Я насилье презирал
СЛОВО ОБ УЧИТЕЛЕ
Именно сегодня, когда об учителях сказано много и всякого, мне хотелось бы вместе со всеми выпускниками Омского государственного Университета, лучшего его филологического факультета вспомнить о самом лучшем из наших УЧИТЕЛЕЙ В этом апреле исполнилось 8 лет с того дня , когда мы похоронили его. Говорят, время лечит, все забывается, ничего не забывается, мы просто не имеем право о них забывать. Да и не можем, если бы и захотели.
11 апреля 1999 года ушел из жизни наш любимый преподаватель, доцент кафедры общего языкознания Омского Государственного Университета АЛЕКСАНДР БОРИСОВИЧ МОРДВИНОВ.
Это был самый светлый день Пасхи. И все мы, его ученики, его коллеги и просто люди, хорошо знавшие и любившие его, были потрясены до глубины души. Ему исполнилось только 49 лет, и так трудно было поверить в происходящее и смириться с трагедией.
Сегодня, когда прошло восемь лет, (время летит стремительно) все мы снова и снова вспоминаем о том прекрасном времени нашего студенчества, о роли, которую сыграл этот человек в жизни каждого из нас.
Мы поступили в университет в 1985 году и сразу же услышали от страшекурсников об этом преподавателе. Тогда ему было 35 года, и порой его трудно было отличить от студентов. Это Александра Борисовича немного огорчало, но выгодно отличало от коллег. А впервые столкнулись мы с ним на бескрайних колхозных полях – тогда обязательными для студентов были весь сентябрь сельхозработы. Так нас проверяли на прочность. В неформальном общении потрясала его эрудиция во всех областях знаний, невероятная работоспособность, порядочность, обостренное чувство справедливости.
Студенты, уже сдававшие сессии, успели нам поведать о том, что на экзаменах он никогда не ставит двоек. Самая низшая оценка – удовлетворительно. А когда мы шагнули в аудитории, то потрясали до глубины души обширные знания. Лекции по общему языкознанию поражали широтой охвата тем и желанием объять необъятное. Но еще более удивительные вещи происходили вечером, когда самые любознательные студенты разных курсов (часто к нам заглядывали и преподаватели) собирались на кафедре, а он вел кружок «Толкование поэтических текстов». Это были чаще всего стихи поэтов серебряного века, не входившие в основную программу. Мы открывали их для себя вместе с Александром Борисовичем. Тексты любимых поэтов мы приносили сами. И даже знакомые вещи совершенно преображались, когда он читал из с неповторимыми интонациями, голосом выделяя то, на что сами мы бы не обратили внимание. Мы постигали их глубины, о которых раньше и не подозревали. Я помню, как принесла Александру Борисовичу текст знаменитого цикла «На поле Куликовом» Александра Блока. Через неделю он поведал нам невероятную, на первый взгляд, историю в монологах об этом историческом событии. И мы слышали разных героев - то самого князя Дмитрия, то одного из его воинов, а в первом стихотворении он услышал голос татарского хана, обращавшегося к Руси, как своей жене. Так рождалась на глазах новая легенда о самом таинственном и прекрасном из поэтов серебряного века.
Еще более поразительные открытия были связанны с творчеством другого поэта этого времени - Николаем Степановичем Гумилевым. О нем в наших учебниках по истории литературы не было ничего сказано. В революционной пьесе Всеволода Вишневского комиссар произносит несколько строчек:
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
Давно забылась пьеса, а стихи остались. Они принадлежали перу запрещенного поэта, которого обвиняли в терроризме и заговоре и в свое время расстреляли коммунисты - Николая Гумилева. Тогда мы от Александра Борисовича впервые услышали об авторе этих строк. Потом узнали о трагедии, случившейся в начале ХХ века, и в самой подробной хрестоматии нашли только несколько его стихотворений. О Гумилеве говорить было не принято даже среди филологов. В архивах, дореволюционных сборниках переписывали и перепечатывали мы его стихи. Потом, у нас на глазах, изменилось время, и первые статьи, о его творчестве нам всем казались чудом. А когда в 1988 году его лирика появилась в большой серии «Библиотеки поэта»- справедливость восторжествовала. И мы все радовались этому. Тогда Александр Борисович и показал всем нам, что поэты остаются пророками, они не умирают и не уходят никуда. В стихотворении « Рабочий» Н. Гумилев - отважный путешественник и воин, которого в жизни подстерегало столько опасностей, видел собственную смерть не в дебрях Африки, а у себя на родине
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую
Пыльную и мятую траву…
В те дни прозвучала впервые и удивительная история любви Николая Гумилева и первой поэтессы серебряного века Анны Ахматовой, навсегда оставшаяся в стихах.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя.
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя…
После того, как стали стираться белые пятна в нашей литературе, у всех нас появилась надежда на перемены, которые в большинстве своем потом не оправдались. Все стало не так, как хотелось и виделось тогда.
Сколько невероятных открытий было сделано в те дни, как неустанно занимался Александр Борисович с каждым из нас. Как легко было работать потом в спец. семинарах над курсовыми и дипломными работами. У нас все получалось только благодаря этим неформальным занятиям.
Была и еще одна обязательная общественная работа – ДНД. Возглавлял ее в нашу бытность в университете тоже Александр Борисович. Дежурства превращались в дискуссии о литературе, лингвистике, жизни. Мы слушали его дипломников и просто филологов, которые появлялись в опорном пункте, зная, что он там находится. Здесь можно было поговорить о том, о чем молчали на лекциях. Жаль, что ни у кого из нас не было диктофонов, и мы не могли записать все, о чем говорилось. Это были совершенно уникальные монологи и диалоги. Да и многие его лекции остались только в наших кратких конспектах. Писать было трудно – мы смотрели на него и слушали, забыв обо всем на свете.
Мне посчастливилось общаться с Александром Борисовичем в следующем году на уборочной, когда мы на месяц выезжали в село. Более заботливого и неугомонного руководителя студенты не знали. А он еще и работал больше всех, а вечером, когда мы отдыхали, доставал книги и словари – их он всегда возил с собой, и погружался в процесс познания, который для него не заканчивался никогда.
Он формировал у своих студентов новое мировоззрение еще до того, когда грянула перестройка, заставлял нас думать, размышлять и анализировать. Тогда его суждения о революции, коммунистах, свободе шокировали, сегодня мы понимаем, насколько он оказался прав и как глубоко мыслил. Говорить вслух о расстрелянных, о погибшей России, об уничтоженных усадьбах и храмах, все еще было не принято. Теперь я понимаю, что наш любимый преподаватель относился к редкой породе «властителей дум», хотя он сам яростно отрицал бы такое определение. Но время все расставило по своим местам. Никогда не забыть той атмосферы, которая царила в аудитории, когда туда стремительно входил Александр Борисович.
Я помню те дни в октябре 1985 года, когда в столичном журнале « Студенческий меридиан», объявившем конкурс студенческих работ «Слово об учителе», появилась моя статья об Александре Борисовиче:
Наши судьбы сложились удачно, потому что в университете на филологическом факультете мы встретили Александра Борисовича Мордвинова.
Он не убелен сединами, он молод, красив, умен, умеет говорить, а еще лучше – слушать. Если тихонько заглянуть на его лекцию, даже постороннему человеку невозможно уйти, не дослушав до конца. Он в совершенстве владеет самой большой аудиторией. Музыка и математика, литература и искусство, медицина и биология, кино и театр – далеко не все из того, что знает и любит Александр Борисович. И, конечно же, его любимое языкознание. С какой нежностью и страстью, как увлеченно говорит он о зарождении языков, о языках мира и законах их развития, о проблемах человеческого общения.
Так уж получилось, что мои первые дни в университете были очень трудными. И однажды я не выдержала и твердо решила уйти. И ушла бы, если бы не Александр Борисович. Сколько он убеждал, уговаривал, что делать этого не стоит. Но почему он ? Разве мало ему собственных забот и учебных и житейских? Их даже слишком много, но он справляется. Не умеет он только одного – оставаться равнодушным, не прийти на помощь к тем, кто в ней нуждается.
Выходит факультетская газета, где он главный редактор. А как читает Александр Борисович стихи А.С. Пушкина, А. Блока, Ф Тютчева, Н. Гумилева, А. Ахматовой. Какие глубины в поэзии мы постигли вместе с ним.
Любимый учитель – человек, который горит сам и зажигает других, вкладывает в каждого из нас кусочек собственной души. Он нетерпим ко лжи, ханжеству, высокомерию, подлости. Он не читает морали, но одного его взгляда достаточно, чтобы почувствовать, что делаешь что-то не так. Самые суровые наказания ничто по сравнению с этим взглядом. Он знает все наши слабости, знает ту музыку, которую слушаем мы, и тех поэтов и писателей, которых читаем и любим.
Он горячо спорит, доказывая свою правоту, но внимательно выслушивает наши мнения.
Говорят, что незаменимых людей нет, может быть, это и так, наверное, на кафедре можно заменить и Александра Борисовича. Хороших специалистов у нас много. Но кто может заменить человека, которому мы доверяем тот самый « Ключ без права передачи»? Доверяем и знаем, что он в надежных руках. ( № 10 – 84 г)
Александр Борисович прочитал эту статью еще до того, как я успела его предупредить о ее появлении, и был удивлен и смущен. Но очень важным оказалось мое признание тогда, когда еще не было слишком поздно. Тогда он был молод, полон сил и надежд, а нам казалось, что так будет всегда.
В годы перестройки мы покинули университет. Коммерция стала вытеснять духовность. Многие надежды не оправдались. Мы узнали о том, что Александр Борисович серьезно болен. Но никто поверить не мог в то, что все закончится трагически. В это не верится и сегодня.
В этом году Светлое Пасхальное Воскресенье выпало на 11 апреля. Тогда было тепло, и светило солнце. А через два дня около дома, где жил наш любимый учитель собрался весь город. Но мы не хотели прощаться. Александр Борисович и сегодня остается с нами. В каждом из его учеников живет частичка его души. Я слышу и вижу его постоянно. И точно знаю, что « наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые». Только как хотелось бы снова встретить его на Любинском проспекте, спуститься к Иртышу, посидеть на лавочке около дома, где была последняя ставка адмирала Колчака и послушать его неповторимые монологи о двух любимых поэтах Осипе Мандельштаме и Борисе Пастернаке.
Сколько бы он еще успел нам рассказать.
Глядя на сегодняшних студентов, я с горечью думаю о том, что они лишены возможности встречи и общения с ним. Нам повезло больше – пять лет он был с нами, и память о нем навсегда сохранится в наших сердцах..
ГУЛ ЗАТИХ, Я ВЫШЕЛ НА ПОДМОСТКИ.
МОЙ БОРИС ПАСТЕРНАК
«ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ» В ЖИВОПИСИ И ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
Вечная книга не могла не волновать и не интересовать художников, поэтов и музыкантов во все времена. Сюжеты, с нею связанные, возникали в их творчестве постоянно. И интересно было бы взглянуть на то, как преломлялись они в великих произведениях, и как каждый из творцов видел и понимал смысл того, что заключено в вечной книге
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
Каждый из великих художников обращался к «Библии». И именно из нее черпал главные сюжеты для своих картин. Очень много и часто писал об этом Леонардо да Винчи. Свою первую «Мадонну с цветком» Леонардо написал в 26 лет, к этому времени он обрел совершенное мастерство в живописи.
Чувство трепетного восхищения вызывала его Мадонна. Здесь все просто и ясно, и бесконечно сложно. Он был первым из художников, творивших в совершенной свободе. Мягкие переливы света и тени придают фигуре объем. Она, одарив нас счастливой улыбкой, играет с сыном. И мир освещен ярким светом. Образ лишен внешней святости. И художника обвинили в том, что он был философом, а не христианином.
Но величайшим его творением стала «Тайная вечеря». Он шел к этой картине 15 лет. Сохранилось множество эскизов и набросков.
Кульминационным стал сюжет последней встречи Христа со своими учениками, когда наступает момент определения ценности и самого человека, и дела, которому он верно служит. Тема предательства, одиночества среди близких людей - апостолов, не могла не волновать живописцев и поэтов, всегда испытывавших нечто подобное и в собственной жизни.
На полотне Леонарда почти все лица, кроме Христа, списаны с простых людей. Для Христа были выбраны два натурщика. А образ стал обобщенным. Перед нами прекрасное одухотворенное лицо. Мантия голубого цвета сползает с плеча.
Историки живописи пишут о том, что художник долго искал лицо Иуды и не мог остановиться ни на одной из предложенных кандидатур. Он писал картину три года и думал тогда только о ней. Ему пришлось нарушить привычные каноны, принятые в то время в живописи. Его Иуда сидит на той же стороне, где и остальные апостолы (у предшественников он размещался на противоположной стороне). Но Иуда так одинок среди них, что сразу же ясно, кто же оказался настоящим предателем. Мы это ощущаем, вглядываясь в полотно.
12 апостолов разбиты на две группы по 6 человек. Христос только что произнес слова: « Один из вас предаст меня» Они реагируют на это по-разному, высказывая порывы души, но все они покорны, потому что знают, что предательство и распятие предопределено. Впервые Леонардо удалось воплотить в своем творении мечту человека о спасении.
Знаменитое полотно дошло до нас в полуразрушенном виде. Всю композицию рисовал он на стене трапезной монастыря. Но после неудачного эксперимента с красками и грунтом все стало разрушаться. Дело довершили реставрации и солдаты Бонапарта.
«Вечеря» помещалась высоко над полом. И это создавала дополнительные трудности при ее написании. Он поднимался на леса после восхода солнца и до темноты не выпускал кисти из рук. Писал беспрерывно.
Полотно и сегодня производит неизгладимое впечатление.
Уносясь в мир гармонии и величественных видений, разворачивается драма обманутого доверия. Все герои устремлены в одном порыве к Христу. И он со скорбным лицом принимает все происходящее, как неизбежное. Иуда сидит вместе со всеми, но мастер показал его мрачную обособленность, более убедительно, окутав его черты туманом таинственности.
Христос покорен своей судьбе, и исполнен желания жертвенности. Его голова наклонена, глаза низко опущены, жесты величественны. Он в центре водоворота страстей, бунтующих вокруг. Драма совершается на наших глазах.
Великий немецкий гуманист Гете пришел в восторг, отмечая, как Леонардо передал волнение, охватившее Христа. Оно в каждом из апостолов проявляется по-разному. Но все на месте, и нет случайно. Ничего нельзя изменить в картине, не нарушив гармоничного целого. Каждая фигура и группа фигур – это порыв и клокотание, воля и страсть, облаченные в совершенную форму. Все ясно и просто, но художнику необходимо воссоздать каждую деталь. Бросаются в глаза какие-то несоответствия на полотне. Мы замечаем, что стол, за которым сидят герои, слишком мал. Рассевшись по своим местам, они все бы не поместились на нем. Но это не ошибка, а точный расчет, мы не замечаем диспропорции. За длинным столом фигуры бы потерялись и разобщились. А сгрудившись, они едины. И от того нарастает напряже
Еще мгновение, и развернется драма, которая волнует наши души на протяжении многих столетий.
Не раз появлялась эта тема и у предшественников Леонардо. Но каждый из них пытался вложить в нее собственное видение мира.
Работая над этим эпизодом, художники чаще всего разрабатывали тему предательства.
На знаменитой картине А.Кастальо (1450 г) Иуда сидит отдельно, над его головой мрачный квадрат стены, узор похож на грозовое небо, порезанное молниями.
Одна из наиболее впечатляющих картин у Тинторетто – это потрясающая сцена, ярко освещенная сверхъестественным светом и наполненная движением: апостолы, слуги, ангелы, зрители - все втянуты в бурю.
В середине 17 века француз Н.Пуссен, мастер классицизма, обошел стороной тему предательства. Он обратил внимание на момент причастия. Его фигуры в гармонии друг с другом. Они исполнены умиротворения.
На более ранних полотнах по римскому обычаю апостолы полулежат за столом, Христос занимает почетное место слева.
ИУДА ИСКАРИОТ
Ни к кому из апостолов не был так часто прикован взгляд творцов, как к Иуде. Он становится главным героем художественных произведений, фильмов, картин. Трагедия человека, который вынужден вершить черное дело, объяснять, а порой оправдывать свои поступки, никого не оставляет равнодушным.
Особенно популярным этот образ стал в 1 половине ХХ века в России. К нему обращались русские художники и писатели.
Философия предательства и отречения волновала самого трагического писателя этого времени Леонида Андреева. Его Иуда – уродливый страдалец. Он во многом равен Христу, и сам себя считает таковым, а потому он готов принести себя в жертву, понимая, что без него не было бы Христа. Только предательство и проклятие помогаем Спасителю совершить свой подвиг.
Мы не можем не обратить свой взор к Иуде в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита».
На этот раз перед нами очень молодой и красивый юноша, предавший из-за любви. И убит он, вопреки библейскому сказанию, по приказу Понтия Пилата его тайной полицией. А нож сверкает над его головой, как молния, когда его заманили ночью в сад. И его предает возлюбленная, а потому зло, им сотворенное, возвращается к нему. Роковой шаг оказался напрасным. Он обладает, как и у Леонардо, многими чертами Христа, совпадают даже детали костюма, потому его трудно распознать с первого взгляда. Но внешняя красота еще больше оттеняет безобразие его души. Он одет в бело- голубое, что в символике обозначает небесную красоту и созерцание. Он простодушен и наивен, искренне разуется деньгам, желая на них купить любовь, но Булгаков подчеркивает, что его простота хуже воровства.
Он умирает вместе с Христом, но Понтий Пилат лишил его возможности раскаяться и закончить жизнь самоубийством. Этот бесхитростный герой, не наделенный особой философией, вряд ли был способен на подобный шаг, именно прокуратору пришлось взять на себя, на свою душу грех за него.
Тема верности и предательства Христа и Иуды всегда будет интересовать людей.
Примерно в то же самое время в первой половине двадцатого века и в другом знаменитом на весь мир романе «Доктор Живаго», современность соединяется с вечностью, и в стихах главного героя ясно проступают библейские мотивы. Один из них - мотив тайной вечери в стихотворении «Гефсиманский сад».
Борис ПАСТЕРНАК ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Поэт обращается к библейским мотивам в знаменитом романе «Доктор Живаго». Перед нами реальность, которая соединяет современность с вечностью. И мы вместе с поэтом перемещаемся в древний Иерусалим, и переживаем тот последний день, когда завершится жизнь Христа на земле.
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Автору удается переместить нас в то место, где происходило страшное действо, создается эффект присутствия ночью, в том узком маленьком саду, и кажется, что стоит сделать еще один шаг, и мы ясно увидим и их, и услышим все, что там происходило. И мы слышим его голос в эту роковую минуту.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад – надел земельный.
Учеников, оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».
Но что это? Детально прописанные события того времени, или взгляд современного человека на то, что тогда происходило. И тогда ли? Мы знаем, что Пастернак писал о революции, о мучениях и страданиях наших современников, новая драма странно похожа на то, что происходило в первые годы новой эры. Он просто напоминает нас старый сюжет, для того, чтобы сравнить его с жуткой реальностью.
Он отказался от противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтожения и небытия.
Простор Вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
Вся трагедия заключается в том, что тогда оставался этот сад - клочок земли, на котором еще теплилась жизнь и надежда на воскрешение. Тревога и возникает в душах, потому что сегодня нет и этого уголка и на земле и в душах людей.
И сам поэт, и каждый, кто попал в водоворот событий, вынужден делать выбор там, где нет, и не может быть никакого выбора, он то умоляет о спасении, то стойко принимает все, что предписанно судьбой.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца.
Гибельность и одиночество - вот что остается в этом мире для живой души, вынужденной оказаться в водовороте событий среди мертвых душ. Трагедия нарастает по мере того, как у нас на глазах медленно течет время. И оттого, что нам уже известно, как все это будет происходить, все кажется еще более страшным и неотвратимым.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле.
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
И снова тема предательства, которая уже звучала в знаменитом романе «Мастер и Маргарита». Когда человек страдает в первую очередь оттого, что он должен отступиться сначала от малого, но это непременно влечет за собой и большое, главное, и от предательства, равнодушия и желания обрести иллюзорный покой и происходят все наши беды и разочарования. Он мужественен и великодушен, даже после совершенного, он представляет им еще один шанс:
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час сына человеческого пробил,
Он в руки грешников себя предаст».
И в который раз разворачивается драма у нас на глазах, она уже описана в деталях, столько раз снята в лучших кинофильмах, поставлена режиссерами на сценах театров, но от этого она не престает быть менее значимой и актуальной. И никогда еще не обходилась она без Иуды с поцелуем его коварным и предательским. Люди остаются людьми, они слабы и немощны, будь то могучий воин Понтий Пилат, или хитрый и коварный ученик Иуда. Он знает им истинную цену и все-таки остается с ними.
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа врагов и скопище бродяг,
Огни, мечи, а впереди Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам,
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решить железом,
Вложи свой меч на место, человек.
В огне революций и войн видел поэт самое главное, нельзя решать свои проблемы насилием. Именно об этом его знаменитый роман. Разве не знаем мы старинную мудрость, о том, что тот, кто меч в руки возьмет от него и погибнет. И остается только дивиться тому, что в начале ХХ! века мы не только не услышали поэта, но словно бы решили еще раз проверить старую истину. Меч снова в руках правых и виноватых, каждый стремится при помощи оружия доказать сою правоту, проливая свою, а еще чаще чужую кровь.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда.
И волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Постепенно перед глазами нашими тает далекое прошлое, и проступает настоящее для поэта жуткое время, которое и может в его реальности только иметь какое-то значение. Задыхающийся от нехватки воздуха Юрий Живаго, загнанный как «зверь в загоне» писатель, подходит к страшному своему финалу, но трагедия человека становится и трагедией страны и целого народа. « Страшное величие» поглощает человеческую жизнь и судьбу, И остается надеяться только на воскрешение. Но произойдет оно, когда запрещенные книги будут опубликованы и вернутся к читателю, как пришел к нам роман «Доктор Живаго»
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться.
Пускай же сбудется оно: «Аминь»
Ты видишь, ход веков подобен притче,
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья,
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И как сплавляют на реке плоты,
Ко мне на суд, как барки каравана,
Столетья поплывут из темноты.
У Пастернака всегда так, древнее время неотрывно от современности, когда все повторяется, и становится порой еще страшнее. Проходят века, а мы вглядываемся в лица тех, кто собрался на тайную вечерю, и мы сами снова среди его учеников, святые и грешники, правые и виноватые, мы только учимся жить в этом странном и печальном мире.