бинго» и в «Глобусе». Но сейчас я не знаю. Не знаю, ради чего...
– Ради того, чтобы ты навсегда забыл, как было раньше... – Андрей тяжело вздохнул. – Ты совсем молод. Ты можешь все начать заново. Не зависеть ни от кого. Не думать о прошлом.
– Ладно, – перебил Марк, – без морали. Тебе кто-нибудь говорил, что ты нудный?
– А что ты хотел услышать?
Андрей тронулся к аэропорту. Понял, наконец, что Марк хотел услышать от него. Понял его постоянное нервное напряжение. Понял, но промолчал.
– Андрей! Посмотри! – Марк оглянулся назад.
Размышления Андрея прервались. Он оглянулся. На хвосте плотно и верно сидел джип черного цвета. Просигналил и стал напирать на Андрея. Обогнал и преградил дорогу.
– Конец? – спросил Марк.
– Ерунда!
Посейдон вышел из машины. Андрей тоже вышел, всмотрелся в темноте в его лицо. Странное лицо – никакого выражения, словно Посейдон выехал на прогулку под луной и звездами. И один. Мог бы прихватить кого-то из охраны.
– Ребята, куда же вы в глухую полночь? – Посейдон развел руками. – Не боитесь темноты?
Андрей оглянулся – не мог поверить, что Посейдон приехал один. Похоже, что решил попрощаться.
Но Посейдон решил попрощаться по-своему. Достал из кобуры револьвер.
– Андрей, что ж ты так... Не посидели даже на дорожку...
– Мне нечего тебе сказать.
Рука с оружием была опущена. Марк вышел из машины следом за Андреем. Остановился перед Посейдоном.
– Иди в машину! – приказал Андрей. – Сейчас поедем.
– Уже? – удивился Посейдон.
Марк не двигался.
– То есть моим мнением здесь теперь никто не интересуется, – кивнул Посейдон. – Так. Убегаете? Что же вас так напугало в «Глобусе», что вы бросаете свои полные миски?
– Подонок! – выругался Марк. – Убирайся с дороги!
Револьвер в руке Посейдона теперь бы направлен на Марка. Тот застыл.
– Ты не будешь стрелять, – сказал Андрей.
Посейдон посмотрел на него.
– Эх, несдержанный у тебя друг. Учи его, не учи уму-разуму – никакого толку! Злой, как волчонок. С кем ты связался, Андрей? Ради кого нас покидаешь? Говорю тебе в последний раз – никуда отсюда ты не уедешь.
– Кто мне помешает?
Андрей тоже выхватил из-за пояса ствол и направил на Посейдона.
– Уезжай, Слав! Я меткий.
– Ты меткий, но твоего друга я уложить успею.
Повисла тишина. Марк был на мушке у Посейдона, а Посейдон – на прицеле Андрея.
– Марк, садись в машину, – скомандовал Андрей. – Мы уезжаем.
Посейдон выстрелил в воздух.
– Думаешь, я шучу? Разворачивайте к городу!
– Это бред, Посейдон! Мы не нужны тебе в «Глобусе». Все не может быть по-прежнему, – сказал Андрей. – Ну, зачем нам здесь убивать друг друга? Послушай меня. Мы улетим – и тебе будет спокойнее.
– Думаешь, сейчас я очень нервничаю? – усмехнулся Посейдон. – Ничуть. Просто мне не нравится, что кто-то решает за меня.
Посейдон смотрел на Андрея ледяным взглядом. И если раньше Андрей сомневался в намерениях Посейдона, то теперь ясно почувствовал его спокойную решительность. Посейдон уже не видел их цены, для него она была не выше, чем цена камней у дороги, придорожной пыли и опавшей до срока листвы. В глазах Посейдона не было их будущего. Теперь их стволы тоже смотрели друг на друга, а Марк замер где-то в стороне, утратив способность влиять на ход событий.
Посейдон кивнул самому себе.
– Ладно, я подпишу твое заявление.
Предохранитель щелкнул.
– Андрей! – вдруг закричал Марк.
Прямо на них неслась в темноте машина с включенными фарами. Фары почему-то показались огромными. Завизжали тормоза. Следом остановилась другая.
– Ложись Марк! За машину!
Андрей пригнулся. Загремели выстрелы. Посейдон тоже отполз за свой джип и заорал Андрею:
– Долбаные татары! Выследили-таки. Сколько их?
– Не знаю, – Андрей выстрелил. – Но сейчас станет меньше!
Посейдон тоже открыл огонь. Никто из преследовавших Посейдона не ожидал такого яростного сопротивления.
Андрей отстреливался из-за машины, а Посейдон поднялся уже во весь рост и палил не прицеливаясь.
– Славка, пригнись! – закричал ему Андрей и тоже поднялся.
Из нападавших в живых остались только двое. Андрей прицелился и снял того, кто пытался подойти ближе. В это время пуля другого зацепила Посейдона, и он упал.
– Держись! – Андрей бросился к нему.
Татарин продолжал пальбу. Андрей явственно услышал свист пули, и боль вонзилась в плечо. Он завалился на бок. На миг все затихло.
В этой тишине послышались шаги приближающегося человека. Татарин шел от своей машины к Андрею.
– Андрей! – где-то в стороне вскочил Марк.
Андрей увидел, как татарин останавливается и ищет Марка взглядом в темноте. Андрей выстрелил, не дав ему прицелиться, и тот повалился на землю. Теперь все затихло совершенно, до такой степени, что стало слышно треск кузнечиков в стороне от дороги.
Кровь заливала рубашку, Андрей зажал рану рукой и бросился к Посейдону. Тот лежал лицом вниз около джипа и красная лужа растекалась под ним на асфальте. Андрей перевернул его, усадил, прислонив спиной к автомобилю.
– Марк, скорую! В машине мобильник. Скорее, Марк! Скорее!
Марк побежал к их машине. Посейдон вдруг открыл глаза и схватил ртом воздух. Андрей присел рядом с ним.
– Не суетись, Андрей... Мне не нужна скорая, – сказал Посейдон.
– Держись, Славка! Сейчас мы все уладим. Заштопаем тебя, – говорил Андрей. – Мы всех положили! Мы лучшие! Мы победители...
Посейдон улыбнулся.
– Андрей... никогда не веди дел с татарами. У меня голова идет кругом.
Он прижал руки к животу, и обе погрузились в кровь. Он посмотрел на свои руки.
– Веди дела с Тимуром... с Армановым из порта...
– Вряд ли я буду вести дела...
Посейдон вдруг схватил его окровавленной рукой за локоть.
– Андрей, «Глобус» – это дело... нашей жизни, жизни. Не бросай его, Андрей!
– Ты выживешь, Славка!
– Да... Я должен прощения... просить, – голос его зазвучал тише, – прощения у тебя... и у Марка за то, что... ну, ясно. Ты прости меня... так, задним числом, Андрей... не сейчас. Сейчас тебе не до этого, ты ранен. А мне тоже... твое прощение сейчас не поможет. Так... больно, Андрей. Очень больно... Нужно было тогда заплатить косокоглазым, и раньше... Я думал, менты меня прикроют. Ты теперь... прикрути ментов. Уменьши им пайки, чтоб не халтурили...
– Держись, Славка! Да где же эти врачи?! – Андрей схватил Посейдона за руку.
Тот поморщился.
– Не стану их ждать... Береги себя, Андрей. Не подставляйся под пули. Не зли партнеров. Ты умный и способный парень. У тебя все получится. Я тебе как твой командир говорю...
– Ты бредишь...
Посейдон улыбнулся сквозь боль. Закрыл глаза.
– Нет, я не брежу. Знаешь, как в голове у меня ясно и сухо? А в животе мокро и больно... Жалко вот так подыхать на дороге. Спасибо тебе, Андрей... что ты со мной... что ты со мной не подохнешь...
Он снова открыл глаза.
– Луна какая... Сейчас лето или осень?
– Лето.
– Да, да, лето. Восьмой сезон. Проводишь гостей без меня...
– Славка! Не умирай! Держись, не будь дураком! Не сдавайся, Славка! Ты справишься!
Голова Посейдона откинулась назад и стукнулась о машину. По лицу разлился холодный лунный свет...
Андрей оглянулся. За его спиной стоял Марк и смотрел на все широко раскрытыми глазами.
Андрей встал с колен. Вытер лицо, оставляя на нем следы крови – то ли своей, то ли Посейдона, поплелся к машине. Достал из-под сидения его тупоносый револьвер. Револьвер, из которого тот убил Балагура, который Посейдон подбросил Андрею, который искали менты и который прятала у себя Таня... Андрей выстрелил пару раз в воздух, вытер оружие и вложил в руку убитого татарина.
– Зачем? – спросил Марк.
– Занулим ситуацию.
Он отступил.
– Ты... ты и после его смерти служишь ему!
– Я никому не служу.
Вдали послышалась сирена скорой помощи, потом другая, скорее всего, милицейская.
– Опоздали, – сказал Марк.
– Да, он умер.
– Мы опоздали на самолет...
Андрей сел на асфальт, зажал плечо рукой, ощущая теплоту струящейся крови.
– Больно тебе? – спросил Марк.
– Нет.
Но фигура Марка вдруг стала отдаляться и таять, словно он бросился наутек. Вместо этого приблизилась яркая круглая луна и повисла над Андреем. Кузнечики затрещали совсем рядом, вой сирены затих – остался в ушах только треск кузнечиков.
Сознание уходило. Потом останавливалось и оглядывалось. Откуда-то донесся голос Марка:
– Андрей, не умирай!
Вдруг стало тесно от людей, мелькания белых халатов и милицейских фуражек. И их разговоры, суета и крики не давали Андрею сосредоточиться и понять, жив он или мертв. Люди отодвинули от него луну, схватили его, подняли и снова опустили. Весь мир пришел в движение. Андрею хотелось прогнать этих людей, которые заслонили от него лунный свет, но он не мог выговорить ни слова, не мог крикнуть, не мог разжать губ. Глаза стали закрываться, и лунное сияние померкло.

-14-

Он шел узкой улочкой, надеясь выйти на площадь, но не узнавал дороги. И вдруг показалось что-то знакомое, он свернул за угол и огляделся. Начал накрапывать мелкий дождь, женщина, шедшая впереди него, раскрыла зонт, но тротуар еще был сухим. Он пошел быстрее и увидел здание супермаркета, куда свернула женщина под зонтом. Андрей прошел чуть дальше и остановился у витрины с обувью. Внутри магазина не было покупателей, вывеска над дверью казалась затертой и невзрачной рядом с неоновыми буквами соседних бутиков. Хозяин вдруг распахнул дверь и вышел навстречу Андрею. Провел рукой по густым седеющим волосам и обратился к нему по-русски:
– У вас нет зонта? Вы можете войти и переждать дождь здесь.
Старик вернулся в магазин, дверь за ним закрылась, а Андрей еще стоял под дождем и раздумывал. Потом потянул на себя дверную ручку, но она не поддалась. Старика, вошедшего внутрь, не было видно за стеклом. Андрей тянул дверь, стоя под проливным дождем, промокнув насквозь, но все еще не теряя надежды укрыться от дождя.
Он проснулся.
Это был сон. Андрей закрыл глаза, но картинка не повторилась. Исчез магазин, пропала дверь, куда Андрей пытался войти.
У его постели сидела Инга. Молча смотрела на него. А он видел ее лицо с печальными черными глазами и не мог сосредоточиться на нем. Отвлекала та дверь, куда он хотел войти.
– Здравствуй, Андрей, – улыбнулась она. – Вот и встретились.
– Здравствуй... В больнице мы?
– Да.
– Давно?
– Ты – третий день, а я – два часа. Как себя чувствуешь?
– А что со мной?
– Была пуля в плече, прооперировали.
– А Посейдон?
– Вчера похоронили. Это какая-то татарская группировка. Наркодельцы. Это они убили Балагура.
– Ты плакала? – Андрей всмотрелся в ее пожелтевшее лицо.
– Плакала. Все плакали.
– А где Марк?
– Не знаю. Дома, наверное.
– Он был на похоронах?
– Нет. Все было... очень тихо. Так, чтобы не коснулось «Глобуса» и гостей.
Андрей удивился, что «Глобус» еще существует, и что там по-прежнему есть гости.
– Кто теперь в «Глобусе»?
– Никто. Ружицкий, я, охрана, обслуга. Те, кто ничего не решает. Я прячусь в «Глории», Ружицкий – в своем кабинете. Завтра мы встречаемся с нотариусом Славика. Оказывается, было завещание. Он составил его еще несколько лет назад – документ, который не подлежал изменению ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае. Если бы Славик вдруг женился, или завел детей, или нашел своего далекого родственника – завещание осталось бы прежним. Теперь все гадают, были ли у него родные. Официантки вспоминают всех его любовниц. И каждая, знаешь, надеется, что и ей перепадет кусочек «Глобуса».
Инга фыркнула.
– Противно все это. Тебе лучше, Андрей?
– Лучше, чем Посейдону, – кивнул Андрей.
– Как вышло, что вы встретились на дороге?
– Он хотел проводить нас.
– Вас? Ты уезжал с Марком? – удивилась она.
– Да.
– И что между вами?
– Ничего.
– Он тебя любит. Я это поняла. Он кошмарно тебя любит.
– Этого не может быть, – Андрей отвернулся.
– А ты говорил ему, что этого не может быть? Он бы очень удивился. Он бледнеет, когда ты входишь. Он не так воспринимает вещи, как ты...
– Он просто потерянный немного...
Инга засмеялась.
– Ну-ну. Завтра в десять в «Глобус» придет Трунаев, нотариус Славика. Спешит, как в последний трамвай. Мы все должны быть. Не знаю, как ты… Можешь позвонить ему. Я дам телефон.
– Не надо. Я приду.
– Шутишь?
– Я к вечеру уже буду на ногах, – заверил Андрей.
– Уверен? Ну, выздоравливай!
Она поднялась, рассеивая свежий запах каких-то несуществующих, придуманных парфюмерами цветов. Пошла к двери.
– Инга, – окликнул Андрей.
– Что? – она обернулась.
– Иди сюда...
– Ну? – она подошла к постели.
– Поцелуй меня.
Она заулыбалась. Склонилась над Андреем, приникла к губам. Он обнял ее здоровой рукой, привлек к себе, продлевая их поцелуй. Она уперлась в подушку.
– Тебе нельзя.
– Почему?
– Ты пятнадцать минут назад очнулся.
– Очнулся же. Закрой дверь на ключ.
– А если придут врачи?
Она старалась не касаться его забинтованного плеча, склонялась над его лицом и заглядывала в глаза. А потом, уже оценив все плюсы и минусы больничных условий, жесткой кровати и шагов за дверью, спросила:
– Андрей, а почему ушла твоя девушка?
– Я не знал ни одного анекдота.
– А теперь знаешь?
– И теперь не знаю. Плохо? – он поцеловал ее.
Инга стала одеваться.
– И я не знаю. Не до этого как-то. Скучные мы с тобой люди.

К вечеру Андрей поднялся с постели, оделся. Оттого что ночью он обычно не спал, чувствовал себя бодрыми и здоровым, хотя плечо ныло. Да ведь он не в первый раз ранен, знает, что через неделю и следа от боли не останется. У врача, похоже, было другое мнение. Пришлось подписать бумагу об отвественности за последсвия самовольного ухода.
– Я не строго с себя спрошу, – успокоил врача Андрей.
А в больничном дворе столкнулся с Марком. Тот шел, наклонив вниз голову и глядя под ноги. Не заметил Андрея.
– Что? К медсестрам? – окликнул Андрей.
Марк остановился. Поднял туманные зеленые глаза.
– А ты куда?
– Вылечился.
– Я приходил вчера. Ты был без сознания. А сейчас уходишь.
Андрей сел на скамейку.
– Сам-то ты как?
Марк тоже сел рядом.
– Ничего будто.
– «Орбит» жуешь?
– Нет, знаешь, не тянет. То ли Посейдон, то ли в клинике помогли. Пока не тяжело. Нормально. Ты куда теперь?
– В «Глобус».
– В «Глобус»? – поразился Марк.
– Там никто не контролирует закупки...
Марк помолчал. Бросил взгляд искоса.
– Что изменилось? – спросил с болью. – Что изменилось с его смертью? Ты помирился с «Глобусом»? С песком, в котором лежит Розалин? С тенью Балагура? С тем, что Посейдон хотел нас убить?
– Он не хотел никого убивать...
– Да он убил бы нас, если бы не те головорезы! И ты целился в него, а спустя полчаса уже рыдал и целовал его руки!
– Я не рыдал, – сказал Андрей. – Завтра прочтут его завещание – все станет на свои места.
Марк больше не спорил. Но Андрей кожей чувствовал его взгляд – взгляд неузнавания, и удивления.
– Подбросить тебя до «Пари»? – спросил Андрей.
– Нет. Нет. Я знаю, ты прав. Надо подождать. Как-то закончится. Кто-то получит «Глобус». И все... Но ожидание изматывает. Нет ничего хуже.
Андрей пошел прочь из больничного двора, оставив Марка одного на скамье.

Мишку Трунаева в «Глобусе» знали хорошо, как и во всем городе. Нотариальная контора перешла к нему от отца, вместе со всем его многолетним опытом еще государственного нотариуса. Андрей знал Трунаева как частого гостя «Арго» и, судя по его пристрастиям, небедного человека. И теперь Андрей думал о том, что сам он никогда даже не намеревался составить завещание. С другой стороны, и завещать было особо нечего, кроме некоторой суммы в банке. Но Посейдон, даже при всей своей состоятельности, был молод для составления предсмертных бумаг – тем более, три года назад. Значит, угроза была всегда.
Андрей отплыл вместе с «Арго» в море. Прошелся по кораблю-ресторану, стал у борта и засмотрелся на воду. Отражались огоньки «Арго» и подрагивали в темной воде. На берегу светился отель. Все было без Посейдона, как прежде. И Андрею казалось невозможным, что сейчас он мог быть далеко отсюда, в Париже, с Марком. Что-то хлюпнуло в воде, Андрей присмотрелся, почему-то надеясь увидеть огромную рыбу, но увидел горлышко тонущей бутылки, брошенной кем-то с корабля.
Он вернулся в «Глобус», обошел отель, потом уснул в «Причале» и проспал до утра без снов.

Инга курила у распахнутого окна. Ружицкий пил кофе и читал за столиком газету. Андрей сидел в кресле. В кабинете Посейдона всем было не очень уютно. Ружицкий углубился в чтение, заслонившись рукой от солнечных лучей.
Солнце уже было высоко. Ровно в десять вошел Марк, в синих джинсах и белой футболке, приглаженный и чисто выбритый, со взглядом человека, которого задержали на вокзале перед отправлением поезда – то же смятение и слабая надежда успеть.
– Хорошо выглядишь, – кивнула Инга.
– Спасибо. Ты тоже.
Он скользнул по ней холодным взглядом, посмотрел на Андрея и отвернулся. Сел рядом с Ружицким.
– Что пишут?
– Доллар падает. А золото растет. Двадцать процентов роста. Устойчивая тенденция.
Марк ничего не ответил. Андрей закурил.
Через десять минут общего молчания появился Трунаев с бумагами. Кивнул невесело.
– Ага, ребята. Все в сборе?
Подал руку мужчинам. Сел за пустой стол Посейдона.
– Не могу поверить, что его нет...
Ружицкий громко вздохнул.
– Я бы не торопился так, но воля покойного была – обнародовать в течение пяти дней, чтобы избежать возможного ущерба бизнесу. Так, э... Не хочется официоза. Жаль Посейдона. Земля ему пухом...
Он помолчал. Раскрыл папку с документами.
– Завещание Вячеслава Юрьевича Антипова должно быть оглашено в течение пяти дней после смерти в присутствии... – Трунаев поднял на них глаза, а потом снова нырнул в документ, – Холодовой Инги Александровны, Ружицкого Леонида Васильевича, Ильина Андрея Алексеевича, Ковалевского Марка Михайловича и Завадского Николая Константиновича...
– Без Завадского, – вставила Инга.
– Да, – кивнул Трунаев. – Без Завадского. Воля покойного состоит в следующем: все движимое и недвижимое имущество, включающее денежные сбережения, имеющиеся на момент оглашения завещания, развлекательный центр «Глобус», состоящий из отеля «Глобус», казино «Глория», ресторанов «Арго» и «Причал», ночного клуба «Пари», а также все имеющиеся акции, облигации, векселя и прочие ценные бумаги после смерти переходят в собственность Ильина Андрея Алексеевича. И еще ряд подробностей...  Но в целом, это все, ребята, – закончил Трунаев.
Все молчали.
– Когда он это писал? – спросил Андрей.
– Около трех лет назад – с тем, чтобы никогда не менять своей воли. Все бумаги в порядке. Андрей сможет потом переоформить право собственности. Поздравляю! – добавил от себя Трунаев.
– Поздравляю! – сказала Инга.
– Андрей, нужно обсудить кое-что... – начал Ружицкий о делах.
Марк молча вышел из кабинета.
Все нахлынуло, словно пыталось сбить с ног. Завертелось. Накинулся Ружицкий со своими финансовыми сметами. Стали объявляться важные лица с поздравлениями и пожеланиями дальнейшего процветания. Андрей, чтобы долго не подыскивать жилья, занял люкс Посейдона, почти ничего не изменив в интерьере.
– Надеюсь, ты не хочешь сменить управляющего казино? – спросила Инга, ослепительно улыбаясь.
– Не хочу.
– И все?
Андрей поцеловал ее.
– А что будешь делать с «Пари»? Клуб расшатывается.
– Не упадет.
– Приструни Марка.
Андрей пожал плечами. Потом вызвал Марка к себе в «Причал».
– Чем ты занимаешься? Что ты делаешь целыми днями дома, Марк?
– Смотрю телевизор.
– Клуб тебя ждет...
Марк резко вскочил. Сжал кулаки. Посмотрел зло Андрею в глаза.
– Чтобы все было по-прежнему?
– Нет. Все не будет по-прежнему. «Глобус» уже не тот.
– Я не верю.
И вышел. Хлопнул дверью.
Но Андрей верил, что «Глобус» уже не тот. До конца августа он не вел никаких дел по наркоторговле. И ему казалось, что воздух над «Глобусом» стал чище, не так дымят в городе заводы, отступает духота, и вода серебрится ярче.
Сезон не заканчивался с концом лета. Дни установились ветренные и ясные. Небо разливало синеву над берегом. Гости разгуливали шоколадные от загара. Девочки играли в теннис.
Только Ружицкий озабоченно твердил Андрею:
– Мы теряем!
И Андрей не понимал, почему.

Длинный белый лимузин остановился у «Причала». Андрей взглянул в окно и заметил двух молодчиков странно знакомого вида – словно из давно виденного фильма. А через минуту в его кабинет вошел грузный мужчина средних лет и опустился в кресло перед столом Андрея. Андрей узнал его.
– Здравствуй, Тимур.
– Здравствуй, наследник.
Тимур медленно достал сигареты и закурил. Андрей смотрел молча.
– Что не выходишь на связь? Принюхиваешься или скрываешься? – спросил тот без выражения.
– Ни то, ни другое.
Тимур уперся взглядом в его лицо. Понял его.
– Я обычно не бываю в «Глобусе». Посейдон со мной честно вел дела. И если я в «Глобусе», значит, это экстренный случай. Андрей, если лично ты откажешься от дел, «Глобус» не выпадет из сети. Сеть проходит через «Глобус», этого ты не изменишь. Вы распространяете наш товар. Уйдя от дел, ты не навредишь сети, не навредишь мне, не навредишь никому, кроме самого себя. «Глобус» станет свободной зоной, и его подхватят другие. Ты не сможешь ни контролировать оборот, ни получать прибыль.
Мне все равно, с кем работать. Но Посейдон был со мной честен. А ты его наследник. Мне не нужно предупреждать тебя, чем грозит промедление. «Глобус» разорится, исчезнет с лица земли. Ты же сам знаешь, что «Глобус» – шикарная, блестящая, великолепная, но убыточная система. Доход «Глобуса» – это, в основном, доход казино. Рестораны и клуб – довески к «Глории». Опираясь на одну «Глорию» вы заживете очень скромно – настолько, что не сможете держать свою шикарную марку. Мне нет смысла сгущать краски. Но если ты стал хозяином, ты и должен контролировать оборот. Я считаю, это было бы справедливо.
Андрей молчал. Тимур рассказывал ему о справедливости и чести, а Андрей молчал. Слышал слова гостя, а своих мыслей не слышал.
Только когда Тимур поднялся и пошел к двери, не требуя ответа, все-таки окликнул его:
– До встречи, Тимур. И спасибо.

«Пари» по-прежнему привлекал огнями, как новогодняя елка, которую забыли убрать до лета. Андрей не только не бывал там, но и избегал смотреть в сторону клуба. Обходил его. На дороге отворачивался.
– Инга, загляни туда, – попросил как-то «королеву казино».
– Да не знаю я, что там делать. Надо новые команды приглашать. Пускай пока – до конца сезона.
Андрей пытался забыть о «Пари». О Марке. О том, как звала ночная дорога. Это все ему показалось.
И вдруг Марк возник сам, как вспышка молнии. Постучал в дверь бывшего люкса Посейдона. Андрей открыл, и тот вошел не здороваясь, не взглянув даже на хозяина. Запрыгнул на подоконник.
– Уютно. Словно Посейдон воскрес. Не жмет тебе его номер... в плечах? Ты ж у нас парень крепкий. Не душно тебе здесь? Не воняет трупами? Кровь Балагура не выступает пятнами? А рубашки Посейдона ты тоже носишь? Заведуешь его хозяйством, живешь в его номере, тратишь его деньги, таскаешь его шмотки, встречаешься с его друзьями, трахаешься его девку. Тебе не противно жить, а, Андрей?
Андрей стоял, сунув руки глубоко в карманы брюк, смотрел на Марка и молчал. Тот еще раз обвел номер глазами.
– Симпатично здесь.
– Чего ты хочешь? – спросил Андрей.
– Хочу узнать, куда ты дел самого себя – задушил ночью подушкой или дал тогда убить себя Посейдону? Кто ты теперь? Где похоронен? Ну?
Марк спрыгнул с подоконника, распрямился перед Андреем. Зеленые глаза засверкали до слез.
– Я тебя ненавижу!
– Мне не все равно, что станет с «Глобусом», – сказал Андрей. – Я не могу все бросить.
– А что станет со мной, все равно?
Андрей отступил. Ныло что-то на дне души, то, что объяснить он и себе не мог, не то, что Марку. Хотелось скорее закончить этот разговор. Только бы не ворошить боль.
– Мне не все равно, что с тобой станет. Но это не значит, что я хочу связать свою жизнь с геем и зависеть от его настроения и работы желудка! – бросил Андрей.
Марк вскинул голову. И Андрей увидел, как он бледнеет. Кожа стала желтоватой, взгляд – гордым и холодным. Пожалуй, таким Марк был раньше. И таким уже давно не был с Андреем.
– А, вот отличная отговорка, чтобы погрязнуть во лжи. Живи, как знаешь. У меня еще открыта виза. Au revoir, Andre!
Резко отвернулся и вышел из номера.
Андрей остался один. Словно вдруг очнулся и не мог сообразить, где он и как здесь оказался. В окно заглядывало остывшее сентябрьское солнце, золотило синюю воду, берег за окном и ковер под ногами. Новый ковер в номере Посейдона. Новый хозяин «Глобуса». Наследник.
В дверь уже протискивался Ружицкий с бумагами, но Андрей не дослушал его вопроса, прошел мимо, взял машину и погнал в город. Сентябрь уже внес свои коррективы. Не зеленели ярко деревья, первые желтые листья носились у обочин дорог, улицы наполнились астрами, школьниками и студентами. Университет ожил и зашумел. На перекрестке Андрей вдруг увидел Катю. Высокий парень обнимал ее за плечи, почти повиснув на ней, а она, запустив руку в пакет с книгами, со смехом искала что-то, по очереди доставая книжки и возвращая их обратно.
Сзади засигналили. Андрей пропустил зеленый свет и торопливо рванул с места, едва не влетев на повороте в чей-то автомобиль. Завизжали тормоза. Посыпались маты и проклятья. Водитель выскочил из машины и направился к Андрею, пытающемуся совладать с развернувшейся на дороге машиной.
– Куда собрался, урод? Из-за таких долбаных гонщиков, как ты!.. – орал тот приближаясь.
Потом узнал Андрея. Замер. Попятился.
– Простите. Извините меня. Виноват, не заметил. Простите, ради бога. Так некстати я вывернул. Простите.
Человек продолжал пятиться. Андрей не знал его. Но кивнул. Тронулся. Оглянулся и снова увидел Катю, которая идет с длинным к университету, и этого мужика, продолжающего бормотать извинения вслед его машине.

На автозаправке управлялся Витек.
Андрей вышел из авто, огляделся и отметил, что картинка в глазах прыгает, пританцовывает.
И вдруг из-за киоска появилась Танька в короткой юбочке. Улыбнулась широко.
– О! Ты в городе? Не уехал?
– Не уехал.
– А я вот к Витьку зашла.
Витек залил полный бак, потом приобнял Танюху одной рукой за талию, а другой сделал Андрею под козырек.
– Я у тебя пока кантуюсь. Клевая хата.
Город как-то уменьшился, сплющился. Дома на улицах слиплись. Солнце прикипело к крыше девятиэтажки. На дорогах душили пыль и заводской дым. Осень не пахла осенью – дождями, грибами, опавшей листвой, а пахла гарью, пылью и асфальтом. С Андреем здоровались на улицах, на автострадах, в кафе. Люди почтительно замирали в полупоклонах. А он не знал их, и странно было, что они его знают, желают ему здоровья и, судя по их поклонам, уважают его. За что? – думал Андрей. Он не сделал никому ничего хорошего, не одарил их ничем и ничего не отнял. И казалось, что они принимают его за кого-то другого. Положение наследника не нравилась Андрею. Неужели только в этом его предназначение – быть наследником Посейдона? Выходило, что его счастье только в наследстве. «Глобус», известность и уважение зевак, люкс в отеле, связь с Тимуром, гости, братания, попойки, разрыв с Марком, – все это Андрей получил в наследство. И даже Ингу.

Он застал ее дома. Она не знала, что ему известен ее адрес, и удивилась, увидев Андрея перед своей дверью. Была в домашнем халате расплывчатого зеленого цвета и в шлепках. Андрей прошел в квартиру и увидел очень скромное жилище, отнюдь не королевское.
– Куда ты тратишь деньги, милая?
– На платья.
– А остальные деяносто девять процентов?
– Откладываю.
– Копишь? Зачем?
– Ты же не назначишь мне пенсию!
– А ты думаешь о пенсии?
– Думаю! – она резко села, закинув ногу на ногу. – Зачем ты пришел?
Глупо выяснять отношения. Как спросить ее о том, что и так известно? Зачем спрашивать?
Андрей закурил.
– Не кури здесь! Мебель пропитывается, – запретила она. – Я сама в квартире никогда не курю.
– Ты была с Посейдоном? – спросил все-таки Андрей.
Она недоуменно вскинула глаза.
– Мы все были с Посейдоном. Теперь мы без Посейдона.
– Я спрашиваю о сексе.
– Андрей!
Она пожала плечами. Хотела запротестовать, возмутиться, но только расстроенно отвернулась.
– Ну и что, что я была с Посейдоном? Когда он взял меня на работу, он не требовал этого. Когда он простил мою кражу, он даже не намекнул на то, что я ему должна. Я сама пришла к нему, потому что хотела его отблагодарить. Не понимаю, в чем я виновата.
– А потом ты пришла ко мне...
– Андрей, это разные вещи.
– Где здесь вещи? Я и Посейдон?
Она запахнула халатик на коленях.
– Ты перекручиваешь! Знаешь, что я тебя люблю, и издеваешься надо мной. Хочешь меня уволить, так и скажи!
– Ты только увольнения и боишься.
Андрей поднялся.
– Я не хочу тебя увольнять, но и видеть тебя не хочу.
– Не проблема. Будем общаться через Ружицкого, – кивнула она.

Оказавшись снова в городе, Андрей почувствовал, что выхода нет. Нет выхода из «Глобуса», из города, из тупика. Нет дверей, которые открывались бы в другую жизнь.
Марк улетал в два часа. Но это были другие два часа ночи, не те два часа, в которые хотели улететь они вдвоем. Не такая была ночь.
Андрей застал его в аэропорту. Марк сидел в зале ожидания, поставив ноги на небольшую дорожную сумку, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза.
Андрей остановился в шаге от него. Время шло. То время, в которое можно было говорить что-то, как-то объясняться, просить прощения, прощаться навсегда. Но Андрей не мог произнести ни одного слова, даже его имени. Смотрел, как блики и тени ламп движутся на его лице. «Марк, Марк!» – звал он мысленно.
Марк открыл глаза и выпрямился. Снял ноги с сумки. Посмотрел снизу вверх на Андрея. На миг мелькнуло что-то детское и беззащитное в его лице, но он сразу же резко поднялся, и Андрея обдало холодным высокомерием. Это был прежний Марк. Ничуть не растерянный, не униженный, не опускающий взгляд в пол. Он смотрел прямо в глаза Андрею – дерзко и вызывающе.
Объявили регистрацию на рейс.
– Не уезжай, Марк! Не бросай меня! Не бросай меня здесь одного! – взмолился Андрей. – Не уезжай!
Марк только улыбнулся.
– Ты, как внук, который занял дедову комнату и боится его привидения. Я всегда знал, что так будет. Это было в твоей фигуре, в осанке, в выражении лица, в глазах. Ты сильнее, чем Посейдон. Ты поднимешь «Глобус» еще выше, ты превратишь в «Глобус» весь город, и еще больше людей лягут в фундамент твоей империи.
– Не бросай меня! – повторил Андрей. – Будем вместе...
– О, нет. Лучше я куплю в Париже за тебя твои туфли. И буду носить. Здесь мне душно. В «Глобусе», рядом с тобой, – отрезал Марк.
– Но я же... я... – Андрей не находил слов, чтобы выразить то, что чувствовал к нему.
– Тебе кажется, – криво усмехнулся Марк.
И, не подав на прощанье руки, пошел на регистрацию.
Прижавшись лбом к стеклу, Андрей наблюдал, как он идет к трапу самолета – не оглянувшись ни разу, не помахав рукой, не бросив даже взгляда в сторону аэропорта. Самолет заревел и поднялся в небо.
Андрей вернулся в машину и долго сидел за рулем, не в силах совладать с дрожью пальцев. Дыхание сбивалось. Казалось, еще что-то может измениться, Марк вернется и останется с ним. Но ночь снова стала тихой и беззвездной. Андрей сорвался с места и понесся в «Глобус», спасаясь от черного южного неба.

2002 г.